— ☆ —
Конец августа был наполнен смехом школьников и запахом яблок, рёвом школьных автобусов и последними лучами летнего солнца. Именно так видел мир Хан Джисон, довольной походкой направлявшийся к зданию школы. За каникулы он выспался, упросил маму купить ярко-лимонный, аж глаза резало, галстук, усеянный красными сердечками, стащил у сестрёнки заколку в виде красных звёздочек, а под синими брюками спрятал розовые носочки в белую полоску. Сегодня точно сразит всех наповал. Когда Хан зашёл в пестрящий учениками класс, его поприветствовали букетом улыбок и весёлых смешков, а приправили охапкой комплиментов и вопросов, как он провёл своё лето. Джисон оживлённо болтал со всеми подряд, щебеча о недавно купленной морской свинке по имени Бомбочка и распустившихся цветах на клумбочке, ютившейся на его маленьком балконе, танцевальных успехах младшей сестрёнки и своём неудачном опыте вырвиглазного макияжа, который оказался несмываемым. Он настолько увлёкся, что не заметил, как в класс зашёл учитель вместе с каким-то мальчиком. Заметив взрослого, дети рассыпались по своим местам, и учитель, кашлянув в кулак, заговорил: –Ребята, познакомьтесь, это Ли Феликс. Он перешёл к нам из другой школы и теперь будет учиться в вашем классе. Ученики одобрительно похлопали, приветствуя нового товарища, а тот стоял у доски, ожесточённо прижимая к груди стопку учебников и склонив голову, так что его угольный маллет наполовину прикрывал щёки, пестрящие веснушками. Джисон, сидя за своей партой, третьей, крайней к двери, тщательно пытался ухватить подробности незнакомого лица, что-то большее, чем острый подбородок, пухлые земляничные губы и впалые щёки, но из-за нависших на глаза волос ничего нельзя было увидеть, кроме скучных гвоздиков в ушах, чёрной рубашки, застёгнутой на все пуговицы, и дрожащих от страха и перенапряжения умилительно коротких пальцев. Когда учитель попросил новенького представиться, тот, казалось, с трудом поднял лицо, лишённое улыбки, и, боязливо обведя глазами притихший класс, неожиданно загремел голосом, от которого у Джисона почему-то задрожали ноги: –Здравствуйте. Я Ли Феликс. Приятно познакомиться. И снова склонил голову, здороваясь, а точнее – хватаясь за правила вежливости, прячась за ними. А Джисон забыл, где он и кто он. У незнакомца было настолько красивое, волшебное лицо, что самооценка сорвалась и полетела куда-то под плинтус. Острые, идеальные черты лица, узкие, очаровательные и такие грустные глаза, скрытые растрёпанной чёлкой – всё в нём было чем-то настолько неземным, что Хан не смог до конца поверить, что Феликс будет учиться с ними. Феликс напоминал фею, маленького эльфа, голубого мотылька на поле, но никак не простого ученика старшей школы. Для него это слишком грубо: как царапать наждачкой аметист. –Так... – проговорил учитель, – куда бы тебя посадить... О, давай к Джисону, за третью парту. Хан непроизвольно сглотнул и сжал коленки, словно маленькая школьница. Это волшебство будет сидеть рядом с ним? –Ты же не против, Джисон? Десятки глаз устремились на пропавшего из реальности, протыкая, сверля, выпытывая. Хан опомнился и неистово замотал головой, будто от этого зависела его жизнь. Тем временем Феликс уже приземлился рядом с Джисоном, разложил свои немногочисленные вещи на исковерканной безответственными детьми парте и тут же уткнулся в какую-то тетрадь. Видно было, что он ничего не писал – что-то старательно выводил разноцветными ручками. Джисон всё хотел что-нибудь сказать, познакомиться, привлечь внимание и не нашёл ничего лучше, чем выпалить: –Мне нравятся твои веснушки! Феликс вздрогнул и чуть повернул голову к нему. Напуганный оленёнок. –Мои... веснушки? –Да! – воодушевлённо выпрямился Джисон. – Они очень красивые. Ты их так рисуешь или они у тебя от природы? К удивлению Джисона, Феликс не обрадовался, не смутился, не поблагодарил – судорожно провёл крохотной ладошкой по щеке и с ужасом прошептал: –Вот чёрт... Замазать забыл... –Ты что! – Джисон не сдержался и схватился за чужую руку. Холодная, как первый снег. – Какое замазать, это же так хорошо выглядит! –Ты не понимаешь, – пробормотал Феликс, тушуясь ещё сильнее, как карандашный рисунок под случайным движением ребра ладони, вырвал руку из плена, но всё же, после долгого молчания, выдавил из себя тихое: – Спасибо.— ☆ —
