Перед глазами

В руках нет силы. Я не могу пошевелить и пальцем, но в груди разливается эйфория. Перед глазами мутные пятна обращаются ярким фейерверком. Шелк скользит по телу, обостряя все ощущения на и так натянутых нервах. Хорошо. Так хорошо, что ни единой мысли не мелькает в голове. Настолько хорошо, что Его поцелуи электрическим разрядом растекаются по телу и стягиваются внизу живота тугим узлом. Желание захлестывает с головой и томное ожидание конца сладким предвкушением тает и утекает меж пальцев. Когда это началось? Когда эти ледяные глаза завладели всем естеством, заменили вселенную, выбили почву из-под ног и породили желание не свойственное моему собственному сознанию? Что было до Него? А было ли хоть что-то? Я силюсь вспомнить, но только размытые картинки на мгновение вспыхивают в голове и тут же тают под напором ощущений именно в этот момент. Тогда было холодно и серо. Морось застыла в воздухе, размазывая по дорогам грязь, а в заброшенном особняке сырость прибивала пыль. Правда, дышать от этого было только легче. Мелкие частицы осевшего на стенах и полках времени не забивали легкие до боли и кашля, а магия внутри клокотала, радуясь такой скверной погоде. Апатия под гнетом чужих голосов в голове не давала даже возможности вслушаться в окружение, и потому постороннее присутствие я почувствовала в колыхании воздуха. Шаги давались с трудом. Каждое движение болезненным покалыванием отдавалось в кончиках пальцев. Блестками разливалась магия в воздухе и тянулась в сторону горячего бьющегося сердца. Словно вампира, чужие эмоции манили к себе, умоляли впитать их, вкусить такую сладкую и нежную жизнь, испить ее и растаять в мимолетном блаженстве, оглохнуть ненадолго, не слышать призывов и, возможно, уснуть. Наконец-то закрыть глаза и не видеть перед ними ничего, кроме блаженной темноты, спокойной пустоты. Хруст мелких камушков под ногами, конечно, привлек его внимание, а я спряталась, — лишь бы не спугнуть! — и украдкой выглядывала из-за колонны. Шок, а после — злость. Жгучая и согревающая изнутри. Он не мог тут находиться, но стоял у подножия лестницы, держа в руке палочку и оглядывался. Наша стычка оставила белый росчерк седины на висках, но в остальном Руквуд выглядел так же. — Я знаю, что ты здесь, — в голосе сквозила злая усмешка, и на место злости пришел страх. Я не хотела снова с ним сражаться. Я вообще ни с кем не хотела сражаться. Уже множество раз жалела, что вообще ввязалась в это безумие с Древней магией, тем более, не надо было ее присваивать. Шаг за шагом он поднимался выше, а мое сердце бешено билось внутри о ребра, так громко, что впервые заглушало эти ужасные назойливые голоса в голове. Я была так счастлива, что даже не заметила, как Он подходит. В белой вспышке я скользнула в единственную настежь открытую дверь. Тут уже спрятаться не получилось. Виктор увидел мое перемещение по взметнувшимся клубам пыли, преодолел все расстояние до зала и уже аккуратнее, беззвучно ступая по скрипучему полу, прошел дальше. Конечно, он знал, куда надо наступать — это же поместье его семьи. — Какая встреча, — хрипло прошептал он, а у меня перехватило дыхание от этого низкого голоса. Страх сковал и все, что я смогла сделать — медленно развернуться и застыть в ожидании нападения. Но его не последовало. Виктор улыбнулся после долгого наблюдения за моим лицом. Оно определенно выглядело ужасно. Из-за болей я не могла заставить себя что-либо сделать и просто лежала. От любой еды начинало тошнить, спать не удавалось совсем, а про горячую ванну в условиях моей нынешней жизни даже думать не приходилось. Руквуд стоял напротив, даже не думая нападать, скалясь так, будто одержал победу. А я хотела дать ему эту победу. Тело действовало быстрее разума. Снова вспышка, и Виктор дернулся от того, как неожиданно я оказалась прямо перед ним. Так близко, что в носу защипало от яркого запаха смерти и мускуса от него. Его шершавая рука оказалась в моей, а в голове