Признаки жизни

Из сладкого сна Петю вырывает резкий звонок телефона, опрометчиво не вырубленного к херам собачьим утром, когда он, чуть пошатываясь, ввалился в свою квартиру. В жалкой попытке спрятаться от реальности, Петя накрывает голову подушкой, но тщетно: неведомый уебан на том конце воображаемого провода все не унимается, и приходится, скрепя сердце, вынырнуть из-под подушки, чтобы дотянуться до айфона. В нечеловеческие десять тридцать шесть утра субботы. В свой, блядь, законный выходной. Впрочем, едва глянув на экран, Петя понимает: нахуй, похоже, сходит сегодня его выходной, ибо Серебряков просто так трезвонить не станет, а особенно ему. Строго говоря, тот звонил Пете считанные разы за все те месяцы, что они работают в одном отделе - у них почти не бывает общих задач и тем для непринужденной болтовни, - а значит, дело действительно серьезное. Дело, сука, настолько серьезное, скорее всего, что Петя сейчас сто пудов схватится за голову от отчаяния. - Хазин, слушаю, - сипло выдыхает он с некоторой обреченностью, принимая вызов, а уже в следующую секунду думает, что лучше бы он прикинулся долбоебом, выключающим на ночь звук у мобильного, потому что Макс, не размениваясь на приветствия, чеканит: - У нас тревога из дежурки. Несколько минут назад с Литейного поступил сигнал на пульт. Судя по всему, ограбление банка. - А мы тут причем? - отупело уточняет Петя, садясь на кровати, на что Серебряков терпеливо поясняет: - А мы тут притом, что в одиночку банки не грабят, с большой вероятностью действует организованная группа лиц. Чисто наш профиль. Ну и кроме того, там по-любому внутри гражданские, а ЧОП уже почти на месте… - и собирается было продолжить разжевывать, как маленькому, но Петя, окончательно проснувшись, резко его обрывает: - Ясно, значит заложники будут, - и, досадливо поморщившись, вздыхает: - Хули им, блядь, дома утром субботы не сидится? Имея в виду, разумеется, как тупорылых грабителей, отважившихся обчистить средь бела дня банк в центре Питера, так и попавших в переплет ранних пташек, вздумавших заглянуть в этот самый банк в выходной. Разумеется, вопрос риторический, и Макс, проигнорировав его начисто, деловито интересуется: - Так вы подъедете? Сурков где-то за городом на рыбалке, будет в самом лучшем случае через пару часов, и то, если повезет, а мне по званию не положено такую операцию возглавлять, - в голосе его, как кажется Пете, проскальзывает легкая нотка раздражения, но Серебряков тут же берет себя в руки и добавляет быстро: - Просто если не вы… - То придется сдергивать начуправления, я в курсе, - перебивает его Петя. Ебучая, блядь, бюрократия, не позволяющая капитану рулить крупной межведомственной операцией без предварительной мозгоебки; ебучие налетчики, выбравшие для ограбления петин выходной и ебучий недосып, приправленный похмельем - все это бесит неимоверно, но вариант у Пети примерно один: собрать жопу в горсть и лететь на Литейный на всех парах. И, желательно, до приезда Суркова не натворить там какой-нибудь хуйни ненароком. Макс же, помявшись, как-то непривычно для него беспомощно добавляет тем временем: - Да и вообще, чем больше наших будет, тем лучше, ситуация-то нештатная. Я просто вам первому звонить кинулся после Суркова… Вот же свезло ему с дежурством, ничего не скажешь. - Считай, что я уже еду, - перебив его, отрывисто бросает Петя, выбираясь из постели и торопливо шлепая к шкафу. - Штаны вот ищу, но с остальными будет проблема. Филимонову можешь даже не звонить, он сто пудов тело. Часов в пять утра в говно был, и толку с него сейчас будет примерно ноль, даже если вызвонишь каким-то чудом. - А Гаврилова? - быстро спрашивает Серебряков, нисколько не удивившись раскладу, и Петя, задумчиво пожевав губу и вытряхивая с полки джинсы, тянет: - Ну вот она, может, и приедет, если сумеешь достучаться, - а потом, переключившись на громкую связь и торопливо одеваясь, вынужденно признается: - Но вообще, я вчера самым трезвым был, так что тоже не факт. Кто ж знал, что такая хуйня случится, - и, натянув первую попавшуюся, мятую как из жопы водолазку, спрашивает уже куда более собранно: - Детали какие-нибудь есть? - Да хер там. Сработала тревожная кнопка, вот и все детали. Мы с Кошкиным уже в пути, - рапортует Макс напряженно, а затем, видимо заебавшись от свалившейся на его голову хуеты, сворачивает разговор: - Я скину адрес смской и предупрежу оцепление, чтоб тачку пропустили. Когда вас ждать? - Минут через десять-двенадцать, - бросает Петя коротко в ответ и сбрасывает звонок первым, одновременно пытаясь натянуть куртку и впрыгнуть в ботинки. Машина, конечно, холодная, на оборотах будет говниться и тупить, но времени в обрез, так что похер вообще. Один раз надорвется - дай бог, не рассыпется. Тем более, что до Литейного рукой подать. Сообщение от Серебрякова прилетает, когда Петя уже тянется к бардачку за мигалкой. Банк действительно недалеко, особенно если педаль газа не жалеть, и Петя, закинув мигалку на крышу, трогает с места, одновременно набирая номер Суркова. Нужно выяснить, когда подоспеет спецназ, ну и вообще… Получить напутствие какое-нибудь что ли, потому что в такой беспросветной жопе Петя оказывается впервые и ему откровенно ссыкотно. Ведь одно дело - проводить задержание по четкому и заранее утвержденному плану, имея уже соответствующий опыт и набив все шишки, будучи подчиненным, и совсем другое - действовать вслепую, на незнакомой территории, да еще и будучи главным козлом отпущения. Рискуя чужими жизнями. Одно неверное движение - и все, хана. Одно неверное движение, и кто-то может умереть в этом злоебучем банке не за хер собачий, просто потому, что оказался не в то время и не в том месте. В петину смену банки еще, блядь, ни разу не грабили, и он в душе не ебет, что делать-то вообще, но обосраться права попросту не имеет, поэтому лучше бы Андрею Валерьянычу выдать ему хоть какой-нибудь блядский план, чтобы шансы наломать дров чутка снизились. Сурков берет трубку почти моментально. Сухо благодарит за то, что Петя не пожалел своего выходного - да сука, будто бы были варианты слиться, - а потом деловито инструктирует, кому и в какой очереди раздать пиздюлей на месте, чтобы ни один долбоеб не усомнился в том, что начальство прибыло и подчиниться ему придется безоговорочно. - Наглым будь, Хазин, ты умеешь, я знаю. Патрульных за периметр покошмарь для острастки. Чужим операм на усилении задачи раздай, чтоб без дела не болтались, и приказа на штурм без крайней необходимости не отдавай, как бы там спецназ не рвался в бой, - говорит он вроде бы спокойно, но с изрядной нервозностью. - Тяни время и, если получится, попробуй выйти на диалог. Нужно установить связь и выяснить в первую очередь, кто они такие и чего хотят в сложившейся безвыходной ситуации. Попробуй пробить сотрудников, может, через чей-то телефон удастся начать переговоры. - Так точно, - коротко бросает Петя, резко перестраиваясь в левый ряд и прибавляя газу, а Сурков меж тем тяжко вздыхает и добавляет напряженно: - В общем, по обстоятельствам, товарищ майор, но без лишней самодеятельности. Протоколы читал, так что в общих чертах наверняка знаешь, что нужно делать. И держи меня в курсе. А потом, пообещав с некоторым сомнением быть на месте часа через два, как и говорил Серебряков, отключается. Это ж в какую пердь нужно забраться, чтобы до города почти вечность пилить, думает Петя отстраненно, подрезав какой-то внедорожник и раздраженно сигналя. Неужто куда-то в Карелию? Пробок утром субботы в центре не наблюдается, но люстра все равно выручает, хоть Петя и пользуется ею каждый раз с неохотой на своей тачке, чтобы не привлекать лишнего внимания. Но с ней - хоть на встречку, хоть на красный. Можно выиграть немного времени и добраться как можно скорее до места, пока там никто хуйни не наворотил. Расчетное время прибытия по навигатору - около тринадцати минут, Петя долетает за восемь с половиной и, притормаживая перед оцеплением, лезет во внутренний карман куртки за ксивой, натягивая на морду лица самое зверское выражение, какое только отыскивает в своем арсенале. Получается легко и непринужденно, к слову, потому что, во-первых, Петя все еще понятия не имеет, как продержаться до приезда подпола и нигде не проебаться, а во-вторых, башка противно ноет и гудит от недосыпа и раздражающего похмелья, что, разумеется, хорошего настроения не добавляет. Как оно все, сука, неудачно сложилось. Прямо один к одному. Если бы не вчерашний загул, Петя вообще-то по штатному расписанию был бы в управлении. Свежий и относительно бодрый, готовый к работе, а не выскакивал бы как ошпаренный из постели, чтобы с перепою нестить на ЧП в свой выходной, помятым и охуевающим от жизни. Блядь, да даже если бы он вчера просто вовремя остановился с возлияниями, уже было бы куда как лучше, но нет же. Друзья у Гавриловой и впрямь оказались классными, и Петя расслабился. Петя, мать его так, дал слабину. Сначала слегка накатил за здоровье именинницы ради приличия - ну и чтоб от коллектива не отрываться, - а дальше все получилось как-то само собой: после первого бара второй, затем третий, после него какая-то круглосуточная забегаловка с шавухой, фотки из которой он - вот же позорище, - посреди ночи слал Игорю вперемежку с восторженными нетрезвыми впечатлениями от сожранного, а уже под утро Петя обнаружил себя в каком-то караоке и, окончательно положив болт на приличия, нарезался в хлам вместе с остальными участниками регаты. Ну а что? Разжиться где-нибудь дозой вопреки опасениям не захотелось, как бывало раньше под градусом, и Петя здраво рассудил, что можно и в отрыв. В конце концов, даже имея некоторые проблемы с зависимостями, за одну ночь алкоголиком не станешь, а значит, не о чем и переживать. Ну, разве что об утреннем похмелье, но с этим он готов был примириться и не ломать себе кайф в процессе. Поэтому Петя, забив на все, веселился от души: пил наравне с остальными; лыбился так, что вот-вот рожа треснет, а еще, немного поломавшись для приличия, вместе со светочкиной подружкой Ингой разъебал в караоке, удивившись слегка, что все еще наизусть помнит пару слезливо-пиздострадательных треков Бумбокса. А еще, кажется, даже все-таки бахнул на брудершафт с Филимоновым, как и обещал. И обо всем этом Петя бы ни капли не жалел, если бы проснулся сегодня сильно после полудня, а потом до вечера бы откисал дома, время от времени с легким, но приятным чувством стыда почитывая чатик в телеге, в который его ультимативно добавили минувшей ночью, однако в нынешних обстоятельствах выходило лишь проклинать себя за отсутствие здравомыслия в последние полсуток и изрядно охуевать от жизни. Башка гудит, как колокол, когда Петя, припарковавшись рядом с казенным фокусом, выбирается из машины и спешит к двум маячащим неподалеку черным микроавтобусам. И сушняк, сука, мучает просто нечеловечески. Надо будет послать кого-нибудь за минералкой что ли, чтоб не сдохнуть. И мятной жвачкой, чтоб хоть как-нибудь замаскировать зверский перегар, а то ведь совсем неприлично распространять вокруг себя такое амбре, когда пусть и временно, но исполняешь обязанности начальника экстренного штаба от главного управления МВД по городу. Он совсем не готов сегодня замещать Суркова - ни морально, ни физически, - но кого это ебет вообще? Мразям всех мастей совершенно поебать на штатное расписание внутренних органов, а значит, нужно стиснуть зубы и сделать все так, чтобы Суркову не пришлось потом за Петю краснеть перед высоким начальством. И да, Петя в ужасе - такой хуйни при нем еще не случалось, - но есть четкие протоколы. Есть строго определенный порядок действий, которые он обязан предпринимать, а еще - инструкции Андрея Валерьяныча и его номер, висящий последним в журнале звонков. Поэтому Петя справится, у него просто нет другого выхода. Серебряков, даже не скрывая своего облегчения, когда Петя подходит ближе, выдыхает и с чистой совестью кивает на него, тронув за локоть стоящего рядом высокого мужика в спецназовской экипировке. Перекладывает ответственность с больной головы на еще более нездоровую товарищ капитан, но Петя на него не обижается вообще ни разу. Удержал спецназ в узде до петиного приезда - уже хорошо. Серебряков вообще-то на это дерьмо уж точно не подписывался, и надо полагать, перетрухнул еще больше чем Петя, пока дозванивался до старших по званию и молился, чтобы трубку взял хоть кто-нибудь и не пришлось, отчаянно краснея, вызывать на место событий полковника Прокопенко. - Докладывай, - отрывисто требует Петя, тормозя напротив Макса и выуживая из кармана сигареты. Прикуривает нервно, руки чуть подрагивают, но голос походу звучит достаточно твердо, потому что командир спецназа, обернувшись, неожиданно вытягивается по струнке. Петя лишь отмахивается, мол, вольно, и выжидающе смотрит на Серебрякова, каким-то чудом умудрившегося его опередить и прибыть на место раньше. Видать, на подъездах уже звонил, потому что от управления сюда даже с мигалкой минут двадцать мчать. Впрочем, оно и к лучшему, потому что так хотя бы не приходится метаться самому и собирать информацию по крупицам от патруля, оперов из районного отделения и вообще всех мало-мальски причастных, поскольку Макс успевает сделать это за него. Сигнал поступил на пульт в десять двадцать четыре, нихуево переполошив всех в дежурке. Дежурка в свою очередь принялась названивать в ОБОП, и всего через несколько минут Макс с Кошкиным заполошно стартовали из управления. Когда добрались, ЧОП банка уже был на месте, но ситуацию это, увы, не спасало никоим образом: налетчики наглухо замуровались внутри, взяв в заложники по неподтвержденным данным тринадцать человек. Чертова, блядь, дюжина, думает Петя почти отстраненно. Как неудачно. И не то чтобы он суеверный, вот вообще нихуя, но с такой толпой гражданских обстановка вырисовывалась весьма скверная и практически нереальная для штурма. Любая пальба в закрытом помещении - и заебешься потом отчеты писать, если кого зацепит. Любая пальба в здании - и потом еще черт знает сколько времени будешь проклинать себя за то, что кто-то солнечным весенним утром не вернулся домой из-за тебя и твоих необдуманных решений. Грабителей было трое и еще водитель, который успел смыться у ЧОПа буквально из-под носа, бросив своих подельников на произвол судьбы. Забрызганный грязью регистрационный номер белого седана - ну кто бы сомневался, - никто разглядеть не успел, и поэтому в настоящий момент техотдел отсматривал ближайшие к зданию камеры. Петя кивает. Вряд ли, конечно, тачка выведет на след: ее либо уже спрятали, либо номера перекрутили, если давший по газам водила не идиот, но вдруг все же повезет. Поэтому он отдает короткий приказ объявлять перехват по городу, как только будет марка и госномер, а потом, с тоской покосившись в сторону стеклянных дверей банка, спрашивает без особой надежды: - В ментовку пока ни с чьего телефона не звонили? Без особой - потому что если бы вдруг из банка поступил звонок в дежурную часть, Серебряков бы с этого и начал, наверное. Но уточнить, конечно, будет не лишним; вдруг просто из башки вылетело из-за крайней степени охуевания. Макс вполне ожидаемо качает головой. Ну еще бы, у Макса даже в дичайшей запаре все по полочкам, не стоило и надеяться. - Думаете, им ментов тут мало, тащ майор? - оскалившись, уточняет какой-то мордатый мужик, подошедший к микроавтобусу пару минут назад. Петя смеривает его быстрым недовольным взглядом - темно-зеленый китель, фуражка, слишком безмятежный ебальник для такого масштаба бедствия, - и быстро смекает, что к чему. Приставленный к штабу от ППС; скорее всего, околоначальствующий состав, раз одет по форме, но не в слишком высоком звании, очевидно, иначе бы не был сослан из уютного кабинета в поле. Ротный командир, пожалуй; взводные обычно поближе к народу. Направлен, вероятно, чтобы координировать работу экипажей