Мы ещё дышим

                   Вечерний сумрак опустился на город непростительно быстро и нагло, укутав улицы и людей плотным туманом. В воздухе слабо пахнет гарью, пылью и дождём, Чонгуку этот уже привычный запах до мурашек нравится. Пока все бегут от него подальше, по домам, он глубоко дышит, гуляя по тропинкам небольшого леса — кажется, у него врождённая, почти маниакальная потребность. В его небольшом, грустном и чересчур тусклом городке для молодёжи развлечений маловато, а одними из немногих радостей, коими Чонгуку позволено легально наслаждаться, это прогулки в ночь, любовь и сигареты. Ежедневно, за немногими исключениями в виде срочных встреч или учёбы, он выползает из своего маленького невзрачного дома и как обычно направляется в свой любимый, как он сам считает, мистический и загадочный, парк с довольно широким и глубоким озером. Летом там вечно не протиснуться, лежаки и надувные матрасы раскидывают по всему пляжу, палатки расчехляют, и до пизды всем, что до дома из их райского уголка на природе идти пешком десять минут. В осеннюю и весеннюю же пору там ни души. Местность довольно туманная, ведь город находится в низине у подножия горы, потому и боятся совать нос в непроглядную гущу молочного цвета, что висит над озером. Пугливые. А Чонгук вот не такой, он отбитый на голову, как ругают его же родители, прекрасно зная, куда их непутёвый сын каждый раз уходит, ещё и один. Сумасшедший. Чонгук на это лишь хрипло смеётся, устав бороться с гиперопекающей мамой и слишком безразличным отцом, действующим по указке жены. Это и правда забавно и нелепо, как можно считать человека в его уже двадцать шесть несостоятельным, зелёным юнцом, что жизни не видел. Всё Чонгук видел и всё знает. Неважно, что в кино и книгах. Кому какое дело, где ты набрался теории, если до практики никогда не дойдёт? Не дойдёт же? На самом деле, иногда к мрачному и туманному озеру его тянет магнитом, прогулки тут ни причём, он не всегда доходит до него, потому что одному там скучновато. Он приходит туда только когда собирается вся его компания друзей. Сегодня как раз такой счастливый день, прийти смогли все, и Чонгук, сжимая холодными пальцами мягкий фильтр и глубоко затягиваясь, даже не скрывает своего предвкушения и волнения перед встречей с ним. Оговорочка, с ними, с друзьями, конечно же. Чонгук выпускает клубы дыма в и без того непрозрачный воздух, ускоряет шаг и поджимает губы. Дорожка становится всё уже, а значит он почти вышел к берегу, но по-прежнему не видит ничего на расстоянии метров десяти. Странное чувство заполнило всю грудную клетку — а вдруг они не пришли? Вдруг не пришёл он? Но ему остаётся лишь облегчённо выдохнуть и вновь затянуться, улыбка непроизвольно с каждым шагом расплывается на лице всё больше, когда начинают слышаться знакомые голоса. Чонгук чуть ли не прыгает вперёд от радости, словно кролик, но одёргивает себя. Он слишком эмоционален и слишком палится, нельзя так себя вести, когда они наконец встретятся. Когда Чонгук говорил о трёх вещах, что спасают его в этом унылом месте, он соврал. Точнее, не совсем. Он сам, если честно, запутался. У него есть целых шесть лучших друзей, целая вторая семья, где все старше него и ведут себя как настоящие старшие братья. Чону, как единственному в семье, такое было в новинку, однако нравилось до усрачки, что иногда он чувствовал себя крохой-принцессой, которую защищают шесть драконов. Это отчасти так и было, ведь Гук был самым младшим в их компании, воспринимать его как-то по-другому уже было сложно. Ему всё вроде и нравилось, пока не случился он — жестокий пиздец в лице первой влюблённости. Сухая листва под ногами громко хрустит, Чонгук даже сам на секунду пугается, потому что на этот звук оборачиваются все разом. Он слегка нервно дёргается, в густом молочном тумане чужие глаза блестят рыжими огнями, отражениями от небольшого костра. Выглядит жутковато, но ему неважно, даже если его друзья окажутся вампирами, оборотнями или даже нимфами. Если бы ему пришлось выбирать способ собственной смерти, он был бы не прочь умереть от их рук. Он всегда, кажется, будет выбирать этих утырков, что в этой, что в других жизнях, если те, конечно, существуют. — Мелкий, ты чего там застрял? — голос старшего вмиг вывел его из ступора. Ким Намджун, самый крупный по росту и телосложению среди всех, частенько не контролировал свои децибелы, был слишком шумным, на удивление начитанным, а ещё преувеличенно неуклюжим. Но его тем не менее любили, постоянно в шутку сравнивали с бурым мишкой. — В штаны наложил? — Оборжаться, — съязвил «мелкий», подходя ближе к компании, сидящей на брёвнах вокруг костра. — Просто издалека вы похожи на вурдалаков. Ещё и туман сегодня слишком плотный, рисуется