Этот мир придуман не мной

– Хьюстон, у нас проблема! – Бодро сообщаю я, как только Женькино лицо на экране планшета приобретает статическую чёткость, свидетельствующую о том, что он прекратил, наконец, вертеться усаживаясь. – Проблема категории «пиздец», я так понимаю? Ну… судя по выражению твоего лица. И потому, что ты даже не поздоровался. Привет, кстати! Я соскучился! –Хуже, Жек. Серьёзно. – Вопреки словам, чувствую, как губы предательски разъезжаются в улыбке. И мгновенно сдаюсь: – Я тоже соскучился. Привет! – Вот! Теперь можешь рассказать, как сильно. Потом я расскажу. А вот потом… Хьюстон будет готов слушать про любые проблемы. – Ага! Как же! Потом у Хьюстона начнут закрываться глаза, он обнимется с планшетом, уложит его на подушку и станет бубнить что-то невнятное… делая вид, что совсем не спит. А я хочу, чтобы ты меня выслушал! Кто-то же должен, в конце концов! Тем более, что до некоторой степени, это ты… типа, виноват. Потому что идея, изначально, была твоя. А я сразу говорил, что ничем хорошим это не кончится. И… – Понял. Я понял. Переходи тогда к сути. А потом уже… будем обниматься. С планшетом. – Лизка хочет мотоцикл! – Тоже мне, проблема. Скажи «нет». Если ты против. И закрой эту тему. Это легко. Ты ж этот… отец! Хотя, знаешь, если она очень хочет… прям мотоцикл, конечно, рано… но… почему не купить человеку малолитражку? Я бы разрешил… – Даже не начинай! Нет! Нет! И нет! Никаких двухколёсных средств передвижения! Ты издеваешься что ли? Ей шестнадцать! – Ну да… вот я, как раз в шестнадцать, очень хотел мотоцикл! Гораздо больше, чем машину. Послушай, Лёх… – Нет. Это ты меня послушай! Она девочка! Она не ты! И проблема не в мотоцикле! То есть… Блин, Жень! – Я выдыхаю, стараясь успокоиться. Потому что дело реально не в мотоцикле. То есть, эту проблему я способен решить самостоятельно. Без советчиков. Защитников и адвокатов. А вот другую… о которой ещё надо придумать, как рассказать. Так, чтобы он понял… – Проблема в самой идее! В том, откуда она взялась! – И? Хочешь сказать, это моё дурное влияние? – Женька улыбается, откидывается на спинку кресла и чуть поправляет свой планшет, чтобы я не терял обзор.– Не бери пример со своей жены. Я тебя прошу. А то я прям её голос слышу, как она полчаса назад втирала тебе, что твой муж… – Муж! Вот именно! Нет у меня жены, Жек! Даже бывшей. У меня, как ты правильно заметил, муж! Ты, то есть. И… – Я делаю паузу для того, что бы выдохнуть. И продолжаю. По возможности, конструктивно: –…не полчаса назад, а полдня. И не втирала, а чуть не сняла с меня скальп. На расстоянии. Потому что Лизка мотоцикл догадалась попросить у неё. Не у меня. Хотя была у меня. До этого. Ну, как у меня? Пару дней. А потом сбежала к бабушке. А бабушка, то есть моя мамка с отчимом, вторую неделю зависают у Виктора Васильевича. То есть у твоего отца. Вот как тогда с нами поехали, так и… Прикинь? А я пытался их оттуда увезти! Очень пытался! Но, ты веришь, твой отец как-то так меня… ну, почти послал! – Я на секунду задумываюсь и уточняю. – Если я правильно его понял. Всех, типа, всё устраивает. И только меня напрягает, что мои родственники, походу, перебрались жить к твоим! То есть, Жек, ты себе просто не представляешь, мамка там с Кларой варенье варят! В каких-то промышленных масштабах! Хотя, тебе бы понравилось, я думаю! Такое хозяйство. Но ты ещё увидишь, потому что, цитирую: «малина, смородина и прочая хрень закончились, но скоро начнётся слива и яблоки…» и… это пиздец. – Они прям так и сказали? Про хрень и пиздец? Ты уверен, что это прямая цитата? И я опять не понял, проблема в родителях? В том, что они… как это сказать? Вместе живут? Втроём? – Женька откровенно ржёт. – Ну, почти так. А тебе нравится, я смотрю? – Почему нет? Дом большой. Папке сложно… одному. А сейчас у него там люди, движуха, ягоды-варенье, бильярд, наверняка, коньяк, разговоры... Они все – и мой папа, и твои мама с отчимом – взрослые люди, в конце концов. Они сами разберутся. Да и, к тому же, ты любишь варенье… Я не вижу поводов переживать, Лёх… только радоваться. – Сейчас увидишь! Я ещё не закончил про Лизу… – Ах да. Елизавета поехала