городского патруля, если потребуется преследование. Большая редкость, между прочим, для межведомственных операций, обычно пепсы принимают приказы штаба через дежурного и передают по рации, а тут такая честь, что прям обосраться. Уж лучше бы и в этот раз на дежурку завязали, ей-богу, потому что Петя жопой чует - этот юморист любого парой фраз до белого каления доведет и не заметит. - Думаю, товарищ капитан, что это самый рабочий способ выдвинуть требования, - раздраженно отмахивается Петя, мельком глянув на погоны и удостоверившись, что не быканет сейчас ненароком на старшего по званию. Начальство патруля - даже самое высокое, - конечно, в ментовской пищевой цепочке занимает едва ли не самую низшую ступень, это факт, но все равно не лучшая идея рыпаться на тех, у кого звездочки более прокачанные, чем у тебя самого. Чревато последствиями, если вторая сторона конфликта окажется склочной крысой и настрочит докладную. А потом его осеняет. Если налетчикам логично звонить в дежурку, то ему-то сам бог велел набрать номер отделения банка и прощупать обстановку. Достать телефон - секундное дело, выйти на приоритетную линию банковской техподдержки, рявкнув как следует на пару ни в чем неповинных операторов - тоже, и вот он, уже не обращая внимания ни на что вокруг, висит на удержании, пока центральный офис трезвонит по всем номерам своего филиала. Впрочем, идея оказывается провальной - горячей линии банка не удается связаться с отделением, и Петя, не солоно хлебавши, запихивает айфон в карман. Ладно, не стоило и рассчитывать, что все будет так просто. Если бы все было так просто, операции по освобождению заложников из банков не длились бы часами, полными бесконечной тревоги и чувства собственной беспомощности. Поэтому, пораскинув мозгами, Петя поворачивает голову к Максу и уточняет: - Руководство банка где? - В пути уже, минут через десять управляющая отделением должна подъехать, - быстро отзывается тот, глянув на часы, и Петя, удовлетворенно кивнув, просит: - Возьми ее сразу в оборот. Выясни, кто сегодня из сотрудников на месте и пробейте с Кошкиным личные номера, - а после, закатив глаза, требует: - И рацию мне уже кто-нибудь дайте с актуальным каналом, чтобы я мог оперативно данные получать. - Да вот же ваша рация, Петр Юрич, - хмыкает Серебряков ехидно, кивая на один из микроавтобусов, и, не дожидаясь ответа, добавляет: - А я погнал. Наберу, как списки будут. И исчезает из поля зрения прежде, чем Петя успевает спросить, дозвонился ли Макс до Гавриловой. Впрочем, это весьма справедливо - Петя и сам всегда старался побыстрее улизнуть от начальства в свою бытность капитаном, когда в полях работал не сам по себе, а под кем-то. Меньше задач - меньше зона ответственности, а следовательно, и меньше пиздюлей потом выхватишь на летучке за то, что не сумел разорваться надвое. Командир спецназа испаряется вслед за Серебряковым, бросив лишь на прощание, что отряд готов выдвигаться в любой момент по первому свисту, и Петя, кивнув ему - мол, я и так уже понял, не тупой, - твердо приказывает обойтись без самодеятельности. - Только по свисту, понятно? - немного перебрав с хамством, говорит он, а потом, прищурившись, добавляет тихо, но с явной угрозой: - Узнаю, что хоть один боец засветился перед дверями без отмашки, всем головы поотрываю. И надеясь, что все это прозвучало достаточно убедительно, забирается в микроавтобус. Коротко кивает технику, колдующему над пультом, падает на сидение, и бездумно прислушивается к шипению радиоволн и чьим-то коротким переговорам в канале. Бессмысленным, почти будничным и от этого слегка жутковатым. Будто бы ничего из ряда вон выходящего не происходит. Будто бы тринадцать человек сейчас не заперты в здании с тремя предположительно вооруженными и загнанными в угол преступниками. Голова гудит. От похмелья, от того, как натужно крутятся в ней шестеренки, а еще от непонимания, что делать дальше и как себя вести вообще. В висок постукивает легкой пока и только зарождающейся мигренью, и Петя, досадливо поморщившись, думает, что нужно бы набрать Светочку и вымолить у нее пачку найза с доставкой, потому что иначе он тут просто сдохнет еще до приезда Суркова. Впрочем, стоит ему только дойти до этой мысли и полезть в карман за телефоном, ротный командир пепсов весьма некстати и без приглашения вваливается в микроавтобус и, плюхнувшись рядом, протягивает свою широкую ладонь: - Не с того мы начали, товарищ майор. Капитан Серегин, патрульно-постовая. Буду координировать зеленый коридор и преследование, если эти гаврики затребуют транспорт для отхода, - говорит он уже без прежней легкомысленности, серьезно и собранно, а потом, помявшись, добавляет: - Вы уж простите, что я так… Нервно просто. Первый раз. Я в должность всего пару недель как вступил, а тут такое. Ах вот оно что. Петина броня - хамство и напускная самоуверенность, будто бы он и впрямь контролирует ситуацию, а не тупо делает вид; у Серегина же - неуместные смехуечки. Каждый справляется, как умеет. - Майор Хазин. Петр Юрич, - Петя без выебонов жмет его ладонь, коротко кивнув, а затем, не удержавшись, хмыкает и подмигивает ободряюще: - Не ссы, капитан Серегин, как-нибудь прорвемся. Ты главное не пизди много и не дыши громко. Мне подумать надо, а я еще проснуться не успел. Петя не уверен, что прорваться вообще получится - слишком уж положение у них говеное, но это хорошая тактика: излучать оптимизм и не показывать своего страха перед подчиненными, хоть и временными. Особенно перед ними. Пусть думают, что у него все схвачено, меньше глупостей натворят. И это - о чудо, - и впрямь несколько разряжает гнетущую обстановку в микроавтобусе. Техник давится тихим смешком, а смущенный Серегин отводит взгляд и наконец-то затыкается, позволяя Пете не только обдумать расклад, но и между делом, звякнув Гавриловой, выяснить, что та уже в пути вместе с обезболом, водой и даже дозой кофеина. Вот же умница, а. Прикинув, что пока в главке усиленно ищут тачку, пытаясь выяснить личности налетчиков, Петя осознает, что было неплохо еще и знать, кто находится с ними там, за закрытыми дверями. Списки сотрудников предоставит управляющая, это просто, а вот клиенты? И он снова берется за телефон. Ему нужны записи с камер в банке хотя бы до того момента, как их обесточили. Чисто посчитать по головам и по возможности навести справки о ком получится. Попробовать понять, есть ли среди посетителей те, кому может потребоваться неотложная помощь, или те, о ком стоит вести переговоры об освобождении в первую очередь. Женщины, дети, старики, инвалиды в конце концов. Да даже, сука, какой-нибудь диабетик может там внезапно двинуть кони, если забыл дома ручку, и вот таких заложников по регламенту следует выцарапывать всеми правдами и неправдами как можно скорее. Да и по совести тоже, чего уж там. Информацию Петя вместе с отданным ему в рабство оператором банка собирают по крупицам. Изучают последние открытые операционистами клиентские карточки, проверяют зачисления и списания по установленному в отделении банкомату и с горем пополам идентифицируют троих: средних лет женщину, обратившуюся за изъятием вклада; мужика, пришедшего оформить карту и молодую мамашку с двумя детьми-погодками, которая забежала оплатить коммуналку через терминал. Вот же дерьмо собачье. Внутри дети. Двое - пацан и девчонка, - и это те, о ком Петя знает. Сурков его заживо закопает, если с пиздюками что-нибудь случится, а значит, нужно еще раз закошмарить спецназ на всякий случай и продолжать пробовать связаться с налетчиками, чтобы договориться миром. С террористами, как известно, переговоров не ведут, но тут иной случай, и Петя знает: за детей он может обещать все, что угодно, хоть луну с неба, и это даже обсуждаться не будет в верхах. Главное - суметь выйти на диалог всеми правдами и неправдами. Захотят уйти с баблом - да и хуй бы с ним, все равно застраховано. Захотят вертолет - и Петя послушно позвонит Суркову, чтобы тот решал вопрос. Любой, сука, каприз. Лишь бы главк не замазался в скандальной истории, где от бестолковых действий правоохранительных органов пострадали или, не дай боже, погибли дети. И Петя надеется только, что грабители, засевшие в банке, про всю эту внутреннюю кухню понятия не имеют и вообще круглые идиоты. Потому что если имеют - то ситуация полный швах. Впрочем, все происходящее сейчас вполне позволяет робко предположить, что внутри - там, за стеклянными дверями, - действительно дилетанты. У них был хороший план самого ограбления, толковые слаженные действия и четкое понимание, где расположены камеры и как их отключить, вот только… Петя был почти уверен, что это их первый банк, потому что так лохануться могли только новички, вообразившие себя гангстерами. Да, базару ноль, в криминале налетчики точно давно, вот только спецы, работающие по банкам, нападают либо на инкассаторов по пути следования, либо выбирают филиал на отшибе, куда ОБОП и спецназ приедут нескоро, а чоповцев тупо можно положить, покидая сцену, после чего рвануть к границе области на всех парах. И уж точно бывалые, съевшие собаку на таких делах грабители не стали бы обносить банк после пятничной инкассации, произошедшей строго по графику, так что вывод напрашивается сам собой, и Петя очень надеется, что он не наебался в своих расчетах. С обычными бандюками, не ожидавшими такой наплыв ментов, он уж, пожалуй, как-нибудь договорится. Наверное. Светочка появляется будто бы из ниоткуда и как нельзя вовремя. Сонная, мрачная, нагруженная пакетами и ворчащая что-то сопровождающему ее патрульному. Первым делом она устраивает свою ношу на пороге микроавтобуса и, заметив Петю, сует ему в руки бутылку воды и упаковку обезбола. Потом, шуганув приставучего сержанта, шуршит пакетами и, выудив из них кофейные стаканы, присасывается к одному из них, второй протягивая Пете. А после, выдохнув, достает сигаретную пачку и резюмирует: - Ну это же пиздец ебаный, - и, помолчав, интересуется: - Ты тут жив вообще? Выглядишь херово. - Живее всех живых, - кивает Петя преувеличенно бодро, красноречиво покосившись на навострившего уши Серегина - мол, давай вот не при посторонних, - а потом выбирается наружу и, тоже закурив, уже шепотом признается: - Но, как известно, в некоторых случаях живые, Светик, завидуют мертвым, и я вот сейчас завидую. В здании тринадцать заложников предварительно, минимум двое из них дети. Четыре и пять лет, - а потом вздыхает и жалобно заканчивает: - Ну и башка у покойников не раскалывается, кстати, так что я походу, все-таки жив, хоть и выгляжу так себе. - Жопа, - так же шепотом констатирует Светочка, пропуская мимо ушей его идиотскую попытку шуткануть и немного разрядить гнетущую обстановку. Поежившись, она обхватывает себя рукой, закусывает губу и спрашивает едва слышно: - Что делать собираешься? Есть план вообще? Или план - это дождаться Суркова и спихнуть все на него? - Была такая мысль, но я ж не уебок какой-то. Мне, конечно, стремно напортачить, но им-то там внутри еще страшнее, да? Так что я собирался прозваниваться по мобильным сотрудников и пытаться установить прямую связь. Две минуты и начну, - отзывается Петя, торопливо закуривая и протягивая Гавриловой зажигалку. - Надо пробовать договориться. Сурков еще не скоро будет, а ты сама знаешь, что чем дольше тянуть кота за яйца… - Тем больше шансов, что эти уебаны занервничают и наломают дров, - подхватывает Светочка мрачно и, глубоко затянувшись, уточняет: - Что спецназ? - Пока на коротком поводке, но ты сходи к ним сейчас и еще раз профилактическую беседу проведи на повышенных от моего имени. Скажи, что если вдруг сунутся без приказа, все охранять “Дикси” пойдут без вариантов, - чеканит Петя и, устало потерев глаза, признается: - Мне кажется, что они меня там не слишком всерьез воспринимают и все надеются успеть домой к обеду, блядь, но нужно их удержать. Если надо, с командиром останься. и держи руку на пульсе. - Останусь,. глаз с него не спущу, - говорит Светочка серьезно, а затем, вернув Пете зажигалку, вздыхает: - Ну я пошла, да? - и, кивнув на пакеты, заканчивает с какой-то совершенно умилительной заботой: - В зеленом, кстати, пышки. Еще горячие. Ну, чтоб ты знал. У тебя осталось еще около минуты, чтобы закинуть в себя хотя бы одну-две. И, поймав петин благодарный взгляд, быстрым шагом направляется к отогнанному от греха подальше спецназовскому автобусу. Петя же, поспешно докурив, ворошит пакет с едой и, немного выдохнув, собирается с мыслями. У него есть список. Пять номеров: два охранника, два операциониста и кассир, и он планирует набирать их по кругу, пока кто-нибудь не ответит, смирившись, что прозвоны не прекратятся. О том, что налетчики попросту поотключают телефоны ко всем херам, Петя старается не думать. С момента, когда он принял на себя штаб, прошло чуть больше сорока минут, и пора бы уже делать что-то, а не просто сидеть на жопе ровно и собирать информацию. И Петя сделает. Петя обязательно вытащит этих пиздюков наружу, чего бы ему и управлению это не стоило. И можно было бы дождаться переговорщика, чтобы с чистой совестью свалить на него ответственность за последствия. Расчетное время его прибытия примерно минут через двадцать, но у Пети этого времени нет - слишком рискованно ждать непонятно чего. В любой момент налетчики могут дойти до мысли, что заложники - это не только их живой щит в здании, но и лазейка для того, чтобы свалить без потерь. И тогда они выберут самых уязвимых, которых Пете ни в коем случае нельзя проебать. Шесть томительных минут он по очереди набирает номера телефонов с бумажки, но аппаратура пульта пишет только длинные гудки выведенного на громкую связь телефона. Пете кажется, что вместе с этими гудками она пишет и его гулко стучащий в висках пульс, скакнувший в поднебесье. И он почти отчаивается, когда на седьмой внезапно вызов оказывается принят. Тишина почти звенящая, петин неведомый собеседник не собирается начинать разговор, и Петя, решительно сжав кулаки, берет инициативу в свои руки: - Майор Хазин, отдел по борьбе с организованной преступностью. Я снаружи, прямо за внутренним оцеплением в черном микроавтобусе… - В каком именно? - спрашивает сиплый мужской голос, и Петя, зависнув всего на мгновение, быстро отвечает: - В ближнем. - Выйди, - приказывает голос, и Петя, понимая, что вариантов нет, послушно поднимается с места. Единственное, что он успевает сделать - это буквально на мгновение замьютить звонок и шепнуть технику, чтобы тот отдал распоряжение ни в коем случае не открывать огонь. Ноги ватные, Петя спрыгивает на землю и, сделав несколько шагов в сторону от штаба, выходит на открытое пространство. - Ближе, - требует голос, и Петя, как завороженный, идет вперед, замирая лишь тогда, когда голос в трубке его останавливает: - Нормально. Теперь можем говорить без лишних ушей. Ну и настырный же ты, майор, как тебя там. Хера лысого в такой ситуации можно говорить без лишних ушей - номер, с которого Петя звонит, разумеется, на прослушке и разговор пишется от первого до последнего слова, - но голосу это знать не обязательно. Пусть, сука, тешится иллюзиями. Главное, не напортачить сейчас самому, чтобы потом его действия не признали непрофессиональными и приведшими к какой-нибудь хуйне. - Хазин. Петр Юрьевич, - взяв себя в руки, спокойно и слегка прохладно напоминает Петя, а затем продолжает: - Ну, расклад вы, парни, наверное, уже поняли. Полиция оцепила не только здание, но и весь квартал. Уйти по-тихому не получится, так что придется как-нибудь договариваться. - О чем? Мы сдаваться не собираемся, - слегка нервно заявляет петин собеседник, и Петя, почуяв слабину, хмыкает: - Ты не поверишь, но этого никто и не ждет. Полиции насрать на деньги банка по большому счету. И на вас тоже насрать. В этой ситуации нас интересуют только заложники. Если никто не пострадает, патруль и гайцы обеспечат вам зеленый