Девятый хвост кицунэ

. — Дим, а если вот такую? Поз с коротким мычанием заглядывает в протянутый телефон. На экране красуется девятихвостая лисица — алыми мазками пестрит белый мех, алым обрамлена хитрость глаз, алыми лепестками кружит поднятый хвостами вихрь. — Ну и куда мне такое буйство? — Ты сказал, что хочешь что-то японское, — Арс с бурчанием клацает по экрану, не особо-то отстранившись. — Я больше хочу катану. — Катану ты хочешь просто так, не на тату. — Это да, — Дима улыбается, представляя в руке тяжесть плетённой рукояти. Арсений молча листает фотографии японской тематики, разглядывает детально рисунки и эскизы для татуировок. Его рука, к слову, может лежать на диване, но почему-то она покоится на Диминой спине. Дима чувствует её особенно остро, когда ведёт напряжённо лопатками, когда слегка откидывается назад на выдохе. Это как взмах лезвия за плечом — только Дима от опасности не дёргается, а тянется бездумно навстречу. Дима старается не зацикливаться на чужих касаниях и не выискивать в них скандальные подтексты: просто мальчик попался безмерно тактильный, просто порой вездесущей руке удобнее покоиться на чьей-то спине. Да, это часто оказывается именно Димина спина, но это всего лишь лёгкий хохоток вселенной, и Дима просто попадается ближе всех, просто тянет к себе магнитом руки, которые неистово осязают мир, будто проверяя его реальность. Дима — часть Арсовой реальности, вот и ощупывается так старательно. Возможно, Арс не всегда уверен, что Дима существует. Арсений сидит рядом недолго и вскоре уходит с телефоном куда-то по своим загадочным делам — он же перемещается стихийно, непредсказуемо, только вроде был в зоне видимости, но вот уже его смех разносится по коридору снаружи. Диму его отсутствие не беспокоит — где-то бродит, где-то шебуршит, какая разница — но что-то нагнетает в пустой комнате, веет холодом от тёмных углов — пасмурный день заглядывает в окна ранним полумраком, подзывает дожди и зажигает фонари раньше времени — и хочется думать, где именно Арс сейчас есть, кому улыбается и перед кем пружинит с ноги на ногу, как именно ведёт ладонью по прохладной стене, как усмехается прочитанной в интернете ереси и как прищуривается на потолочные лампы, задумчиво подбирая ракурс для селфи. Где сейчас Арсений Попов? — популярный запрос в гугле, идея для названия шуточного канала, надпись для Диминой футболки, в которой он выходил бы на перрон курить и паниковать из-за Арса, опять где-то таинственно пропавшего за пять минут до отправки поезда. Где сейчас Арсений Попов — вопрос риторический, и иногда лучше не знать правдивый ответ. Иногда мыслями можно призвать, и вот уже цепкие пальцы прихватывают Димино плечо будто невзначай, и в поисках отпадает всякий смысл. Когда в офисном кабинете скапливается побольше народу, Диму как будто бы отпускает. Он читает про девятихвостую лису просто для общего развития — мифическая кицунэ, плутовка и обольстительница из японского фольклора, злодейка и хранительница, кара и карма, как спели бы в песне. Господи, думает Дима, когда видит, как Арсений дурачится — а дурачится ли — и выгибается игриво на диване, откидывает голову на подлокотник и забрасывает на спинку ногу, смущая тем самым молоденького фотографа до румяных щёк. Господи, богиня Инари, солнечная Аматэрасу и загробный Эмма, думает Дима, когда Арс, заливисто хохоча для образа, прогибается в спине и почти касается макушкой пола, пока Дима держит его одной рукой под поясницу и попутно продвигает импровизированный сюжет. — Сколько раз тебе говорил так не делать, ну не поймаю ведь разок, ну расшибёшься башкой об сцену, — чисто для приличия предъявляет Дима уже после концерта. — Не ворчи, — Арс швыряет на кресло полотенце, вороша мокрые волосы на затылке, подцепляет привычно пальцами плечо и наклоняется к уху. — И ты ловишь меня всегда. Дима хочет цокнуть недовольно, съязвить как-нибудь в ответ — Дима не говорит ничего, провожая Арса взглядом и вскользь думая о хитрых девятихвостых лисах. Иногда об этом хочется с кем-то поговорить. Но озвучить странность мыслей — признать, что Дима всё-таки зациклился. А зациклиться на Арсении — сценарий заведомо проигрышный, печальный в каком-то смысле. Дима понимает — принимает, мирится с тяжким вздохом — что Арсений тактилен по жизни, что с этого не нужно дёргаться и морщиться, что это просто особый язык общения и определённая степень доверия, от которого нельзя грубо отбиваться. Хотя именно с грубостей Дима и начинает — отодвигается подальше, смахивает руку с плеча, ворчит на привычку Арсения слать воздушные поцелуи. Другой бы отстал, подумал бы о нормах приличия, личных границах и предрассудках, но только не Арсений — нежность в нём цветёт и прорывает, он её обрушивает на Диму настойчиво, не прося на то разрешение, приучает его и приручает, не скрывая радости, когда Дима уже спокойно отправляет ему дурашливые поцелуйчики в ответ. Удивительный выдаётся день, когда Арсений вдруг решает, что из мимолётных воздушных поцелуев пора вырастать, и целует Диму в щёку. Не менее дивный выдаётся вечер, когда Дима, проматывая случившееся снова и снова, осознаёт, что не чувствует никакой неправильности. Нет