к бабушке, то есть – к моему папке? В царство варенья, бильярда и прекрасных травяных чаёв? Я правильно понял? – Правильно. Но не до конца. – Давай, Лёх! Расскажи уже сразу конец! А то мои нервы не выдержат этого напряжения! Я уже и так... весь взмок. – Он говорит, в процессе стягивая с себя футболку. Выпутывается из горловины, и чуть встряхивает башкой. И как бы я ни хотел не обращать внимания… я обращаю. На то, как разлетаются чуть отросшие в беспорядке волосы, как двигаются татуировки на предплечьях, влекомые игрой мышц словно вода перетекающих под кожей. То, что не позволяет разглядеть качество картинки, мне вполне компенсирует память. Знающая его наизусть. Всего. И… –Ну, давай, ещё штаны сними! –Это прямой приказ? Если да, то я могу. Но только если ты тоже снимешь хоть что-нибудь. – Он сдвигает планшет так, чтобы мне совершенно точно было видно резинку его домашних штанов, сползших куда-то неприлично низко. Настолько, что я могу с уверенностью сделать вывод об отсутствии под ними нижнего белья.– Так что? Снимешь? – Нет. И был бы дохуя благодарен, если бы ты меня не провоцировал. Я соскучился невероятно. Очень хочу хотя бы посмотреть на всё, чего лишён. Но… это меня отвлекает, Жек… А я… – Чувствую, у нас реально проблемы. Извини. Если серьёзно, то тут адская жара, а у меня не работает кондиционер. – Администратору жаловался? – Обещали – завтра. Сегодня извинились и обеспечили вентилятором. А он шумит, как зараза. Когда ты позвонил – я его выключил. Ну и… вот. – Он взмахивает рукой, демонстрируя всё ещё зажатую в ладони футболку. И уточняет. – Могу надеть обратно. Он такой серьёзно-милый. И такой искренне-внимательный. Что всякие проблемы на долю секунды вылетают из моей головы с явным намерением исчезнуть в неизвестном направлении, если я не перестану его разглядывать и улыбаться при этом… как дебил. – Жек… – Я вздыхаю, с сожалением призывая серьёзные мысли вернуться обратно. И хотя они подчиняются, тут же, заново, наполняя всего меня беспокойством… само это беспокойство больше не имеет того накала, каким обладало ещё десять секунд назад. Как будто одной своей готовностью серьёзно меня выслушать, мой муж, уже решил все нерешаемые, искренне ужасающие меня, сложности. Жаль, что это не так. Но всё же… чтобы попытаться что-то решить, он должен уже, наконец, что-то услышать. По существу вопроса. Я улыбаюсь. Вздыхаю. Оттягиваю ворот футболки. Возвращаю его на место. И перехожу сразу к концу. Как он и просил. Чуть раньше. – Короче, мотоцикл, родители, варенье… всё это херня, если по отдельности… А если вместе… то не только Лизка моя, внезапно возжелала в гости к бабушке… но и твой старший сын, вдруг, очень сильно соскучился по дедушке. И я мог бы сделать вид, что дурак… но я не дурак. Чёрт, Жень! Она моя дочь! Ей шестнадцать! И за каким, спрашивается… – Стоп! Ты хочешь сказать, что они… что у них… что… – Я не знаю, что «у них», Жень, но вот Лизка походу влюбилась. Раз и в деревню помчалась, и мотоцикл возжелала. Да и вообще она вся какая-то… – Бля, Лёх! Вот ты… – Женька на экране закрывает лицо руками и приглушённо выдыхает – …придурок! Я уже, блин, почти представил себя дедушкой! Причём сразу мёртвым! Потому что… – Что ты представил?! Ты – что?! Да я б… я б его убил бы на месте, если б он только…! Нет! Если б Я только его заподозрил! Как тебе вообще это в голову пришло?! Ты… – Я? Кого бы ты там убил, стесняюсь спросить? Ты базар-то фильтруй! Ты о моём сыне говоришь, на минуточку! – Я о своей дочери говорю, прежде всего! Ей шестнадцать лет! Шестнадцать! Она дурочка ещё! А он… – Что – он? Можно подумать, что ей – шестнадцать, а ему сорок! Он тоже мальчишка! И… может, он тоже… дурак! Может, он весь в меня! – Ага! В мамашу он свою! – Не понял, ты что-то имеешь против? – Я, блядь, дохуя всего имею, Жень! Чё ты цепляешься к словам?! Ты чё, не понимаешь?! – Я-то как раз понимаю! А вот ты… – Жеееень… – Я выдыхаю его имя, закрываю глаза и вытягиваю вперёд руку, разворачивая ладонь, почти закрывая камеру. Веду себя так… словно он не за тысячу километров, а рядом. И я могу к нему прикоснуться. Убедиться, что он – это всё ещё он. И