всякое. — Ну, то есть ты всё-таки обосрался, — Хосок в знак поддержки похлопал его по плечу, отпивая большими глотками свое пиво из бутылки и хитро щурясь. — Проще согласиться, чем доказать обратное. Тэхен, передай мне тоже пиво. Ким Тэхён, в этот раз покрасивший свои волосы в цвет серебра, выглядывает из-за кустов и пристально сверлит глазами Чонгука. Хер пойми, чем там этот клоун занимался, никто и не спрашивает, все давно привыкли, что у Тэ в голове планета крутится в обратную сторону и киты летают в небе. В общем, он странный, необычный, любит каждый месяц экспериментировать со своей внешностью, артхаусные французские фильмы и, очевидно, любит Чимина, своего соулмейта, с которым рос вместе с самых пелёнок. Вот только никто не знает, какая эта его любовь, её ведь великое множество, а у Тэхена и того больше. Никто не горит желанием лезть в его лабиринт, заведомо приводящий в тупик. Однако, в особые фазы луны у Кима всё же просыпается человеческая грань души. Все по умолчанию обозвали этот его период менструальным. Пока Чонгук усиленно отпихивает от себя полупьяного Хосока, ржущего, словно конь на выгуле, Тэхен наконец решает дать несчастному ребёнку алкоголь. Шуршит чёрным большим пакетом, наполненным как стеклянными бутылками, так и жестянымм банками. Через мгновение одна банка летит ровно Чонгуку в голову, и тот успевает уже попрощаться с жизнью и проклянуть своего долбанутого хёна, закрывает лицо ладонями и смиренно ожидает удар. Но его не следует, вместо этого ощущается спокойствие и тепло. Странно. Чон приоткрывает глаза, смотрит вперёд и видит лишь чужую руку, крепко сжимающую банку. Сердце делает первый болезненный стук в рёбра, заставляя Чонгука резко выдохнуть. Обожемой, он что, спас кого-то в прошлой жизни, что ему так повезло в этой? — Тэхён, блять твою за ногу, я запихну тебе бутылку в задницу, если не перестанешь вытворять подобную непредсказуемую дичь, — строго отчеканил спаситель, хмурясь и наконец переводя взгляд вниз на расплывшегося Чона. — А ну свали, Хо, не мучай ребёнка. Чон Хосок, этот неугомонный хён с кучей плетёных браслетов на запястьях и с вайбами хипстера из девяностых, громко и немного задушенно смеётся, при том хитрым, проницательным взглядом одаривает двух парней, будто ища в них что-то. Легко хмыкнув, мол, нашёл, что хотел, он встаёт с места и уходит под бок к Чимину, весело звякнув стеклянными бутылками с меланхоличной новой жертвой. Чонгук же намертво вперился глазами в своего хёна, что протягивает ему пиво и садится аккуратно рядом. — Привет, Юнги-хён, — слова заглушаются щелчком открывшейся банки, но этого достаточно. — Привет, — достаточно для того, чтобы Чонгук заново влюбился. Всё вокруг замирает, когда появляется Мин Юнги, по крайней мере, для Чонгука точно мир останавливается, как и дыхание, как пульс под кожей. Они сидят совсем близко, на обветшалом бревне, застеленным газетами и пледами, единственные из всей компании тонут в неловкости и молчании, и только чужие голоса и треск сгорающих дров в костре нарушают этот волшебный момент. Для Гука любой момент, связанный с Юнги, является благословением, настоящим колдовством и важным воспоминанием, что будет храниться в памяти в отдельном слоте ещё несколько жизней вперёд. Сегодняшнее потрясающее событие с ловко пойманной банкой прямо перед его лицом станет очередной причиной для Чонгука. Причиной любить, жить и немного надеяться. Короткое замыкание при виде Юнги давно развеялось, пиво наполовину выпито, а голоса друзей стихли, превратившись в ленивое созерцание искр перед собой и тихие перешептывания. Только Намджун лишь изредка скрипит своим зимним пуховиком, чтобы укрыть дрожащего Сокджина, притеревшегося рядом. Сейчас начало осени, на улице не так холодно, но эти двое всегда были слишком мерзлявыми. Пока все остальные ходят в пальто или лёгких куртках, Намджун и Сокджин укутываются в три слоя одежды и несколько пар носков. Чонгук слабо посмеивается с них, пока делает очередной глоток холодного пива. А Тэхён, кажется, выпивает уже третью бутылку, о чем-то болтая с Чимином и сонным Хосоком. Птицы давно перестали петь, звуки природы сосредоточились лишь на шелесте листьев и теплом дыхании людей. Чонгук смотрит куда-то вверх, но сквозь туман почти не видно неба. Ему хочется смотреть на Юнги, что двигается в какой-то момент чуть ближе и упирается плечом в его, но сделать это незаметно сейчас не получится. Ему остаётся, как и всегда, тихонечко вдыхать сладкий аромат чужого одеколона, смешанного со свежестью вечера. Ему нравится, абсолютно всё нравится, что касается Юнги. Он уже и не вспомнит, наверно, когда началась эта слепая влюблённость. Может, когда увидел, как красиво Юнги курит? Как красиво он смотрит на