коридор до выезда из города, возможность такая есть, - а потом, преисполнившись наглостью, тянет: - В полусотне метров от меня спецназ. Бравые ребята, которые очень хотят порвать вас на тряпки, но я уже час держу их за пределами первого оцепления. Как думаешь, ради чего? В трубке повисает неуверенная тишина, и Петя, окончательно осмелев, продолжает: - Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. Я хочу, чтобы все, кого вы там запугиваете сейчас до усрачки, вернулись сегодня к своим семьям. Ты ведь знаешь, что такое семья, да? Знакомый концепт? - То есть, ты нас просто отпустишь? - неверяще уточняет голос. Уже другой, значительно моложе и звонче. Кажется, он на громкой связи. - Да как нехуй делать, - подтверждает Петя, даже не задумываясь. Разумеется, он пиздит, как дышит, но, похоже, на том конце провода клинические, мать их, идиоты, так что можно немного расслабиться и обещать им все на свете. Заглотят наживку и не подавятся. Поэтому Петя, переведя дух, решительно заканчивает: - Отпусти детей, и мы тут же начнем перекрывать Литейный и прямой выезд на Московский. Тачку подгоним к черному входу, там глухой тупик. Безопасный и без огневых позиций, специально для инкассаторов. И в этом Петя не врет, кстати. Здание для банка выбирали с умом, реально не подлезешь сзади, но никто и не будет так рисковать. Преследование начнут лишь тогда, когда налетчики отъедут от здания банка хотя бы километров на восемь-десять. - Слышь, ты, мусор, а пососать тебе не завернуть? - возмущенно интересуется молодой голос, на что Петя, окончательно потеряв страх, ухмыляется: - Не-а, не завернуть. Мне нужен жест доброй воли, чтобы отдать приказ на зеленый коридор. Маленькие дети вполне подойдут. И, желательно, их мать, чтобы эти мелкие пиздюки не ныли, но заметь, я на этом не настаиваю, - и замолкает, ожидая реакции. - Надо обсудить, - прорезается наконец третий голос. Прокуренный, глухой и грубый. И что-то Пете подсказывает, что именно он - главарь всей шайки. А потом звонок слетает, и Петя остается в гулкой тишине, стоя посреди перекрытой проезжей части. Прямо на двойной, сука, сплошной. На нетвердых ногах он возвращается обратно к микроавтобусу и, едва не выронив сигаретную пачку, нервно закуривает. Непонятно откуда взявшийся Серебряков напряженно допытывается, каков расклад, но Петя, вместо того, чтобы внятно пересказать свой разговор с грабителями, лишь отмахивается и ворчит, что, мол, пойди и послушай с пульта. Ну потому что, какого хера вообще… Он не попугай. А еще он не обязан отчитываться перед Максом. Более того, он даже не особо жаждет с ним по-приятельски обсудить, как обосрался от страха в первый момент, когда выходил на линию огня - без броника, между прочим, - и как постепенно наглел и ощущал, что контроль над ситуацией медленно, но верно переходит в его, петины руки. Вместо бессмысленного трепа с Серебряковым, который тут ничего не решает, Петя достает из кармана уже свой телефон и набирает номер Суркова, и когда тот принимает вызов, коротко докладывает о своем разговоре с налетчиками. Сурков одобрительно хмыкает, ободряюще бубнит что-то о том, что дети действительно в приоритете, и Петя все правильно делает, а потом клятвенно обещает, что будет в течение часа. Немного попускает. Но лишь совсем немного, и засовывая айфон в карман бомбера, Петя ловит себя на том, что закуривает уже третью сигарету. А потом в руке оживает служебный телефон, выданный ему техником, и Петя, едва не поперхнувшись дымом, поспешно принимает вызов. - Мы отдадим их, - говорит тот самый третий, прокуренный насквозь голос. - Детей можешь забирать хоть сейчас, заебали орать, а мать получишь тогда, когда поднимешь в воздух вертушку и я смогу увидеть, что есть коридор. - Согласен, - тут же бросает Петя в трубку, а потом, прикинув ситуацию, добавляет осторожно, подпустив в голос заискивающих ноток: - Я могу взять с собой еще одного полицейского? Женщину. С ней детям будет спокойнее. Идти в одно рыло - глупость несусветная, а единственный человек, кому он готов довериться тут, как себе - это Светочка, и Петя лишь надеется, что до имбецилов в банке вот так сразу не дойдет, что Гаврилова все же в первую очередь мент при исполнении, а уже потом бабенка, к которой беззащитно прижмутся малолетние пиздюки. Вдвоем, если вдруг случится какая-нибудь хуета, они точно смогут закрыть собой линию огня, и Петя знает, что Светочка, как и он сам, ни секунды сомневаться не станет, что делать, если все пойдет не по плану. - Только одну женщину. И без глупостей. Будете на прицеле, пока не зайдете обратно за кордон, - отзывается голос после небольшой паузы. - Подходите вдвоем к дверям. Без оружия. Увижу хоть одного упыря со стволом, завалю всех. Тебя первым, майор. Это ясно? - Предельно, - не дрогнув, соглашается Петя, а после быстро добавляет: - Через десять минут. Мне нужно донести до личного состава, что табельное лучше убрать в кобуру. - Жду через десять минут ровно. Время пошло, опоздаешь - твои проблемы, - сухо резюмирует голос, и звонок обрывается. Поспешно запустив за телефоне таймер с обратным отсчетом, Петя в пару шагов оказывается на пороге микроавтобуса и рявкает: - Гаврилову срочно сюда, - а потом, повернувшись к Серегину, уже чуть спокойнее продолжает: - Готовь коридор в сторону Пулковки. И, не дожидаясь ответа ни от одного, ни от другого, припускает в сторону ставки спецназа, на ходу набирая номер Суркова. Им со Светочкой нужны броники - по протоколу и ради личного спокойствия, - а еще нужно срочно поднять на воздух вертолет, чтобы имитировать бурную деятельность согласно требованиям грабителей. И Петя, честно говоря, в душе не ебет, где Андрей Валерьяныч раздобудет вертушку, но уверен, что тот справится и поднимет в воздух хоть две, лишь бы налетчики подуспокоились и заглотили наживку. Когда Петя с двумя брониками возвращается к штабу, Светочка уже нервно переминается с ноги на ногу, скинув куртку и сложив свою кобуру с табельным на сидение микроавтобуса. Петя молча кидает ей бронежилет и принимается стаскивать с себя бомбер. Вторая кобура ложится рядом с первой, техник суетится рядом, подготавливая для них передатчики, а Петя просто, не переставая охуевать, затягивает карабины броника и надеется, что все обойдется. Что может, в конце концов, пойти не так? Все же ведь проще пареной репы: пройти около тридцати метров, забрать двух мелких пиздюков у дверей банка и вернуться обратно. Что с пиздюками будет потом, Петю мало ебет, как руководителя штаба, с этим уже будет разбираться Гаврилова, медики и какой-нибудь там штатный или не очень психолог, а не он сам, так что сложностей быть не должно. Но сложности, разумеется, возникают. Ровно в тот момент, когда из-за зеркальной двери банка гуськом выходят не два, а целых три мелких пиздюка, а сразу после внутри раздается оглушительный выстрел. Пока первый и единственный пока что, но что-то Пете подсказывает, что время переговоров закончилось. Что-то, сука, Пете подсказывает, что Сурков с него шкуру живьем сдерет, если Петя сейчас схавает все и тактически отступит, продолжая натягивать поводок на шее у командира спецназа, рвущегося на амбразуры. Пришло время действовать. Правильно или нет - будет ясно потом, - однако расклад теперь такой, что стоять в стороне и молча сглатывать больше не представляется возможным. Быть может, сейчас внутри кто-то умирает или уже умер. Быть может, в следующее мгновение еще кто-то словит пулю, а виноват будет в этом Петя, не рискнувший без санкции начальства дать команду “фас” бравым ребятам в черном. - Уводи их, блядь, быстро, - орет он Светочке, не меньше обалдевшей и почти по-детски растерянной, а потом, мысленно поблагодарив техника за крошечный передатчик, решительно приказывает в общем канале: - Капитан Охлестин, говорит майор Хазин. Начинаем штурм немедленно. Стрельба внутри. Подтвердите начало штурма. Командир спецназа коротко рявкает в ответ, что мол, готовность пятнадцать секунд для построения, а дальше… А дальше все смазывается и перемешивается, потому что Петя, вместо того, чтобы тактически отступить вместе с Гавриловой, выдергивает из-за пояса припрятанный под броником пистолет - все-таки охуительная была идея потихоньку тиснуть его из кобуры пока никто не видит, - и спустя каких-то жалких пятнадцать-двадцать секунд, показавшихся вечностью, решительно заходит внутрь банка вслед за первой линией спецназа, оглушительно топчущей асфальт своими берцами. Сердце грохочет, как ебнутое, грозясь выпрыгнуть из груди либо горлом, либо проломив грудную клетку, но Пете насрать. Он лишь снимает пистолет с предохранителя, глубоко вдыхает, задержав дыхание, и рвется на баррикады, хотя разумнее было бы, блядь, остаться в дверях и не отсвечивать. Он нынче должен был быть штабной крысой, но Петю это не останавливает вообще ни разу. Потом, если будет, конечно, за что, Сурков может ему предъявить, но сейчас Пете кажется самым правильным ринуться в самую гущу событий, а не остаться на безопасном расстоянии за спинами бравых двухметровых бойцов в черной экипировке. Он должен был всеми силами удерживать спецназ от штурма по крайней мере еще хотя бы час, но он же и отдал приказ входить на объект, поэтому логичным казалось не отсиживаться в тылу, а рвануть вперед, чтобы держать руку на пульсе. Чтобы потом Сурков не сумел уличить его в том, что Петя сглупил, погорячился и рискнул чужими жизнями, не разобравшись в ситуации. Потому что помимо чужих, Петя ставит на карту и свою собственную. Потому что, чтобы разобраться в ситуации досконально, нужно быть в эпицентре и видеть все своими глазами, а не отсиживаться с важным видом в безопасном фургоне метрах в пятидесяти поодаль. О тело он спотыкается почти сразу. Темная форменная одежда, но лицо не спрятано за балаклавой. Не личный состав. Вероятно, охранник. Решил, судя по всему, что когда внимание грабителей отвлечено, неплохо было бы попытаться напасть и обезоружить. Вот же идиот бесстрашный. Петя не останавливается. Не проверяет пульс, не пытается оценить, нужна ли скорая или уже труповозка. Для этого еще будет время, а пока он, держась за спинами автоматчиков, пытается сориентироваться, где свои, а где чужие. Молодой голос, сиплый голос и прокуренный голос. Как они, сука, выглядят, и как их, мразей таких, вычленить из почти полутора десятка гражданских? Он не планировал этот штурм, поэтому спецназ понятия не имеет, кого нужно брать, но у Пети есть немного времени, чтобы сориентироваться и раздать указания. Лишь бы только чуйка не подвела. Молодой парень среди толпы один, Петя предупреждающе палит поверх его головы, и тот, отбросив что-то - вероятно, ствол, - поспешно и явно испуганно вскидывает руки. Ну еще бы, кто б не обосрался при таком раскладе. Один есть. Его тут же роняют мордой в пол пара крепких парней в черной форме, и Петя, мигом потеряв интерес к происходящему, шарит взглядом дальше. Сиплый и прокуренный - эту парочку еще предстоит вычислить, так что Петя, стараясь не обращать внимания на мельтешение, концентрируется на лицах. Они должны быть старше первого, это точно. И еще - вряд ли они будут так уж напуганы, в отличие от цивилов и своего зеленого подельника, а это уже немало. Петя скользит по лицам взглядом и не может сфокусироваться толком - где-то слева бахает светошумовая граната, - и он на мгновение теряет связь с реальностью, едва не выпуская табельное из рук от неожиданности. А потом справа раздается автоматная очередь - скорее для острастки, в молоко, чем по реальной цели, - и Петя наконец замечает немолодого, неприлично спокойного мужика у двери в кассу. Безмятежное лицо, прямой взгляд и никакого страха. Это тот самый, который с прокуренным низким голосом, понимает Петя, направляя на него дуло макарова, а потом дыхание резко кончается и под ребрами разливается нестерпимая боль. Она раскрывается, как диковинный цветок; ширится, как вселенная и затмевает все вокруг. В глазах темнеет, и Петя, отчаянно хватаясь за реальность, нажимает на спусковой крючок. Почти соскальзывая в пугающее нихуя, он надеется, что траектория окажется верной. Проваливаясь в темноту, Петя очень рассчитывает, что хоть кто-нибудь из своих заметит, в кого он целился, и не позволит этому уебку уйти. Спустя пару часов Петя наконец добирается до своей квартиры и, рухнув на кровать, вяло вставляет симку в новый телефон. Стоит только пойматься сети, как тот почти сразу оживает входящим, и Петя, не раздумывая, принимает звонок. Он еще, ну ясен хрен, не успел ничего выцарапать из своего раздолбанного вхлам айфона и синхронизировать с новым, к которому еще предстоит привыкнуть, китайским подельем, однако этот номер ни с чем не перепутаешь. Петя знает его наизусть, выучил за несколько недель, пока не сдался и не добавил Игоря в список контактов. Простые цифры, семь и восемь в конце, очень легко запомнить. - Петь, ну ты вообще нормальный, не? - начинает Игорь без предисловий. - Дежурка на ушах стоит, никто нихуя не знает, а я до тебя дозвониться не могу. Ходят слухи, между прочим, что есть пострадавшие среди личного состава. - Есть и убитые, - одеревенело говорит Петя, коротко вздрогнув от одного только воспоминания, как стоял над остывающим трупом какого-то бойца и силился не сблевануть, а потом, сглотнув, добавляет нарочито легкомысленно: - но я в порядке. Телефон только разбил и словил пулю броником. Ничего такого, о чем можно было бы переживать, правда. За двух погибших при исполнении спецназовцев ему еще, вероятно, предстоит ответить, но сейчас думать об этом откровенно не хочется. Предъявят - так предъявят, а на нет - и суда нет. В конце концов, внутри банка отдавал приказы уже отнюдь не Петя, и все, что случилось там - уже совсем не его зона ответственности. Даже гражданские, попавшие под перекрестный огонь - не его проблема, а капитана Охлестина, но тошно все равно, однако сейчас не время расклеиваться. Он подумает обо всем как-нибудь потом, но точно не в этот самый момент, когда хочется казаться бодрее и спокойнее, чем есть на самом деле. - В смысле, пулю словил броником? - одеревенело уточняет Игорь, кажется, услышав совсем не то, что хотел услышать, и Петя, натужно хмыкнув, ехидно уточняет, вытягиваясь на кровати: - А если б я тебе не отвечал, потому что хирурги бились бы за мою жизнь, ты б тоже так выебывался? Или было бы какое-нибудь снисхождение? Лучшая защита - это нападение. Лучшая тактика эскапизма - перевести стрелки, и Петя, слегка поднапрягшись, уводит разговор из опасного для его собственного душевного равновесия русла. Точно уводит, блядь, потому что Игорь, кажется, на некоторое время теряет дар речи. - Петь, ты вообще в порядке? - осторожно уточняет он, помолчав немного. - Тебя в какую больничку направили? В нашу или городскую? - Да ни в какую, я дома уже, вот только зашел, - успокаивающе отзывается Петя, осторожно устраиваясь на спине и слегка морщась. - Там и без меня было кого в больничку увозить, так что я чисто на месте дал фельдшеру себя полапать и обезбола вкатить. Гематома, конечно, стремная вырисовывается, но вроде ничего серьезного. Один укол в жопу - и я почти бодрячком, хотя завтра, чую, будет пиздец. - Ну ты совсем дурак в таком состоянии домой ехать? - уточняет Игорь обманчиво спокойно. - Рентген хотя бы надо было сделать, Петь. Но Петя, уже вкусивший слухов главка, в которых Игорь вечно выступал фигурой одиозной и крайне ебанутой, лишь нагло парирует: - От дурака слышу. Ты ж сам вечно от медиков бегаешь, как от огня, - и, выдохнув от особо болючего спазма, бормочет: - Да ты не ссы, дядь, я нормально доехал. Под конец, конечно, уже все как в тумане было, но ничего, даже запарковался почти как нормальный человек, а не как “тот мудацкий сосед на своей помойке”. А я, прикинь, даже в трезвом уме и здравой памяти не всегда так могу. В Москве мне за такие фокусы уже б давно мусорных пакетов на капот