всё ещё готов меня… выслушать. В том случае, если я и сам перестану… орать. – Я люблю тебя, Жень. Даже сейчас, когда ты вопишь, как в голову раненый. А я очень, очень сильно переживаю за свою дочь… – Глаза приходится открыть. И руку убрать. Потому что он всё ещё за тысячу километров. И если я хочу чтобы он меня услышал… – Ангел мой, – Я снова вздыхаю и чуть наклоняюсь вперёд, глядя прямо в камеру, – мне тоже было девятнадцать. Когда-то… давно. Но я очень хорошо помню, чем была занята моя голова. Я не говорю, что Егор… я… ни в чём его не обвиняю. Ты просто пойми: она девочка! Девочка, Жень! Не мальчик! И она МОЯ девочка! Моя дочь! Попробуй… понять! – Кто ты? И куда дел моего мужа? – Женька со своей стороны тоже наклоняется к камере и торопливо добавляет, видя, как я кривлю губы с намерением ответить. – Прости. Я сам знаю, что шутка неуместная. Но это… всё вот это только что… так на тебя не похоже. И я, реально, не представляю, что мы можем сделать… если всё это правда. Они уже достаточно взрослые… – он кривит губы в усмешке – Егор-то уж точно, слишком взрослый для того, чтобы я или Машка могли что-то ему запретить. Но я всё равно… поговорю с ним. И тебе тоже стоит поговорить с дочерью. – О чём? И как? Я понятия не имею, как разговаривают такие разговоры. Что я ей скажу? Что у неё таких мальчиков и таких любовей ещё стопятьсот будет, а жизнь всего одна? Что надо головой думать? Или… – Стопятьсот? Могу себе представить этот разговор… Лёх, а если это… любовь? Нет. Подожди. – Теперь он вытягивает руку останавливая мой порыв мгновенно ответить. – Мне в пятнадцать, например, тоже говорили… и не один человек говорил… и не раз… что у меня кого угодно ещё будет стопятьсот. Что вот то моё чувство – тогдашнее – оно ничего не стоит в масштабах жизни. Что всё пройдёт. И я всё забуду… – А ты чего? Не забыл? Или не прошло? – Как я ни стараюсь не показать, а ревность всё равно обдирает гортань железными когтями, чуть меняет голос, взводит интонацию. По сути, здесь и сейчас, мне не должно быть никакой разницы по кому он там страдал в свои пятнадцать. Но сердцу моему нет никакого дела ни до какой разумной «сути». Ему плевать, что прошло уже двадцать пять с фигом лет… что никто из нас никому и ни чем не был обязан в свои пятнадцать… что даже предложи он мне тогда, и я бы сбежал от него, как чёрт от ладана… что… – В каком смысле, «не забыл» и «не прошло»? Я что-то не очень понял… суть твоих вопросов… Ты сомневаешься в том, что я тебя люблю? Или в том, что это настоящее? – Ни в том, ни в другом. Но ты же говорил не про меня, а про свои пятнад… – До меня внезапно доходит. Причём так ясно и чётко, как удар поддых. Аж воздух застревает на выдохе… и я, как идиотская рыба, беззвучно таращу на него глаза. – Нееее…. – Женька недоверчиво сводит брови внимательно меня разглядывая и тут же с видом явного превосходства откидывается на спинку кресла и разбрасывает руки в стороны, как человек не имеющий возможности повлиять на ситуацию. – Я догадывался, что ты у меня медленный газ, но чтоб такой конкретный тормоз… Солнце моё, ты превзошёл все мои ожидания. Нет! Если б я тебя сейчас не видел, я б не поверил! Лёх… ну ты ж всё знаешь! Я ж тебе сто раз уже как бы… Ладно! Вот ты думал, я в лифте тебе тогда, что сказать хотел? – В лифте? – Все наши лифты проносятся у меня перед глазами немым кино на ускоренной перемотке в обратную сторону. Туда… где у него короткая стрижка, приоткрытый в ожидании рот, и зажмуренные глаза… где мои пальцы, живущие своей, отдельной от меня жизнью, касаются гладкой изнанки его нижней губы, гладят, чуть оттягивая её вниз… и желание его поцеловать захлёстывает меня прямо здесь и сейчас с первобытной, невиданной мной ранее, силой… – Я не знаю. Не думал об этом. – Голос вибрирует от заполнивших меня воспоминаний. От какой-то, почти до слёз, щемящей нежности к нему. К тому мальчику с чёрно-белой картинки старой видео-кассеты… к этому… мужчине на экране планшета… к собственному, блин, мужу… – А ты ещё что-то и сказать хотел? – Хотел. Я хотел сказать, что люблю тебя, Алёш. Я… – Он усмехается как-то… как будто сам над собой. – …испугался, что