***
Лишь вздох полный скорби устало Сорвался неслышно с уст его бренных И кара достигла, надежду стирая, О всех тех мечтаниях души его тленных А следом и жизни дорога его, Суть жизни теряя, осыпалась пеплом И в небо последний взгляд бросил Архонт, Исчезнув как тень перед новым рассветом
Тонкие пальцы мелодично перебрали струны, создавая идеальный аккомпанемент для баллады. Немного затянув конец последней строчки, под конец совсем стихая, Венти с задумчивой улыбкой окончательно заглушил струны ладонью. Обычно в Доле ангелов царит вечный шум, но сегодня, а вернее после исполнения Венти, в таверне витала гробовая тишина. Что-то в той песне было такое, что заставляло даже самых активных посетителей успокоиться, прислушиваясь к музыке. Что-то настолько глубокое, что невозможно было бы понять даже тем, кто спускался на самое дно океана и поднимался на самый пик горного хребта. Что-то… — Венти? — дверь таверны распахнулась, впуская путешественника, и заставляя большую половину посетителей чуть ли не подскочить на своих местах, — можно тебя на пару слов? Выглядел Итэр слишком взволновано, и потому отказать в помощи старому другу было бы преступлением. Так что, улыбнувшись в знак согласия, Венти, предусмотрительно попросив другого занять его место, поспешил за Итэром. На улице стояла теплая погода: доцветали последние отблески заката, лёгкий летний ветерок ласкал Мондштадт своими бризами, играясь на улочках, мощенных каменной гладью. — Друг мой, — поравнявшись с путешественником, позвал бард, почти невесомо перебирая струны старой лиры, будто бы аккомпанируя ветру в его затейливой мелодии, — какие ветра тебя привели ко мне в сей раз? Испуганно выдохнув, Итэр растерянно оглянулся и, зацепившись взглядом за Венти, окончательно пришел в себя. Виновато кашлянув, Итэр дернул за рукав Паймон, вытаскивая ту из глубоких раздумий. — Венти, — растерянно оглянувшись по сторонам, по пути корректируя путь прогулки к главной площади, позвал путешественник, — ты же знал других архонтов? Не отрываясь от игры на лире, Венти лишь плавно кивнул, совершенно не заботясь куда они идут. — Ты… — замявшись, Итэр остановился, смотря на Паймон, будто ища поддержки, — в общем, мы тут наткнулись на одно подземелье. И там была статуя. Мы с Паймон решили побольше разузнать об этом Архонте и в общем… — Мы решили спросить у кого-нибудь кто мог знать его лично, — закончила за Итэра Паймон, и сделав кульбит в воздухе, продолжила: — И до Мондштадта нам было ближе всего. Вот. — Да, Паймон права, — кивнул путешественник и, встретившись с заинтересованным взглядом барда, продолжил, тяжело вздохнув: — Не был ли ты случайно знаком с Архонтом Смерти? Возможно, Итэру только показалось, но на мгновение время замерло, перед тем как снова потечь бурной рекой. Будто бы мир погрузился в молчание, ощущая что-то, что не дано ощутить другим. Внезапно путешественника обдало сильным потоком ветра, подбрасывая в воздух, и уже в следующую секунду все трое стояли на раскрытых ладонях главной статуи Архонта Ветра. Придерживаясь за голову, Итэр присел от греха подальше. Хотя, должно быть, само его нахождение в этом месте было подобно греху. И, наверное, если бы сейчас из монастыря, раскинувшегося за их спинами, вышла сестра, то в лучшем случае он бы забыл о передышке в городе свободы на пару десятков лет. А в худшем… — Что такое свобода? Безумный фарс мыслей в голове путешественника был грубо прерван брошенной в пустоту фразой. Венти выглядел так, будто бы не он это спросил. Будто он вообще ничего не говорил и не ждал ответа и просто находился здесь, наблюдая увядающий закат. — Свобода? — переспросила Паймон, растерянно смотря на Итэра, — Эм, о! Паймон думает, что это когда ты можешь кушать все что захочешь без ограничений! Фея закружилась на месте, позволяя последним лучам, переливаясь, играть с ее волосами выбившимися из милого хвостика, который, вероятно, ей сделал Итэр. Сам же путешественник на такое