накидали и ручки собачьим говном измазали, кстати, а тут, прикинь, без санкций. Культурная столица, нахуй. Он несет сущий бред, разумеется, но после укола в голове мутно. Мутнее, чем полчаса назад, когда он заезжал в собственный двор и скрупулезно по зеркалам ставил тачку на прикол. Как будто бы за то время, пока Петя медленно и осторожно плелся через двор и вверх по лестнице, его догнало окончательно. Незнакомый эффект. Раньше от всякого говна штырило моментально, но то ли теперь организм после двух с хером лет трезвости отчаянно сопротивлялся бессознанке, то ли тот обезбол, что ему вкололи у банка, вставлял совсем по-другому. Петя не знает в чем именно причина, но результат заебатый - чистый рассудок почти полтора часа, а затем лишь слегка эйфоричный туман в голове, впрочем, не сильно мешающий осознавать себя в пространстве. Спать хочется - это да, но больше, казалось бы, никакой расплаты. Прежде от обезболов у него перед глазами опасно плыло, особенно в первые месяцы после Трехгорки, когда в госпитале Вишневского Петю обдалбывали от души, а теперь, вроде бы, все почти как у людей. - Ты что, за руль после лошадиной дозы обезбола сел? Петь, ты совсем ебнулся? - обеспокоенно уточняет Игорь, видимо, окончательно решив, что он из ума выжил, и Петя, взбрыкнув, недовольно интересуется: - Ну а как мне еще домой было добираться? - На такси, - чуть занудно отзывается Игорь, и вот ей-богу, чувствуется в нем сущность пешехода, потому что никто и никогда в центре Питера тачку не оставит на произвол судьбы, понадеявшись на порядочность прочих горожан. - А машину в центре бросить и найти ее потом на кирпичах? - возмущенно заявляет Петя, уже вполне проникшись местным колоритом, благо что понаслышке, и фыркает: - - Вот уж дудки, на нее резина стоит, как крыло от боинга. - Гаврилову бы попросил отогнать под окна, раз вы с ней такие кореша. Ну или еще кого. Там что, ни одной обезьяны с правами не было? Но нет, вместо этого ты… - начинает было Игорь, но Петя его перебивает: - Я мент-нищеброд и страховка у меня закрытая, хуй кого за руль посадишь. Я нынче ПДД соблюдаю, Игорек. Блат-то вместе с Москвой закончился, сечешь? - с некоторым мстительным удовлетворением говорит он, припомнив их с Игорем давний разговор, а потом хмыкает: - Все, дядь, не душни, заебал. Я не настолько инвалид, чтобы… - Я не душню, я беспокоюсь, - обрывает его Игорь на полуслове, а потом, резко смягчившись, вздыхает: - Можно, я побеспокоюсь, что ты мог расхлестаться к ебени матери, Петь? Мне, честно говоря, от одной этой мысли сейчас не по себе стало. - Можно, - милостиво разрешает Петя, и будто бы оправдываясь добавляет: - Да нормально все, правда. Мне обезбол слабенький вкатили, чуть ли не витаминки. Он, разумеется, пиздит. Сердобольный фельдшер с пышными усами вкатил Пете именно что лошадиную, как метко выразился Игорь, дозу несмотря на все отговорки и протесты, и ему, с его прошлым, конечно, это было лишним, но с другой стороны, не сторчался же Петя, когда вышел из Вишневского? Смог смыть в сортир найденные дома заначки, а не обдолбаться до потери пульса, вот и сейчас сможет победить свои низменные порывы, когда завтра утром проснется разбитый и алчущий облегчения. Небось, не ухуярится по старой памяти, а сумеет пересилить себя и спустить содержимое шприца, выданного на дорожку, в слив раковины. Один раз ведь не пидорас. И жалкий укол какого-то убойного обезбола от скоряка не должен вроде стриггерить желание обдолбаться в сопли. А если и должен, то Петя этого желания пока не ощущает. Однако если ощутит, блядь, то, скорее, возьмет бессрочный отпуск и снова сдастся в дурку - добровольно и уже не в такую элитную и дорогую, конечно, как в Москве, а, ну, по средствам, - чем пойдет на поводу у мимолетной идеи просрать весь свой прогресс. Петя больше не хочет обратно в мир сладких грез, исправно генерируемых удолбанным мозгом, его вполне устраивает ебаное реалити со всеми его плюсами и минусами. Игорь молчит, будто бы не зная, что еще можно сказать, и Петя, прикусив губу, добавляет почти виновато: - Короче, сорян, Игорек. Надо было тебе набрать, конечно, чтоб ты не психовал на портянку и себя не накручивал, но у меня тут конфуз случился. Я телефон расхлестал во время штурма. Сейчас только новый включил, когда до дома добрался, - и, помолчав, заканчивает уже без всякого чувства вины: - Впрочем, я уверен, что если бы случилась какая-нибудь хуйня по твоему отделу, ты б тоже вне зоны доступа был, а я бы на очке сидел, так что не драматизируй. Мы два сапога пара, дядь, поэтому не усложняй. Все обошлось, я цел и почти здоров, а значит, повода меня распекать нет. Я не из цивилов, и на это злиться просто глупо. Ты знал, с кем связывался. Такая у нас работа. - Скотская у нас работа, Петь. Натурально скотская, - вздыхает Игорь, что-то обдумав, а затем, еще раз вздохнув, заканчивает как-то рассеянно: - За тобой бы приглядеть кому-нибудь сейчас не помешало. Мне когда сильно доставалось, Юлька обычно приезжала и… Он запинается, и Петя, уловив звеняющую ноту зарождающегося приступа ностальгии, который сто пудов перерастет в очередной акт самобичевания типа “это я во всем виноват” - ведь именно так чаще всего и случается, когда речь заходит о Пчелкиной, - беспардонно Игоря перебивает. Нет у него сейчас никаких сил на то, чтобы Игорю сопли подтирать. В любое другое - пожалуйста, дайте два, Петя готов, как пионер, но сейчас тупо не вывезет. - Да некому, дядь. Гаврилова поехала в управление отчеты за меня строчить, спасибо ей за это до луны и обратно, а кроме нее я нахуй никому не упал, - заявляет он преувеличенно бодро, чтобы Игорь не углядел в его словах легкой досады от этого факта, а затем, не давая себе ни единого шанса расклеиться, продолжает: - Справлюсь уж как-нибудь. Я, конечно, первый раз пулю ловлю, даже броником, но уж как-нибудь разберусь. Отлежусь пару дней и норм. Мне не настолько сильно досталось, чтобы устраивать почетный караул у койки, расслабься. Игорь молчит долго, только дышит как-то непривычно шумно, а потом, будто бы дойдя до какой-то сложной мысли, ворчит: - Ладно, я понял, помирать ты вроде не собираешься и до сортира без посторонней помощи как-нибудь доползешь, но, знаешь что? - он мнется всего мгновение, а после решительно выдыхает: - Я уверен, что от нормального ужина ты не откажешься. - Это ты так приглашаешь? - заторможенно брякает Петя, чувствуя, как мутная голова ко всему прочему становится еще и тяжелой вдобавок. Глаза предательски слипаются, но он все же усилием воли промаргивается и бормочет шутливо: - Ну нет, я не в форме, сорри. Я не настолько полон сил, чтобы куда-то тащиться, и не настолько тупой, чтобы не просечь твой коварный план затащить меня в травму. Давай как-нибудь в другой раз. - Это я так намекаю, что привезу куриный суп, а ты будешь лежать, жрать и картинно страдать, - спокойно отвечает Игорь и оглушительно громко щелкает зажигалкой. До Пети не сразу доходит, что это он серьезно, но когда наконец доходит, на мгновение кончается воздух. Глаза распахиваются сами собой, потолок опасно накреняется - или это под Петей подламывается кровать? - и даже боль в ребрах как будто бы куда-то отступает одним махом. - Ты же прикалываешься, да? - тихо спрашивает он, крепче сжимая пальцами трубку. Петя точно ослышался, чего только под обезболами не померещится, блядь. Навоображал себе черт знает что, а на самом деле Игорь, ну, имел в виду что-то другое. Например, что приедет, оставит пакет со своим ебучим супом и свалит по-быстрому. Или вообще, не запариваясь, закажет ему доставку из ближайшей подходящей жральни чисто в качестве акта заботы и декларации своих серьезных намерений, попутно выяснив адресок как бы между делом. Как инстраграмным педовочкам цветы и суши присылают чисто ради галочки, когда температура переваливает за тридцать семь. Этакий щедрый жест, с которого Петя уссаться будет должен от счастья и чувства собственной значимости. И уссытся обязательно, без шансов, просто потому что это, блядь, дохуя миленько. Однако Игорь усмехается нервно, а потом севшим голосом твердо отвечает: - Ни в коем случае, - и, кашлянув, поспешно частит: - Я, конечно, на смене сегодня, и у плиты стоять некогда от слова совсем, но у теть Лены куриный супец отпадный, даже лучше чем мой, поверь на слово. Прямо сейчас ей позвоню и попрошу сварить, а после дежурства сразу к тебе… - Игорь, погоди, - бормочет Петя, все еще не шибко веря в происходящее вот прямо сейчас. Может, его все-таки ебнули в том банке, и теперь агонизирующий мозг пытается достроить идеальное посмертие, в котором закроются все гештальты? Да нет, бред какой-то. Ребра снова тянет глухой ноющей болью, а значит, точно живой. Для верности Петя торопливо и от души щипает себя за бок, едва не ойкает, понимая, что слегка перестарался, а затем замирает в нерешительности. Игорь же, выдохнув дым, растерянно уточняет: - Да что не так-то? Ты не хочешь, чтобы я приезжал? - и, помявшись, нервно добавляет, явно пытаясь сгладить углы шутеечкой: - Или тебе чем-то не угодил куриный суп? Если так, то можно и борщ сообразить. Или рассольник. И тут до Пети доходит, что он ведет себя, как конченый долбоеб. - В жопу рассольник, - уверенно рявкает он, резко садясь на кровати и морщась. Боль приводит в чувство и возвращает к реальности почище ведра холодной воды. Если он сейчас все просрет, то второго шанса, скорее всего, не будет. Если Игоря оттолкнуть, то вряд ли тот еще раз решится сделать первый неловкий шаг навстречу после того, как Петя его до дурости своей отшил. Но Петя должен быть уверен, что не совершает самую большую ошибку в жизни, потакая игореву дурацкому состраданию и желанию всех спасти. - Я хочу, чтобы ты приехал. Очень хочу, - честно говорит он, невидяще глядя перед собой, - но ты вроде бы еще пару недель назад мне затирал, что не готов встретиться. Дозрел, что ли, в одночасье или просто жалко стало? Если так, жалости мне не нужно, я не бездомная псина, которую нужно хватать, пока никто другой не увел за шкварняк и не пригрел, - и, помолчав немного, добавляет глухо: - Если ты думаешь, что я тут загнусь в одно рыло, то ты не переживай, вывезу как-нибудь. Но вот подачки мне нахуй не нужны, это факт, поэтому если это вот оно, то лучше не надо. Выходит пиздец как грубо, но уж как есть. На жалость Петя не согласен, ему нужно совсем другое. Ему нужен Игорь, а не его комплекс героя, спасающего сирых и убогих. И Петя всерьез опасается, что Игорь сейчас психанет - это будет честно и понятно, хоть и некстати, потому что на срачи сил совсем нет, - однако Игорь неожиданно смеется и бормочет: - Ну ты и придурок, Петь, - а потом, не позволяя и слова вставить, заканчивает свою мысль: - Я просто понял, что жизнь слишком коротка, чтобы откладывать все на потом. Не хочу ни о чем жалеть, понимаешь? Так что да, считай, что созрел в одночасье, пока вокруг дежурки круги сегодня нарезал. И внутри все будто бы оттаивает от этих его простых слов, блядь. - Испугался, значит, что меня кто-нибудь грохнет прежде, чем ты напиздострадаешься вдоволь? - нарочито ехидно тянет Петя, осторожно укладываясь обратно на кровать, и Игорь спокойно и без всяких там обиняков соглашается: - Испугался, - а затем, будто бы слегка смутившись своей откровенности, скомканно продолжает: - Скинь мне адрес в телегу. Я приеду, как смогу. Попробую договориться, чтобы Агафонов пораньше смену принял, но ничего не обещаю. Скорее всего, этот ленивый мудак заартачится, но чем черт не шутит. И это все уже звучит, как серьезное намерение, а не легкомысленный бездумный треп, поэтому Петя, не выебываясь больше, подчиняется обстоятельствам. - Только позвони мне за полчасика, - просит он чуть дрогнувшим голосом, а потом, попрощавшись, быстро набирает свой адрес в сообщении, откладывает телефон в сторону и, прикрыв глаза, расплывается в шальной счастливой улыбке. Сегодня он, если не случится никакой хуйни, увидит Игоря. Наконец-то. Ради этого стоило выхватить пиздюлей на службе, и ей-богу, если бы Петя был верующим, он бы точно поставил по свечке за здравие двоих сегодняшних налетчиков, а третьему за упокой. Голова совсем плывет - просто чудо, что он не отключился раньше, еще когда Игорь распекал его, - и Петя, прикрыв глаза, вырубается замертво. Так даже лучше. Никакого томительного ожидания. Он проснется от игорева звонка, быстро сгоняет в душ, чтобы слегка взбодриться, а потом… Потом он просто будет жить свою новую жизнь, в которой Игорь больше не бестелесный голос в трубке, а вполне себе настоящий мужик из плоти и крови. Его, петин, мужик. Теперь уже окончательно и бесповоротно. Мерзкая трель домофонной трубки разносится по квартире ровно в тот самый момент, когда Петя, кряхтя и морщась, вытирает влажным полотенцем волосы, привалившись к стене ванной. Быстро ополоснуться, как он наивно рассчитывал, не удалось. Петя переоценил себя, как будто бы стерлись из памяти те времена, когда он с перебинтованной башкой отупело топтался в больничной душевой не в силах поднять руку с мочалкой. Тогда, конечно, все было куда как хуже, чем теперь, но даже сейчас после нескольких часов мертвецкого сна, слабость от обезбола и саднящее ощущение в ребрах здорово мешали нормально управлять своим телом. Влажная футболка липнет к телу, из зеркала на Петю смотрит заебанный жизнью и встрепанный почти тридцатилетний мужик. Синяки под глазами, ссадина на скуле - приложился, видать, обо что-то когда падал, - и какая-то нездоровая бледность, которой еще вчера не было. Не самый лучший лук для первого свидания, но отступать уже некуда, и Петя поспешно - ну, насколько ему это удается, - шлепает в коридор. Возможно, ему было бы куда легче, если бы он накануне не нажрал репу, как с цепи сорвавшись. Возможно, выглядел бы чутка посвежее и совсем немного пободрее, но, с другой стороны… Кто знает, быть может, он бы вообще не прозевал направленный на него ствол и нынче вечером бы со смехом рассказывал Игорю по телефону, как лично паковал налетчиков в автозак, а не ковылял бы к дверям навстречу новому и неизведанному. Однако жизнь - штука такая, в которой все случается, как случается, и Петя соврал бы, если бы сказал, что чем-то недоволен глобально. Да, выглядит он потасканно, ну и ребра все еще болят и с каждой минутой эта боль становится все острее, но зато он сейчас - вот буквально через несколько минут, - наконец получит то, о чем так долго грезил, засыпая в своей кровати все последние месяцы. Получит то, чего так долго хотел, вслушиваясь в игорев тихий голос из динамика. Ощущение, что вся эта их с Игорем история с неприлично растянутой прелюдией - вовсе не больной бред и пустые надежды, а вполне осязаемая херня. Реальная, настоящая, а не надуманная от одиночества и желания быть хоть с кем-нибудь, лишь бы не наедине с собой. Петя открывает внизу даже не спрашивая, кто именно там ломится в подъезд - ну ясно же, кто, - отпирает замок и, распахнув входную дверь настежь, отступает на шаг, снова приваливаясь к стене плечом. Он объективно жалкий сейчас - просто обнять и плакать, - но Пете откровенно похуй. Он ведь не чужого и незнакомого ждет, кто может посмеяться и брезгливо скривить ебало, когда ожидания разойдутся с реальностью. Петя ждет Игоря. Игоря, который сегодня наплевал на все свои дурацкие принципы и сорвался, судя по времени, из управления даже раньше положенного. Игоря, перед которым хотелось бы, конечно, предстать во всем своем блеске, напялив угольно-черную рубашку от Армани и провозившись с укладкой дольше обычного, но которому это, судя по всему, нахуй бы и не всралось. Игоря, который испугался до усрачки, что однажды Петя может попросту не ответить на звонок, и поэтому спешащего к нему вверх по лестнице в эту самую минуту, чтобы больше не было между ними дурацких надуманных условностей, вечно мешающих встрече, как плохому танцору яйца. Его Петя