ты на Ленке женишься. Ты женишься, а я… не успею сказать. Мне казалось это очень важным. Тогда. Хотя… видишь? Я всё равно не успел. А ты всё равно не женился… Жизнь интересная штука, да? Жизнь… Я молчу. Рассматриваю его через тысячу разделяющих нас километров. Словно в первый раз. Возможно, так оно и есть. Возможно, я никогда до конца не пойму, не смогу осознать, не успею просто привыкнуть… к тому, что как только мне придёт в голову, что я уже достаточно о нём знаю… он снова сумеет меня удивить. Любовь… Нет. Сейчас я и сам знаю, что любил его уже тогда. В этом дурацком лифте. И задолго до него. Наверное, влюбился сразу, как только увидел. Как только рассмотрел по-настоящему. Как только… как в кино, блин! С первого взгляда и до… финальных титров. До последнего вдоха. И не имеет значение, кто из нас его сделает: он или я. Сейчас я знаю это. Понимаю так ясно, что… кажется, знал всегда. Но, нет. Не знал. Или не хотел знать. Или боялся знать. Это не важно… Ведь он, выходит, знал всегда. С самого начала. Знал и… что? – Почему ты столько лет молчал, Жек? – Потому что я идиот, да? – Или, потому что я? – Может и поэтому… но, я думал, ты знаешь. Мне казалось это так очевидно… что ты, конечно, знаешь. И… прости, но я правда думал, что ты этим пользуешься. – Пользуюсь? Я?! Охренеть. Сейчас… – Да я давно уже так не думаю! Я… знаю, что это не так. Теперь я знаю, что ты бы и не смог. Ты же… у тебя же всё на лбу написано. А я… я дурак. Так уж вышло, да? – Да. Тут не поспоришь. Так уж вышло. Но, знаешь что… я вот думаю… если б я тебя тогда поцеловал, в этом лифте… если бы ты ещё про любовь вот это… Блин! Да я бы умер там! На месте! От ужаса! Я и так… чуть не умер! Ты б знал, как я испугался! Да ты себе даже представить не можешь! Теперь-то я понимаю… – Можно подумать я тебя не боялся! Ты вообще такой был… – Какой? – Ну… не знаю... Ты… мог, да и сейчас можешь, выбрать кого угодно. Понимаешь? А я… ну, кто я был такой? Что такого во мне было, чтобы ты на меня внимание обратил? Я ведь даже не девчонка. А и был бы… так достаточно в зеркало было посмотреть… И, знаешь, вот поэтому, наверное… Потому что ты тогда сказал про зеркало… как будто мысли мои озвучил… – Да мало ли, что я сказал! Я пьяный был! И… я был уверен, что ты меня подставил. Что это ты всё знаешь. Даже то, чего я сам о себе не знаю. Я ведь тебя почти поцеловал в лифте. Почти… и так жалел потом об этом «почти». Всего несколько часов, но… ни о чём, наверное, так не жалел больше, как об этом несделанном движении. К тебе… Хорошо, кстати, что Профессор мне дверь открыл, а то б… не знаю… я-то точно ни о любви говорить, ни жениться не собирался. – Дверь? Какую дверь? – В смысле? Твою. – Когда? – Ты чё, шутишь? – Так, Лёх. Давай сначала. Ты сейчас про какую «мою дверь»? – Ну, я же пришёл потом к тебе! Ночью! – Это я потом к тебе пришёл, а ты сказал… – Вот именно, что потом! После того, как Профессор меня пидором обозвал и отправил раздевалки мыть! Чё я по твоему должен был тебе сказать? Спасибо? Я останавливаю свою излишне эмоциональную речь на полуслове и даже чуть придвигаюсь к экрану, чтобы получше рассмотреть Жекину реакцию, но он неожиданно запрокидывает голову и закрывает лицо руками. На несколько секунд. Потом с силой проводит ладонями по волосам, словно пытаясь мысли из головы выгнать, и говорит, всё ещё глядя в потолок: – Батя, блин… А я то всё понять не мог… почему он меня в порошок не стёр, когда я тебя на каток притащил… и потом, после… когда мы… а он оказывается… вот же… – Эй! Жек… – Я говорю и даже легонько стучу по экрану планшета, пытаясь привлечь его внимание, – …я так понял сейчас, что ты не знал… Ну слушай, ты только не надо Алексей Николаичу вот это всё… ты ж понимаешь, что он тебя защищал… да и меня тоже… сейчас даже я понимаю. Эй! Жека! Ну, ты чего, ангел мой? – Ты чё, Лёх! Думаешь, я ему претензии пойду предъявлять? Требовать компенсации морального вреда и лет пятнадцати жизни? – Он, наконец, вспоминает про планшет, камеру и меня. Возвращается в кадр лицом и… улыбается. – Ну, я ж не идиот! Это… знаешь, Лёх… это мне просто жаль стало, что я так и не узнал, как ты