Весь день прошёл в попытках разговорить нового знакомого, вытянуть из него хоть крошечную улыбку, узнать что-то о его жизни и увлечениях, но тот лишь отталкивал от себя односложными фразами, острыми, как японский нож, отмалчивался – прятался, как рак‐отшельник в своей раковине – и продолжал что-то усердно рисовать в своей тетради. –Покажешь? – не выдержал наконец Джисон, засунув нос в клетчатые листы и ухватив взглядом что-то ярко-цветное, но те тут же схлопнулись, легонько мазнув бумагой по щеке. –Да так, фигня всякая, – отмахнулся Феликс, пряча тетрадь в рюкзак и поднимаясь вслед за остальными учениками. Джисон и не заметил, как пролетел учебный день. –А где ты живёшь? – не отставал он, еле поспевая за широкими шагами Феликса, торопившегося выйти за пределы уже с первого дня ненавистной школы. –Нам не по пути, – отрезал тот и заскочил в автобус, двери которого тут же с шипением захлопнулись, чуть не откусив Джисону нос и пухлые щёки, надувшиеся ещё больше от недоумения. Ничего не оставалось, как побрести в сторону своего дома – он прямо рядом со школой, минут пять идти – и думать о фее, маленьком эльфе, голубом мотыльке на поле, но никак не простом ученике средней школы: для него это слишком грубо.— ☆ —
Так пролетела неделя, обгоняя одинокие, рано пожелтевшие кленовые листья, за ней ещё две, такие же торопливые – и вот Джисону уже шестнадцать. Об этом знал весь класс: Джисон чуть ли не каждый день щебетал о предстоящем празднике и позвал на него чуть не половину всех одноклассников. Удивительно, как по школе листовки из цветной бумаги не расклеил. Он всё чаще чувствовал на себе чужой взгляд, боязливый, в то же время внимательный и цепкий, но боялся повернуться, спугнуть, поэтому довольствовался боковым зрением. И точно – Феликс наблюдал, разглядывал, интересовался, резко отворачиваясь, когда замечал хоть малейшее движение в свою сторону. Феликс был неразговорчив, не по-детски серьёзен. Он никогда не улыбался, не смеялся, не болтал вместе с одноклассниками на коротких переменках, лишь что-то старательно выводил разноцветными ручками в тетради, обложка которой была усыпана идеальными синими звёздочками. Несмотря на свою замкнутость, он никогда не отказывал в помощи, терпеливо объяснял материал и подсказывал только правильные ответы. Джисон удивлялся, как тот ухитряется, вечно рисуя что-то в тетради дрожащими маленькими руками, приходить на занятия с полностью написанными конспектами и настоящей кладовой знаний в голове. Загадка, тайна, что-то до невозможности сокровенное – вот, чем был Феликс, вместе со своей любимой тетрадкой. Джисону так хотелось разгадать, что же такое это неземное, сказочное существо, что не оставлял попыток хоть парой словечек, бессмысленных, пустых, глупых, но обменяться, выменять чепуху на секрет. Получалось плохо, как и вывести на обложке своей тетради такие же идеально ровные звёздочки.— ☆ —
Когда наступило четырнадцатое сентября, Феликс, стоило Джисону плюхнуться на свой стул, боязливо и неожиданно всунул ему в руки шоколадку, брелок с прозрачной синей звёздочкой и еле слышное: –С днём рождения. Я подумал, что тебе нравятся звёзды, ты часто таскаешь что-то с ними, так что – вот. Хан растерялся. Тут же подумалось: вот он, конец света. Феликс заговорил с ним, да ещё и подарил подарок? –Спасибо большое... Кстати, не хочешь прийти ко мне на праздник? –Нет, спасибо... – довольно резко ответил тот и уже мягче, заглаживая нанесённую царапинку, добавил: – Я буду занят. –А... – Джисон хотел было обидеться, но волшебная – потому что подарена Феликсом – звёздочка тут же впитала всё, оставив снаружи только покрытую блёстками, осыпавшимися со щёк Джисона, радость. – Ничего страшного! А у тебя когда день рождения? –Да я всё равно не праздную, – и Феликс отвернулся, записывая за учителем тему и конспект с презентации. Джисон же вздохнул, с улыбкой и предельной осторожностью – драгоценность ведь – нацепил звёздочку на рюкзак и улёгся на парту, изучая глазами всё, что попадалось во внимание. Повзрослевшие дети перешёптывались, делились новостями и глупостями, щёлкали ручками, перекидывались бумажками; за окном пролетела одинокая ворона, за ней пронеслись ещё две; учитель что-то печатал в ноутбуке, изредка поднимая окольцованные очками глаза на учеников. Глаза невольно переметнулись на скульптурный профиль соседа по парте. Тот с недетской серьёзностью решал примеры, номерами прописанные на доске, листал учебник, стараясь шуршать как можно тише, а затем перестал. –Почему ты так смотришь? –А? – Джисон понял, что залип, причём надолго, и встрепенулся, с улыбкой выдав себя с потрохами: – Да просто. Ты очень красивый. Феликс залился краской, отчего стал ещё волшебнее, и сильнее склонился над тетрадью, стараясь закрыть тетрадным листом пылающую правую щеку. –Не смешно. –А я разве смеялся? – надул губы Джисон. Воротничок голубой рубашки налез на шею – пришлось поправить. Феликс ничего не ответил, и Джисон вновь приготовился бездейственно скучать, как вдруг Феликс тихо проговорил: –Завтра. –А? – Джисон непонимающе похлопал глазами. Блёстки осыпались на правый рукав. –Мой день рождения – завтра. –А чего ж ты молчал?! – ахнул Джисон, схватившись руками за щёки. Учитель молниеносно поднял голову от ноутбука, а парочка одноклассников заинтересованно повернулась на шум, вылавливая всё, чем можно развлечься. Джисон немного стушевался, а затем, когда внимание исчезло, перешёл на шёпот: – Я же не успею приготовить подарок! –И не нужно, – напомнил Феликс, – я же не праздную. –Я всё равно подарю что-нибудь, – настоял Джисон, не принимая отказов. –Как хочешь, – пожал Феликс плечами и откинулся на спинку стула, потягиваясь и разминая затёкшие плечи. Те жалобно хрустнули. После долгого молчания он снова вздохнул. – Скажи мне, почему ты такой? –Какой? – вопрос застал Джисона врасплох. –Энергичный, упрямый... Яркий, – Феликс посмотрел на него, и у Джисона сердце ушло в пятки. Даже с огромными следами бессонницы под глазами и безжалостно спрятанными под тонной крема веснушками он был слишком прекрасен, чтобы смотреть спокойно и без вреда для чувствительного, ещё детского сердца. –А... Ну... – Хан не знал, что ответить. Мысли испарились, как снежинка от тёплого дыхания. – Не знаю. Какой есть. –Повезло тебе, – проговорил Феликс, скрещивая руки на груди, и практически сполз под парту. Чуть не провалился. Джисон не мог понять, что бы это значило, как ни старался, но решил не спрашивать. У Феликса слишком много секретов, ими пропитаны даже его слова. Он сам напоминал собой секретик из цветка и зелёной стекляшки, похороненный где-то в далёком детстве. На следующий день Хан торжественно вручил Феликсу серёжки-гвоздики в виде красных сердечек и пару носков с вишенками. Такие же, какие прятались у него сегодня под синими брюками. Именинник ошарашенно принял подарки и изумлённо спросил: –Это зачем? –Я подумал, – довольно проговорил Джисон, – чего ты будешь со своими гвоздиками ходить. Скучно. А носки такие же, как у меня, смотри, – и приподнял штанину, показывая своё сокровище. Феликс фыркнул и посмотрел на пару носков, смятых в вечно дрожащих руках. –Не знаю, буду ли я это носить, но, всё же, спасибо большое. Джисон, внутренне радостно кипя чайником на кухне, улыбнулся. Главное, что Феликс принял подаренное, а не всучил ему обратно. Он может. Ему – можно.— ☆ —