неправильности и в том, как Арс кладёт голову на Димино плечо в прохладном холле гостиницы, вполуха слушая раздумья о планирующихся новых проектах и сонно моргая в телефон. Дима снова не считает себя центром Арсовой вселенной — ну устал человек, ну удобнее ему приткнуться к кому-то, а не опереться на подлокотник. Ну комфортный Дима в этом плане, успешно прирученный, ну видит Арс иногда в нём подушку — пускай он и будет, этот момент тихой идиллии, ни к чему её нарушать. — А я правильно понимаю, что мотор нам поставили прямо на следующее утро после прилёта? — Дима открывает на телефоне календарь, сверяя даты. — Блять, — Антон проверяет числа у себя, кривится страдальчески. — Я только сейчас заметил. Пиздец, ну Стас как обычно. — Я поеду домой, — заявляет Серёжа, проверяя не календарь, а личную переписку. — Никто не сомневался, Серёж, — Дима без контекста отправляет Стасу эмоджи ножа и злобной японской маски — пусть помучается в догадках. — Ты можешь ехать домой хоть сейчас. — Нет, у меня в этом городе ещё планы. — А, то есть завтра опять тебя пинками будить будем? — Я не в гостинице буду ночевать. — Нихуя себе. Настолько дерзкие планы? — Грандиозные, Поз, только так и живём. Дима чувствует невесомое щекочущее поглаживание мизинцем по предплечью и опускает глаза — Арс так и валяется рядом, уткнувшись в телефон, ничего не говорит, ничего не показывает на экране. Значит, не звал, гладил пальцами просто так, бессознательно. Дима слишком устал после концерта, чтобы размышлять, жутко это или восхитительно. Дима слишком устал по кругу ударяться в одну и ту же мысль, поэтому всё же заговаривает об этом с Шастом, пока они курят недалеко от крыльца гостиницы. Придерживается беззаботного тона, чтобы казалось, что Арсовы причуды его веселят, а не сводят с ума. — Блин, вот то, что тебя кто-то постоянно лапает, это же должно бесить, правильно? Почему же меня не бесит Арс? Может, у него руки прям нежные? — Может, тебе спать пойти? — предлагает Антон добродушно, который наверняка много всякого замечает со стороны, но тоже боится заговорить об этом вслух. Дима пожимает плечом — утром и правда притупляется многое из того, что жалит нещадно по вечерам. Докуривает и выбрасывает мигнувший в темноте окурок, кивает Шасту и, мельком глянув на тёмные окна номера Арса, возвращается с ним обратно в холл. Диме этой ночью снится голубоглазая кицунэ, которая разрешает погладить все свои бело-красные хвосты. * Что-то неумолимо надламывается и оплавляется по краям в вечер, когда Арсений заявляет Диме, что его недостаточно. — Тебя недостаточно, — говорит он, выдыхая в Димину шею смешок — сам себе мысленно пошутил, сам себе похихикал — пробирается рукой под боком и кладёт пальцы на сгиб локтя. — Недостаточно, понимаешь? Надо тебя больше. Арс пьян, и это была бы катастрофа, если бы он уже к этому моменту не умаялся — сначала плясками в ресторане, потом беготнёй по парку, спонтанной акробатикой на турниках и ритуальными прыжками через горящий пень. Теперь он сидит на пару с Димой в самом дальнем ряду гастрольного автобуса, и все его причуды, помноженные в разы, преподносятся Позу эксклюзивом, с лучших ракурсов как лучшему зрителю, и хочется подхватывать каждую абсурдную фразу, стукаться задорно коленями и синхронно пропевать строчку из песни, всплывшую в обеих головах одновременно. Когда Арсений вдруг решает взяться за руки и переплести пальцы, по хмельному Диме это даже почти не стреляет — ну бывает иногда порыв подержаться за руки, ну так Диме не жалко, он охотно ворует мечту у тысячи влюблённых в Арсения школьниц и живёт лучшую жизнь. Да и руку не то чтобы сгребли резко и нагло — рука оказалась в руке совсем мягко, скользнула ладонью на ладонь тёплым поглаживанием и впаялась так, будто всегда здесь и была. Дима этим моментом невольно проникается, оглаживает большим пальцем костяшку и говорит что-то сумбурное, ухватывая в окне виды ночной лесополосы. Но Арсу, как он сам по секрету поделился, одних рук недостаточно. Он о чём-то еле слышно говорит, хихикает опять сам с собой, дразнит Диму заразительными хрюками. Дима хмурится и придвигается ближе, внемлет каждому звуку — Арсений снова вжимается в его шею, смеётся в неё и дышит порывисто-горячим, пуская разбегающиеся мурашки под воротник худи. Дима нервно сглатывает, утыкается носом в тёплый изгиб шеи просто из принципа, просто чтобы губами впечатать в кожу едва слышное не понимаю тебя нихуя и словить ответный дурной смешок. Это то, о чём он говорил Антону — касания Арса его не раздражают. То, что он бесился поначалу, не было связано с самим Арсом или с тем, что его касания были противны — бесило то, что его касаний хотелось, но хотеть этого как будто бы нельзя — бесило, что Арсу в его личном мире можно всё. Но это давняя история, тот запутанный клубок Дима, к счастью, быстро раскрутил, чтобы свободнее жилось. Держаться за руки на заднем сидении автобуса Диме внезапно нравится — как будто они словились в дурашливую романтику по дороге на школьную экскурсию. Даже строгая учительница прилагается бонусом — вон она смотрит с угрюмым осуждением на пару рядов впереди, высвечивается зловеще проносящимися мимо вспышками