заявление подруги лишь фыркнул, не утруждая себя даже одарить ее взглядом. — Это называется обжорство, Паймон. Послышался вскрик негодования, и вот уже начался новый раунд словесной схватки старых друзей, что всегда оканчивается лишь общим дружным смехом. Но в этот раз смеются не все. Точнее, не смеётся лишь Венти, продолжая все так же безучастно смотреть вдаль уже выцветшему небу. — Горящий город. — А? — прерываясь, растерянно оглядывается на Венти Итэр, попутно оглядывая весь Мондштадт, который, благо, был абсолютно в порядке. — Что горящий город? — Может ли город, поглощенный языками пламени, — тихо повторяет бард, — считаться свободным? Путешественник замирает, а после с ещё большей растерянностью оборачивается к Паймон. Но та тоже не находится с ответом. — Наверное, — нерешительно начинает юноша, возвращая взгляд к Венти, — смотря с каким помыслом был возведен огонь? В следующее мгновение ветер переплетается с мелодичным смехом барда, уносясь вдаль. — Верно, мой друг — Венти улыбается так, будто бы не было прошлых минут, — ты абсолютно прав. И в честь этого, не соизволишь ли ты послушать о давней легенде, о которой мы тебе поведаем? — Мы? — в полной растерянности неловко переспрашивает Итэр, ещё раз оглядываясь по сторонам. Венти лишь снова заходится в порыве лёгкого смеха и, перебирая струны своего давнего друга, служившего ему много лет, начинает свой рассказ: «Когда-то давным-давно, множество веков назад, жило на свете одно юное божество, что несло лишь боль и разрушение. Таков был дар того божества, что даровали ему, и не было в том его вины. Но, несмотря на это, ненависть к нему с каждым днём лишь росла. Страх произносить его имя вслух был настолько велик, что на тех, у кого оно все же слетало с уст, смотрели как на прокаженных. Так и жило божество, не понимая, за что оно это заслужило. И сколько бы божество не пыталось исправиться, что бы не делало и где бы ни было — итог был неизменен. Гонимый отовсюду, он всегда оставался один. «Зачем ты это сделал?!» — кричали они в пустоту. — «Разве мы что-то тебе сделали? Зачем ты забрал их жизни?!» Но молчало божество. А что оно могло ответить, разве по его воле так случилось? Разве это оно виновно в этом? Перед смертью были равны все. И ничего не могло поделать с этим божество. Но чем дольше жило божество, тем сильнее в его сердце росла обида и ненависть. Разве виновен он в том, что таков его дар? Так почему же его все ненавидят? Во время своих скитаний по миру, где бы оно ни было и кого бы не встречало, всегда задавало лишь один вопрос: «Ты винишь меня в их смерти?» И всегда ответ был один, пока судьба не столкнула его с Архонтом Камня и Скал. Много легенд ходило о нем, ведь тот был мудр как сама земля и стар как сам мир. Говорили, что его силам не было предела и в бою он был непобедим. Недолго думая, божество посмотрело на него и обведя руками весь свет, спросило: — Ты винишь меня в их смерти? Архонт Камня задумчиво посмотрел на божество и спросил: — Разве от твоей руки они умерли? — Нет, — ответило божество. — Разве ты желал им смерти? — Нет, — покачал головой тот. — Так отчего же, ты, мой друг, считаешь, что я должен винить тебя? Божество озадаченно посмотрело на Архонта Камня. Впервые он услышал, чтобы кто-то не обвинял его. И до того это было непривычно, что божество растерялось в неверии смотря на Архонта. — Но разве не я несу смерть? — тихо спросило божество. Но Моракс лишь тепло улыбнулся ему. — Мой друг, — тихо начал он, — мы все вестники смерти. Невозможно защищать то, что тебе дорого, не запачкав руки. И тот факт, что таково твое имя, не значит, что во всем виновен ты. Возьмём, например, меня. Ответь же мне на вопрос, мой дорогой друг: кем я являюсь? — Ты архонт камня и скал, — озадаченно ответило божество. — Верно, мой друг. Но значит ли это, что вся земля, по которой мы ходим, все камни на дне океана, все скалы, что разрезают небо, создал я? Божество ничего не ответило, лишь