Время шло, Феликс потихоньку привыкал к навязчивому Джисону, как пугливый попугайчик к громкой игрушке, и даже иногда поддерживал разговоры о всякой нешкольной чепухе, внимательно слушая восторженную болтовню. А спустя неделю Джисон заметил полоску пластыря на мраморной скуле. –Что случилось? – вопрос остался без ответа. Феликс, снова спрятавшись в раковину, пытался прикрыть тайну рукавом чёрного свитера, но Джисон не собирался отступать. Схватив чужой рукав, он оттащил помеху от щеки и испытующе уставился на отвернувшегося Феликса. –Да ничего, упал просто, – пробормотал тот, слабо вырывая рукав из сжатой ладони Джисона. –Не верю, – отрезал Джисон, заставив Феликса вспыхнуть, неожиданно, как костёр от сухой ветки. –Да говорю же, просто упал! – огрызнулся, пронзив соседа взглядом, пропитанным злостью. Так рычал когда-то щенок дворняжки, напуганный и беззащитный, когда Джисон, лазя по зарослям во дворе, попытался взять его в руки. Хан оторопело захлопал глазами и поражённо поднял ладони. –Ладно-ладно, хорошо, только не сердись так... Феликс вздохнул и улёгся лбом на парту, поставив в их первой ссоре точку. Спустя два дня, уже собираясь выйти из школы, Джисон решил зайти по дороге в туалет. Открыв непомерно тяжёлую дверь, он услышал голоса, возню и плеск воды. Что-то плохое: подсказало сердце, застучавшее секундной стрелкой. Заглянув за угол, Джисон в ужасе ахнул. Феликс был окружён какими-то старшеклассниками, гадко смеявшимися во весь голос; рядом валялось ведро с лужицей воды. Только потом, когда Хан подошёл ближе, до него дошло, что и сам Феликс был до ниточки мокрым. –Что происходит?! – рявкнул Джисон, неожиданно даже для себя. –Опа, ещё один радужный пришёл. Что, пришёл дружка защищать? Иди отсюда, пока не схлопотал, – проговорил высокий пацан со стрижкой из девяностых, смахивая длиннющую чёлку подальше от глаз. –Я спрашиваю, какого чёрта вы тут устроили?! – кулаки сами сжались до боли в суставах, а в груди медленно закипал чистой ртутью гнев. –Да вот, решили поучить нашего друга манерам. А заодно провести беседу по основам семейной жизни, – ответил высокий, и остальные загавкали, словно шакалы перед вожаком, прижимая звонкую тишину к кафелю противным смехом. –А ещё помыть! Вдруг эта уродская сыпь пройдёт! – тявкнул прыщавый очкарик, стоящий у стены рядом с Феликсом. Тот молчал, терпеливо ожидая незаслуженного наказания. Ответа Джисона обидчики не дождались. Очкарику в голову прилетело ведро, а высокому с дурацкой чёлкой – удар кулаком, прямо в длинный нос. Шакалы не решались подойти к пылающему яростью Хану, сжимавшему в руке невесть откуда взявшиеся ключи от собственной квартиры. Феликс же ошеломлённо смотрел на Джисона огромными, сияющими глазами, полными изумления, испуга, ранней благодарности и слабой, израненной надежды. –Ублюдки! Я сейчас полицию с учителями позову! – рычал Джисон, приближаясь к ошалелым от неожиданности хулиганам. Те тут же сбежали из помещения, проклиная Джисона и Феликса на чём свет стоит. И правда шакалы. Джисон, еле дыша от непрошедшей ещё ярости, отчаянно бросился к Феликсу, всё так же неподвижно вжимавшемуся в стену. Тот дрожал от холода и страха, пытался оттянуть от кожи противно мокрую ткань бежевой рубашки, всё так же неотрывно смотря на Джисона. –Они тебя не били? – обеспокоенно спросил тот, осматривая Феликса и держа его за трясущиеся плечи. –Да я привык уже... – пролепетал тот, стуча зубами. – Только в солнечное, уже прошло. –Мрази, – рыкнул Джисон, так что Феликс вздрогнул, но тут же взял себя в руки. – Они больше тебя не тронут, понял? –Понял, – прошептал тот, и Джисон впервые за всё время увидел что-то большее, чем вечно сжатые серьёзностью пухлые земляничные губы – его слёзы, крупными, поломанными блёстками сиявшие на щеках. – Спасибо тебе... Большое. –Ну-у, не плачь, – протянул Джисон, с небольшим сопротивлением обнимая Феликса. Тот, попытавшись по привычке оттолкнуть, смирился – разрыдался, хаотично прижав руки к груди. Джисону оставалось только гладить его по спине и затылку, успокаивая, и позволять чужим эмоциям, долгое время находившимся