разрозненные мысли метались, будто запертые в клетке звери. Одни кричали о бегстве, другие вопили, умоляя о конце всего этого безумия. Третьи хотели утонуть в ледяных глазах напротив, задохнуться в этом омуте, проскользить в них мимолетным призраком и раствориться, словно ничего и не было. — Пожалуйста, — собственный голос звучал, как из-под слоя воды. Я направила его руку с зажатой палочкой к собственному горлу и улыбнулась. Почему в его взгляде промелькнул испуг? Всего на мгновение, но он там был, а после сменился горьким гневом. Звонкая пощечина опалила щеку. Боль пришла не сразу и с недостаточной силой, чтобы мысли пришли в порядок. От обиды и безысходности меня захватила истерика. Жгучая и до исступления приятная, такая, в которой открылось все, вылилось месивом смеха и слез, в которой не чувствуешь ничего, а горло срываешь в крике. Грубым рывком Виктор заставил посмотреть на себя, и его лицо заполнило все. Он что-то говорил мне, я не помню что, но я не слышала ничего. Голова разрывалась от потока бессвязной чужой речи. — Убей меня, — только и бормотал мой непослушный рот. — Я больше не могу это терпеть. — Так отпусти, — его дыхание опалило кожу, когда горячие губы накрыли мои. Тишина. Лишь тишина и больше ничего. Бескрайним озером разлилось внутри молчание. Я закрыла глаза, впуская в собственный мир безмятежность и покой. Такой долгожданный, такой сладкий и упоительно прекрасный. Такой жаркий, теплый и яркий, что слепил глаза. Бесконечно прекрасный, давящий и настойчивый, что противостоять ему не получалось. На языке остался вкус крови, когда, открыв глаза, я увидела перед собой Виктора, который стоял и улыбался своей привычной коварной улыбкой. Он рассматривал мое лицо и прижимал меня к себе. А вокруг, в голубом огне, полыхало поместье. Холодным пламенем сжигало все до основания. Я хотела бы сказать что-то, но в голове покоем и умиротворением сладко разливалась пустота, обращаясь в такую прекрасную бездонную темноту. Я проснулась на шелке. Виктор сказал, что я спала несколько дней. Неудивительно, ведь голоса не давали мне спать на протяжении нескольких месяцев. Урывками, по чуть-чуть, лишь бы окончательно не сойти с ума. Даже магия внутри меня понимала, что без отдыха от этого сосуда не будет никакого толка. В отличие от сферы под Хогвартсом, живой организм нуждался во многом. — И что мне с тобой делать? — без цилиндра и дурацкого пальто, Виктора оказалось сложно отличить от рядового мага в каком-нибудь Хогсмиде, но пробивная харизма выделяла его из скопа одинаковых людей. Даже спокойно сидя напротив и глядя, как я жадно уплетала принесенную домовым эльфом еду, он давил своей аурой, заставлял смущаться непонятно чего и отводить взгляд. — Убей меня, и дело с концом. — Кресло было очень удобным, я забралась в него с ногами, и из бронзового кубка пила сладкое столовое вино, после долгого вынужденного воздержания казавшееся таким восхитительным, хотя доводилось пробовать и лучше. — Тебе меньше головной боли, мне долгожданный покой. Виктор развалился на диване, скрестил ноги и с усмешкой долго изучал мое лицо, наверное, силясь найти хоть что-то подозрительное в выражении. Но я искренне желала избавиться от этой ноши. Передать ее кому-нибудь не получилось бы, так же, как и просто выплеснуть в мир. Несчетное количество попыток просто разбились о реальность, а магия так и осталась кольцом стягивать сердце до боли. — Так неинтересно, — он подался вперед, заставив по инерции вжаться в спинку кресла, лишь бы отодвинуться подальше. — Зачем мне убивать тебя, если ты сама из себя представляешь весьма интересное развлечение? Вино встало поперек горла. Виктор поднялся и присел на подлокотник, как-то приторно-неприятно погладил по спине, помогая откашляться. Он смотрел с интересом, улыбался так очаровательно, что все внутренние инстинкты заставляли бежать как можно дальше и не оглядываться, но я не могла даже двинуться. — Я не игрушка, — возмущенной