мир и на него? Как, чёрт возьми, красиво танцует по ночам в своей квартире, пьяный и свободный, как выглядит в свете тёплого тусклого света настольной лампы? Или всё началось, когда Юнги перестал дышать рядом с ним? Буквально, когда Чонгук закуривал сигарету рядом с ним, тот вдруг стал отстраняться и задерживать дыхание. Чона это странное поведение до глубины души поразило и заставило размышлять над причиной. И, пока искал ответы, пока запускал по венам яд от сигарет и наблюдал за ним, Чонгук, незаметно для самого себя, начал делать то же самое — набирать в лёгкие побольше воздуха и не дышать. Он понял, что запах курящего Юнги, его движения и тёмные глаза — то, что мешает спокойно спать. Возможно, когда влюбляешься в человека, ты будто пьянеешь, не можешь вести себя рационально. Ты будто под действием тяжёлого наркотика. Когда осознание пришло ему в голову, тут же вспомнилась и сцена из одного популярного фильма про вампиров. Он любит смотреть на чужую любовь, любит мистику и романтику. И Мин Юнги стал его личным сортом. Вот только, кем сам Чонгук является для него, ещё не успел понять. — Парни, что-то вы раскисли, — идиллию нарушает Чимин, что всегда был заводилой их компании. Судя по блестящим глазкам, тот уже был в стельку. — Может, сыграем? — Последний раз твои игры чуть не закончились оргией и нарядом полиции, Чим, — невесело ухмыльнулся Намджун. — Да, давай либо не надо, либо без фанатизма, — звучит хриплый, глубокий голос Юнги, что даёт долгожданную возможность Чонгуку повернуть голову и взглянуть на чужой профиль. Огосподибоже, как же он красив… — Да вы чего, было же прикольно… — Пак надулся, как шарик, но, получив ободряющий хлопок по плечу от Тэхёна, продолжил. — Ладно, тогда что-то лёгкое для моих любимых обоссышей… Все дружно закатили глаза на явное оскорбление, в этом весь Чимин — каждый раз придумывает что-то новое в качестве приятного прозвища для друзей. Он окидывает всех присутствующих сканирующим взглядом, несколько раз крутит головой, что-то ища и придумывая, а затем звонко хлопает в ладошки и хитро улыбается. Мурашки пошли даже у вечно невозмутимого Юнги. Нехорошее предчувствие. — У нас ещё осталось много пива и… — он потянулся к пакету с алкоголем, медленно доставая оттуда литровую стеклянную бутылку с виски. По кругу прошёлся страдальческий синхронный выдох. Никто не собирался сегодня нажираться, но у Чимина, как всегда, другие планы. — Игра на ловкость, поэтому дружно встаём и идём к пирсу. Пока Хосок изображал приступ эпилепсии, потому что жутко боялся идти туда, где, по слухам, живёт всякая нечисть, остальные ребята послушно собирались и тушили костёр. С Чимином спорить бесполезно, это они уже проходили. Юнги встаёт первым и молча берёт пару пакетов, что вызывает у Чонгука лёгкое разочарование. За весь вечер он услышал от него лишь дурацкое «привет» и что-то про фанатизм в сторону Чимина. Ему мало, очень-очень мало. Но и желать чего-то большего у него права тоже нет. Интересно сколько ещё он выдержит? Идти до пирса в непроглядной темноте, через страшные свисающие ветви деревьев и сквозь густой белый туман оказалось труднее, чем обычно. Всё осложнялось ещё и визгом Хосока, разглядевшего вдалеке чудовищные силуэты, которые позже оказались обычными миражами и тенью от деревьев. Юнги идёт предпоследним прямо перед ним и по привычке одной рукой ныряет в карман куртки, доставая пачку сигарет. Закуривает на ходу, выдыхает куда-то вверх, смешивая дым с белёсым туманом. Чонгук вспоминает, что тоже не курил последние пару часов у костра, хлопает рукой по карманам, вспоминая, куда дел сигареты и зажигалку. Находит, но из-за усилившегося ветра не получается поджечь. Он приостанавливается, закрывая ладонью кончик сигареты и щёлкает несколько раз зажигалкой, пока наконец не втягивает едкий дым в лёгкие. Поднимает глаза и замирает. Все ушли вперёд, оставив его одного. На мгновение становится действительно жутко, но он решает вслепую идти дальше, не уверенный, что это верное направление. Туман всё больше давит на него со всех сторон, заставляет сомневаться и идти быстрее, пока мозг вырисовывает инопланетные фигуры на белом мареве. Ему страшно, а единственный ориентир — визг Хосока, внезапно исчез. Чёрт, может позвонить кому-то из ребят? Но телефон ожидаемо сдох, как и последняя надежда Чонгука. Остаётся только кричать и ждать. Он несколько раз зовёт всех по очереди, а затем заходит на второй круг, уже чуть громче. Блять, он же остановился буквально на секунд десять, как он мог так сильно потеряться?! Чонгук решает, что идти дальше одному опасно, остаётся на месте и глубоко затягивается наполовину истлевшей сигаретой. Смотреть по сторонам боится, так ещё больше укрепится паника внутри, потому