устремив свой взор вдаль. А Архонт камня не стал ничего более добавлять. После слов Архонта Камня, ставшего его первым другом, долго божество бродило по чужим землям, много повидало всего. После знакомства с Архонтом Камня не было больше той боли в его душе. Не сжирала больше ненависть его. И потому не боялось больше божество гадких слов, брошенных в его сторону. И так, проходя мимо сухого леса, услыхало божество тихий голосок, что воспевал давнюю балладу. Не удержавшись, божество решило посмотреть, кто же и о чем же оно поет. Это оказался юный Бард, тихонько распивающий незамысловатую мелодию, сидя на выжженной земле. И чем дольше юноша пел, тем больше завораживал своим голосом божество. И когда мелодия прекратилась, божество не удержалось и попросило спеть ещё раз. На удивление юноша согласился. — Хорошо! — ярко улыбнулся тот. — Но тогда выйди ко мне и составь мне компанию, добрый Незнакомец. И божество вышло. Обернувшись элементом стихии, оно показалось перед юношей, и тот снова исполнил ту самую балладу, а потом еще раз и ещё. И так хорошо было на тот миг божеству, что тот забыл обо всех своих проблемах, почувствовал себя свободным. Будто бы песня дарила ему то, что так долго не мог он найти. — Позволь задать мне один вопрос, мой друг, — спросило божество, — почему же ты, когда вокруг так много тьмы, продолжаешь смеяться и петь столь невинные и прекрасные песни? На что бард лишь, рассмеявшись, ответил: «Так именно что поэтому. Если вокруг так много тьмы, то нужно же откуда-то брать свет? Например, зажечь самому.» И с того дня стали они не разлей вода. Столь разные, но столь дружные Юный Бард и божество. Всегда теперь были лишь вместе. И столь прекрасны были те моменты, что проводило божество вместе с новым другом около огня, распевая песни, прячась от дождя под толщей листвы. И казалось, ничто не могло помешать им. И в один прекрасный день, когда, сидя около костра, юноша закончил петь тихую мелодию, а струны лиры замолкли, божество посмотрело на друга и спросило: — Милый мой друг, скажи же мне, есть ли у тебя мечта? Юноша удивлено моргнул, но задумался, а после ответил: — Моя мечта, чтобы эти земли стали свободны, и чтобы люди, живущие на них, были счастливы. И задумалось божество, всматриваясь в небосвод. И приняло божество решение, во чтобы то ни стало воплотить мечту друга в жизнь. Но, к сожалению, ничего не вечно. И жизнь, как правило, особенно. И пришла смерть теперь и за юным бардом. И возненавидело в тот миг божество ее всей душой, хоть и являлось ее прямым наследием. И текли слезы на бледном лице того, кто, казалось, лишился сострадания. Не желая отпускать, поймало божество старого друга на краю смерти и жизни. И встретились они снова, но уже в последний раз. Юный Бард и божество. Свет и тьма. И стоял Юный Бард напротив божества, готовясь отправиться в свой последний путь, но не было в его взгляде ни страха ни злобы. Лишь неуловимая тоска плескалась в его глазах. — Отчего же ты столь печален, ведь мы одержали победу? — с улыбкой спросил Бард у старого друга. Но не смогло ничего ответить божество. Лишь влага обжигала бледные щеки. Тогда бард подошёл к нему и, смахнув слезы с чужого лица, сказал: — Пускай это наша последняя встреча и вскоре я навсегда покину этот мир, но я хочу чтобы ты знал. Я рад, что в тот день я повстречал тебя, я рад, что ты остался со мной и я благодарен за то, что все вышло так, как вышло. — Но ведь ты умираешь, — всхлипнув, сказало божество. — Знаешь, мой друг, наверное, так нужно. Теперь эти земли навсегда обретут свободу, и разве есть что-то большее, о чем я мог бы мечтать? И нечего было сказать божеству, стоявшему в объятьях юного барда, лишь всхлипы раздавались эхом. — Но почему? Ведь теперь ты никогда не сможешь жить на этих землях? Разве не для этого ты хотел их освободить? Но юноша лишь покачал головой. — Ты не прав, мой друг. Я уже живу на них, с той самой секунды, как мы одержали победу. Разве не это