интонации не получилось, и фраза вышла больше похожей на мышиный писк. — О, напротив, — теплая ладонь очертила контур лица, а томление и отвращение начали бороться внутри меня с неимоверной силой. — Ты — идеальная головоломка, которую, я думаю, будет очень интересно разгадывать. Отвернуться стоило огромных усилий. Виктор, как настоящий змей-искуситель, гипнотизировал меня, окутывал своими кольцами. И, что самое ужасное, при трезвом рассудке, тело совершенно не противилось этому опасному очарованию. Вот только одна мысль не давала мне покоя с самого пробуждения: думалось слишком легко, без постороннего шума и голосов в голове. Причины этому я не понимала, но и не время было сейчас с этим разбираться. — Красивыми словами прикрываешь собственную алчность, — место в кресле не кончилось, а Руквуд нависал надо мной. Все что оставалось — собрать глупую гордость в кулак и ответить на этот взгляд с той же дерзостью, что Виктор обращался ко мне. — Уже придумал, как меня использовать? Глухой смех осел в глубине души, и уже тогда я поняла, что пропала. Невыносимо было находиться рядом с этим мужчиной и не поддаться его чарам. На мгновение в голове мелькнула мысль, что в вино он добавил Амортенцию, но никакого постороннего запаха из кубка не доносилось. — Если уж на то пошло, — Виктор заметил, как я сглотнула и покраснела, и придвинулся ближе, — я не занимаюсь благотворительностью. И на тебя, моя милая, у меня действительно уже есть планы, — он перекрыл все пути к побегу. — Поверь, ты к ним совершенно не готова. Я совершенно точно не хотела знать, что же у него за планы, но у меня не получалось перестать пялиться на его лицо, изучать каждую мелкую деталь, вдыхать запах мужского тела и осознавать его власть. Мне хотелось ее почувствовать, хоть я и делала вид, что это не так. Только сейчас, по прошествии такого количества времени, я понимаю, что это было за чувство. Не страх и не отвращение, а любопытство и вожделение. Уже тогда я хотела Виктора, несмотря ни на что. И, оглядываясь в прошлое, думаю, хорошо, что я не поняла свои чувства и отдалась на волю того «что принято», а не того «что хочется». — И что же это за планы? — древняя магия забурлила, возмутилась и в белом мареве откинула меня в другой конец комнаты. Виктор сначала не понял, что произошло, и недолго пялился в пустое пространство перед собой, а потом повернулся на звук голоса и, усмехнувшись, сполз на место, где я только что сидела. — Ну, у меня много вариантов для девчонки твоего возраста, комплекции и умений, — холодок пробежал по спине. Совершенно не хотелось становиться инструментом в чужих руках, но почему-то казалось, что этот человек сможет помочь мне обуздать силу внутри, приручить ее. — Например? — у меня не было палочки с собой. Она осталась в гостиной, но и без посторонней помощи никаких усилий не стоило разнести это место к чертям, оставив лишь пепел. — Например, сделать из тебя шпионку, посыльную, сообщницу, — Виктор махнул рукой, отметая все эти варианты, посмотрел исподлобья и расплылся в такой улыбке, что желание в действительности спалить тут все разгорелось с огромной силой. Однако, что-то меня от этого удерживало. — Но есть более… интересные варианты. — Ты же понимаешь, что мне ничего не стоит убить тебя прямо сейчас? — придать голосу невозмутимости и выглядеть при этом не загнанным в угол мышонком. — Возможно, — он скрестил руки на груди и с усмешкой посмотрел на меня, будто видел насквозь все мои чувства, эмоции, неуверенность и метания. — Но тогда сможешь ли ты справиться с той силой, что заставляет тебя желать смерти? — очень медленно он встал, взял кубок со стола, подошел ко мне и протянул вино. Я заключила сделку с Дьяволом в ту ночь. И этот Дьявол так хорошо маскировался, что его действия долгое время казались благодатью, посланной свыше. Это простое столовое вино разлилось на языке амброзией, головокружительной мощью, уносящей меня в олимпийские холмы. И так