придорожных фонарей. — Серёжа за нами следит, как бабка вокзальная, — Дима наклоняется ниже, чтобы тоже щекотать и без того смешливого Арса шёпотом. Серёжа отворачивается, не особо заинтересованный в происходящих позади него дуростях. — Видел когда-нибудь бабку на вокзале? Которая прям напротив сидит поезд ждёт, всего тебя насквозь проглядит, сумки твои все пересчитает. Злая такая, как будто ты у неё курицу с газетки украл. — Да-да, — Арс свистит тихим смехом, довольный до жути. — Или в электричке семечки грызёт и мысленно тебя посвящает в проститутки. — Тебя когда-нибудь бабка называла проституткой? — Да, за дырявые коленки на джинсах. Дима осуждающе цокает и поглаживает Арсову руку — утешительно и виновато, мол, прости за все разы, когда я не был рядом и не объединялся с тобой против противной бабки. Его клонит в сон, отсветы в окне расплываются в белёсое марево, и им бы лечь по-человечески, но разлепляться слишком лениво. — Нам надо с тобой спать, — говорит Дима деловито и смыкает наконец-то тяжёлые веки, не вдумываясь особо в прозвучавшую двусмысленность. — Прямо здесь? — Арс двусмысленности никогда не упускает из виду и шальным жестом оглаживает Диме внутреннюю сторону бедра. Мельком так оглаживает, без всякого преступного замысла, тоже расплывается по сидению и закрывает глаза. — Спокойной ночи. Дима кивает и отзывается сонным мычанием в шею, не делает ни малейшей попытки отодвинуться. Чувствует порхающие кончики пальцев на тыльной стороне ладони и представляет, что это Арс почти в беспамятстве выводит на нём завитки хираганы. Пьяные касания Дима возводит в отдельный ранг — особый вид раскрепощённости, сакральная так называемая “расписюненность”, которую просто нужно понять и простить. Пьяным объятьям и чрезмерным нежностям не стоит приписывать тайный смысл — просто Арса слегка повело, и вместо Димы на задних сидениях автобуса мог оказаться кто угодно из их четвёрки, да даже Стас мог бы там очутиться по той же пьяной дури, Дима от этого, правда, смеётся у себя в голове немного тревожно. Вопросы по-прежнему возникают к Арсению-трезвому — вот сейчас, например, когда он незатейливо подходит к Диме сзади и порывисто обнимает со спины, сцепив пальцы в замок на его животе. И ведь извернулся со своим-то ростом, горбатится зачем-то, как будто в костюмерной кто-то в спешке пришил его подбородок к Димину плечу. — Тебе же неудобно так стоять, — Дима не то чтобы ворчит, больше сочувствует. — Мне прекрасно так стоять, — возражает Арсений, и его упрямство все аргументы рвёт в клочья, и его нос хочется поймать в прищепку пальцев и потешно сжать, чтобы морщился и мотал головой. Если так подумать, то Арсу их разница в росте никогда не была помехой. При всей своей статности он не возвышается глыбой, а постоянно изворачивается и прогибается, наклоняется и льнёт к чужим плечам, крадётся и сворачивается в клубок — Дима эти зарисовки из мира животных в первые годы знакомства наблюдал с нескрываемым восторгом, сейчас-то уже почти привык, даже не оборачивается, когда за спиной его уважаемый коллега в режиме макаки кувыркается по столу и скачет по стенам. Но тут случай особый — Арсений пришёл виновато сопеть. Остыл после съёмок, побродил по этажам и угомонился, вот прикатился извиняться за чрезмерную вспыльчивость. — Ты обиделся на меня? — очень виновато сопит, заложенной причём ноздрёй. — Блять, Арс, ну мне сколько лет? — Дима устало вздыхает и поглаживает мимолётно чужие запястья — бледные и призывно изящные, так и просятся в кольцо пальцев, господи помоги. — Хотел ли я уебать тебе? Был момент, признаюсь честно. — Ты не можешь уебать мне. — Это вызов сейчас был или что? — Ммфм, — многозначительно отвечает Арс, прижимаясь щекой к щеке. Дима косится на дверной проём. В офисном коридоре шумно, кто-то неистово ржёт и роняет вещи, где-то отдалённо слышится губная гармошка. Один из менеджеров заглядывает к ним что-то сказать, застывает с раскрытым ртом и спешно ретируется, чтобы не тревожить. Подумает теперь всякое, но Диме так бесконечно плевать. Арсений от него не отлипает. Скользит руками вверх, обрисовывает пальцами ремень часов, поднимается к плечам, успевает тронуть и за ухом, и у кромки воротника, и у пульсирующей вены. Вопиющее поведение, если так задуматься, но касания ощущаются такими естественными, невесомыми и мимолётными, игривыми совсем чуть-чуть. Ничего чужеродного, наглого и вторгающегося в личное пространство, а так — озорные поглаживания лисьим хвостом. — Нет уж, давай-ка пиздиться, — Дима пытается перебить чужую нежность комичной воинственностью. — Не хочу, — Арс финальным штрихом касается Диминой спины и отстраняется, отплывает от него загадочной тенью. — Будь немножко добрее, Дим. Любовь спасёт мир. — Ты кричал, что я долбоёб, тупо из-за того, что я букву неправильно написал. — Что было, то прошло. — И ты пинал гостя под столом и назвал его позорищем. — Я стараюсь быть добрым, но я не говорил, что у меня всегда получается, — Арс разводит руками в наигранной досаде, поправляет попутно перед зеркалом чёлку и удаляется из кабинета прочь. Кицунэ дурманят людям головы просто ради забавы — они же могут покровительствовать и уберегать от