счастье? И опять нечего было ответить божеству. Да и не нужны были слова. Чужды они были в этот момент. — Ты проводишь меня? — спросил у божества юноша. — Разумеется, — улыбнулось в ответ божество и, протягивая руку, спросило, — и все же, мой друг, почему же ты не боишься меня? Ты же уже догадался кто я. В ответ юноша лишь рассмеялся, как в день из знакомства, как и всегда: ярко и солнечно. Казалось даже это место, полное боли и невысказанных слов, стало чуть светлее. — А почему я должен тебя бояться? — спросил тот. — Ты мой друг, и это ничего не изменит. И не смогло сдержать улыбки божество. И была эта улыбка настолько ясной, как никогда он раньше не улыбался. А бард улыбнулся в ответ. И с легкостью вложил свою ладонь в его юноша. И крепко сжало божество ладонь друга, собираясь провести его в последний путь. И столь ценным был момент, что хотелось, чтобы время остановилось навсегда. И в последний миг спросило божество: — Есть ли у тебя желание, мой друг, которое я бы мог напоследок для тебя исполнить? И перед тем как навсегда исчезнуть, бард ответил: — Защити эти свободные земли. И безразумий согласилось божество на просьбу старого друга, что навсегда останется в его сердце. И никогда больше не оглянулось назад. И никогда не нарушало его просьбы. То был Архонт Смерти.» — И с того дня никто больше не видел его. Многие говорят, что Архонт Смерти погиб во время войны архонтов, кто-то, что просто устал и потому исчез. Но правда, увы, не известна. Как-то так мой друг. Как-то так. Не найдясь с ответом, Итэр лишь безучастно кивнул, устремив взгляд на небосклон, давно зацветшего россыпью звёзд. Даже Паймон, которая всегда находила, что сказать, не обронила ни слова, продолжая беззвучно левитировать рядом с путешественником. И лишь Венти под бледное освещение луны продолжал легонько перебирать струны, не нарушая атмосферу. — Значит, — почти шепотом обратилась к друзьям фея. — Архонт Смерти не смог сдержать обещание? — Почему же ты так думаешь? — спросил Венти, наблюдая как первые лучи солнца начинают пробиваться через ночную пелену. — Но ведь все земли находятся под защитой семи Архонтов, а среди них его нет… В ответ послышался лишь звонкий смех, да мелодия лиры, продолжающей аккомпанировать незатейливой песне ветра. — Ну что? — возмутилась Паймон, смотря на окатившего ее нечитаемым взглядом Итэра. — Разве я не права? — Возможно, — вместо путешественника ответил на ее рассуждения бард. — Ведь кто знает. Увы, правда нам здесь неизвестна. Итэр же ничего не ответил, продолжая думать о чем-то своем, смотря как лучи солнца окончательно побеждают ночную тень, по праву забирая свое место на небосклоне. — Думаю, — с улыбкой произнес бард, все же заставляя Итэра обратить на себя взор. — Вам стоит спросить о нем у Чжун Ли. Все же по легенде он был его старым другом. — Думаю, ты действительно прав, — немного подумав кивнул Итэр и, наконец приняв для себя какое-то решение, привычно потянулся, разминая затекшее тело. — Нам как раз сейчас надо отправляться в Снежную. Заглянем по пути, думаю, он действительно нам может многое рассказать об Архонте Смерти. — Даже слишком многое, — разом побледнев, простонала Паймон, хватаясь за голову, — его же не остановить, когда он начинает рассказывать! Уф! Итэр в этот раз даже не стал утруждать себя с ответом, просто закатив глаза, и снова обратился к Венти: — Думаю, нам с Паймон уже пора уходить, все же путь не близкий, — сказал Итэр, продолжая не обращать внимание на негодование голодной Паймон. — Благодарю за чудесную историю, она нам действительно очень помогла. И, раскрыв планер, вместе с Паймон спустился вниз. Лишь его взгляд выдавал то, что понял Итэр намного больше, чем сказал. И то что было похоже на побег, действительно таковым и являлось. Барбатос же на это лишь снова рассмеялся, напоследок крикнув «всегда пожалуйста». А вскоре город накрыла новая, одному лишь Венти понятная мелодия, задавая ритм новому дню Мондштата.