был готов встретить любым, даже полуживым и на последнем издыхании, так что насрать на всклокоченную башку и синяки под глазами. В конце концов, их с Игорем отношения вообще не про это. Новый концепт, крайне непривычный, но Петя уверен - он легко привыкнет к тому, что можно просто быть собой, и этого будет достаточно. Он уже начинает привыкать. Игорь топает, как слон; несется по лестнице, кажется, перепрыгивая ступеньки. Лишь на этаже замирает на мгновение, а потом почти тут же нарисовывается на пороге, неловко застывая, как истукан. Петя смотрит на него во все глаза, и, блядь, ей-богу, на пороге его квартиры Игорь даже лучше, чем в смазанных петиных воспоминаниях о мимолетной встрече почти месяц назад. Лучше, сука, чем даже в самых смелых и откровенных фантазиях. Помятый, небритый, весь мокрый - на улице дождь как зарядил пару часов назад, так все и не уймется, - но такой родной, что воздуха мало становится, и Петя не дышит. С ним такое впервые - поймать взгляд и не суметь отвернуться. Потянуться всем собой навстречу и осознать, что это пиздец попадалово. Ебучая бездонная яма, в которую хочется шагнуть и падать бесконечно. Игорь красивый - ну, объективно, - такой интересной мужской красотой. Не выхолощенной, как с обложки журнала, конечно, а какой-то другой. Простой и обыденной, которую не сможет испортить ни недельная щетина, ни расписанная в какой-нибудь безобразной драке рожа. Но не это Петю завораживает, а то, как Игорь смотрит в ответ. Прямо, обеспокоенно, с дурацкой нежностью и чем-то еще. Восхищением, что ли? Ну нет, не может быть. Петя на чучело больше похож сейчас, чем на себя самого, было бы чем восхищаться. Но Игорь пялится, жадно разглядывая его и замерев в дверном проеме, а потом шумно выдыхает и, неуверенно улыбнувшись, говорит совсем тихо: - Ну, привет? И надо бы отвиснуть, надо бы выдавить из себя хоть что-то. Предложить уебанские отельные тапочки, пылящиеся на обувной полке, попросить закрыть дверь или, ну, хотя бы улыбнуться для начала и подойти поближе, а не подпирать стенку, как на школьной дискотеке, но Петя лишь смотрит на него в ответ и молчит, начисто потерявшись в пространстве. Он не решается сделать шаг вперед, к Игорю. Не решается промямлить хоть что-нибудь, потому что здорово опасается, что голос подведет. Не решается вообще ни на что, нахуй. Петя боится все испортить. Он все еще - даже сейчас, в самой идеальном, наверное, моменте своей жизни, - хорошо помнит, как охуительно у него всегда получалось испоганить все на корню. Игорь такой знакомый - голос, Петя цепляется за голос, - и одновременно совершенно новый и неизведанный. Игорь приносит с собой с улицы запах дождя, автомобильного смога и что-то еще. Наверное, себя. Обувной крем, крепкие сигареты, что-то древесное и кофе. Кажется, Игорь влил его в себя где-то по дороге, чтобы не уснуть на ходу, потому что круги у него под глазами примерно такие же, как Петя в зеркале созерцал несколько минут назад. А еще - у него вокруг глаз морщинки. Те самые, которые неизбежно появляются у всякого, кто любит поржать без меры, и это почему-то убивает наповал. Ровно настолько, чтобы Петя, не размениваясь на слова, шагнул наконец вперед, пересекая добрую половину тесной прихожей. Он лыбится, наверное, как полный придурок; цепляет Игоря за ворот мокрой куртки и, наплевав на саднящие ребра - больно, сука, но не смертельно, - тянет его к себе ближе, затаскивая в квартиру. Вдыхает поглубже и задирает башку, потому что вблизи Игорь еще более здоровый, чем казалось прежде. Реально шпала. Петя почти ждет, что Игорь мягко, но непреклонно оттеснит его в сторону под каким-нибудь благовидным предлогом - куртку, там снять, или скинуть наверняка промокшую насквозь обувь, - не миловаться же он сюда приехал, в конце концов. А если и миловаться вдруг, то уж точно не вот так, с наскоку, в прихожей и без всяческих прелюдий. Игорь из другого теста, он наверняка здесь в первую очередь чтобы убедиться, что Петя в относительном порядке и не сидит впроголодь, жуя всухомятку остатки черствого хлеба. А еще - быть может, но не факт, - для того, чтобы ласково, но непреклонно касаться его едва-едва, соблюдая пионерское расстояние, и потом, уходя, многозначительно и целомудренно чмокнуть Петю в щеку, отложив все самое интересное на какое-нибудь там эфемерное потом. Петя практически уверен, что он будет держать дистанцию даже сейчас. Игорь же большой фанат долгих прелюдий, и глупо надеяться, что он себе в этом изменит в одночасье, пусть он и сорвался к Пете сегодняшним вечером. Однако вместо того, чтобы суетливо отпрянуть, Игорь послушно перешагивает порог и, сократив расстояние между ними до неприличия, обхватывает петин затылок ладонью. Смотрит внимательно, цепко, будто бы - как Петя и предполагал, - сомневаясь немного в том, что уместно вот прямо сейчас окончательно перейти черту, поэтому Петя, избавляя его от этой дилеммы, сипло выдавливает из себя: - Да целуй уже, хули смотришь, как на восьмое чудо света, дядь. И, слава яйцам, дважды просить Игоря не приходится. Губы у него тоже мокрые, как и куртка под пальцами. Прохладные после улицы и жадные после всех тех месяцев, на протяжении которых они с Игорем нарезали друг вокруг друга воображаемые круги. И, вот же пиздец, понимает Петя, несмотря на идиотские обстоятельства и нихуя не подходящий день для первой их встречи, все как-то само собой выходит даже лучше, чем он себе нафантазировал. Да, это не какой-нибудь классный бар с интимным полумраком, а его прихожая с давненько немытыми полами. И да, у Пети не было шанса пустить пыль в глаза и выглядеть на все сто, вместо этого он босиком топчется по грязному коврику в растянутой футболке и трениках, все еще слегка сонный и одурманенный постепенно выветривающимся обезболом, однако… Так даже правильнее. Так - честно и без купюр. Пыль в глаза Петя пускал бесчисленное количество раз, и еще ни разу это ни к чему хорошему не приводило. Нужно попробовать по-другому. По-простому и без выебонов, не пытаясь продать себя подороже, а тупо оставив все, как есть, без прикрас. Игорь слегка сжимает пальцами волосы на его затылке, бесстыже шарит языком у Пети во рту, и от этого начисто сносит крышу. Петя судорожно цепляется за его кожанку, прикрывает глаза и, обняв Игоря второй рукой за шею, отпускает себя. Отвечает на поцелуй бешено, голодно и давясь совершенно уебской нежностью, от которой ком в горле встает. Они с Игорем совпадают идеально, как две шестеренки, выточенные для одного механизма, и это просто поразительно. Это просто, блядь, фантастика, и прежде Петя думал, что так не бывает вообще, однако вот он Игорь - из плоти и крови, - который целует так, что коленки позорно слабеют. Который прижимается всем телом, буквально трахает своим языком петин рот и при этом умудряется так осторожно и ласково гладить затылок с шеей, что мурашки по всему телу. И который замирает тотчас же, стоит Пете дернуться и негромко ойкнуть. - Что такое, Петь? - хрипло и нервно спрашивает он, с беспокойством вглядываясь в петино лицо, и Петя, поморщившись, признается честно: - Ребра прострелило, - а потом, улыбнувшись, добавляет преувеличенно бодро: - Не отвлекайся, мы с тобой тут еще не закончили. - Ну нет уж, позволь отвлечься, - качает головой Игорь тоже лыбясь, как придурок, и, рассеянно почесав Петю за ухом, мягко поясняет: - Я вообще-то реально тебе суп принес и он остывает, если уже не остыл. А еще ботинки пиздец какие мокрые. И носки. Поэтому если ты не против… - Я не против, - нехотя кивает Петя, усилием воли выпуская игореву шею из захвата, а потом, не удержавшись, еще раз коротко прижимается к его губам своими, пока тот не успел выпрямиться во весь рост, и наконец отступает чуть в сторону. Игорь тут же сует ему в руки пакет, который Петя прежде и не заметил, а после принимается стаскивать куртку. - В ванной теплый пол, я там обычно обувь сушу, - бормочет Петя, махнув в сторону приоткрытой двери, пока Игорь разувается, а затем, будто бы наконец очнувшись, добавляет деловито и чуть насмешливо: - Носки тоже на полу оставляй, я тебе сухие дам. Ну, если тебе, конечно, прокатит мой среднестатистический сорок третий. И Игорь неожиданно громко ржет, едва не впечатавшись лбом в собственную коленку. - Прокатит, - выдавливает он из себя сквозь смех, а потом, задрав голову, продолжает с ухмылкой: - Рад, что твое ехидство все еще на месте. Кажется, жизненно важные органы не задеты, - а затем замирает ненадолго и уже куда серьезнее заканчивает: - Нет, я правда рад, что ты отделался легким испугом, Петь. Я, честно говоря, за день себя накрутил и был почти уверен, что ты тут загибаешься. А ты ничего, почти бодрячком. - Почти, - хмыкает Петя, устало приваливаясь к стене плечом и все еще слегка неверяще поглядывая на Игоря, воюющего с мокрыми шнурками на втором ботинке прямо посреди его прихожей. Игоря, который так уместно смотрится тут, будто бы всегда здесь был и будет. Все-таки изрядно остывший куриный суп Игорь греет сам, под чутким петиным руководством почти моментально приноровившись к индукции. Ворчит, конечно, что все эти новомодные штучки от лукавого, и нет ничего лучше старого доброго газа, но Петя, пуская сигаретный дым в потолок и глотая слюни от поплывших по квартире запахов, лишь умиляется этому бухтению и в споры не ввязывается. Было бы из-за чего пыль поднимать. Пожалуй, если бы Игорь принялся сокрушаться, что в петиной квартире нет очага из камней или на худой конец хотя бы здоровенного камина с вертелом для кабана, Петя и на это бы лишь усмехнулся и промолчал. Слишком лениво перепираться. К супу, которого хватает на две порции с лихвой, неожиданно прилагаются еще какие-то не то оладьи, не то лепешки, и Петя, по совести говоря, едва не проглатывает свой язык, спеша набить пустой с утра желудок. Он думал, что Игорь искал достойный повод, чтобы наведаться в гости, но на деле тот просто наверняка знал, как может быть важно тупо получить порцию заботы, а не пиццу или хинкали из доставки. Пете еще никто и никогда - ну, кроме матери в далеком детстве, - не приносил ебучий суп и свою любовь. Не смотрел так обеспокоенно, как Игорь, и не вел себя так ошеломительно, просто оглушающе нежно. Да, Игорь шутил и паясничал, ворчал и подкалывал Петю, но вместе с тем он окружал собой и дарил какое-то иррациональное чувство спокойствия. Уверенности, что все будет хорошо. Петя привык, что всем на него просто поебать - сам виноват, конечно, со своим вечным враньем и регулярными загулами, но тем не менее, - однако Игорь ломает эту картину мира легко и непринужденно, ловким движением руки. Одной своей улыбкой и мимолетным прикосновением губ к виску, когда он ставит перед Петей тарелку. Это удар ниже пояса, в самое уязвимое место, однако Петя готов выдержать его с честью, потому что награда того стоит. Только в горле немного свербит, но это Петя с присущей ему склонностью попиздеть самому себе легко списывает на то, что днем наглотался слегка кумара от дымовых шашек. - Что за херню ты там из “Озерков” с собой припер, кстати? - почти светски интересуется он, махнув рукой в сторону прихожей, где на обувной полке остался изрядно помятый аптечный пакет. Откусывает лепешку-оладью и прямо с набитым ртом несколько смущенно бубнит: - Я ж сказал, меня через броник зацепило. Банальный синяк, да и обезбола мне на вынос завернули, если утром совсем хуево будет. - Бинты и гепариновую мазь, - закатив глаза, терпеливо поясняет Игорь, а потом, опережая петин мандеж, назидательно тянет: - Поверь мне, собравшему бинго самых поганых производственных травм, что с тугой повязкой тебе будет гораздо легче, особенно если какое-нибудь ребро все-таки треснуло. Я лет восемь назад бронежилетом осколок гранаты в бочину поймал и хер забил, прям как ты. В итоге срослось херово, пришлось ломать и сращивать заново. На четыре месяца из обоймы выпал. Так что, если не хочешь на долгий больничный, не выебывайся. - Не буду выебываться, - подумав, миролюбиво соглашается Петя, решив, что Игорь прав все же. Игорь куда дольше в этом дерьме на страже родины, ему виднее, где стоит повнимательнее отнестись к своему бренному телу, а где можно спустить все на тормозах. У Игоря больше опыта. Минимум - лет на пять-шесть, а если смотреть на вещи трезво, то и куда как больше, потому что реально рисковать своей шкурой Петя начал всего несколько месяцев назад. И пизды стал с завидной регулярностью на службе выхватывать примерно тогда же, так что он, считай, новичок на игоревом фоне, поэтому глупо спорить ради спора. Не станет же он соплежуем и неженкой в игоревых глазах, если признает, что стоит отнестись посерьезнее к наливающейся гематоме, и подчинится ультимативной заботе. Крайне приятной, кстати, как на петин вкус. - Вот и хорошо, - удовлетворенно кивает Игорь, а потом выбивает из лежащей на столешнице пачки сигарету, по-хозяйски прикуривает от валяющейся рядом петиной зиппо и, с наслаждением затянувшись, улыбается уголком губ. Лицо у него безмятежное, спокойное, и Петя залипает наглухо, бездумно разглядывая его, сидящего совсем близко. Пете кажется, будто бы он знает Игоря целую вечность. Будто бы нет ничего привычнее, чем сидеть плечом к плечу на тесной кухоньке съемной питерской конуры и лениво обсуждать прошедший день. Нихуя не скучный и не рутинный, конечно, и лучше бы поменьше таких, но тем не менее. С Ниной было по-другому. С Ксенией - вообще даже не близко. А с остальными случайными пассиями он и вовсе не стал бы пытаться в диалог. Только сейчас Петя понимает, кажется, что ему давно, очень давно нужно было перестать себя наебывать. Ему не следовало впускать в свою жизнь дальше порога тех, с кем получалось только трахаться и ничего больше; ему следовало искать того, с кем можно было бы просто жить. Не выбирать слова; не пытаться казаться лучше, чем он есть, и не мерить все баблом. Пете всего-то нужно было почти сдохнуть и собрать себя из осколков заново, чтобы дойти до этой простой мысли. Ну, или же, ему просто нужно было встретить Игоря. Вовремя встретить, как раз тогда, когда он наконец оказался к этому готов. - А кстати, как ты вообще узнал, что я был на Литейном? - тоже закуривая, интересуется Петя, с некоторым усилием очнувшись от своих размышлений и возвращаясь в реальность. - Я ж выходной сегодня, меня там вообще не должно было быть. - А сам как думаешь? - склонив голову набок, Игорь слегка прищуривается и смотрит пристально. Петя молчит, подперев щеку кулаком и рассеянно пуская дым носом, и Игорь, не выдержав этой тишины, закатывает глаза, а потом вздыхает: - Слушок о том, что майора поставили штабным, разлетелся во мгновение ока по управлению. Такие вещи редко случаются, Петь. На моей памяти вообще ни разу. В приемной ставки делали, обосрешься ты или нет, они там этой херней вечно страдают, а я мимо пробегал. Услышал знакомую фамилию, охренел в край, проверил в дежурке вызов и понял, что все я правильно понял, и в это дерьмо реально вляпался именно ты, а не какой-нибудь другой майор Хазин, которого я знать не знаю. Он слегка мрачнеет, почти незаметно хмурится, и от этого почти физически больно. Похоже, Игорь места себе не находил, пока Петя, доблестно сражаясь с похмельем и рвущимся в бой спецназом, пытался найти выход из ситуации с наименьшими потерями. Мысли позвонить ему или написать тогда даже не мелькнуло, не до того было, да и обстановка не та, чтобы на личные звонки отвлекаться, однако сейчас Петя все равно иррационально чувствует себя виноватым из-за того, что заставил Игоря понервничать. Поэтому он, приткнув сигарету на краю пепельницы, не раздумывая устраивает свою ладонь у Игоря на колене. Джинса все еще чуть влажная после улицы, зато игорева рука, ложащаяся сверху, почти обжигает, и Петя, дурея от этого контраста, бездумно брякает: - Надеюсь, ты поставил на меня? - Обижаешь. Я почти тридцать семь кусков на