целуешься. Тогда. Когда тебе восемнадцать было… – О! Нашёл о чём печалиться! Знамо дело, в сорок у меня это получше выходит! Годы практики! Опыт! Как там? Сын ошибок трудных? Я, кстати, даже рад теперь, пожалуй! После того, что ты сказал… я б знаешь, точно не поразил твоё воображение! Во мне весь мини-бар плескался! Это был, к слову, первый и последний раз, когда он у меня в номере был! За него ж платить пришлось, дороже, чем номер стоил! – Я вспоминаю лицо Писеева в тот момент, когда он мне этим счётом в нос тыкал и мне становится смешно… – Слушай, Жек! У меня были такие зачётные шансы в ту ночь пидором заделаться, а я… я, блядь, в алкоголики записался! Это ж оттуда началось! С этого счёта за мини-бар! Он у всех в номерах был, но никто свой не выпил! Кроме меня! Хотя ты тоже, между прочим, мог бы! – Это точно, но, прости, я с Иркой вермута набухался! Не из мини-бара! И не за счёт Федры! – Так это ты у нас алкоголик? – Отсмеявшись, спрашиваю я, окидывая его строгим взглядом. И тут же заново осознавая, что он полураздет. Строгий мой взгляд притормаживает где-то в районе его ключиц, и дальше двигается вниз на «минус первой» скорости, по пути стремительно теряя строгость. – Кхм… – Очень демонстративно выдаёт Женька, пытаясь привлечь моё внимание обратно к лицу и когда ему это не удаётся, уточняет елейным голосом: – А ты сейчас куда смотришь, Лёх? – На тебя. – Вполне искренне отвечаю я. – Если ты сейчас и разговариваешь со мной… то я, это несколько больше, чем отдельно взятые части тела. – Я слышу в его голосе улыбку, но кроме неё слышу и лёгкую поверхностность дыхания. И вижу, даже не смотря на всё ещё надетые на нём штаны, что что бы он там не болтал, некоторые «отдельно взятые части», очень даже заинтересовались моими взглядами. – Ты обещал снять штаны. – Сообщаю я уже на сто процентов ему, возвращаясь взглядом к лицу. Правда не очень быстро и тем же путём, каким до этого съезжал вниз. – Обещал… – Тут же соглашается он. Облизывает губы и добавляет. – Но только если ты тоже что-нибудь снимешь… Я? – Легко. – Я улыбаюсь ему и… расстёгиваю браслет часов. Мысленно хваля себя за то, что не снял их, когда переодевался после того, как пришёл с работы. Не потому что мне жаль снять, что-то другое… а потому что мне нравится его дразнить. И мне хочется посмотреть, что он будет делать. На нём-то уже нет футболки. А белья на нём не было ещё тогда, когда я ему только позвонил. Его он снял где-то до… Я бросаю часы на стол возле планшета и Жека – на экране – кривится и на секунду демонстративно затыкает уши, намекая на то, что получилось громко. – Извини. – Не очень-то искренне реагирую на эту пантомиму и откидываюсь на спинку стула в ожидании… По-настоящему я не жду, что он так просто сдастся. Что вот прямо сейчас, вот так легко, возьмёт и разденется. Но в горле всё равно пересыхает и кровь устремляется от мозга куда-то вниз. Ещё не прям чтобы… но уже где-то близко. Во всяком случае, на мне-то бельё надето, и оно начинает напоминать о себе неудобством. – Значит так, да? – Наконец говорит мой муж. Встаёт с кресла и… я не верю своим глазам, наблюдая за тем как он подцепляет большими пальцами резинку штанов и медленно тянет её вниз. Здравый смысл ещё что-то вопит про то, что такого не может быть. Что это Женька. Что его невозможно купить на такой банальный развод. И что мне вот вообще не стоит расслабляться. Как бы совсем… Потому что заплатить за этот стриптиз однозначно придётся и вот сейчас вообще неизвестно чем… Но этот здравый смысл, как административная единица мозга, уже надёжно лишён жизнеобеспечения, вместе со всем этим центром управления. А все иные… центры… сигнализируют исключительно о том, что да… это Жека. И он раздевается. Пусть где-то там. За тысячу километров от меня. Но на экране планшета всё выглядит очень близко. И очень подробно… Вот только это моё персональное порно длится всего… секунд двадцать. Муж мой действительно снимает штаны. И на нём действительно нет белья. И он кажется мне таким восхитительно-прекрасным, что у меня аж дыхание перехватывает. Особенно когда он шагает чуть ближе, чуть наклоняется к камере и прикусывает