взаперти, выплеснуться наружу. –Они меня и здесь нашли... – всхлипывал Феликс, чуть не воя побитым щенком. – Я же сбежал из прошлой школы, как они меня нашли?.. Ненавижу... У Джисона сердце сжималось, ломая рёбра, от боли за такого беззащитного сейчас Феликса. Когда тот успокоился, Джисон отстранился, всё ещё держа его плечи, и заглянул в красные, опухшие, но всё такие же прекрасные карие глаза, тусклые от слёз. –Всё будет хорошо, слышишь? Феликс закивал головой часто-часто, шмыгая носом, утирая слёзы рукавом и всё ещё не веря. –Ну, улыбнись, пожалуйста, – не надеясь ни на что, попросил Джисон, подавая пример своей перманентной улыбкой. И Феликс улыбнулся. Слабо, неловко, впервые, но улыбнулся. Всего лишь приподнял уголки земляничных от терзаний собственными зубами губ, щёлками сузил заплаканные глаза, а у Джисона внутри уже кипела буря из восхищения, нежности и чего-то, ещё не до конца понятного и объяснимого. Может, станет понятно позже. Не имея возможности безболезненно смотреть на следы чужих слёз, Джисон внутренне принёс клятву защищать Феликса, взяв для надписи кровь, которой обливалось обеспокоенное сердце. Он поднялся с колен, затем поднял с них и Феликса, всего лишь протянув руку. Феликс был лёгким, как зонтик одуванчика, гонимый слабым ветерком, так что его и на руки поднять не стоило бы труда. Фея, маленький эльф, голубой мотылёк на поле, но никак не простой ученик старшей школы: для него это слишком грубо. –Пойдём ко мне домой? – на вопросительный взгляд пришлось скомканно оправдаться: – Я дам тебе сухую одежду, да и тебе нужно помыться... Как ты так поедешь, на улице же холодно... –Хорошо, – нежиданно‐простой ответ, и снова улыбка, на этот раз осмелевшая и обретшая твёрдость. –Как же тебе идёт! – выдохнул Джисон, не сдержавшись. –Что? – Феликс смущённо почесал за мокрым ухом, остреньким – и впрямь эльф. –Твоя улыбка такая красивая, – восхищённо прошептал Джисон, смотря прямо в глаза напротив, которые тут же засверкали, как маленькие вселенные со своими собственными, неизвестными астрономам звёздами. –Спасибо, – пролетел по закрывшим уши стенам ответный шёпот. Мир исчез, остались только звёзды в четырёх маленьких вселенных, зеркалящих друг друга.— ☆ —
Время шло, набирало силу, как и дружба, скрепленная клубничной жвачкой, украдкой стащенной из магазина. Феликс открывался, как хрустящая от новизны книжка со сказками, боролся со страхом и раковиной, оставившей после себя неуютные шрамы – вросшее в кожу вырывать больно. Джисон старался лечить – тёплыми объятьями, цветами меж тетрадных листов, мятной конфеткой в кармашке – и Феликс исцелялся. Потихоньку, незаметно, но ощутимо, как лёгкие после отказа от ядовитых сигарет. Джисону выпала честь первым и последним увидеть его рисунки. Простые, детские, забавные, но это для простого, обычного, первого попавшегося человека. Для Джисона они были настоящим сундучком с тайным сокровищем, который был открыт только для него. Жёлтые ящерицы, розовые змеи, безумные облака – в глазах Джисона это было чем-то волшебным, невероятным, как радуга в мелких брызгах садового шланга. –Видишь горы? Там ещё речка внизу, – спрашивал Феликс, ютясь на чужом, нет, родном плече. Джисон зачарованно кивал, и Феликс, улыбаясь только для него, таинственно шептал: – Я назвал их в твою честь. –Ты что... – ошеломлённо шептал Джисон, смущённо прикрывая ладонью губы. Шорох страниц звучал аккапеллой дождя за окном. Снаружи было сыро, серо, скучно, а в его руках расцветал настоящий мир сказок, носящий его имя. Джисон верил, что Феликс пришёл именно оттуда. Не из серого, забитого пыльными подошвами, забросанного окурками и спичками города, а из волшебной страны, спрятанной в самой обычной зелёной тетрадке, разрисованной чернильными звёздами. –Да-да, – довольно кивал Феликс, покручивая кончиками коротеньких пальцев красные сердечки в ушах и драгоценно показывая милые зубки. Веснушки выглядывали из-за стёртых