он спокойно стоит и ковыряет носком ботинка сырую землю. На каждый шорох вздрагивает, но глаза поднимать не решается. Он лишь надеется, что кто-то заметит его отсутствие и пойдёт искать. Долго ждать не придётся, ведь его хёны слишком сильно его опекают и волнуются. В том числе и Юнги. На самом деле, Гук хочет, чтобы сильнее всех переживал именно Юнги, чтобы именно он нашёл его. Чтобы извинился, потому что шёл прямо перед ним и не заметил. Чонгук слишком раскатал губу, но что взять с влюблённого человека. Но губа закаталась обратно, как только он услышал шаги. Громко крикнув, что он здесь, Чонгук несколько раз покрутился вокруг, пытаясь вычислить направление. Ответа не последовало, но шаги явно стали ближе и казались знакомыми — за столько лет дружбы он узнает шаги каждого из парней даже с закрытыми глазами. Он может узнать ребят даже по запаху или дыханию. Но в такой мрачной, тяжёлой атмосфере ночи и опасности ему тяжело что-то различить и понять. Природа ведь тоже любит говорить, шептать и создавать иллюзии. Вдруг сейчас из-за кустов выйдет какой-нибудь местный пьянчуга, вдруг выйдет вообще не человек, а неизвестное страшное существо… А может, никаких шагов на самом деле и не было, может те оказались шуткой от живого леса? Когда Чонгук чувствует лёгкое прикосновение чего-то тёплого на своей руке, он оборачивается слишком быстро и резко, потому что растягивать момент и накручивать себя для него будет только хуже. Напротив — мутные, злые и невероятно привлекательные глаза Мин Юнги, плавно скользят по нему от ступней до головы, проверяют, что всё в порядке. Хён облегчённо выдыхает и уверенно берёт руку Чонгука в свою, тёплую и мягкую. — Я испугался, — честно, Гук пытался сдержаться, но увидев именно его спустя чёрт знает сколько времени, не смог. Глаза на мокром месте, а нижняя губа предательски дрожит, когда Мин крепче сжимает его ладонь. — Я всего на пару секунд остановился… — Тише, — успокаивает тот, невесомо поглаживая большим пальцем холодную кожу его руки. — Это я виноват, надо было лучше следить. — Нет, что за хрень ты несёшь, хён, — забавно шмыгнув носом, прошептал Чон. Ему трудно дышать от чужих прикосновений и близкого расстояния. Теперь он даже рад, что заблудился. Вот бы этот чудесный момент, пропитанный лесом и напряжением, никогда не заканчивался… — Пойдём, ребёнок. Теперь я тебя не отпущу. Сердце стучит так сильно, что готово вырваться наружу. Щёки заливаются алым и поджимаются губы… Чонгук счастливо внутри пищит, словно девчонка. Как же это двусмысленно, как же это ахуенно и завораживает! Он же правильно всё понял? Юнги за ним ухаживает? Не как за младшим, не как за братом. Может ли быть, что он воспринимает его как парня… Сильным порывом свежего ветра из его головы вылетают все подобные мысли, заставляя парня прийти в себя и сразу поникнуть, низко опустив голову. Да нет, бред. Не может он нравится тому, кто никогда не размышлял о романтике. У Юнги никогда не было ни любовных интересов, ни намёков на отношения или симпатию, да и эмоции он редко проявлял на публике. Чонгук пристальным взглядом смотрит на место их с Мином соприкосновения, на переплетённые пальцы, чувствует кожей отголоски сердцебиения. Учащённого. Сбитое дыхание от усиленных поисков своего непутёвого младшего кудрявым паром оседает на тумане, а Гук ловит каждое это мгновение, в светло-сером мареве тумана глубоко дышит и видит лишь одно — чужую ровную спину, укрытую мягкой тканью осеннего пальто. Внутри что-то щемит и скручивается неприятно, когда Чонгук понимает, что Мин Юнги — отныне его единственный ориентир в этом огромном, затуманенном мире. Ему хочется кричать об этом, но он упорно молчит, уже несколько лет подряд душит в себе эту любовь, не желая расставаться с лучшим другом. Другом, который каждый раз осторожно, но уверенно берёт за руку и ведёт прочь из темноты, из созданной им же путаницы. Чон невесомо шевелит пальцами, словно случайно задевает чужие костяшки кончиками, проверяет реакцию. Юнги определённо замечает странные движения, но упрямо продолжает идти к остальным ребятам. Младший слегка улыбается, наслаждается маленьким подарком от Вселенной в виде «подержаться с Юнги за ручки». Когда они добираются до пирса, этот подарок с неловким кашлем исчезает, а его хён молча отходит, морщится от громких возмущений, где они так долго были. Чонгук стоит на месте и с приятной дрожью поглядывает на собственную ладонь, потерявшую нужное сейчас тепло. Хочется ещё, подольше. Пока Гук потерянным ёжиком блуждал в тумане и звал на помощь, его хёны успели нажраться, играя в дурацкие конкурсы от Чимина. Он не удивлен, наоборот, есть даже желание присоединиться. Он садится с краю, подальше от буянящего Хосока, выслушивает