губу прямо мне в глаза глядя… Я так по нему соскучился, что сейчас, кажется, всё бы отдал за то, чтобы можно было протянуть руку и коснуться. Провести по губам, почувствовать влажную изнанку, слегка надавить на челюсть, заставляя открыть рот, лизнуть подушечку большого пальца и втянуть внутрь прижимая языком к нёбу, словно это не палец… Жека на экране улыбается, явно считывая мои фантазии прямо со лба. Как это всегда и со мной и бывает. Чуть качает головой…будто бы в восхищении. И лицо у него такое, что глядя ему в глаза, я верю, что он сейчас так и сделает, как я намечтал. И пусть даже пальцы будут не мои, а его... мне всё равно понравится. Возможно даже сильнее, чем я думаю… Фантазии мои тают, как леденец на языке, оставляя после себя яркий привкус разочарования, когда Женька вместо всего что я представлял, и вообще вместо ВСЕГО, не глядя придвигает из-за спины кресло и садится. Вот только теперь так, что в объектив камеры он попадает примерно до пояса… и, конечно, сверху… А я не сразу понимаю, что это – всё. Весь мой стриптиз. Вся программа целиком. И даже «на бис» не будет. Потому что… – Я обещал снять штаны. И я их снял. – Сообщает он мне и даже руку, с этими самыми штанами в кулаке, приподнимает, чтобы мне было видно, что он не врёт. – Это не честно! – Выдыхаю я, даже не пытаясь скрыть степень своего разочарования. – Разве? Ты снял «что-нибудь». Я снял то, что обещал. – Теперь его очередь дразнить. И… он прав, это я начал. Минут несколько назад я бы и сам с энтузиазмом поддержал эту игру. Которую сам и затеял. Придумал бы что-нибудь. Поторговался. Заставил бы его самого меня уговаривать. Но сейчас… сейчас я просто хочу его увидеть. Целиком. И легко соглашаюсь с собственным поражением. Торопливо стягиваю с себя футболку – реальное «что-нибудь». То, что мне стоило снять с самого начала. И даже берусь за резинку собственных штанов, признавая это вполне справедливой компенсацией за попытку жульничества с часами. Но останавливаюсь, замечая, что муж мой не торопится… отреагировать… То есть, он вполне себе реагирует. Мне даже жарко становится под его взглядом. Но кроме этого он ничего не делает. Смотрит… словно это я обещал ему стриптиз… а я… – Что? – Спрашивает он, как только понимает, что раздеваться дальше я передумал. – Ничего. Я выполнил свою часть сделки. Футболка – это вполне нормальное что-нибудь. Теперь ты… – Что я? Я свою часть сделки выполнил с самого начала. Я снял штаны. А больше я тебе ничего не обещал. – Он разводит руками и улыбается. Улыбается так, что мне сразу становится ясно: надо было слушать здравый смысл и не расслабляться. А за часы придётся заплатить дорого. Так дорого, что на мне, похоже, столько одежды не наберётся, сколько он захочет, чтобы я снял. – Ладно! Что ты хочешь? – Спрашиваю я, мысленно соглашаясь на всё, но планируя всё же поторговаться. – Это, смотря чего взамен хочешь ты. Чтобы я просто подвинул кресло обратно? Или… – Он делает вид, что задумывается. Прикрывает глаза и засовывает в рот палец… Откровенно дразнит… и прямо сейчас, мне очень хочется то ли его убить, то ли смотреть этот спектакль бесконечно. А лучше – бесконечно, но не прямо этот, а такой, который с пометкой «для взрослых». Поэтому я останавливаю его самодеятельность и озвучиваю сам. Максимально понятно. – Кресло обратно. Себя – в кадр. Целиком, Жень. Вместе с лицом, членом, руками, задницей… и что там у тебя ещё есть? И чтобы я видел всё, что ты делаешь. Без дураков и не жульничать. – Хорошо. Что получу я? – А что ТЫ хочешь? – Историю. – Неожиданно говорит он. И я вообще не догоняю о чём это. Сначала. – Где, когда, как и насколько тебе понравилось на меня смотреть. И подробно, Лёх. Без дураков и не жульничать. – Женя… – Я выдыхаю, закрываю лицо руками и смотрю теперь на него сквозь просветы между пальцами. Мало в нашей жизни таких вещей, которые заставляют меня смущаться. И эта история с «историей», как раз одна из них. Причём, в случае с Микки-Маусом, мне не просто неловко ему рассказать… мне немного стыдно и самому вспоминать в подробностях. Причём, в подробностях именно о себе, а не о нём… Поэтому я, пусть и