островков крема, смазанного плечом небесной рубашки Джисона. Тот не ругался – хранил дешёвую замазку для щёк на ткани, словно сусальное золото. – Только это секрет, ладно? –Я – могила! – Джисон принял серьёзную позу, застегнув замочком из пальцев болтливые губы. Время шло медленно, тянулось за минутной стрелкой, как горячий сыр, и никуда не торопилось. Молчание рушилось шелестом страниц, будто карточный домик, но оно не было неловким или сердитым. Оно было уютным и тёплым. –Давай прогуляем математику? – прозвучало, как гром среди ясного неба. Тихо, конечно, шёпотом, но неожиданно из-за глубокого голоса. –Что? – переспросил Джисон, не веря, что со святых земляничных губ может сорваться такое. –Пойдём гулять в парк вместо математики? – повторил Феликс так, чтобы не расслышать и не поверить было нельзя. Занятые гудением учителя ученики и подумать не могли, что среди них назревает безбожный саботаж, величайшая тайна, страшный секрет. Джисону ничего не оставалось, кроме как кивнуть и тем самым согласиться на побег из тетрадной тюрьмы. –Пойдём.— ☆ —
Октябрь золотил город, красил листву жёлтой, в цвет галстука, краской, забирал к себе на хранение зелень. Дождь прошёл, оставив после себя туманный шлейф и мокрый асфальт, ни с чем не сравнимый запах и свежий воздух. Листья липли к дороге, хватались за подошвы ботинок, разочарованно падали обратно и смирялись со своей участью. Глаза лишь изредка выхватывали красоту — всё внимание на себя забирал Феликс. Он сам был искренне жёлтым осенним листом. Липы или клёна, Джисон не понимал толком, просто любовался. Слова не шли на язык, они прятались, мирно спали в уголке черепной коробки, поэтому среди них царило молчание. Единственная не тронутая дождём скамейка была занята взъерошенными воробьями – пришлось искать другую. –Этот парк такой огромный, и ни одной человеческой скамейки, – шутливо заныл Феликс, сгибаясь напополам и отпуская руки безвольно болтаться. –Залезай, – вдруг засмеялся Джисон, садясь на корточки и чуть не впечатываясь носом в жёлтую от листьев лужу. –С ума сошёл? Я же тяжёлый, – в голос засмеялся Феликс, разбрасывая бас на всю аллею. –Не перечь старшему, давай, залезай, – Джисон напоминал самому себе лягушку, сидя на корточках посреди дороги и глядя на возвышающегося над ним Феликса. –Эй, ты старше всего на один день, – шутливо обиделся Феликс, тыкнув Джисона в бок, отчего тот ойкнул. – Старикашка. –Мелочь ты пузатая, залезай, кому говорю! Феликс смеялся заливисто, по-детски, как феечка, несмотря на низкий тембр, и Джисону уже не так было стыдно за лягушку. Колени затекали, поджимались натянутой тканью синих брюк, и Феликс, слава небесам, сжалился. –Так уж и быть, но если твоя спина сломается, я ответственность брать не буду, – всё ещё смеясь, сказал Феликс, усаживаясь Джисону на спину. –Беру весь груз на себя, – заразился смехом тот, кое-как, с кряхтением поднимаясь и взваливая свою бесценную ношу поудобнее. Путь наконец продолжился, пусть и с небольшой нагрузкой, от которой спина грозилась уйти в бессрочный отпуск. Снова воцарилась тишина, прерываемая тёплым и щекотным дыханием Феликса на ухо. –Знаешь, я всё думал... Очень долго, – вдруг обронил кусочек мысли Феликс, словно забытый фантик из кармана. –О чём? – поинтересовался Джисон, не дождавшись продолжения. Феликс долго ещё молчал, подбирая слова, взвешивая каждый слог и отмеряя каждую букву. –Как мне повезло, что я сел тогда за твою парту. Эти слова были простыми, но в них таилось что-то сокровенное, гораздо большее, чем можно себе представить. Джисон это чувствовал. Поэтому и не нашёлся, что ответить, затаив дыхание и вслушиваясь в каждую секунду молчания. Наконец нашлась скамейка без дождевых слёз и воробьёв. Уставшие ноги сразу же благодарно заныли, отвлекая от бушующих мыслей. –Я тоже... Тоже очень счастлив, – сказал Джисон, наконец придя в себя, разглядывая запачканные листьями ботинки. Феликс повернулся на голос и благодарно