правила игры и коротко кивает, принимая от кого-то небольшой камень. Суть в том, что все одновременно бросают камушки как можно дальше по воде, считают сколько раз подпрыгнули и где утонули. Пьют все, кроме победителя, запустившего камень как можно дальше. Чимин сказал, что это «мидзукири», очевидно взяв рандомное слово из японского языка, так что никто не стал спорить. Чонгук намеренно проиграл, спокойно выпивая свою штрафную дозу горького виски из горлышка. Он не обращает внимания ни на что больше, только смотрит расплывчато куда-то вперёд, пытается различить границу озера и тумана, но они сливаются в одну мутную картину. Вокруг всё мрачного синего цвета, словно в кино, где герои вот-вот попадут в опасную ситуацию, где каждый момент пропитан мнимым спокойствием и мистикой. Ему нравится иногда представлять себя персонажем фильма, а алкоголь в крови сейчас лишь ещё больше подстёгивает. Размечтавшись о новых мирах и собственной судьбе, Чонгук не замечает, как сзади подходит Юнги и присаживается рядом. Младший не поворачивается, изображает хладнокровность и безразличие, продолжая смотреть в одну точку. Запах чужих духов забивается в нос, хочется обнять или поговорить о чём-то. Хочется закурить, невыносимо сильно, будто это может оказаться последним, что он успеет сделать перед своей загадочной смертью на озере. Чонгук вытаскивает сигарету из помятой пачки, а затем понимает, что потерял зажигалку. Видимо, выронил в лесу, пока искал выход. Неважно, в общем-то. — Есть у кого зажигалка? — он чуть отклоняется и поворачивает голову влево, игнорируя хёна справа. Прекрасно знает, что никто кроме них с Юнги в этой компании не курит. Обращаться к Мину ему физически тяжело. На удивление Тэхён находит одну в заднем кармане джинс, протягивает её, чтобы передать, но из рук пьяного Хосока зажигалка выскальзывает и с тихим бульканьем оказывается в чёрной воде под ногами. Чонгук обречённо вздыхает и в шутку толкает парня в плечо, передавая всем остальным по цепочке эту волну. Сидит с сигаретой в зубах и уже было думает засунуть её обратно. Несколько знакомых щелчков справа заставляют повернуться. Маленький огонёк, прикрытой рукой, трепещет от каждого дуновения ветра, пока Юнги протягивает его ближе. Сердце сжимается опасно при виде небольших рыжих бликов на чужом лице, Чонгук сдаётся. Тянется рукой тоже, накрывая холодную и сухую кожу, приближается к огню и прикуривает, несколько раз затягиваясь. Но руку не убирает, даже когда отстраняется и делает глубокий вдох горького дыма, и особенно когда ощущает осторожные касания в ответ. Юнги дышит размеренно и смотрит прямо на него, пальцами плавно ведёт по его коже, вдоль запястья и обратно, до мурашек задерживается на сгибах на тыльной стороне. Чонгук млеет, продолжая жадно втягивать едкий, плотный воздух в лёгкие, а затем мягко выпускать его вместе сигаретным дымом. Его любимый человек напротив вмиг задыхается. — Да блять, не могу больше, — его лицо не выражает ни единой эмоции, однако голос вдруг оказывается надломленным. Гук опускает руку, прекращая эту пытку, ведь его хёну, кажется, не нравится всё это. Обидно, но чего он ожидал. Но не дав загнаться мелкому еще больше, Юнги внезапно двигается чуть ближе и падает лицом ему в грудь, заставляя мир схлопнуться и распасться на мириады частиц. Тёплое дыхание пробивается даже сквозь слои одежды, оседая на коже и обжигая, сам Чонгук почти не дышит и не двигается, ошарашенно наблюдая, как хён поудобнее пытается расположиться на его груди. Сейчас он похож на большого ворчливого, но в душе очень ласкового кота, что выбрал наконец своего хозяина. Юнги к нему тянется, ластится и руками обвивает, прижимаясь ближе, полностью кутаясь в Чонгуке. Догоревшая сигарета выпадает из пальцев, падает на влажную землю под отстранённый тёмный взгляд младшего. Ему становится похуй на всех, на то, что их прекрасно видят, пусть только попробуют что-то вякнуть. Он лишь боится, что его бешеный стук сердца и дрожь может заметить хён, спрятавшийся в его руках. Вот же блядство. Это по-прежнему бред, он не может поверить, что это происходит с ним. Да, верно, Юнги просто напился и уснул. Никаких намёков, романтики, они всё ещё друзья, не больше… — Юнги-хён, — шепчет он, неловко опуская одну руку на чужую спину. Что, блять, в таких ситуациях обычно говорят? — Если ты устал, можем уйти. — Я не могу дышать, когда ты рядом, — Юнги бурчит это, отстраняясь и поднимая глаза, в темноте ночи без лишних усилий находя чужие, испуганные и счастливые. — Народ, мы уходим. Не сдохните сегодня, пожалуйста. — О чём ты… — Чонгук договорить не успевает, его вновь вытаскивают рывком со свежевыкопанного дна, тянут за собой по заросшей тропе сквозь пелену обратно в