почти без надежды, но всё-таки пытаюсь съехать с этой темы. Удавалось же мне пару лет как-то… молчать… – Давай, что угодно, другое… – Нет. – Быстро отвечает он. – Расскажешь, и посмотришь ещё раз. С любыми подробностями. Или НЕ расскажешь и НЕ посмотришь. – Ты… садист, Плющ! Я всегда знал, но сейчас… – Да не, Лёх, я ж маньяк… – Ласково и как-то слишком глухо говорит он. И мне мгновенно становится до зубовного скрежета жаль, что я ничего не вижу прямо сейчас… И, видимо, лоб мой продолжает исправно работать информационным табло, потому что голос Женькин становится совсем уж... вкрадчивым и низким... тем самым, за который он мне приплачивать должен. – Ладно, стесняешься – не рассказывай… я тебе и так всё покажу, что ты хочешь… всё, что ты видел уже миллион раз… и не вот так, через камеру, а по-настоящему… Только я, знаешь, почему историю попросил, а не чтобы ты, например, штаны снял? Потому что я когда тебя вот таким вижу меня аж выносит нафиг… особенно от того, что я точно знаю… ты сейчас думаешь, что раздеться проще будет… но сам ведь чувствуешь, что рассказать – слаще… Хочешь ведь рассказать… и посмотреть хочешь не на то, как я тут дрочу в одиночестве, за тысячу километров от тебя, а на то… как я под твою историю кончу… как ты когда-то… на меня глядя… – Заканчивает он и отодвигается от камеры вместе с креслом. Избавляя меня, как и обещал, от необходимости что-то рассказывать… Вот только теперь я сам понимаю, что хочу не только смотреть, но и говорить. И мне не просто не жаль подробностей, а я готов утопить его в деталях. В своих тогдашних ощущениях. В своём желании увидеть его тогда, вот так как сейчас. Подробно. Близко. И точно знать, что он думал обо мне тогда… хотя бы так же, как я о нём… – Это было в ту ночь, когда я тебя напоил… в Милане… – Говорю я и чуть сдвигаюсь по стулу вниз, увеличивая ему обзор. Признавая, что будет для него и история, и картинка… Вот только на этой картинке я буду одет. Ведь не только я, но и он миллион раз видел… так что воображения ему должно хватить с верхом… как мне когда-то… *** – Только попробуй сказать, что я тебе что-то должен… – Невнятно выдыхает Женька и, не открывая глаз, наклоняется, пытаясь нашарить на полу футболку. – Левей. – Подсказываю я, достаточно понаблюдав за его безуспешными попытками. И тут же оглядываюсь сам, пытаясь понять, где моя. Она оказывается слишком далеко для того чтобы дотянуться, не вставая со стула. Поэтому я, после секундной заминки, просто вытираю руку о штаны. На самом деле, какая разница: будут они мокрые только изнутри или ещё и снаружи… всё равно всё стирать и самому заново мыться… – Я это тебе привезу. – Сообщает мне муж, надевая штаны и кивая головой на лежащую теперь на кресле футболку. – Не буду я здесь в сервис сдавать такие пятна отстирывать… – Привози, Ангел мой. Сам привезёшь. Сам и постираешь. – Тут же соглашаюсь я. И добавляю уже серьёзно. – Ты только привози поскорей. Ладно? – Сам бы хотел. Ты ж знаешь. Но четыре дня ещё… и потом лететь четырнадцать часов. А это – уже почти как пять дней… – Он вздыхает, скидывает на пол свою многострадальную одежду, и снова садится в кресло. – Видок у тебя, конечно… – Ты б себя видел! – Ну, у меня хоть штаны сухие! – Тут же парирует он и на это мне сказать нечего. Поэтому я молчу. Разглядываю его через тысячу километров и больше всего на свете хочу… чтобы он сейчас оказался рядом. Чтобы можно было почувствовать его, вдохнуть, нашептать какие-нибудь бессвязные нежности в уши… и чтобы засыпая, слышать его дыхание и… – Алёш, а если б вот сейчас фея или джинн какой-нибудь… ты бы что загадал? – Я бы загадал, Жек, чтобы… ничего… – В каком смысле? – В прямом, Ангел мой. Загадал бы чтоб они своими палками волшебными ничё в моей жизни не трогали. А шли бы нахуй со своими желаниями. А ты? – Что я? Я бы нахуй не пошёл. – А я тебя пока и не посылал! Но ты напросишься! Загадал бы что? – А, ты про это… Ну, я б загадал, чтобы тебе насчёт Елизаветы с Егором всё примерещилось, да?