улыбнулся. Мир каждый раз переворачивался внутри Джисона, стоило глазам уловить эти кусочки солнца. Именно так. Улыбка Феликса сияла, словно на завтрак он съел не бутерброд с сыром, а солнце. Может, именно поэтому облака сейчас закрывают небо? –Я кое-что хотел... Кстати, смотри! –М? – Джисон склонил голову набок, болтая ногами. Почему-то занервничал. Феликс заговорщицки приподнял оранжевую штанину – повёлся с Джисоном, вот и наряжается теперь, как на карнавал – и показал то, от чего у Джисона дух заняло. –Ты их надел! – радости не было предела. Феликс долго отказывался надевать те самые носки с вишенками, подаренные Джисоном на день рождения, отмахивался, мол, глупости это всё, но с каждым днём сдавался и менял тёмную оболочку на яркую и вырвиглазную: одни оранжевые штаны в жёлтые пятна чего стоят. –Я уже давно их ношу, просто не показывал, – засмеялся Феликс, смущённо пряча их сокровище. –О, кстати, у нас с тобой теперь почти что парная одежда, – захихикал Джисон, показывая на свою жилетку поверх белой рубашки, точно так уже усыпанную вишенками. Сказал с долей шутки, но не подумал про долю правды. Когда смех сменился спокойствием, Хан вспомнил, что Феликс ещё что-то говорил до этого. Он сомневался, стоит ли верить своей памяти, не перепутал ли он что-то с недавним сном, но всё же захотелось убедиться: –Ты что-то хотел сказать? –Я? А, ну да... Я хотел... Ну, скажем так, подарить тебе кое-что, – на щеках Феликса розовыми лепестками цвело непонятное смущение. –Подарить? – тихо изумился Джисон, хлопая длинными ресницами. – Но мой день рождения был месяц назад! –Мой тоже, – хихикнул Феликс, поджимая плечи. Он опирался руками о скамейку – слишком сильно напоминал одного из тех воробышков, взьерошенно ютившихся на сухой скамейке под кустом боярышника. – Я долго думал, долго сомневался, стоит ли дарить это... Этот подарок. Возможно, он тебе не понравится, но лучше сделать, чем жалеть о том, что не сделал, так ведь? Джисон автоматически кивнул – опустил голову и тут же поднял, как лапку денежного кота. Разговор волновал всё больше своей неизвестностью и загадочностью. Мурашками по груди проходились догадки и сомнения, ожидание и нетерпение. –Если ты правда этого хочешь – дари, – подтолкнул Джисон себя и Феликса к краю. Света, пропасти – неизвестно. –Ну... Тогда... Могу подарить сейчас, – заметно засуетился Феликс. Джисон приготовился получать какую-то вещичку, возможно, самодельную, а может и что-то ещё. Слишком таинственным было всё вокруг: капли на спинке скамейки, листья под ногами, угольно-чёрные пряди волос, налезающие на две карие вселенные, сам разговор и сам Феликс. –Закрой глаза, – попросил тот, и Джисон сразу же ему доверился. Зажмурился плотно – казалось, веки больше никогда не разомкнутся. Послышалось шуршание, шевеление, и ладони сами раскрылись навстречу коробочке с подарком, но вместо этого губы почувствовали ожог. Сухой, со вкусом клубничной жвачки, украдкой стащенной из магазина, лёгкий, как зонтик одуванчика, гонимый слабым ветерком. Веки всё же разомкнулись – вселенные, прикрытые трепещущими веками, были на расстоянии взмаха крыла бабочки. Феликс тут же сбежал на своё место, не глядя на Джисона и теребя и так истерзанные временем, ногтями и зубами пальцы. Слова застряли в горле. Их не могло вытолкнуть даже то самое необъяснимое чувство, с особенной силой вскипевшее внутри и как цунами поднимавшееся по пищеводу. –Ты... – вот и всё. На большее Джисон не способен. –Я долго думал, – ответил Феликс, хоть вопрос так и не прозвучал. – Долго собирался с мыслями, чтобы сказать, но так – легче. Ты понял? –Я... Понял, – пролепетал Джисон, касаясь своих губ кончиками пальцев. След земляничных губ, сухих, со вкусом клубничной жвачки, украдкой стащенной из магазина, не сходил, фантомно оставался на коже стойкой помадой и всё ещё обжигал. –Ответ будет? – нервно хихикнул Феликс, уже жалея о содеянном, но Джисону не хотелось, чтобы тот жалел. И самому не хотелось жалеть. Вместо слов он воспользовался тем же оружием. Вскочил с места и впился губами в волшебную земляничную мякоть, мгновенно получая взаимность. Самый настоящий и самый лучший подарок.— ☆ —