город. Его возвращают на землю, как же не хочется. Но он не упирается, покорно следуя за Юнги и трепетно сжимая чужую, чуть подрагивающую ладонь. Теперь это можно воспринимать как ёбаный флирт? Или пока рано? Ничего не понятно. Хотя, кое-что всё-таки ясно, сейчас Чонгук, до невозможности влюблённый в своего лучшего друга, в растерянности стоит в небольшой квартире Юнги, на шестом этаже кирпичного старого дома. Глаза и рот распахивает только когда сам замечает, что неловко топчется в прихожей и совершенно не помнит, как здесь оказался. Он ведь секунду назад пил виски на озере с друзьями, а затем… Точно. Чон обречённо прячет лицо в ладонях, понимая, что произошло с ним. Самое правильное слово — любовь. С ним случилась чёртова любовь. В его квартире всегда тусклое рыжее освещение, такое солнечное и тёплое, а из спальни неизменно отражаются о стены огоньки от гирлянды. Чонгук искренне любит эту квартиру, здесь он чувствует себя в безопасности и на своём месте. Хотя по сути это неважно, ведь его место всегда там, где Мин Юнги, и это останется в его сердце неизменной константой. Чонгук решается, прямо сейчас выбирает и борется внутри с самим собой, глубоко вдыхает сладкий запах чужой квартиры и её владельца. Как же, блять, сложно понять в моменте, что будет лучше — продолжать играть в друзей или сделать шаг с обрыва. Он медленно стягивает ботинки и оставляет их на коврике, даёт себе ещё немного времени на размышления. Тяжёлая куртка падает на пол, точно как и тёплый вязаный свитер, ведь в помещении вдруг становится душно, жарко. Маленькими шагами идёт к нему, ищет по наитию. Находит своего хёна на кухне, где свет не включался из-за сгоревшей проводки последние пару месяцев, тот стоит спиной к нему у столешницы и разливает что-то по стаканам. В ночном полумраке и слабых отблесках гирлянды из коридора Юнги выглядит преступно прекрасно, завораживающе, словно он — последняя частичка магии этого мира и вот-вот исчезнет, если не поймать. Брови Чонгука надламываются от слишком сильных чувств, а руки сами по себе тянутся вперёд, как только тот оборачивается и тоже хмурится. — Ты чего, мелкий? Будто сейчас разревёшься, — Мин вкладывает в чужую руку стакан с водой, даже не замечая, как незаметно его зажали в угол. — А если так и есть? — Чонгук отпивает из стакана и ставит его на стол, решая надавить немного больше. — Если я расплачусь, что ты будешь делать, Юнги-хён? — Я не знаю, как обычно успокаивают детей, — забавно хмыкает тот, явно оценив провокацию. Ему тоже страшно, младший видит это по глазам напротив, опасно сузившимся. — Их обычно целуют, хён. Сам выдыхает отчаянно, решая играть по-крупному. Юнги замирает, стискивает в руке чёртов стеклянный стакан до боли, исподлобья сверлит красивыми глазами. В обычной ситуации Чонгук получил бы подзатыльник и был высмеян, но не сейчас. Сейчас они следят друг за другом, выжидают, словно хищники на охоте, и ищут хоть что-то похожее на слабость. Смотрят в упор и не понимают, что уже сами по себе являются друг для друга одной большой слабостью. В прокуренном, пыльном воздухе искрит напряжение, натянувшееся между ними жёсткими струнами. Тишина оглушает, сознание Чонгука концентрируется и держится лишь на одних губах напротив. Его кожа горит и покрывается мурашками из-за частого дыхания, внезапно приблизившегося к нему. Юнги встаёт прямо перед ним, почти вплотную, невесомо проводит пальцами по его спутанным от ветра угольным волосам, а затем допивает свой стакан с чистой водой так эстетично, будто это ебучий хеннеси за пару тысяч долларов. Пошло, соблазнительно и смотря точно в глаза Чонгуку, который в этот момент чувствует слабость в коленях. Его трясёт от этого Юнги, от его провокаций и его потрясающей способности уходить от темы. — Нет желания покурить? — Мин ловко отстраняется, замечая, что всё это время почти не дышал. Ему нужен свежий воздух. Чонгук мог бы пошутить, что Юнги и есть его главное желание, но это, блять, нихуя не шутка. Поэтому он грустно и тихо плетётся за своим хёном на балкон, слишком поздно понимая, что босиком. Он усаживается в любимое старое кресло, подтягивая к себе ноги, закуривает первой попавшейся зажигалкой с подоконника. Юнги затягивается медленно, красиво выпуская кольца вверх, видит, как Гук без задней мысли ворует очередную зажигалку из его дома, пряча в кармане штанов. Это даже мило, он совершенно не против. Готов скупать их сотнями, ведь в итоге все дороги всё равно ведут сюда. Чонгук всегда возвращается к нему, вместе со спиженными зажигалками, конечно же. — Юнги-хён, — вдруг произносит он, задирая голову, чтобы взглянуть на своего друга. Его догадка была верна, а нарушитель пойман с поличным. — Почему ты не дышишь рядом со мной? Мин