тебе срубил, бесстрашный ты долбоеб, - хмыкает Игорь в ответ, а потом, резко посерьезнев, сжимает петины пальцы и добавляет: - Но клянусь, я чуть не поседел, когда понял, что ты вместе со штурмовым отрядом внутрь поперся. А когда до диспетчерской начала доходить информация, что есть тяжело раненые, я подумал, что если тебя там не грохнут, я сам тебя придушу голыми руками. - Да не мог я в стороне остаться, - стараясь не раздражаться, досадливо отмахивается Петя, - я ж, блядь, единственный, кто хотя бы приблизительно понимал, кого нужно брать… - Ты должен был сидеть в ебучем фургоне и не высовываться, - Игорь прищуривается и, резко вмяв сигарету в пепельницу, продолжает, выпрямившись: - Начштаба по уставу положено так, Петь. Ты же любишь подрочить устав и прочие нормативки нынче, так вот в них черным по белому написано… - Да я уже у дверей был, когда пальба внутри началась. Мелких пиздюков из здания выводил, а этот еблан охранник в бутылку полез. Так что, скажи спасибо, что я вперед спецназа туда не ломанулся, - все же психанув, огрызается Петя и, резко подавшись вперед, выплевывает: - Я не собирался этого делать. Не планировал геройствовать, понимаешь? Я вообще надеялся дождаться Суркова, сложить с себя полномочия и выдохнуть с облегчением, но вышло, как вышло. Я в душе не ебу, попадал ли ты в такой переплет когда-нибудь или ты всегда выезжаешь только на остывающие уже трупешники, но я подумал, что в бронике и за спинами ребят из спецназа от меня будет больше пользы, чем за ограждением. Что я могу попытаться кого-то спасти. Он выдыхается, прикрывает глаза и тихо скулит, чувствуя, как в грудине разливается неожиданно острая боль. Ребра покалывает и дергает, и Игорь, моментально переменившись в лице и позабыв обо всех своих предъявах, вцепляется в его плечо: - Петь, больно? - Щекотно, сука, - ворчит Петя, глубоко дыша и быстро моргая, а затем фокусируется на игоревом лице и добавляет веско: - Ты не думай, что я идиот, Игорек, или что я там дешевой славы искал. Я просто разучился уже, как крыса трусливая, отсиживаться за ленточкой и заходить на все готовое, как раньше делал в Москве. ОБОП - это не ясельная группа детского сада. Я не знал, на что подписываюсь, когда шел в отдел. Теперь уже знаю и успел втянуться, а тебе придется смириться, ну или… - Ебало завали со своими “или”, - мягко советует Игорь, скользя ладонью от его плеча к шее, а после, не позволяя Пете и слова вставить, вздыхает: - Я понял, Петь. - Хули ты понял? - не сумев остановиться вовремя, продолжает бычить Петя почти машинально и тут же осекается. Ну вот, блядь. Он все испортил, как всегда. Даже один-единственный сраный вечер не сумел продержаться без выебонов и прорыва говна. Сейчас Игорь быстренько про него все поймет - осознает, сука, с каким уебанам чуть не связался, - и решит, что ему нахрен эти истерики и прескверный петин характер не уперлись. Однако Игорь, вопреки ожиданиям, не ведется. Не злится и не выглядит так, будто вот-вот готов встать на лыжи, он лишь смотрит обеспокоенно и твердо говорит: - Я понял, что ты отбитый и не лечишься. А еще - что только в такого придурка я и мог влипнуть по уши. Нормальные вообще не в моем вкусе, походу, так что, проехали. Вот же мудак мудацкий. Знает уже на какие кнопки жать, чтобы выбить из колеи. Буднично так и совершенно непринужденно в очередной раз сообщает о том, что Петя для него какой-то, нахуй, особенный, и после этого говниться уже решительно невозможно. - Это ты сейчас так намекаешь, что у нас реально все серьезно и ты никуда не свалишь, даже если я продолжу вляпываться во всякую сомнительную хуйню? - все еще чуть грубовато уточняет Петя, ощущая, как внутри все замирает. Он намеренно не цепляется за это игорево “влипнуть по уши”, чтобы окончательно в сопли не скатиться, но и совсем оставить без внимания такие заявления не может. Игорь в ответ почти сокрушенно качает головой. - Серьезнее некуда, прям как внезапный понос. Неужели до сих пор не дошло? - выдает он с совершенно каменным лицом, а потом, ласково огладив петину шею большим пальцем, предлагает: - А теперь давай все-таки тебя перебинтуем потуже, а то мне что-то нихрена не нравится, как ты дергаешься при каждом неловком движении. И Петя, наплевав на ноющие ребра, стекает со стула, а затем, шагнув вперед, молча - чтобы еще какой херни не спиздануть ненароком, - лезет целоваться. Он уже наперед знает, что Игорь все равно выкрутится, продолжит нудеть про тугую повязку и рентген, а после реально спеленает его, как мумию, и Петя все это безропотно стерпит, но сейчас хочется простого человеческого сосаться, а все остальное потом. Потом они с Игорем всенепременно еще не раз посрутся на тему работы и сомнительных рисков, обязательно выскажут друг другу не одну претензию просто потому, что оба не умеют вовремя затыкаться, и, скорее всего, едва ли не подерутся из-за уебанских графиков, но все это случится уже не сегодня. Потому что сегодня Петя больше не намерен разговаривать на серьезные темы, он просто хочет забыть о том, что за пределами его квартиры существует что-то еще, и наслаждаться моментом. Наслаждаться Игорем. Таким, сука, заботливым, осторожным и почти робким в своих прикосновениях, что аж дыхание перехватывает. Игорь вырывается из его захвата минуты через три - встрепанный и слегка раскрасневшийся, - а потом возвращается из прихожей с аптечным пакетом и как-то почти смущенно берется за край петиной футболки, будто бы призадумавшись, а стоит ли. То есть, его жгучее желание оказать первую помощь никуда, очевидно, не девается, но вместе с тем приходит неожиданно какая-то почти болезненная робость, словно бы Игорь внезапно доходит до мысли, что, возможно, идея не самая лучшая в целом. Игорь точно помнит обо всем, что Петя ему говорил, и это его несколько напрягает. Помнит о петиных сомнениях, его - теперь уже понятно, что дурацких, - необоснованных страхах и замирает. Все еще не уверен, что Петя готов раздеться перед кем-нибудь даже по такому поводу. Все еще боится, что окажется, вопреки всем уверениям, чужаком, от которого лучше бы держать оборону и не подпускать слишком близко. И Петя, поймав его взгляд, медленно тянет футболку вверх сам. Не красуясь - да блядь, было б чем, он все еще так и не добрался до спортзала, - а просто потому, что спешить не хочется. Не хочется поторопиться и все испортить, стриггернувшись об какую-нибудь херню, прочно застрявшую в голове. Да и резких движений делать не хочется, чтоб случайно не скрючило от боли. Ему-то похуй, стерпит, как миленький, а вот Игорь может запросто принять перекошенную петину рожу на свой счет и надумать лишнего. Заебешься потом объяснять, что к чему, так что, лучше просто не спешить. Воздух холодит сначала живот, потом грудь, а затем Петя спокойно откладывает футболку на соседний стул и опускает руки. Он думал, что будет неловко и неуютно. Отчаянно боялся, что не сможет рядом с Игорем расслабиться и будет вести себя, как сраная целка, но нет. Все получается легко и непринужденно. Не так, как раньше и с другими, конечно, бездумно и не придавая особого значения подобным вещам, но он все же раздевается перед Игорем, не умирая от желания спрятаться и отмотать все назад, а это уже куда больше, чем Петя вообще рассчитывал еще, ну, скажем, вчера. Он не пытается прикрыться, не отшатывается от неуверенного прикосновения горячих пальцев к коже, не дергается, когда Игорь подступает ближе и выдыхает шумно. Этот свой панический страх Петя, как и животный ужас перед бренностью бытия и собственными снами, походу, тоже наконец отрефлексировал. Совсем. Он уже несколько недель спит, как убитый, не опасаясь проснуться от собственного крика. Он мог бы сегодня к херам отъехать, если бы там, в банке, налетчики палили бы не беспорядочно, а четко снимая цели, но ему откровенно похуй. Петя больше не боится ни умирать, ни жить дальше. Не ловит приступы паники по делу и без, чувствуя себя совершенно беспомощным и жалким. А еще он как ни в чем ни бывало снимает с себя одежду перед мужиком, которого - на минуточку, - видит впервые в жизни, и не трясется от неуверенности в себе, которая так долго точила его изнутри. Кажется, сегодня Петя впервые за два с лишним года реально чувствует себя собой, а не дрожащим никчемным желе, и это ощущение слегка пьянит. Главное теперь, вкусив внутренней свободы, не наступить на прежние грабли и не стать опять таким же тупым, непонятно за каким хером топчущим землю уебком, как раньше, но отчего-то Пете кажется, что он с этой задачей справится и не просрет накопленный прогресс. - Выглядит так себе, - нарушив тишину, наконец хрипло констатирует Игорь. Он почти невесомо ощупывает петин правый бок и, вскрыв тубу с мазью, сосредоточенно закусывает губу. Петя, слегка нервно рассмеявшись, парирует: - Ну да, силовые не помешают, это я в курсе, но ты мог хотя бы сделать вид, что мои тощие телеса тебя впечатлили. Он не напрашивается на комплименты - было бы чему комплименты делать, ага, - просто забивает эфир бессмысленным трепом, чтобы не повисло между ними неловкого молчания, однако Игорь, закатив глаза, на полном серьезе ворчит: - Дурак, - и, выдавив на пальцы мазь, чуть занудно поясняет: - Я вообще-то про гематому. От прохладного прикосновения по телу пробегает дрожь, а глухо ноющий бок как будто бы подуспокаивается. Вроде не лидокаин, а эффект похожий, и Петя, расслабив усилием воли напрягшиеся мышцы, отмахивается: - Да я понял, - а потом, фыркнув, добавляет почти философски: - Пиздец, жизнь, конечно, непредсказуемая штука, Игорек. Не так я себе представлял первый раз, когда ты меня разденешь; вот вообще не так, но вышло прикольно. Нелепо, по-дурацки, но я рад, что ты приехал. Спасибо, реально полегчало, даже без повязки. Игорь усмехается, потрошит упаковку с бинтом, а затем вскидывает взгляд и смотрит, не отрываясь. Его темные ресницы чуть подрагивают и отбрасывают длинные тени на скулы. Охуеть, как красиво. - А как ты себе все представлял? - интересуется Игорь слегка севшим голосом и, ловко сделав первый оборот бинта вокруг грудины, шепчет, явно подначивая: - Расскажешь? Звучит очень интимно. Непривычно интимно даже, потому что Игорь так близко, что ебнуться можно, однако Петя, даже несмотря на этот шепот, уверен: он не провоцирует, просто любопытство разыгралось. Игорь не напрашивается на красочные описания самых грязных петиных фантазий во всех подробностях, а просто тоже поддерживает разговор, чтобы не молчать. Выходит, конечно, на грани с подкатом, но какие уж тут подкаты, когда по квартире разносится удушливый запах стерильных бинтов и мази от ушибов. Тут только поддерживать разговор, блядь, и ничего больше. Поэтому Петя вздыхает, поднимая руки, чтобы Игорю было удобнее, и отвечает с легкой, тщательно скрываемой досадой: - Да хули тут рассказывать. Я, как типичная тупая пизда, очень рассчитывал, что мы где-нибудь вместе выпьем в выходной, весь вечер проболтаем обо всем и ни о чем, как всегда, а потом возьмем такси и от переизбытка чувств потрахаемся на пороге чьей-нибудь квартиры, - и, осекшись, добавляет почти оправдывающимся тоном: - Банальщина ебаная, базару ноль, но так обычно все и получается, да? Ну, иногда в голову закрадывалась, конечно, мысль, что можно пустить пыль в глаза и добавить романтики какой-нибудь там, чтоб ты меня совсем за дегенерата озабоченного не считал, но вариант с невинными ролевыми играми в доктора и пациента я точно не рассматривал, дядь, уж прости. Игорь сдавленно ржет, гад такой, а потом потуже затягивает бинт и бормочет неожиданно честно: - А мне нравится, как все вышло. Я теперь хотя бы знаю, что ты от меня шарахаться не станешь, как от чумного, когда до дела дойдет, - и прежде чем Петя успевает возмущенно вставить свои пять копеек, почти ласково и отчаянно смущаясь продолжает: - Я боялся, что у нас не срастется. Не из-за того, что характерами не сойдемся, Петь, тут-то как раз сомнений не было - мудак мудака видит издалека. Если бы что не так было, мы б давно с тобой уже в пух и прах разосрались, - и, огладив петин бок ладонью поверх бинтов, заканчивает совсем тихо: - Я боялся, что ты меня банально к себе не подпустишь. Помнишь, ты сказал, ну, что тебя воротит от одной мысли, чтобы с кем-то… Он замолкает, окончательно стушевавшись, и Петя собирается было возмутиться - мол, какого хера, он же совершенно ясно, словами через рот дал Игорю понять, что заинтересован, - но быстро прикусывает язык. Да, он дал Игорю понять, что заинтересован, но вместе с этим он еще и вывалил на Игоря охуительную историю про панический страх секса с незнакомцами. И хорошо, что все говно в его голове, долгие месяцы сидевшее там безвылазно, на Игоре дало сбой. А ведь могло бы и по-другому сложиться. Неловко бы вышло, если бы он сейчас оцепенел от животного ужаса, а затем, истерически натягивая на себя футболку обратно, пытался бы подобрать какие-нибудь не слишком обидные выражения, намекающие на то, что Игорю пора нахуй съебаться из его квартиры и жизни. Неловко и охуенно стыдно. - А еще я тогда сказал, что ты не чужой, - едва слышно выдыхает Петя, устраивая ладонь на игоревом затылке. Вцепляется в волосы, жесткие и чуть вьющиеся, и твердо заканчивает: - Ты мой теперь, понял, дядь? Не отделаешься уже. - Даже не собирался, - хмыкает Игорь, ловко затягивая бинты и принимаясь за узел, а потом, покончив с повязкой и вскинув на Петю какой-то совершенно беспомощный взгляд, добавляет тихо: - Это ты уже не отделаешься. Мы в ответе за тех, кого приручили, знаешь такой прикол? Петя знает. Петя помнит сказку, которую ему читала когда-то в детстве мать, и да, наверное, это звучит дохуя нездорово, но ему насрать. Очередная зависимость, ничего нового. Петя сидит на Игоре и его эмоциях в точности так же, как когда-то, в прошлой жизни сидел на кокаине, однако поебать кристально. Он наркоман, а наркоманы бывшими не бывают; каждому их них нужна какая-то дрянь, ради которой стоит вставать с постели по утрам и начинать новый день. Кто-то садится на адреналин, кто-то - на погоню за ачивками по трезвости. Совсем отбитые ударяются в религию, которая, как известно, тот еще опиум для народа, а Петя… Петя, едва выкарабкавшись из жопы, подсаживается на Игоря - ебанутого питерского мента с отлетевшей наглухо кукухой, - и не испытывает ни малейших сожалений. Время покажет, разрушит ли его привязанность к Игорю так же, как разрушила когда-то наркота, или же они вдвоем как-нибудь мало-помалу придут к той клинической картине, к которой ни один мозгоправ приебаться не сможет, даже если сильно захочет, но сейчас Пете просто похуй на все возможные последствия. Он бьется вдребезги, тянет Игоря к себе за ворот футболки и целует. Шепчет едва слышно, что без Игоря бы ебнулся к хуям собачьим, а еще - что никогда бы не узнал, каково это - любить не только себя, но и кого-то еще. Надеется, что Игорь не услышит или не разберет, что он там мелет, но все бестолку, походу. Ну да и насрать. Петя целует Игоря так, как никогда и никого не целовал в своей жизни прежде. Отчаянно, одурело, совсем отключая мозг и включая - вот же ебаный стыд, - желания и надежды на светлое будущее, и Игорь отвечает тем же. Игорь так заебался, походу, говорить словами через рот за все те месяцы, что они знакомы, что теперь просто и бесхитростно говорит телом. Целует, скользит ладонями по бокам и фонит какой-то совершенно ублюдской нежностью вперемешку со жгучим, но тщательно скрываемым желанием ебаться так, чтоб соседи стучали по батареям. И Петя крепко подозревает, что если бы не ребра, Игорь бы завалил его, как пить дать, сию же секунду. Разложил бы прямо на полу кухни и трахнул от души. И Пете было бы неважно, в сущности, как именно: привычно заполучить хер в задницу или впервые в жизни попотеть самому, натягивая Игоря на свой член - этот вопрос они, несмотря на всю откровенность ночных бесед, так и