… – Бля! – Искренне выдаю я. – Ну вот зачем ты сейчас… Воспоминания о том с чего этот вечер начался, мгновенно ссыпаются мне в голову, заполоняя всё пространство мотоциклами, вареньем, Лизкой и… беспокойством… Напоминая о том, что несмотря ни на что, нигде ничего никак не изменилось. Не решилось. И как будто не решится… без нашего участия… – Алёш, а скажи мне честно, вот ты б хотел, чтобы твоя дочь что-то вот такое о тебе думала? – Какое такое? – Тут же уточняю я, на самом деле не понимая. – Ну вот… представляла как мы тут в шашки играем… на расстоянии… Я хочу что-то ответить, но буквально давлюсь своим ответом пополам с возмущением. И поэтому продолжает снова он. – Я так понимаю, что нет. Так может и нам не надо ничего такого о них представлять? – Охуел ты, блин? Я ж тебе сказал: она девочка! – Девочка… – Повторяет Женька и сообщает после паузы: – Я тебе сейчас кое-что скажу, только ты не ори… – Он вздыхает. Кусает губу. И мне уже, вот совершенно, не нравится то, что предстоит услышать. – Короче, Елизавета мотоцикл уже года полтора хочет. А попросила сейчас… потому что я ей сказал, что уже можно начинать… просить. Вы, типа, пока подумаете-обдумаете… а там и день рождения… и всё вот это. Решать вам, конечно, но, в конце концов, Лёх, права у неё есть. Водит она отлично. На Honde моей гоняет по деревне вполне себе. А на каком-нибудь MTX даже не разгонишься особо… – То есть ты мне сейчас… вот на голубом глазу сообщаешь, что у вас с моей дочерью… до ебени матери секретов? От меня? – Ну, не до ебени… но какие-то есть… А то у вас с Саньком нет? Или «это другое»? Я хочу сказать, что нет. Нет у меня с его сыном никаких секретов. И никаких тайн. Но тут же вспоминаю, сколько раз на самом деле слышал от Сашки: «Дядь Лёш, ты только папе не говори». И сколько раз на самом деле не говорил. Где-то ругался, где-то помогал, где-то жалел, где-то просто слушал… и далеко не каждый раз считал нужным, пересказывать всё это родителям. И… – Вооот! – Назидательно тянет Жека и тут же добавляет: – Но я тебе не предъявляю! Я даже рад, что у него ты и ему есть к кому прийти, если что… – Жек, я… – А ты Лёх, порадуйся вот сейчас, что твоя жена в кои-то веки права! И мотоцикл – это моё дурное влияние! Моё, Лёх, а не Гошино! – Сколько раз, интересно, Евгений Викторович, я должен тебе повторить, чтобы ты, наконец, запомнил: нет у меня жены! Нет! Ни нынешней, ни бывшей! Никакой! У меня только, сука, муж! – Суку я пропущу, потому как прямо сейчас адски добрый, а про мужа… уж я-то помню всегда! Главное, чтобы ты там не забывал, да? – Двадцать два! – На автомате отвечаю я. И тут же добавляю уже совершенно серьёзно: – Возвращайся уже, Жек. Я так соскучился. И меня без тебя тут всякая паранойя одолевает. – Это не паранойя, Лёх. Это фантазия. И я всегда говорил, что завидую твоему богатому воображению! Не… это ж надо такое придумать из-за одного мотоцикла и того, что мой сын по деду соскучился! – Ладно, не начинай! А ты мог бы и сразу сказать! – Да сразу я и сам не понял! Чуть не помер со страху, как представил… У меня вон сердце до сих пор колотится! Хотя… может это не от страха? – Так. Всё. Люблю. Целую. До свидания. А то ты сейчас меня ещё на какую-нибудь историю разведёшь, чтоб я тут вообще со стыда сгорел. Я ещё эту не пережил… – Да? А мне показалось, тебе понравилось… или у тебя штаны… – Всё! Женя! Хватит! Реально! Хва-тит! – Говорю я и даже камеру рукой закрываю. – Тебе чё мало показалось? Серьёзно? – Неее… ну так-то я ничё толком не видел, кроме часов… поэтому… – Не хочу ничего слушать! Всё! Вот домой приедешь, тогда и насмотришься! – Ладно! – Тут же соглашается он. – Договорились! Четыре дня я подожду! – Я не это имел в виду! – А я – это! – Радостно сообщает он мне с абсолютно довольным лицом. – Так что готовься, Солнце моё! Я очень требовательный зритель! Не то что ты! Я молчу. Чё тут скажешь? Знал же, что за эти часы платить дорого придётся. И не единожды. Мальчик мой не умеет такие штуки, так просто отпускать. Надо было головой думать, когда браслетик расстёгивал… а сейчас… Прямо сейчас мне кажется, что я только для этого их и снял. Часы. Для того чтобы было за что расплачиваться. Потому что Жека прав в самом главном: есть вещи, делать которые гораздо проще, но мне-то нравятся те… которые слаще…