продолжалось долгое время. Виктор следил за мной. Я знала об этом. В Хогвартсе, в Хогсмиде, даже на каникулах мне часто встречались люди, следящие за каждым моим шагом, вслушивающиеся в мои разговоры с родителями и соседями. В комнатах небольшого дома часто находились различные жучки, вполне реальные, которые при надавливании истошно пищали и растекались под пальцем зеленоватой липкой жижей. Поначалу меня тошнило от этого, но со временем убийство насекомых стало своего рода утренним ритуалом и, вернувшись в школу, я с горечью понимала, что больше не нахожу посторонних гадов на подоконнике или прикроватной тумбе. Мне не с кем было поделиться тем, что я испытываю. Со временем даже действия Себастьяна в ту страшную ночь в катакомбах становились понятными. А сама ночь уже не отдавала таким ужасом и дрожью в коленках. Наоборот, мне хотелось снова посмотреть на вспышку убивающего проклятья и даже самой испробовать каплю власти в своих руках. Виктор очень удивился, когда такая простая просьба научить меня непростительным заклятиям туго дошла до его сознания. Он критично оглядел мою черно-желтую форму, усмехнулся своим собственным умозаключениям и… научил. Препирательств не было, а я прекрасно понимала, что в его интересах дать мне как можно больше знаний, ведь даже статус простого посыльного обязывает к определенным навыкам по самозащите. И мое обучение началось. То, что строжайше запрещалось в стенах Хогвартса, легко давалось под Его руководством. То, что осуждалось в любом сообществе, любой стране мира, искрило между нами, хоть я до последнего отрицала этот факт. Виктор нормами морали себя не обременял и между делом позволял себе лишние прикосновения, сокращенную дистанцию и, самое невинное, комплименты. Любое его действие заставляло покрываться мурашками и в детской наивности так искренне в тайне желать большего. Но подростковое упрямство сдерживало меня куда сильнее разницы в возрасте. Стоило лишь почувствовать, как контроль ускользает, я первым делом искала Виктора. Он действовал на меня, как настой валерьяны в таких ситуациях. Успокаивал, позволял выйти накопившемуся заряду, а потом долго разговаривал, погружая в сон своим бархатным тихим голосом. Конечно, его интересовала совсем не я — глупо было даже рассчитывать на подобный исход событий — но его малая капля заинтересованности в моей силе уже заставляла чувствовать себя особенной и нужной. Это стало тайной, откровением, заставляющей загадочно улыбаться, сидя вечером у камина вместе с Поппи и на ее вопросы только отмахиваться, мол, ничего важного. Но для меня эти тайные уроки стали центром всей жизни. Такое поведение, резкий прилив уверенности, не остались незамеченными. Многие мальчики подходили, звали на прогулки или в Три метлы. Но, по сравнению с Виктором, все они казались кальмарами не первой свежести. Только Себастьян Сэллоу харизмой немного походил на Руквуда, но ему самому до меня не было совершенно никакого дела. Свою функцию для него я выполнила, от того стала не нужна. Так откровенно выкинуть после использования… А чем Виктор отличался от Себастьяна? Да особо ничем, кроме более завуалированного исполнения, которое давало свои плоды. Я не представляла из себя марионетку в том понимании, к какому все привыкли. Влияние Виктора на меня изо дня в день больше походило на укрощение. Долгое время мне казалось, что именно я подчиняю его себе, но сейчас понимаю, что ошейник с именем и фамилией надели именно на меня. И почему его не уничтожить? Да потому что существо, не знающее ласки ни в каком виде до этого, получило его с лихвой, и теперь купается в ней. Девушка, презираемая всеми за тугое клеймо «сквиб», скинула его, но все равно не смогла окунуться в признание даже собственной семьи, и нашла эту псевдолюбовь по ту сторону морали. Чувство превосходства хлестало из меня во все стороны, заполняя окружающее пространство. И вместе с мужским вниманием, пришла девичья зависть. Нерида Робертс