бед. Дима вспоминает об этом вскользь, просто чтобы занять чем-то мысли, чтобы не думать о том, как красив бывает Арс в гневе и в солнечной очаровательности, как ему одинаково идут дерзости и милости, как гармонично звучат от него грубые ругательства и ласковые прозвища. Вместо этого Дима думает об Арсе с веером — японский боевой тэссэн, чтобы им обмахиваться и драться — об Арсе в расстёгнутой юкате, об Арсе с красными тенями, стрелками выведенными вокруг хитро прищуренных глаз. Дима очень хочет побывать в Японии. Дима очень хочет побывать в Японии с Арсением. Диме ни в коем случае нельзя ехать в Японию с Арсением, потому что велик риск сдуреть вдвоём совсем уж неприличным образом — переплести запястья красной лентой, вульгарно пить саке на веранде и бессовестно любоваться друг другом в свете луны. Дима тихо и буднично сходит с ума, а Арсений лежит на полу в позе морской звезды. Сцена пуста, где-то неподалёку играет трек с телефона Шаста, Серёжа фотографирует и выкладывает в соцсети свои смешные штаны, Стас что-то нудно рассказывает зевающему оператору. Блёклая суета, белый шум из голосов, и Арс посреди этого валяется будто на цветочном лугу, высвеченный прожектором картинно и любовно. Дима встаёт над Арсом, накидывает на него свою тень. Арс мог бы так же лежать на татами — растрёпанный и шумно дышащий, поверженный после тренировочного боя на деревянных мечах. Вечно оголённый из-за широких одежд, манящий остротой рёбер. С запутавшимся в тёмных волосах бледно-розовым лепестком. — Загораешь? — Созерцаю, — Арс тянет к Диме руки, как будто он капризный и дурной. — Подними меня. Возможно, в такие моменты стоит фыркать и уходить прочь. Почаще вести плечом, сбрасывая тепло ладони, уворачиваться от объятий и строго смотреть на ловкие пальцы, бессовестно подбирающиеся к колену. Возможно, Дима мог бы так поступать в какой-нибудь параллельной вселенной — где Арс умеет драться веером и вместо маркерных каракулей выводит кистью каллиграфически ровные иероглифы — но Дима сильно в этом сомневается. Дима хватает Арса за руку, тянет его вверх и поднимает с пола — Арс смотрит ему в глаза неотрывно, другой рукой цепляясь за плечо, пробегается пальцами вокруг шеи и мягкой царапкой проезжается по спине. Дима чувствует, как неуместные мурашки табуном мчат от затылка вниз — росчерком молнии между лопаток. В такой позиции слишком легко представить этот же момент, но в других декорациях — полумрак вокруг и фоном изголовье кровати, изломы складок на простыни, отсутствующая за ненадобностью одежда. Дима чудом не роняет Арса обратно на пол — склонность визуализировать всё подряд однажды его доконает — вовремя смаргивает наваждение и дёргает пойманную руку вверх. Арс подскакивает на ноги, отряхивает край футболки и невзначай упоминает, что не отказался бы от кофе. Дима не отказался бы от санатория, от лечебных процедур и питья минеральной воды, от сидения возле пруда с красными карпами. Но пока у него вместо покоя Арсений — с усыпляющими бдительность выходками, с непредсказуемостью в каждом шаге, с поводами представлять всякий непозволительный сумбур перед сном. Дима надеется, что после долгого дня съёмок отрубится сразу, как только голова упадёт на подушку, но вместо этого смотрит на бледную полосу света на тёмном потолке. Убеждает себя, что ничего катастрофичного не происходит, а сам по кругу прокручивает в памяти обрывочные моменты, дополняет каждый с любезной помощью всё того же ублюдочного воображения, расширяет сценарий и поражается сам себе, насколько он в своих фантазиях не видит границ. Дима закрывается от потолка согнутой рукой — знакомый смешок мерещится у шеи за мгновение до падения в темноту. * — Надо на брудершафт, Дим. — Надо мне покурить сходить. — Потом сходишь. Сейчас слушайся меня. Дима слушается. Искрится улыбкой, переплетается с Арсением руками, делает глоток за глотком и смотрит ему в глаза — такие же шальные, как и у него самого, он уверен. Допивает и тянется лицом к лицу — секундное марево, радужка вокруг зрачков Арса совсем тёмная, опасная — и губы впечатываются в губы до одури правильно, и веки жмурятся до белых пляшущих вспышек, и в рёбрах щекоткой расцветает хмельное тепло. Просто душевный чмок, ничего в этом нет неслыханного. На это за столом даже никто не обращает внимание, этот момент просто вплетается в шумный праздничный вечер, спонтанно случившийся посреди тура, тонет в хоре голосов и смехе, в пении ресторанной певицы, со счастливой улыбкой принимающей заявки на нетленные хиты. С Арсения опять ведёт — неизбежный сценарий, в который Дима в алкогольной пелене проваливается с особым восторгом. И дело не в том, что дуреть по Арсу хочется только по пьяни — господи, кого бы Дима обманывал — просто по пьяни не думается о лишнем и сложном, не ввинчивается в голову мучительное ему в моменте просто нужен кто-то, а не именно ты, хочется падать-падать-падать в глаза напротив, в бессюжетный комедийный театр на двоих, в мягкое облако из пушистых лисьих хвостов. За столом на них никто не обращает внимание, поэтому и остальной мир кажется расплывчатой декорацией, существует отдалённо и лишь подкидывает фоновый шум, чтобы было под что смеяться