Ноябрь встретил горячие сердца холодными ночами и ледяными корками на лужах, что так весело разбиваются под ногами, стоит на них наступить. Деревья теряли ставшее ненужным золото, устилая землю жёлтым ковром, из которого получаются хорошие гербарии для малышей и букеты для взрослых. В кабинетах становилось теплее и уютнее, слава отоплению, и необходимость в свитерах почти полностью отпала. Рассадка поменялась, но Феликс с Джисоном не желали расставаться друг с другом. Их третья, крайняя к двери, парта стала их собственным маленьким мирком, вход в который был закрыт для посторонних, и даже не по их воле. Рисунков становилось всё больше. Из тетради сказочное безумство перемещалось на руки, щёки, рубашки, окрашивая невиданной доселе магией пространство и время. –Ой, прости, я случайно, – ахнул Феликс, видя, как яркое малиновое пятно от гелевой ручки расплывается по лазурной рубашке Джисона. –Не беспокойся, ничего страшного, – тот поспешил успокоить за секунду разволновавшегося в пух и прах Феликса. – Лучше нарисуй ящерку. –Ящерку? – переспросил Феликс, держа магический инструмент наготове. –Да, ящерку, – улыбнулся Джисон, протягивая ему пострадавший рукав. – Розовую. –Хорошо, – улыбнулся Феликс в ответ. По-другому с Джисоном просто не получалось. Так на левом рукаве, поближе к манжете, родилась малиново-яркая, неоново-розовая, кривоватая от вечного тремора ящерка с глупыми зелёными глазками. –Красивая, – проговорил Джисон, рассматривая новое сокровище. – Попрошу маму не стирать эту рубашку. –Чудак ты, – рассмеялся Феликс, хлопая Джисона по плечу. Тот в отместку попытался притянуть Феликса к себе, шутливо борясь с упирающимся и оглядывающимся эльфом, вытягивая губы трубочкой с намерением чмокнуть, но всё же сжалился и отпустил сокровище на свободу. –Увидят же, – буркнул Феликс, поправляя налезшие на глаза, чуть отросшие за три месяца волосы. –Чудик ты, – всё же отомстил Джисон. На контрольном тесте пришлось успокоить чувства и присмиреть. –Эй, Джисон! – послышался с задней парты шёпот одноклассницы. –Чего? – Джисон обернулся, упираясь рукой в стул. –Что в третьем номере? –А я откуда знаю, я ещё не дошёл, – буркнул Джисон и уже собирался было отвернуться, как почувствовал у себя под бедром маленькое тепло ладошки. Феликс игрался, грел вечно мёрзнущую руку, залезал дальше, строя серьёзную рожицу, а Джисону только и оставалось молчать и сверлить своё ненаглядное чудо улыбчивым взглядом – не палиться же перед главной сплетницей. –В третьем ответ "а", – вежливо проговорил Феликс, всё ещё держа ладонь под тёплым бедром. –Спасибо, – обронила девушка и принялась усердно пытаться решить следующий номер самостоятельно. –Проказник, – шепнул Джисон. –Я тоже тебя люблю, – выстрелил в сердце Феликс. В груди распускались первоцветы, хотя до апреля оставалось ещё полгода. Ради этого Джисон и поклялся перед самим собой защищать Феликса – фею, маленького эльфа, голубого мотылька на поле, кого угодно, только не простого ученика старшей школы – кровью, которой однажды облилось сердце. Впереди их ждёт целая жизнь, лёгкая, как зонтик одуванчика, гонимый слабым ветерком, сладкая, со вкусом клубничной жвачки, украдкой стащенной из магазина, волшебная, как неоново-малиновая ящерка на левом рукаве, поближе к манжете, как волшебные рисунки на клетчатых листах обычной зелёной тетрадки, разрисованной чернильными звёздами. Феликс – травмированное детской жестокостью сердце, вечно рисующее дрожащими руками настоящее безумство в обычной зелёной тетрадке, разрисованной чернильными звёздами. Джисон – беззаботный подросток, влюбившийся в земляничные губы, созвездия поцелуев солнца на бритвенно острых скулах и угольно-чёрный маллет. И это взаимно.