особенно сильно срывала свою злость на мне по многим причинам. Невозможно отрицать, что конец шестого курса я встретила в своем совершеннолетии по магическим меркам, вытянулась, округлилась где нужно и в целом была очень привлекательной, уверенной в себе барышней. Это отмечали даже преподаватели и лавочники в Хогсмиде, то и дело сбрасывая цену на те товары, которые мне хотелось купить. И остальных это злило. Инцидент произошел на магловедении. Мне пришлось выбрать хоть что-то, чтобы заполнить расписание, несмотря на то, что это время можно было потратить на нечто более стоящее, чем изучение нововведения у маглов под названием «автомобиль» и «фотокамера». Так же разговор зашел о семейных ценностях, заставившего меня закатить глаза и вернуться к каракулям на пергаменте. Раздражительный монолог о терпимости, скромности назойливым шумом распалял внутреннее желание уйти. Будь хорошей. Будь милой. Улыбайся. Не повышай голос. Будь счастливой, даже если это не так. Магия внутри буянила, волновалась, требовала выхода и долбила молотом в висках. — Мисс, мы все эти постулаты «идеальных жен» усваиваем чуть ли не с рождения, — не выдержала я в итоге и совершенно в наглую перебила эту унылую лекцию. За спиной послышался смешок, будто из моего рта действительно вылетело что-то смешное. Кому принадлежала такая реакция даже думать не пришлось. Там сидела Нерида и гадко хихикала вместе со своими подружками. — Что? — больше рыкнула, чем спросила я, а глаза защипало так, что пришлось тряхнуть головой, чтобы это ощущение отпустило. — Ничего, — Робертс подняла руки, но смотрела так злобно и хищно, что новую волну злобы мне сдержать было гораздо сложнее. Под выжидающим пристальным взглядом, игнорирующим профессора и ее возмущения, Робертс дернулась. Она собралась и наклонилась вперед, перегнувшись через стол. — Просто понятие благочестия не может быть известно девке, которая почти каждую ночь сбегает из замка не пойми зачем. Она пыталась меня задеть, но не получилось. Улыбка растеклась на моем лице, а в груди всколыхнулось такое очаровательное и милое превосходство над этой не знающей ничего девчонкой. Сколько бы Нерида не трепыхалась в попытках осознать, понять и перенять то, чем обладала я, у нее никогда не получилось бы. — Нерида, — едва ли удавалось сдерживаться, чтобы не рассмеяться прямо ей в лицо. Вместо этого я приподнялась и тихо озвучила то, о чем шепталась вся школа. — Пока я сбегаю из школы по ночам, чем занимаешься ты? Ах, точно. Как я могла забыть? Раздвигаешь ноги, лишь бы привлечь к себе внимание? Пока Робертс отходила от шока, я развернулась обратно к своему пергаменту. Тяжелый учебник совсем по магловски обрушился на голову. В глазах потемнело, а когда на руке обнаружилась кровь с затылка, я совсем не помню, что происходило. Только потом, когда звонкую пощечину мне отвесил Себастьян, я увидела едва живую Нериду на полу. Под руки меня держали Леандер и Гаррет. Судя по лицам, давалось им это с трудом. Костяшки саднило. Я сбила их о лицо слизеринки. Но ужаса от своих действий не ощущала. Только пьянящее чувство вседозволенности и власти. И жалость, что Робертс еще жива. И вот это желание чужой смерти уже пугало. Не знаю, сколько сняли с факультета баллов, не помню, назначили мне отработку или нет. Помню только несколько озадаченное лицо Виктора, когда я примчалась к нему через весь Запретный лес. А он уже все знал и похвалил, подпитал словами темного червя внутри, окрасил голубые всполохи в кроваво-красный и позволил почувствовать такую упоительную силу. Пепламбы знали, что я — его протеже, поэтому не сильно удивились моему присутствию на их посиделках. Однако для маленькой пуффендуйки это своеобразное признание значило очень многое. Иллюзия семейного уюта, поздравления с «первой кровью» и обжигающий огневиски. Все проблемы стали несущественными, такими далекими, что даже вспоминать их казалось глупостью. Разговоры текли рекой так же, как и алкоголь. Впервые