друг другу в плечи. За столом на них никто не обращает внимание, но почему-то Шаст, выскочив с Димой на перекур, именно про это и спрашивает, едва выдохнув в вечерний холод дым. — Поз, можно нескромный вопрос? — он щурится задумчиво из-под тени капюшона и даже не дожидается кивка. — У вас с Арсом… Что-то творится, так ведь? — Где? — Дима испуганно озирается. — Да везде, Поз, — Шаст усмехается нервно, бросает взгляд на крыльцо ресторана, куда выходит смеющаяся компания, чтобы разъехаться по такси. — Я не хотел в это лезть, но мне ж интересно пиздец. И сегодня вечер такой, что как будто и можно обнаглеть и расспросить тебя о всяком. — Я хочу его поцеловать. — Арса? — Да, прям охуеть как хочу, — Дима торопливо затягивается и снова оглядывается по сторонам — как будто проверяет, есть ли кто рядом, как будто самому себе фиксирует момент, где он говорит подобное вслух. — Хочу целоваться с Арсением Поповым. Вот такое настроение на вечер. — Так идите соситесь, чё ты тут стоишь зря? Он же не против как будто совершенно. — Он пьяный, весёлый, бессовестный. Так что да, вполне может быть. — Да он и трезвый не против, я уверен. — Дай бог, — Дима слова Антона воспринимает обрывочно, на самом деле, в ушах шумят то ли радиопомехи, то ли настоящее море. Хочется творить безумства, хвататься за руки и бежать мимо летящих встречных фар. — У тебя-то самого как дела вообще? Антон удивлённо моргает, застыв с мерцающей в темноте сигаретой. И внезапно смеётся — расслабленной весёлостью и обожанием. — Пиздец, Дим. Ты бы себя видел. Дима не видит, отворачивает прикушенную улыбку и кутается в дым. Он смотрит на себя чуть позже, когда из гардероба проходит мимо зеркала — глаза заволокло мглой, чертята в ней выплясывают лихо и задорно. Таким Дима и возвращается за стол, сходу вливается в поток обсуждений и шуток, упирается взглядом в Арсения, пока тот, разомлевший и улыбающийся до невозможных ямочек, слушает Серёжины уморительные байки — глаза у Арса то ли поменялись от освещения, то ли сами по себе, светятся изнутри солнцем и бессонным летом, искрят от любой смешинки, будто дрожащая в лучах морская гладь. Невыносимо, думает Дима. Невыносимо смотреть на такое и не ловить порыв натворить что-то немыслимое, чтобы на утро молчаливо курить, смотреть многозначительно вдаль и тяжело вздыхать. Из ресторана уходят шумно, тепло распрощавшись с душевным управляющим и музыкантами, официантами и вышедшим из кухни шеф-поваром. До гостиницы идут цивильно, без спонтанных догонялок и попыток залезть на обшарпанные заборы и в отключенный фонтан — Шаст почти засыпает на ходу, Арсений больше созерцает бытие, шагая неспешно и раскинув в стороны руки, чтобы ловить в рукава случайные порывы ветра. Остальные тоже не бесятся, проникнувшиеся прогулочным настроением без приключений и дикарств. Дима тоже держится прилично. Хотя всю дорогу только и думает о том, как утаскивает Арса в укрытие темноты и безудержно с ним целуется, пока из-под ног отплывает расшатанный асфальт. Уже на подходе к гостинице Дима понимает, что сойдёт с ума, если просто так сейчас уйдёт в номер, но если он не уведёт самого себя спать, то точно умчится творить что-то сумасшедшее. Непонятно, что из этого страшнее. — Ого, там сквер прикольный, смотри, — Арс тянет Диму за плечо, тыча пальцем в темноту, разбавленную тусклыми фонарями. — Я хотел туда днём прогуляться и не успел. — Пошли сейчас, — Дима берёт Арса под руку и разворачивает в указанную сторону. Оглядывается, чтобы крикнуть уходящим: — Мы погнали в парк, всем пока! На них оборачиваются, что-то невнятно кричат в ответ, машут обречённо рукой и идут в гостиницу. Дима с Арсом сворачивают к парковке и ныряют в кусты, выходят на тропинку и спешат до ближайшей скамейки. Именно спешат, словив единое ощущение ночного побега, переговариваются под быстрый шаг и не замечают сами, что так и не додумались расцепить рук. Дима к скамейке почти подлетает, оценивает на глаз чистоту и смахивает со спинки облетевшие листья. Арсений покачивается с ноги на ногу и облизывает губы, вскидывает резко голову, сбросив капюшон. — Я настаиваю, чтобы это было свиданием. — Это именно оно, — Дима тянет Арса за собой, держит за руку будто в боязни, что он вот-вот исчезнет. — Пьяное и стыдное. Садись на скамейку, буду тебя покорять. — Ой, а как, покажи-покажи, — Арс плюхается послушно на скамейку и кладёт руки на Димины плечи, улыбается лучисто, что Диме с него безбожно кружит башку. — Стихи мне почитаешь? — Я не помню никаких классных стихов. Даже свои не учил наизусть. — Ты пишешь стихи? — Это секрет. — Меня посвятишь в секрет? — Посвящу тебе стихи. — О-о-о, беру с тебя слово! — Для тебя всё что угодно, Арсюш. Арсений заинтересовано мычит, улыбается и прикрывает глаза. То ли случайно качнулся вперёд, то ли нарочно, проезжается губами по Диминой щетине и замирает у края рта, выжидает секунду, будто выжигает клеймо. Диму с этого кроет слишком уж остро, в голове что-то накатывает необратимое, обрушивается на него и пенится — как волна с гравюры Хокусая. Дима делает то, чему хотел посвятить этот дивный вечер — целуется с Арсом до восхитительного беспамятства, до нехватки воздуха и глухих