спокоен, ни капли не нервничает, когда выпускает спертый воздух из лёгких и тушит недокуренную сигарету в пепельнице. По-прежнему безразличен, когда подходит ближе, когда наклоняется к чужому лицу. Чонгук сдерживает себя всеми силами, не желая отодвигаться, но ему страшно. Внутри все вскипает и переворачивается, его первая любовь так близко, он буквально тонет в этом интимном мгновении, сильнее сжимая пальцами горящую сигарету. Юнги молчит, держит дистанцию в несколько сантиметров, и Чонгук действительно не чувствует чужого дыхания. Ровно до того момента, пока не решает сделать затяжку. Вместе с ним вдыхает и Юнги, насыщается запахом чужих цитрусовых духов, пронизанным сигаретным тонким дымом, словно нитями. Взгляд Чонгука откровенно плывёт, растекается по красивому лицу напротив, когда непроизвольно выпускает дым прямо в его приоткрытые губы. — Что за странные шутки у тебя? Как видишь, я очень даже умею дышать, — хрипло говорит он, не двигаясь ни на миллиметр. Неважно, что он снова слышит то, что хочет. — Да уж, иначе ты бы давно умер, — Чонгук неловко смеётся, сдаваясь первым и отклоняясь назад корпусом. — Ты пускаешь яд по венам, — глазами указывает на пачку сигарет. — А умереть предлагаешь мне? — Как нелепо это слышать от того, кто сам курит. Ещё и больше меня раза в два, — сдавленно произносит Гук, снова затягиваясь. — Ты ведь любишь этот яд. — В последнее время не особо, — признаётся он, когда ставит руки по бокам от Чонгука на подлокотники и нависает сверху. Немного помедлив и насмотревшись на испуганное лицо перед ним, Юнги тянется рукой к чужим волосам. Младший дёргается и тяжело сглатывает, всё тело стягивается в узел от чрезмерного, невидимого давления и ненавязчивых касаний. Это точно перешло дружескую грань, так ведь? — Хочешь бросить? — продолжать диалог становится всё труднее, когда Юнги оставляет на его щеке случайное прохладное касание, прямо там, где остался маленький шрамик с детства. Чонгук трепещет весь, всматриваясь в любимые глаза, и вслепую тушит сигарету. — Чонгук, — делает паузу, слабо морщась, потому что устал стоять в таком скрюченном положении. Он осторожно берёт его руки в свои и тянет на себя, заставляя потерять равновесие и упасть ровно в объятия. Чонгук тихо выдыхает, слыша такое знакомое сердцебиение. Влюбленное, взбудораженное, прямо как у него самого. Он поднимает голову и встаёт нормально и ровно, все ещё ощущая тёплые ладони на своей спине. — Что ты хотел сказать? — Хочу танцевать, — серьёзно говорит Юнги, но при этом смешливо щуря глаза. Боже, у Чонгука сдают нервы. — Хён… Потрясающая интимная атмосфера вдруг теряется, Чонгук страдальчески воет внутри от обиды, когда закрывает блаконную дверь за собой. В комнате оказывается теплее, но разницу он почти не чувствует. Кожа пылает и плавится от смущения, когда глаза натыкаются на одежду, разбросанную по полу. В неё минуту назад был одет Юнги. Он что, будет танцевать голым? Обожегосподимой… Чонгук слегка хлопает себя по щекам, приходя в себя и следуя за хёном в спальню. Если ему суждено погибнуть сегодня, то он смиренно и с улыбкой примет это. Хён стоит посреди комнаты и ищет подходящую песню в телефоне. Он не голый, а в домашних шортах и свободной футболке, что вызывает у Чонгука лёгкое разочарование. Он, кажется, правда ожидал увидеть его нагим, вот же извращенец. Красивая, волшебная мелодия начинает звучать из небольших колонок, подключённых к смартфону, но Чон не знает этой песни, как и языка, на котором поёт девушка. Однако, теперь эта песня — его любимая и будет стоять на повторе, так же, как и сейчас. Юнги плавно качается в такт один, прикрыв веки и то и дело поднимая руки вверх изящными движениями. Он похож на мифическое создание, словно сбежавшее из сказок про фей или духов природы. Чувственный танец прерывается на мгновение, Юнги протягивает ладонь к Чонгуку, приглашая. Тот отрицательно мотает головой, ведь знает, что только всё испортит своими неуклюжими попытками. — Давай же, — его завлекают, будто в омут, любимые руки ложатся на плечи и помогают подстроиться под ритм. — Расслабься, у тебя хорошо получается. — Ты же знаешь, я не люблю танцевать… — он не знает куда деть руки, безвольно свисающие по бокам, но старается хотя бы повторять, покачиваясь вместе с хёном. — А что ты любишь? — он дышит, дышит им, Чонгуком, плотно прижимая его к себе и утыкаясь лбом в его. Песня проигрывает уже третий раз, но Чонгук всё ещё собирается с силами, чтобы сказать это вслух. — Тебя. Всё кажется довольно просто, пока Чонгук любит своего лучшего друга, пока курит на его балконе, пока смотрит на его танцы в редкие вечера и пока случайно ворует его зажигалки из-под носа. Но всё становится сложнее, когда Юнги перестаёт дышать