не прояснили, - но Игорь не переступает невидимую черту и ведет себя, сука, как человек чести и настоящий офицер. То есть, изнывая от недотраха, стоически держит себя в руках, лапая Петю весьма деликатно и почти целомудренно. Он не стесняется, нет, просто, вероятно, думает, что момент не самый подходящий. Что следует Петю поберечь - как ебаный фарфоровый сервиз в серванте, до лучших времен и на особый случай. Что нужно дать ему время оклематься и прийти в себя, а уже потом, свежего и не потрепанного жизнью, отыметь во всех мыслимых позах. Что сегодня доступна только демо-версия, лайтовая и по-уебански целомудренная, но в этом Игорь определенно неправ. Правда в том, что идеального и правильного момента не существует в принципе, поэтому ждать его смысла нет. Существует лишь тот момент, в который хочется - и точка, а все остальное не имеет значения. Да, ребра даже под тугими бинтами противно ноют и саднят, но это все хуйня по сравнению с тем, как важно Пете именно сейчас быть с Игорем рядом. Не просто сидеть на соседних стульях, не обниматься ванильно под какой-нибудь бессмысленный сериал, время от времени слюняво облизываясь, а стать ближе некуда. Хоть как-нибудь, хоть криво и косо, но Игоря заклеймить. Под кожу влезть. Заявить свои права, заявить, что он, Петя, больше никого сюда не пустит и зароет любого, кто раззявит на Игоря свой рот. Что он зароет, блядь, и самого Игоря, если тот вдруг решит пойти на попятную и сделать вид, что ничего особенного не случилось. Петя и понятия не имел прежде, что можно так кого-то хотеть себе целиком и полностью, со всеми потрохами. Не знал, что умеет быть таким на всю башку ебнутым собственником. Он целуется торопливо, жадно и голодно. Присасывается к Игорю, как пиявка, обнимая за шею, и как-то даже не верится, что еще каких-то пару часов назад он всерьез думал, что сегодняшний вечер проведет вообще по-другому. Петя думал, что все будет чинно и невинно, что они с Игорем отужинают за светской беседой, а затем тот съебется в закат под каким-нибудь благовидным предлогом, и снова потянутся эти ночные телефонные разговоры с придыханием, привкусом недоеба и бесконечными обещаниями встретиться когда-нибудь никогда, но Игорь не спешит слинять. Игорь, будто почувствовав петино отчаянное желание железобетонно скрепить их устные и ни к чему особо не обязывающие договоренности, поддается этому лихорадочному безумию. Он тяжело дышит, бесстыдно и нагло в ответ сминает пальцами петины бедра под тканью домашних штанов, видимо, плюнув на здравый смысл, и не предпринимает ни единой попытки выкрутиться из рук. Будто прилип к Пете намертво. Раскаленный словно печка, он все еще немного пахнет дождем. Горчит на губах недавно выкуренной сигаретой и одурело притирается ближе, уже не заботясь о том, чтобы быть приторно осторожным и галантным. Игорь разрешает себе хотеть, поддается натиску, ломается с хрустом, перестает миндальничать и ведется на петины ужимки. Ведется на то, как Петя отчаянно в нем нуждается. Теряет, наконец-то, над собой контроль, и расслабленно опустив плечи, целует так, что мозг плавится. Вдумчиво, по-хозяйски шаря языком во рту и задавая свой темп - неспешный и удушающе сладкий, - от которого голова кругом идет. Петя сжимает его загривок, прикрывает глаза и, чувствуя, как от возбуждения колени подрагивают, не сдерживаясь стонет. Член в штанах тяжелеет от этой медленной пытки взасос, наливается кровью и трется о мягкую ткань. Петя боялся, что после двух с лишним лет вынужденного перерыва в своей крайне насыщенной прежде сексуальной жизни, у него попросту не встанет теперь, но как же, сука, он ошибался. После двух лет перерыва, оказывается, ебаться хочется еще отчаяннее, чем когда-либо. И не с кем угодно и как получится - вот еще, блядь, эту хуету он точно перерос, - а именно с Игорем и именно здесь и сейчас. Мысли путаются в голове, затуманенной и дурной; Игорь засасывает его язык, коротко сжав ягодицы, и Петя, снова громко застонав, вцепляется в волосы на игоревом затылке крепче. Тянет его от себя, быстро облизывает губы и, заглянув в темные, почти черные глаза - зрачок разлился так, как не у каждого торчка разливается порой, - сипло выдыхает: - Пиздец как хочу тебя. И Игорь, замерев, вздрагивает в его руках. Таращится поначалу бессмысленно, бездумно мнет петину жопу, дышит хрипло, а потом, будто бы опомнившись, с трудом фокусирует взгляд, сглатывает и бормочет: - Не самая лучшая идея сегодня. Тебе бы отлежаться… И Петя, не удержавшись, громко и заливисто ржет, запрокинув голову. Он бы, возможно, с натяжкой принял этот аргумент, если бы Игорь отскочил прочь, как ошпаренный, стыдливо потупив взгляд еще минут пять назад, а так - хуй там. Игорь может пиздеть, что угодно, но Петя чувствует, как его мелко лихорадит от желания. Петя чувствует, что Игорь хочет его так же сильно, как и он сам - Игоря. Что Игорь просто дает ему - и себе, безусловно, - последний шанс для маневра, прежде чем окончательно слетит с нарезки и пути назад не будет. Но Пете этот маневр нахрен не уперся, ей-богу. Ни по одной из причин, какие Игорь мог там себе навыдумывать. Он уверен: даже наглухо ебнувшись от спермотоксикоза, Игорь все равно будет обращаться с ним, как с тухлым яйцом, чтобы не раздавить ненароком, а остальное Петю волнует слабо. Вернее, не волнует вообще, потому что впервые за долгое время Петя не сосредотачивается на своем возбуждении, не подстегивает его картинками из головы, а просто ощущает чисто и незамутненно. Всем, сука, телом, и такой момент упускать - просто преступление. Вдруг назавтра что-то в мозгах перемкнет - и попустит, а так Петя рисковать не готов. Секс должен случаться по наитию, а не по штатному, сука, расписанию с учетом всех обстоятельств, и за свое право спустить именно сейчас Петя собирается бороться до победного и полной игоревой капитуляции. Ведь если все срастется сегодня, то не придется больше голову греть и гадать, способен ли он нынче только в свой кулак спускать или и с настоящим живым мужиком тоже не ударит в грязь лицом. И да, чисто технически, можно было бы обождать чуток, но Петя чувствует: в эту секунду он на сто процентов готов к тому, чтобы прекратить свой целибат, и кто знает, закоротит ли его в следующий раз так же, как сейчас. Не полезут ли в голову лишние мысли, не проснется ли заново противный и липкий страх облажаться. Если все случится сегодня, он будет уверен, что вся эта история с Игорем вообще имеет смысл, а не тешит его иллюзии о том, что нормальная жизнь вообще возможна. - Вот и отлежусь в миссионерской позе, дядь, - фыркает Петя наконец, чувствуя игоревы обжигающе горячие ладони на своей жопе и кайфуя. - В любой отлежусь, даю слово, ты только не ломайся. - Не отлежишься, у тебя шило в заднице, - тем не менее, все еще пытаясь сохранять здравый смысл, вяло протестует Игорь, - и пока я не буду знать наверняка, что ребра у тебя целы, трахаться я с тобой не стану. Вот же упрямый, блядь, баран. На его месте любой бы Петю разложил без разговоров и был бы прав, но Игорь… Игорь не любой, поэтому продолжает отчаянно упираться, все так же крепко стискивая петину жопу. Мудак он, все же, просто невероятный. - То есть, просто будем сосаться, пока я не спущу в штаны? - жалобно уточняет Петя, уже мысленно планируя утреннюю поездку в ближайший травмпункт и проклиная себя за то, что отбрехался от рекомендаций фельдшера доехать на скорой до больницы, однако Игорь, немного поразмыслив, качает головой. - Ну нет. Есть у меня одна идея, и, сдается мне, она тебе понравится, - хмыкает наконец он, широко улыбнувшись, а затем, не давая Пете ни единого шанса доебаться с расспросами, легко и непринужденно отрывает его от пола, сграбастав под задницу. Будто бы Петя вообще нихуя не весит, блядь. В петиной жизни было слишком много партнеров, чтобы упомнить их имена и все те непотребства, которые он с ними вытворял. Наверное, он перепробовал если не все, то почти все, что доступно в сексе, но вот на руках его еще никто и ни разу не таскал. - Сдурел? Отпусти, - ворчит Петя, несильно ударив Игоря в плечо и попытавшись вывернуться из захвата, но тот, довольно ухмыльнувшись, лишь смеется: - Не дергайся, а то уроню, - и, обогнув кухонную стойку, в несколько шагов доходит до кровати. Опускает Петю на ее край осторожно, как кулек с говном, а потом устраивается в ногах, прямо на полу, запрокидывает голову и, широко улыбнувшись, добавляет: - Разница между “сосаться” и “сосать” тебя сегодня устроит, я надеюсь? И Петя не находится с ответом. Только дышит тяжело, чуть приоткрыв рот; кивает коротко и, словно завороженный смотрит, как Игорь склоняется ниже и трется своей небритой щекой о его пах. Прошибает так, что пальцы на ногах поджимаются. Игорь же, не теряя времени даром, будто бы не сомневался вовсе, что Петя согласится, подцепляет резинку штанов, тянет их вниз, скользя обжигающе-горячими своими ладонями по коже, и, чуть прищурившись, уточняет с интересом: - А трусы ты с каким-то умыслом не надел или?... - Или, - выдохнув сквозь зубы, лениво огрызается Петя, приподнимая бедра, а потом беззлобно ворчит: - Давай я шмальну в тебя с нескольких метров и посмотрим, как ты после этого наденешь трусы. Я штаны-то с трудом натянул, а ты мне что-то за труселя предъявляешь. Член с мокрым шлепком прижимается к низу живота и отчаянно сочится смазкой. Во рту пересыхает, пока Игорь садистски медленно, оглаживая его ноги, спускает штаны до щиколоток, а сердце будто бы вообще теряет всякий стыд и стучит, как ему вздумается, то замирая, то срываясь на отчаянный галоп. - Так я ж говорил, я вообще их частенько не ношу, так что шмалять необязательно, - невозмутимо парирует Игорь, а потом, склонившись ниже, без объявления войны сжимает губы на головке петиного члена. Чтобы не рухнуть навзничь на кровать, Пете приходится выставить позади себя руки. Кажется, он даже не стонет, а беспомощно скулит, слегка поддав бедрами навстречу, и, не почувствовав ни малейшего сопротивления, тяжело опускает ладонь на игорев затылок. Игорь послушно забирает глубже, скользит языком по члену, сжимает губы плотнее и шумно выдыхает носом. Он не торопится, но Пете все равно кажется, что это слишком. Что надолго его не хватит. И не потому, что изголодался, хотя и это тоже, но потому, что это Игорь, которого он хотел последние несколько месяцев, блядь. Да, весьма эфемерно; скорее, абстрактно фантазируя, чем реально прикидывая, каков тот в койке, но тем не менее. Реальность оказывается куда лучше его жалких фантазий, и это неоспоримый факт. Игорь неспешно трахает его своим ртом, одной рукой крепко обхватив лодыжку, а второй почти невесомо оглаживая колено, и от этих контрастов хочется орать в голос. А еще от того, какие горячие и влажные у него губы, как правильно они сжимаются под головкой, и как на каждом движении Игорь широко лижет его языком по всей длине, а потом пропускает все глубже. В глотку, что ли, умеет или энтузиаст дохуя? Ответ на свой вопрос Петя получает почти сразу же, когда Игорь, в очередной раз надевшись на его член, расслабляет горло и, тихо застонав, застывает, осторожно и размеренно дыша носом. Прошибает так, что Петя едва не спускает позорно в тот же миг. - Не надо, если не хочешь, - хрипит Петя, пропуская игоревы волосы сквозь пальцы и ослабляя хватку на затылке. Уже не давит, только гладит осторожно подрагивающей рукой и изо всех сил закусывает губу, чтобы не взвыть. Ощущения не то что полузабытые - они, блядь, совершенно незнакомые. Никогда прежде, пожалуй, Петя так не размазывался о банальный по своей механике отсос, а тут как-то совсем теряется в пространстве. Единственное, на что его хватает: потянуть Игоря за вихры мягко, да и только, но Игорь за его рукой не тянется. Игорь упрямо сжимает его горлом еще несколько раз, крепче обхватывая лодыжку, сглатывает судорожно и только потом отмирает. Скользит к головке, обводит ее языком и вскидывает поплывший, какой-то совершенно невменяемый взгляд вверх. И Петя понимает - ему в кайф. Игорь не выебывается, не пытается его впечатлить или прыгнуть выше головы; он просто такой. Жадный в сексе и, походу, многое успел перепробовать, пока жизнь не свела его с Петей. Что логично, в общем-то. Игорь старше, Игорь трахался с кем-то еще тогда, когда в академии учился, а Петя свой школьный аттестат не получил, и было бы глупо думать, что он будет святой простотой в койке. Весь его образ в своей голове Петя строил на том, что Игорь - мент-одиночка в дурацком дедовском прикиде, но он упускал из виду главное: Игорь красивый и горячий мужик, и одиночкой он, судя по всему, до недавних пор не был, а значит… Значит, в этом рту членов, возможно, перебывало даже больше, чем в петином. И нет, это не повод для глупой и уебанской ревности - еще чего, - а повод просто расслабиться и не надумывать себе лишнего. Не строить необоснованные теории, что, мол, Игорь ждет от него какой-то там излишней нежности или томности во имя особенного момента. Игорь ждет от него, на самом-то деле, просто классного секса. Ждет, что Петя спустит ему в рот, и сделает для этого все, чему научился за много лет с кем-то еще. По его взгляду сразу понятно - Игорь не делает ничего, что ему было бы неприятно, и эта простая мысль вышибает пробки. Петя снова сжимает волосы у него на затылке, толкается глубже и, двинув бедрами несколько раз, кончает так, что искры из глаз сыплются. Слишком быстро, как школьник сопливый, но терпеть просто сил никаких нет. Слишком давно он не чувствовал такого возбуждения. А может, и вообще никогда, блядь. Потому что одно дело - слить тупо потому, что тебе правильно и технично сосут, и совсем другое - от поплывшего и откровенно дурного взгляда мужика, на которого ты последние месяцы дрочил, как проклятый. Мужика, которого хочется оплести, как спрут и больше никуда, нахуй, не отпускать. Игорь вцепляется в его бедра, сжимает горло, громко мычит и сглатывает, вжимаясь носом в петин живот. Дрожит, как и сам Петя, скребет короткими ногтями по коже, ластится к руке, а потом, проскользив губами к головке, перехватывает член пальцами и, сжав их в кольцо, медленно двигает запястьем. На каждом таком движении ноги сводит мелкой судорогой и яйца непроизвольно поджимаются. Просто пиздец, думает Петя, едва шевеля извилинами. Охуеть и не выхуеть обратно. Он тянет к Игоря к себе - не до конца еще опавший член с громким шлепком опускается на бедро, - склоняется навстречу и целует. Вылизывает игорев рот почти одурело, жадно и как с цепи сорвавшись, наплевав от души на колотье в правом боку. Гладит виски, слегка сжимает загривок и слепо тычется носом в щеку, а потом скользит рукой от плеча вниз - по груди и животу, - и, осторожно сжав пальцы, даже через плотную джинсу чувствует игорево не нашедшее выхода возбуждение. - Иди ко мне, а? - шепчет Петя ему в ухо заплетающимся языком. - Не хочешь трахаться сегодня, ладно. Но я себя последним скотом буду чувствовать, если ты сейчас не кончишь, - и, переведя дыхание, добавляет: - Нет, не так. Я хочу, чтобы ты кончил сейчас. Со мной, понял? И Игорь, коротко закашлявшись, покорно кивает. Кроет его знатно, потому что Петя, не встретив ни малейшего сопротивления, кое-как вздергивает его на ноги и, ухватившись за болт, расстегивает ширинку. Трусов под джинсами весьма ожидаемо - ох уж эти игоревы шутки, которые вовсе не шутки, - не обнаруживается, однако чтобы стянуть их, приходится повозиться. Впрочем, Игорь, ухватившись за свой колом стоящий член, все же выпутывается каким-то чудом из штанин, и Петя, не дожидаясь, пока тот очнется тянет его к себе за бедра. Игорь не лукавил ни капельки, когда заявлял, что меряться хуями с ним бессмысленно - таких агрегатов Петя вживую еще не видел, только в порнухе. Длинный - игоревой здоровой лапищи мало, чтобы его целиком сжать, - почти ровный, с выступающими венами и темной крупной головкой. Аж слюни