ударов под ключицей. Руки шарятся везде и сразу, потому что вертлявый и податливый Арс оказывается повсюду, толкается языком и кусается, наваливается и тянет на себя, утаскивает на какие-то бешеные качели, на которых Дима не уступает в напористости и разгоревшемся безумстве, слишком скандальном для тихого и уютного полуночного сквера, в котором по счастливой случайности нет ни единой посторонней души. Дима с судорожным выдохом задирает голову к тёмному небу. Ему кажется, что над ними повисли сразу две луны. — Дим, — Арсу надо запретить выдыхать чужое имя вот так, что моментально хочется вытряхнуть его из одежды и изучить руками каждый изгиб. — Ну пиздец. — Надо спать идти, — Дима промаргивается, убеждаясь, что луна всё же одна, что он не сошёл от выпитого с ума и действительно зарывается пальцами в волосы, а не просто с придури ворошит пустоту. — Раздельно, стоит уточнить. Ну Арсюш. Арсюша не отпускает, пока не отпускает его самого. Пока не выцеловывает Димину шею, елозя оголённой коленкой о чужое бедро. Пока не соскальзывает пальцами по плечу вниз, пробираясь нетерпеливо под расстёгнутую куртку. Дима перехватывает его руку и сжимает прохладные пальцы, призывая прийти в себя хотя бы на секунду. — Всё, Арс, серьёзно, пошли. — Всё-всё-всё, не бурчи, — Арс выдёргивает руку и встаёт со скамейки — далёкий фонарь высвечивает его со спины и подрисовывает над головой подобие нимба. Только этой херни не хватало, господи, ну Диме и так невыносимо, ну можно же обойтись и без библейских отсылок. В гостиницу они возвращаются в основном молча. Дима вскользь надеется, что они вдвоём не перешли ту непростительную черту, после которой не смогут нормально смотреть друг другу в глаза на следующий день, работать в одном коллективе и дотрагиваться друга до друга без взаимных микроинфарктов. Хочется поговорить о всяком, при этом хочется молчать примерно вечность, пинать беззаботно попавшиеся по пути камешки и перепрыгивать через бордюр, будто у них всё ещё продолжается этот беспричинный бег — в этот раз от самих себя. В лифте Дима с наигранным интересом читает меню бизнес-ланча в ресторане на первом этаже. Арс разглядывает придирчиво свои кроссовки, прячет руки в карманы куртки и дышит слишком громко для тесной кабины. — Во сколько завтра встаёшь? — спрашивает он, разглядывая кнопки этажей. — В девять. — М-м. — Ты пораньше, как всегда? — Угу. Пробегусь тут вокруг, подышу утренним туманом. Когда они доезжают до четвёртого этажа, Арс порывисто целует Диму в щёку и желает спокойной ночи, выскакивает из лифта и направляется по коридору до своего номера. Дима смотрит ему вслед, пока не закрываются двери, едет на два этажа выше и с тяжёлым вздохом прячет в ладони лицо. Рука всё ещё отголосками помнит остроту скулы и горячий изгиб шеи — Дима честно старается не взвыть. Утром Дима просыпается с восхитительным осознанием — ему плевать. Не на случившееся между ним и Арсением, естественно — это было роскошно, вот бы повторить — а на то, как он будет себя теперь вести. Он точно не станет Арсения избегать, заикаться при нём и прятать глаза, нервно хихикать и ронять нелепо вещи из рук — не Димин уровень, да и так суетятся обычно тогда, когда шибко жалеют о содеянном. А Дима не жалеет ни о чём. Он надеется, что Арсений не жалеет тоже. Предсказать его поведение сложно, но вряд ли он станет при виде Димы отыгрывать зрелищный обморок или пробежит мимо, прикрываясь ладошкой. Мы взрослые люди, думает Дима, мы осознаём свои поступки, даже самые безрассудные, и мы обязательно обо всём поговорим — мы ёбнемся, это вне сомнений, но мы точно это не замнём. Они пересекаются в холле гостиницы, и Арс подтверждает Димины ожидания: он просто выходит из лифта в капюшоне и с рюкзаком на плече, уже что-то листая в телефоне, со всеми здоровается — даже с Димой, без запинок и бегающих глазок — не суетится и не выглядит подозрительным, не обходит Диму стороной и даже встаёт рядом, пока они всем сборищем готовятся выдвигаться к автобусу. Диму это успокаивает — их с Арсом не встретили аплодисментами и улюлюканьями, и сами они не предстали перед людьми багровыми от стыда, можно жить дальше, вместе работать и обсуждать переменную облачность. По пути в аэропорт Дима задумывается — а вдруг Арсу как раз и плевать на вчерашний вечер? Прям до такой степени для него это незначительно, что он потому и может так легко общаться на следующий день, не чувствуя ни смущения, ни озорного послевкусия. Арс бессовестный, раскрепощённый до жути, ему землю из-под ног не выбить такой ерундой — возмутительно, если это так, но ведь и Дима мог слишком уж в себя поверить и решить, что он правда мог поселиться в голове Арса и как-то встряхнуть его мир за один пьяный вечер. Это же как с касаниями — ты просто удобный и почти всегда рядом. Дима слишком тщательно ворочает в голове этот бардак, что забывает даже понервничать перед рейсом. Даже в самолёте, пропуская Шаста к окошку, он думает об Арсе, усаживающемся с Серёжей сзади, думает о том, как по Арсу уже скучают и ноют фантомные объятья, о том, как на его коже хочется оставлять следы и пальцами вырисовывать ленты невидимых рек. Вдруг это вовсе не точка кипения, не