в жизни я напилась и мне понравилось. Беседы и смех сменялись песнями, после добавилась музыка. Веселая и бодрая, она поменялась на томную и совершенно бесстыдную, соблазнительную и пьянящую. Меня оттащили от Виктора еще до появления музыкальных инструментов, увлекли в разговор ребята примерно моего возраста. Мы обсуждали все, что только можно: охоту, Хогвартс, метали кривые заклинания по пустым бутылкам. Все жульничали, но я — в особенности. Использовала древнюю магию и после каждого попадания победно вскидывала руки, кричала, выплескивала радость не столько от победы, сколько от удачной попытки обмана. Несколько раз липкий взгляд Руквуда скользил по мне, но стоило обернуться, оказывалось, что он разговаривал с кем-то и совершенно не смотрел в нашу с ребятами сторону. Глухие барабаны увлекали меня ближе к костру. Вибрация от них через землю поднималась по ногам, бедрам и растекалась внутри истомой и щекочущим ожиданием неизвестно чего. Мои руки скользили по моему же телу там, где ощущалась неприятная пустота. Алкоголь дурманил разум, не позволял здравому смыслу пробиться через толстый потолок наслаждения моментом. Дрожь в земле заставляла улыбаться, закрывать глаза, в тупом желании приоткрывать рот, жадно глотая воздух. Изредка я искала ледяной колкий взгляд, надеясь распалить в нем тот пожар, что загорался во мне и норовил превратить все естество в выжженную пустыню. Чьи-то чужие руки легли на бедра. Ухо обожгло тяжелое дыхание и шепот. Какие-то непотребства и мерзкий запах огневиски. От меня, наверное, пахло так же, но тогда это было так незначительно. Я не видела, кто именно так удачно пристроился сзади, повторяя все мои движения, да и не так важно. Все ощущения обострились до предела, а музыка уносила сознания так далеко, что поймать этого рвущегося на волю воздушного змея не получалось. Бессовестные слова тонули в безобразии происходящего, подогреваемые таким естественным желанием. Рывок, вскрик и ругань. Пустота за спиной и холод, пробирающий до костей. Возмущению не было предела. Меня дернули, заставив развернуться, и в серых глазах перед собой я увидела такую горячую бессовестную невыносимую ревность, которой добивалась половину вечера. Руки сами обхватили Виктора за шею. Я продолжала двигаться, выбивая из него все остатки сдержанности и маленькие вредные сорняки благоразумия. И это работало. Его взгляд мутнел все сильнее, дыхание сбивалось до иступленных хрипов. — Моя, — рыкнул Руквуд, а я уже приподнялась, и сама поцеловала его так, как он целовал меня в сгоревшем поместье. Скользнула языком в его рот и застонала от удовольствия такого, какого никогда не испытывала. Тесно. Горячо. Жарко. Невыносимо. Я помню, как льнула к нему всем телом, извивалась в такт какому-то шаманскому ритму, и своими движениями только сильнее распаляла обжигающий опасный костёр, испепеляющий здравый смысл. Мыслей не было, когда, прижав меня к дереву, Виктор скользнул руками под короткую юбку и выбил из меня очередной стон. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй срывал все печати, наложенные временем и рамками приличия. Волосы Виктора походили на бархатные нити. Они пахли дымом и кровью, а еще деревом и пылью. Он царапал мою шею своей щетиной, но от этого поцелуи ощущались ярче, жарче. Я жадно поглощала все ощущения, и моя вселенная сконцентрировалась в одном конкретном месте, в одной точке, в одном человеке. Невыносимом, опасном, безумном мужчине, любителе отвратительных шляп. Конечно, в лесу не хотелось ни ему, ни мне. Хлопок аппарации перенес нас в его комнату в цветастом шатре, где, неуклюже освобождаясь от одежды, он уронил меня на кровать со скользким мягким шелком. И снова губы везде. Тугой узел из наших рук и тел совершенно невозможно было распутать, и исступленное наслаждение от каждого движения и касания заставляло хотеть большего. Когда Виктор нырнул головой между моих ног, я искренне испугалась. Он осыпал внутреннюю часть