рядом с ним. Всё усугубляется ещё больше, ведь прямо сейчас они дышат оба. Жадно и друг другом, влюбляются по-новой в родные ароматы сигарет и духов. Может, им просто было трудно сдерживаться, будто долгое нахождение рядом могло привести к геошторму, что уничтожит привычный мир. — Набери воздух на раз, два, три… — вдруг шепчет Юнги, следя за тем, чтобы Чонгук послушно сделал, как просили. Движения замедляются, пока не прекращаются вовсе. Чонгук, с полными кислорода лёгкими, терпит из последних сил, чтобы не выпустить его, когда их губы, обветренные и сухие от недостатка поцелуев, наконец соприкасаются. Хочется плакать и немного визжать. Юнги обнимает за плечи сильнее и целует его откровенно и мягко, не спеша, пока юноша в его руках умирает от нехватки воздуха и избытка эмоций. Захлёбывается в чужом запахе, когда все же плавно выдыхает, прямо в чужой рот. Они смотрят друг другу в глаза несколько секунд прежде, чем столкнуться в новом поцелуе. Юнги пальцами зарывается в его волосы на затылке, лижет горячим языком меж губ и проталкивает его в рот Чонгука, углубляя ласку. Младший хлопает влажными от слёз ресницами, трепетно прикрывает веки и наконец находит, куда деть руки. Они так правильно укладываются на чужую поясницу, что аж больно в груди. Честно, Чонгук прямо сейчас сгорает яркими вспышками, разбросанными по всему его телу. Особенно сильно это ощущается на губах, которые Юнги терзает своими. Шумные синхронные выдохи и влажные касания губ возбуждают так сильно, что хочется упасть, ноги ватные и не держат дрожащее от каждого движения языка тело. В нём так много чувств сейчас, так сладко ощущается любовь Юнги. На вкус она как сигарета со сладким фильтром. Он лишь надеется, что сам не умрёт от этого яда, растекающегося по венам. Но, пока они всё ещё дышат, пока находятся рядом, даже если суждено пройти через чёртов ад, всё неважно. Чонгук с жадностью впечатывается в припухшие губы, хочет Юнги съесть, хочет больше, глубже, сильнее. Теперь, когда его желание сбылось, он понимает, что ему мало. Всегда будет мало. — Хэй, — приглушенно хрипит Мин, слегка отстраняясь, но несколько раз мягко чмокая в уголок губ. — Всё в порядке, мелкий? — Нет, — он целует ещё раз, слегка прикусывая мягкие губы, и тут же лижет по ним широко. Тяжело дышит, не в силах насытиться этой близостью. — Не останавливайся, хён. — И как долго мне ещё целовать тебя? — Пока мы ещё дышим, — Гук плавно продолжает танцевать, качаясь из стороны в сторону, ловит внимательный, тёмный и возбужденный взгляд хёна. Ему до сих пор не верится, что это случилось. — Есть предложение получше, — Юнги резко отсраняется, берёт Чонгука за руку и крутится несколько раз, не отпуская ни на мгновение свою любовь. — Танцуй. Танцуй со мной, пока не закончится мир. — Научишь? — Чон неловко облизывает свои зацелованные губы, собирая языком вкус своего хёна и явно желая попробовать ещё. Слишком сладко. — Мне кажется, у тебя уже неплохо получается, — он вновь приближается, рукой давит на его спину и прижимает к себе так приятно, что Чон готов пищать от этого чувства защищённости. Их пульс постепенно выстраивается в один ритм. — Я не хочу спешить, но очень хочу провести эту ночь, лениво целуясь с тобой в своей постели. Хочу уснуть и проснуться, обнимая тебя. Как тебе? — Звучит, как смысл моей жизни. Юнги, — Чонгук выпрямляется и чуть-чуть тушуется, совершенно забыв про вежливую речь, но всё равно судорожно вздыхает. Трудно такое сказать вслух. — Просто хочу внести ясность… Мы же теперь встречаемся? — Нет, Чонгук. Мы теперь любим друг друга, — и улыбается ласково, под очередной повтор их любимой песни тянет парня за собой на кровать. Чонгук падает на него, утыкаясь лицом в изгиб шеи, втягивает носом запах кожи и перекатывается в сторону, побоявшись, что хёну будет тяжело. Но тот возвращает его обратно на свою грудь и нежно целует в лоб, в нос, в щеки, а затем вдруг жарко обдает дыханием губы и скользит в чужой рот языком, вынуждая Чонгука заерзать и издать лёгкий стон, дрожью отозвавшийся в теле Юнги. — Чёрт, мелкий, я обещал, что мы не будем спешить, но твоя реакция… — Ничего ты не обещал, моя любовь, — набравшись смелости и уверенности, выдаёт Чонгук. Ему неважно, что случится сегодня ночью, пойдут они дальше поцелуев или нет. Он уже счастлив, находясь так близко. — Просто заткнись и целуй меня, пока я не усну. — Святые тапки, мелкий, да ты… — Юнги устало проводит ладонью по лицу и вымученно глядит вниз на парня, удобно лежащего на нём. Чонгук же закатывает глаза из-за очередного убитого романтичного момента и сам тянется за невинным, мягким поцелуем, который позже плавно перетекает в развязный, громкий и мокрый, длиной в бессонную, но очень тёплую осеннюю ночь.