опасно обвалившийся край и не новый отсчёт — это просто забавный случай из тура, о нём, конечно, не расскажешь на интервью, но уж точно будешь вспоминать с тёплой улыбкой по вечерам. И не будет никакого разговора с признаниями, судьбоносных хватаний за руку посреди пасмурной Москвы, и они будут буднично сидеть на одном диване и обсуждать идиотскую новость или офисную сплетню, и Арсений вскользь разбавит их уютные посиделки случайной щекоткой по запястью и жмущейся к плечу щекой. А если не будет больше даже касаний — проклятущих этих стежков на Димином благоразумии, без которых уже не так прекрасна жизнь? Вдруг Арс решил подвести черту и вовремя затушить всё их огнеопасное и странное, пока оно не разгорелось до беды, когда сложнее уже будет и скрывать, и замалчивать, и здороваться в офисе по утру перед кофемашиной? Вот бы собственную башку можно было просто сдать в багаж, чтобы она трещала где-нибудь среди чемоданов и не мучала мыслями о всяких очаровательных и совершенно невыносимых наглецах. Когда Дима чувствует осторожный и немного шкодливый тык в плечо, он едва не смеётся на весь салон — к чертям уныние, у нас тут всё по-прежнему. — Ну чего ты? — спрашивает Дима, обернувшись через кресло. Арс в ответ смешно морщится в тени козырька кепки. — Выспался хоть? — С тобой как будто выспишься, — Арс говорит нарочно громко, чтобы слышали вокруг три ряда точно — ну дурак ведь, просто ходячая провокация, ну вот и как его терпеть? Серёжа рядом с Арсом закашливается водой. Дима грозит Арсу пальцем, мол, веди себя хорошо весь полёт, и отворачивается, усевшись обратно в своё кресло. Он натыкается на уморительный взгляд Антона — как будто он увидел, как от их самолёта что-то отвалилось. Или сдерживает икание. Или рисует в голове картинки, на которых Арсений сидит у Димы на коленях и творит неслыханные бесстыдства. — Мы с Арсом вчера ушли спать в разные номера, если что. — Я не верю тебе, — отвечает Антон, отворачивается и обречённо глядит из иллюминатора на самолётное крыло. Дима хмурится и бодает его лбом в плечо. Шаст растерянно сопит и достаёт из кармана переднего сидения журнал, листает блестящие странички с фотографиями керамических изделий и делает вид, что расписные кувшинчики разных форм — единственное, что интересует его в этой жизни. Сзади Арсений о чём-то хихикает с Серёжей — вроде они пробуют дурацкие маски для видео. Самолёт начинает разгоняться по взлётной полосе, мир смыкается до овала иллюминатора, рябит штрихами и сливается в размашистые мазки — Дима впивает пальцы в подлокотник, закрывает глаза и вместо визга двигателей вслушивается в спокойный голос Арсения за спиной. Дима просто надеется, что в Москве всё не станет сложнее. * — Дим, надо поговорить. От старых оконных рам тянет сквозняками, и Дима их чувствует каждым позвонком. Арсений подходит ближе, заступает за незримую черту, облачаясь в пелену чужого дыма. Когда кицунэ получает девятый хвост, она обретает силу бесконечной проницательности. Такой Арс опаснее обычного, он смотрит неотрывно, возвышается по левое плечо и прирастает осколком цельного отражения — тёмное к тёмному, будто сама ночь играючи соединила их двоих пазлами. Дима не из тех, кто сбегает от разговоров, но ему по-дурацки страшно — протянуть руку и коснуться стылых вод, растревожить их во что-то необратимое. Арс делает это чуть раньше. — Это правда сложно, — он обнимает Диму со спины, перекрестив руки на его груди, мажет губами по виску. — Сдерживать себя рядом с тобой пиздец как сложно. Дима медленно выдыхает дым — невесомая вуаль укрывает их двоих, растушёвывает гуашевые мазки, которыми выведены они оба — одетые в чёрное и разбавленные темнотой пустой лестничной клетки. — Помнишь, у тебя Сурганова в машине играла? Там строчки были “хочу любить тебя руками”. Вот я вроде этим примерно и занимаюсь, и ты как будто бы даже не против, — Арс ведёт рукой по Димину плечу, будто сгоняет озноб, пальцем подцепляет нашейную цепочку, выдыхает судорожно над самым ухом. — Но мне нужно точно знать, что ты это всё считываешь, понимаешь? Дима устаёт переглядываться с собственным отражением и поворачивается наконец-то к Арсению лицом. Арсений стоит перед ним в чёрной рубашке, расстёгнутой на пару верхних пуговиц так, чтобы в темноте уязвимо белела открытая шея — Дима в своей водолазке под горло видит в этой их контрастности неуловимый шарм. — Я ничего из этого не оставляю без внимания. Так, к слову, чтобы ты был в курсе. — Мне нужен какой-то ответ от тебя, просто чтобы не ёбнуться, — Арс кладёт руки на его плечи, вжимает ладони и чуть встряхивает, будто пытается Диму растормошить, смахнуть с него впаянную намертво неподвижность. — Просто если я тебя заёбываю всем этим, то ты так и скажи, не отыгрывай вежливость, а прям пошли меня уже, грубо и по делу, как ты умеешь. — Арс, ты не… Договорить не даёт резкий звонок — вновь взмах катаны, рассекающей тяжёлый воздух. Дима достаёт телефон из кармана, смотрит слегка раздражённо в экран. Арс плавно отступает на шаг, прячется под наплыв острых и холодных теней. — Да, — Дима нехотя отвечает на звонок. — Отвлекаешь, но теперь уже поздно. Чего хотел? Дима отворачивается к окну, сверлит