бедра поцелуями, медленно спускаясь к месту, которое даже намеком озвучивать стыдно, и с силой, властно и бескомпромиссно развел колени в стороны. Мой протест утонул в весьма недвусмысленном взгляде, который с тех пор часто заставлял меня заткнуться и наслаждаться всем, что Виктор мне давал в постели. Волна неведомого мне удовольствия заставила меня дрожать, словно в припадке. Виктор вытворял языком нечто невообразимое, от чего воздуха не хватало в легких, голова кружилась, а перед глазами плясали искры. Вспышки света взрывались, трещали вокруг, уносили меня в неведомые дали и туго стягивались внизу живота. И когда этот узел готов был так же ярко взорваться, Виктор остановился. А я почти расплакалась от острого чувства незавершенности. И снова поцелуй. Глубокий, сильный, настойчивый. Снова все нервы натянулись настолько, что звука пряжки я не услышала, а от резкого толчка только дернулась, но совершенно не ощутила боли. В груди трепетала магия. Билась птицей, просилась на волю, но даже если бы мне хотелось, не получилось бы ее выпустить. Слишком рассеянно я чувствовала себя под таким тугим грузом страсти, как сейчас. Движения плавные. Внизу жар. Такой невыносимый, что сдерживать стоны не удается. Я почти кричу от того потрясающего удовольствия, которое преподнес мне Виктор на золотом блюде. Он рычит от того, что приходится сдерживаться, а мои руки, расцарапывающие плечи и спину в кровь, только сильнее распаляют его. — Отпусти, — хрипло произношу я. Он остановился на мгновение. И, клянусь Мерлином, в тот момент я слышала звук похожий на щелчок. Никакое Селенцио не перекрыло бы те звуки, что вырывались изо рта. С бешеным рыком, не сдерживаясь, отпустив себя с моего позволения, Виктор, как дикий зверь, брал меня так, как ему хотелось, а я млела от его власти надо мной, от его выражения псевдолюбви и животной страсти. Первый взрыв прозвучал почти сразу. Виктор и не думал останавливаться, он подтянул меня к себе и усадил сверху. Я кричала от удовольствия, цеплялась за его плечи ослабевшими руками и дрожала всем телом, чувствуя кожей его низкий хриплый смех. Та ночь была первой в череде множества других. Мы предавались страсти каждый раз, когда встречались. Занятия все еще являлись первоочередной задачей, но часто прерывались неаккуратным касанием, вздохом или фразой, брошенной словно невзначай. И, к сожалению, это привело к определенным последствиям. Нет, я не носила под сердцем его ребенка. Мы оба этого не хотели. Большой проблемой стала потеря контроля. Первый звоночек был тогда — с Неридой. Последующие мы оба не замечали. А их накопилось достаточное количество, чтобы вылиться в лютое бешенство на зельеварении. Моя сила, которая не принадлежала мне в полной мере, которую я плохо контролировала, уничтожила подземные лаборатории и зацепила гостиную Слизерина. Это стало катастрофой. Я лишь из приличия надеялась, что те тела, что виднелись под завалами, просто лежали без сознания. А те лужи крови, что вытекали из-под них — только испорченные зелья. Что самое страшное — во мне не нашлось и капли вины или сострадания. Тупая мысль о заслуженном наказании напугала меня гораздо больше сделанного, и я сбежала в последний раз, чтобы больше никогда не возвращаться. Виктор не сразу понял, что случилось, а когда смог вникнуть в суть рассказа, обнял, успокаивая. И это помогло не только унять истерику, но и еще больше укорениться в собственной правоте. Я никогда больше не возвращалась ни в Хогвартс, ни домой. Семье наверняка сказали, что я погибла под обломками, потому что меня не искали. Темным призраком я скользила по улицам Хогсмида и даже намека на поиски не заметила. Слухи донесли до меня новости о том, что в том взрыве многие погибли и, кроме довольства, эта новость ничего не вызывала. Эту тему мы с Виктором больше никогда не поднимали, предпочитая отмалчиваться и делать вид, что так и должно быть. Отчасти я и сама в это поверила, а потом случилось событие, которое уже точно раз и навсегда закрыло мне пути отступления. Мои проблемы с контролем все чаще давали о себе знать. Убитые пепламбы, сожженные деревни, издевательства над людьми и излишняя жестокость. Виктор понял, что теряет надо мной власть, что рано или поздно я и с ним поступлю так же, как поступала с обидевшими меня людьми. В один из вечеров он протянул мне пилюлю. Красную и сладкую, похожую на лакричную конфету. Его слова о том, что это лекарство и оно поможет, не зародили во мне ни капли сомнений, ведь как этот человек мог меня обмануть? Он подарил мне столько часов удовольствия, любил меня и ценил. Эйфория почти сразу захватила меня настолько, что связь с реальностью затерялась на дне прозрачного пузырька с дюжиной таких же таблеток. Близость с Виктором ощущалась совсем иначе, ярче, отчетливее. Каждое касание раскаленным медом разливалось по коже. Каждый толчок врывался снопом искр в нутро. Меня трясло от невыносимости этой новой грани страсти. Я то дрожала и млела, то растекалась озером и взрывалась бушующим гейзером. Сердце гоняло по венам раскаленную лаву, заставляя отдаваться процессу с такой прытью, что уже сам Виктор, обычно ненасытный, останавливался, чтобы перевести дыхание. День за днем я следовала наставлениям, принимала таблетки, чтобы погрузиться в бездонный омут неизведанных граней собственного сознания. От страсти до молчаливых размышлений, от буйства действия до апатичного желания не двигаться, от яркости жизни до осознания тленности бытия. Меня метало из крайности в крайность каждую ночь и каждый день, пока Виктор делал со мной все, что хотел. Если он не брал меня, то направлял силу внутри меня на ему неугодных, а сопротивление его воле просто пасовало. Ошейник начал душить. Его влияние росло, а моя воля трещала по швам. Руквуд не заставлял меня пить «лекарство», но без него боль, подобная Круцио выворачивала внутренности наизнанку. Все суставы сводило от нестерпимого желания выкрутить их, прохрустеть всем, чем можно. На руках и ногах не оставалось живого места — я расчесывала зудящую кожу до крови. Голоса снова вернулись и обрушивались на меня с ужасной силой. Закладывало уши, голова болела нестерпимо, а любой источник света выжигал глаза до основания. Я вырывала собственные волосы, лишь чтобы чувствовать связь с реальностью, ломала пальцы, чтобы они перестали чесаться. Костяшки сбились в кровь уже давно, напоминая избиение Робертс. Самое большее, сколько я смогла продержаться — четыре дня. А после унизительно умоляла Руквуда дать мне «лекарство» или убить меня, лишь бы эти мучения прекращались. Первый раз он милостиво сам вложил мне пилюлю в рот, дал воды и долго утешал, в ожидании, пока агония не прекратится, а я отдамся ему по собственной воле. Второй раз походил на первый. Третий и четвертый — тоже. Пятый раз моя попытка воспротивиться эффекту наркотика закончилась еще более унизительным сбором таблеток прямо с пола. Шестая закончится сегодня. Он думал, что я не почувствую изменений. Под кроватью Руквуд нарисовал рунический круг. Его действие я ощущала еще в тот момент, когда, забившись в угол комнаты, пыталась перекричать голоса в голове. Сколько времени прошло? Или дней? Время стало субъективной единицей измерения, отсчитывающей песчинками в стеклянной тюрьме мгновения до моей смерти. Как бы он не пытался, Руквуд не смог меня возбудить. А, чтобы сработала та магия, которую он задумал, я должна его захотеть. Но я уже не захочу. Он не знает, что этот круг работает еще и по-другому. Вместо поглощения чужой магии, он может ее развеять. Тихо, сдавленно, я из последних сил рассмеялась, Руквуд удивлённо и растерянно заглянул в мое лицо, нависнув сверху. — Ты глуп настолько же, насколько и умен, — я даже не уверена, что произнесла эти слова вслух. Тень осознания мелькнула на его лице за мгновение до того, как все утонуло в белом мареве Древней магии. Он кричал. Я улыбалась. Наконец-то я смогу спокойно поспать.