взглядом пылинки между стёклами, проплывающие по окну случайные блики. Арсений разглядывает бестолково перила, проводит по ним отрешённо ладонью и заступает на ступеньку, порываясь уйти. Дима замечает его шевеление в отражении на стекле, оборачивается и ловит Арса за плечо. — Мы с тобой ещё договорим, слышишь? — обещает он, отведя от уха телефон. Арсений коротко кивает, кривит недовольно губы и молча поднимается по лестнице, скрывается за дверью, пустив в тёмное лестничное крыло секундную полосу света, лоскутом скользнувшую по стене. Дима остаётся один в едва всколыхнувшейся темноте, задирает голову к потолку и продолжает трижды злоебучий важный рабочий звонок. Идиотская насмешка вселенной — иначе эту нелепость не назовёшь. Если бы Арсений полез сниматься в фильме с подобным сценарным ходом, Дима бы закатывал глаза и скептично фыркал на весь кинозал. Но дурацкой случайностью Диму с выбранного пути не выбить, и момент, конечно, упущен, но не бесповоротно. Арс — не таинственная дама с балла, он никуда не сбежит, не спрячется под покровом ночи в маскарадной маске, не улетит под фальшивой личностью последним рейсом в Петербург. Естественно, чуть позже Дима ищет его по всему этажу и не может найти. Цокает раздражённо и уже собирается писать скрытному придурку, признав, что они всё-таки развели цирк, встаёт у окна и видит Арса внизу на парковке. Ругается тихо, спешит обратно в офис и обещает себе игнорировать любого, кто решит окликнуть и отвлечь, забирает куртку и вылетает в пустой коридор, бьёт нетерпеливо по кнопке лифта. Вечер разливает чернила по небу, топит фонари в блестящих лужах после недавнего дождя. Дима быстрым шагом подходит к высокой фигуре, стоящей в тусклом кругляшке света, старается не замечать, как внутри всё гудит и шарашит ударами о рёберную решётку. — Ну и куда ты, блять, собрался? — Никуда, я просто стою тут, — Арс удивлённо круглит глаза и показывает Диме телефон. — Собирался написать тебе и подождать тебя здесь. — В машину ко мне, быстро, — Дима хватает Арса за руку и тащит за собой — потому что заебался, потому что попросту не выдержит ещё какую-нибудь хуйню вроде прерывающего их телефонного звонка, высадки инопланетян на разметке по соседству и ядерного гриба на горизонте. Арсений поступает мудро и не сопротивляется. При всём его упрямстве и врождённой припизднутости, есть у него всё же полезное умение — слушаться Диму, когда тот зол и не слушается сам себя. Он оглядывается на окна, мол, люди добрые, просто знайте, кто меня похитил, разнесите по миру эту скандальную весть и завидуйте. Дима садится в машину, хлопнув дверцей слишком порывисто, смотрит в лобовое на белые полосы на мокром асфальте. Арс сидит на пассажирском тихо и загадочно, будто случайно пробравшееся в салон божество безлюдных дорог. — Если ты сейчас просто затащил меня в машину слушать русский рэп… — Я ж не Шаст, — Дима усмехается, представив, как вместо разговоров по душам заперся с Арсом показывать ему фокусы, делиться байками из медицинской практики или смотреть видеоролик про психотипы смешариков. — Но я могу включить что-нибудь, если тебе так будет атмосфернее. Арсений мотает головой. Ковыряет бахрому на своей дырявой штанине, чёрная нить браслета с металлической бляшкой иероглифа — Дима позже обязательно проверит значение — мелькает на бледном запястье, выглядывая из-под рукава куртки. Дима берёт Арса за руку, тянет чуть на себя, накрывает тёплые пальцы своими холодными — не согревает, получается, а наоборот, но для них это как будто даже правильнее. — Арс, я терпеть не могу недосказанности, — Дима осторожно касается уже почти зажившей царапины возле указательного. — Но так уж вышло, что я — придурок, и сам эти недосказанности умудряюсь плодить с завидной частотой. Арсений смотрит внимательно на свою руку в Диминой руке. Так смотрят на спрятанный в выдвижном ящике пистолет. На пиалу, в которую сакура уронила лепесток. — Ты не представляешь, насколько сложно тебя разгадывать, — выдыхает смешком — смесь досады и восторга, по коже надрез бумаги, сложенной в тысячного журавлика. — И какой это кайф, на самом деле. Хоть иногда и невыносимый. — Хочу быть всё-таки больше кайфовым, чем невыносимым. Для тебя, во всяком случае, — Дима ловит порыв и накрывает губами заострённые костяшки — свихнуться можно, до чего же он влюблён. — Я думаю о тебе непозволительно часто, о том, что происходит давно между нами, но не могу никак заговорить об этом вслух ртом. Я дуралей, Арс, тебе нормально с такого? — Мне с тебя охуенно, — Арсений улыбается слепящим счастьем — как пойманное на лезвие солнце, как зарево пожара в небе над древним Эдо, разбуженным среди ночи звоном колоколов. Дима усмехается — необратимость ещё никогда не была такой манящей. — Ну, что ж, ты сам напросился. Арс недоумённо моргает. Дима не мучает его больше — и себя, наконец-то — тянется ближе — руками, лицом к лицу, заходящейся ударами грудной клеткой — касается щеки, запечатлев момент, как зрачок расплывается в червоточину, и увлекает в поцелуй — в густом полумраке парковки, в укрывающей тишине салона, за окном которого снова начинается дождь. Девятихвостая лиса этой ночью никуда не уходит. .