текут, блядь. Но сосать сейчас у него дыхалки может и не хватить, это факт, да и Игорь, скорее всего, слегка очухавшись, поднимет вой, что мол, вот эти физические упражнения нихуя не соответствуют постельному - ха-ха, - режиму, а вот медленно и со вкусом подрочить, неспешно целуясь в процессе - это охуенный план, на который даже Игорь наверняка не найдет возражений. Затянуть Игоря к себе на колени проще простого, снова засунуть язык ему в рот тоже - Игорь даже не сопротивляется, настолько поплыл, - и Петя обнимает его за пояс, впечатав ладонь во взмокшую поясницу. Обхватывает сочащийся смазкой член пальцами, бездумно гладит горячую, влажную от пота кожу, а затем бормочет, слегка прикусив игореву нижнюю губу: - Расслабься и получай удовольствие, ага? В следующий раз я тебя без вариантов нормально трахну, предъявив рентгеновский снимок, зануда ты ебучий, но сегодня придется довольствоваться ладошкой, - а затем, сжав пальцы чуть сильнее под головкой, почти целомудренно целует в уголок губ. Звучит двусмысленно, ну да и насрать. Потом Петя обязательно пояснит контекст, что вообще-то, в его понимании “трахнуть” - это не о том, кто в кого членом тычет, а, скорее, про то, кто кого танцует, но сейчас не до этого. - Монетку кинем и посмотрим, кто еще кого трахнет, - с неожиданным вызовом хрипит Игорь, крепко обнимая его одной рукой за плечи, и Петя, на мгновение обомлев, почти неверяще уточняет: - То есть, ты все-таки ебырь-террорист, дядь, и я могу расслабиться и не гуглить, как правильно выебать мужика в зад? - а потом, не дожидаясь ответа и жестко двинув ладонью от головки вниз, облегченно добавляет: - Какая удача. Я выиграл эту жизнь. Странно, конечно, слышать подобное от двухметрового мужика, оседлавшего его тощие коленки - Петя-то уже почти смирился с мыслью, что свои предпочтения в койке придется несколько пересмотреть в сторону непривычных практик, - но видимо, предрассудками Игорь не страдает в отличие от большинства прежних петиных партнеров. Те в массе своей считали, что если натягиваешь кого-то на свой хер, то сосать и нежничать - это не круто; максимум, могли скупо подрочить и потом брезгливо отереть обо что-нибудь руку. Покорно сосал обычно Петя, и он же обычно оказывался на чужих коленях, как сейчас Игорь, послушно принимая то, что дают. Что ж, система сломана. Оказывается, брутальные ебаки тоже могут кайфовать от такой хуйни. Игорь, заметив его задумчивый вид, замирает, вздрагивает коротко и, смерив Петю мутным взглядом, выдыхает, явно уже с трудом формулируя свои мысли: - Ну если не хочешь гуглить, то так уж и быть, монетку бросать не будем. Мне вообще не принципиально; как хочешь, так и будет, - а затем, мученически сведя брови к переносице, жалобно просит: - А сейчас просто шевелись уже, а то у меня яйца лопнут… И у Пети заново перехватывает дыхание. Даже не от этого внезапного признания, что Игорю по кайфу ебаться как угодно, лишь бы все довольны были, а от того, что он прямо сейчас дает Пете право выбирать. Он позволяет Пете быть любым: ебливым мудаком, мечтающим присунуть в Игоря свой хер, или ебливым же мудаком, жаждущим присесть на игорев хуй и получать удовольствие без напряга за чужой счет. А может, дыхание перехватывает от того, как Игорь в его руках обмякает, точно нагретый пластилин? Делай с ним, блядь, что хочешь - все стерпит и попросит еще. И Петя делает. Петя сжимает кулак крепче, двигает им тягуче медленно, растягивая удовольствие и наслаждаясь игоревой дрожью, а затем, лизнув его горло, все же не удерживается и заявляет, доверительно понизив голос едва ли не до шепота: - Хочу, чтоб в следующий раз ты меня как распоследнюю блядь отодрал. Чтоб валял по кровати, пока я как личность не кончусь, ясно? - и, почувствовав, как член в руке дергается, добавляет почти невинно: - Впрочем, если б не твой нудеж про мои ебучие ребра, я б тебе и сегодня в жопу дал с удовольствием, Игорек, так что ты сам себе злобный Буратино. Даже сейчас, уже кончив, дал бы, потому что есть какой-то странный кайф даже в ебле после оргазма, чисто на эмоциях и отходняках, но эту ценную информацию Петя приберегает на потом. Пусть Игорь удивится. Игорь не отвечает, лишь задыхается, быстро толкаясь в его кулак, хрипло громко стонет и, видимо совсем потеряв связь с реальностью, сжимает Петю почти до хруста. Впрочем, быстро опомнившись, отшатывается, едва не рухнув навзничь - Петя успевает подхватить его чуть ли не в последний момент, сцапав за плечо, - и остервенело стянув через голову футболку, отбрасывает ее куда-то в сторону. От него просто крышесносно пахнет сексом и потом. Настоящим живым мужиком, а не рафинированным мажором, вылившим на себя поллитра ебучего одеколона, и это заводит пиздец как. Игорь сжимает коленями его бедра, бесстыдно трется всем телом, обнимает за шею, и целует совершенно крышесносно, трахая рот языком. Развязно, мокро и слюняво. Шарит руками по петиным плечам и спине, а потом чутка отстраняется, смотрит расфокусированно и сипло давит из себя: - Да хули ты нежничаешь, блядь? Я не хрустальный вообще-то, - и, закусив губу, добавляет невнятно: - И не железный, Петь. Нихуя не железный. И Петя, коротко кивнув, сжимает ладонь крепче. Двигает ею резче, быстрее. Ему бы самому так не понравилось, пожалуй - хер стереть можно, - но Игорь, запрокинув голову, стонет несдержанно и, дернувшись, выгибается дугой. Ясно, Игорю нравится пожестче, отмечает Петя про себя, по крайней мере тогда, когда в яйцах уже звенит. Без смазки так себе прикол, на любителя, но Петя не спорит. Лишь сильнее стискивает пальцы, большим оглаживает мокрую головку на каждом торопливом движении и сплевывает вниз, ловя пальцами слюну и размазывая ее по игореву члену. Он смотрит на Игоря и не может наглядеться. На груди светлеющие и бугрящиеся шрамы. Кто-то тупой, пожалуй, мог бы сказать, что это отвратительно - даже сам Петя мог бы еще несколько лет назад, - но теперь он на мгновение даже зависает, восторженно разглядывая летопись игоревых передряг. Пуля, нож, а вот эта россыпь похожа на что-то осколочное. Стекло или еще хуй знает что. Мелкая насечка бледных, давно затянувшихся отметин, будто Игорь не в убойке работает, а, как минимум, прошел Чечню. По датам вроде не шибко бьется - Игорь тогда совсем еще салагой был, - но, тем не менее, впечатление создается именно такое. Впрочем, кажется, у Игоря просто своя война, только здесь, в Питере. В подворотнях и переулках, в промзонах и еще черт знает где. Самая настоящая и дохуя беспощадная. И таких мужиков у Пети точно ещё не было. На всю голову ебанутых и отчаянных. Игорь весь сплошная зажившая рана и одновременно любовь к жизни во всех ее проявлениях, несмотря на напускной пессимизм. Безбашенный, бесстрашный и, судя по его телу, видимо, мнящий себя бессмертным. Петя подается вперед, накрывает губами темный сосок и выдыхает тихо, не в силах справиться с собой. Игорь именно тот, кого он ждал так долго. Такой же, как и Петя, конченый на всю голову и совершенно этого не стесняющийся. От прикосновения языка к соску Игорь вздрагивает, быстрее толкается в кулак и, крепко ухватив Петю за волосы на затылке, тянет их, вынуждая запрокинуть голову. Смотрит долгое мгновение, широко распахнув свои потемневшие от возбуждения глаза, а потом целует жадно, будто сожрать хочет. Кончает он с задушенным гортанным стоном, увлеченно засовывая язык Пете чуть ли не в глотку и дернувшись всем телом. Пальцам скользко и почти обжигающе горячо, и Петя, пожалуй, даже нисколько не расстроен, что в первый раз у них все вышло вот так - практически на уровне подростковых обжиманий. В прошлой своей жизни он бы скривил ебало и сказал, что если хочется трахаться - то нужно брать гондон и подставлять жопу, но теперь картина мира немного перекосилась. Теперь он обнимает подрагивающего Игоря и думает о том, что в этой дурацкой возне тоже есть своя прелесть. Это спойлер, позволивший понять, что Игорь дохуя неудержимый в своем угаре. Что Игорь любит, чтобы его вели и направляли, но при этом он жадный и ебливый до ужаса, порывистый и нетерпеливый. Не грубый, не охуевший в край и умеющий не только получать удовольствие, но и доставлять его. Как раз такой, каких у Пети не было примерно никогда, и это приятный контраст. Ноль шансов словить какой-нибудь вьетнамский флэшбек из давно минувших дней, когда он только и делал, что трахался с какими-то кончеными уебанами в толчках с неоновой лакшери подсветкой. Игорь ластится, словно большой кот, еще пару раз скользнув членом по петиным пальцам, а потом расслабляется, все еще не оставляя затеи целоваться. Весьма успешно, кстати. И, вот что удивительно, довольный и сытый Игорь, целуется так же жадно и одурело, как и Игорь, которому нестерпимо хочется кончить. Аномалия какая-то, но Пете она приходится очень по вкусу. Почти все прежние его любовники, спустив в резинку - а иногда и много раньше, - резко забывали о хорошем тоне; Игорь же, даже обмякнув и навалившись на Петю всем своим немалым весом, лезет с телячьими нежностями и, обняв за шею, жмется ближе. Как девчонка, почти просится на язык, но нет. Это неправда. Все петины телки, даже самые классные, после секса тут же натягивали на лицо восковую маску. Утирали рот, взбивали руками спутанные волосы и мостились в красивые соблазнительные позы вместо того, чтобы просто лениво потискаться, Игорь же на хую вертел всякий лоск и просто наслаждается процессом, не предпринимая ни единой попытки выглядеть глянцево. Он ни на что не отвлекается, не пытается тут же, моментально собрать себя в кучу и выглядеть на все сто, а наоборот, растекается бессмысленно и совершенно потерянно жмется ближе, сладко подрагивая и шумно дыша. Игорь ведет себя так, будто бы, как и Петя, изголодался по простому человеческому теплу. Будто бы Петя первый за долгое время, кто не гонит его поганой метлой сразу после оргазма, а обнимает в ответ и не отворачивается от поцелуев. Когда-нибудь он обязательно спросит у Игоря, есть ли в этих догадках доля истины, но не сейчас. Сейчас Петя лишь прикрывает глаза, безропотно принимает этот шквал эмоций и рассеянно устраивает ладонь, измазанную в теплой сперме, на игоревой крепкой подтянутой жопе. В этом моменте хорошо и спокойно. Немного жарко, немного душно, одуряюще терпко и ужасно правильно. Игорь весь мокрый от пота, воняет, словно конь, лапает Петю совершенно по-хозяйски и царапает своей небритой рожей петин подбородок, однако такого кайфа Петя не испытывал уже давно. Когда не нужно никуда сбегать, не нужно придумывать гнилых оправданий, почему эта встреча останется первой и единственной, и в целом нет повода почувствовать себя уебком, пользующим людей не за хуй собачий. С Игорем будет совсем по-другому. Наконец-то по-человечески, блядь. Всерьез и надолго, если не приключится какой-нибудь внезапной поеботы. А если и приключится - Петя из кожи вон вылезет, чтобы все заебись было в конечном итоге. Впервые в своей жизни, пожалуй, он готов ложиться в койку с одним и тем же человеком раз за разом без всяких там компромиссов, и это вот прямо сейчас ощущается неожиданно остро. Ему Игоря недостаточно. Ему мало, и нужно еще. А потом снова и снова, после чего повторить. Даже с Ниной, с которой он всерьез собирался жить долго и счастливо, такого не было, а с Игорем - буквально по щелчку. Наверное, это тоже что-то не слишком здоровое, и у любого мозгоправа нашелся бы для него подходящий диагноз, а то и несколько, но Пете насрать совершенно. Петя шумно выдыхает, обнимает Игоря за шею, наверное, чуть крепче, чем стоило бы, и снова прикрывает глаза. Любой мозгоправ бы сказал, что ему надо лечиться, но Петя не хочет и не собирается. Он вдыхает Игоря полной грудью, тянет к себе ближе, прижимаясь кожа к коже, и отвечает на сладкие выматывающие поцелуи, обхватив ладонью игорев вихрастый затылок. Когда Игорь наконец - минут через десять или около того, - бросает затею отъесть ему лицо, Петя ухмыляется, осторожно гладит поясницу и сообщает хрипло: - Ну ты и огнище, дядь, - а потом, ухмыльнувшись, разморенно утыкается носом в игорево плечо и добавляет почти невнятно: - Я, в принципе, так и думал, что ты жару задашь, но чтоб настолько… Короче, мое почтение. Я едва по второму кругу не завелся, когда ты совсем поплыл, а мы ведь даже не потрахались толком. Так, чутка полапались, как в позорные пятнадцать. - Я в пятнадцать еще даже ни с кем не лапался, как ты изволил выразиться, - глухо бормочет Игорь, невесомо оглаживая петины волосы и, кажется, слегка смущаясь, что ли. - Тогда даже удивительно, как из такого целомудренного пиздюка получился настолько горячий и ебливый мужик, - Петя тихонько фыркает. - Обычно без мнимой стыдливости в койке себя чувствует те, кто были оторвами еще в старших классах, - а потом добавляет с плохо скрываемым восторгом: - Я серьезно. Вайбы у тебя абсолютно бешеные, Игорек. Такие, что ебнуться можно. - Звучишь, как школьник, который ничего слаще батиных журналов с порнушкой не видел, - отмахивается Игорь почти спокойно, а потом, хмыкнув, продолжает слегка занудно: - Люди трахаются, Петь, и это в норме вещей. По-всякому трахаются, а я, казалось бы, вообще ничего такого не сделал, от чего можно было бы впасть в неистовый восторг. - Конечно, люди трахаются. Это естественно и не безобразно, - соглашается Петя покорно, невольно припомнив, в каких позах бывал еще несколько лет назад, а потом, улыбнувшись, добавляет рассеянно: - Вот только ты меня не трахнул, как сделал бы это почти любой на твоем месте. Вместо этого ты голышом восседаешь у меня на коленках, а в усах у тебя подсыхает моя конча. Неплохой расклад для первого свидания. У меня такого никогда не было, только банальный перепихон без особых изысков - всунул и высунул, - чисто чтоб не зудело. Поэтому в моем личном рейтинге ты уверенно лидируешь. Хотя ебался я налево и направо, пока Горюнов не решил, что пора со мной кончать, мысленно заканчивает Петя и шумно выдыхает. Почти предельно честно, почти на грани со здравым смыслом, но Петя надеется, что Игорь не потупит взгляд и не захлопнется, а услышит его. Что Игорь не осудит и не станет цепляться к словам, по крайней мере, прямо сейчас, и не примется выяснять, с какими такими чмошниками Петя раньше ебался, что планочка настолько низкая. Так и получается. - Вслух это прозвучало и впрямь как-то… - бормочет Игорь, глядя ему прямо в глаза и слегка замявшись, на что Петя лишь хмыкает весело: - Как? - Пошло. Как сюжет для низкобюджетного порноролика, - улыбается Игорь в ответ и фыркает, однако не предпринимает ни единой попытки събаться или стыдливо прикрыться. Гладит Петю по плечу, а потом, скользнув к шее, сжимает слегка загривок и добавляет: - Но я правда ничего такого не планировал, все как-то само собой вышло. - Замечательно вышло. Люблю пошлятину, - пожимает плечами Петя, с удовольствием сжав пальцы за его заднице, - а девственников и ханжей не люблю. Это же круто, когда все само собой. Поэтому ты и огнище, Игорек. Без комплексов вообще. Делаешь, что хочешь, и похуй, что с привычной картиной мира это не бьется. А еще - не бьется с петиным личным опытом, но об этом сейчас даже смысла нет говорить. - Привычная картина мира - это чтобы никто не ушел обиженным, - назидательно тянет Игорь, - а вовсе не свод негласных правил, что в койке зашквар, а что нет. Странно, что ты не в курсе в твоем-то возрасте. Петя закатывает глаза и, все-таки не сдержавшись, ворчит: - В курсе, дядь. Просто ебался вечно с какими-то мудозвонами, прости господи, - а затем, прикусив губу, заканчивает: - Больше не буду, клянусь. И, не удержавшись, громко ржет. Дурацкий разговор, нахуя он вообще его затеял? Что было - то было, и смысла нет всю эту хуету про бывших случайных любовников тащить в свое светлое будущее. Ну, подумаешь, что ни один его мужик из прежней разгульной жизни не брал в рот, считая минет ниже своего достоинства. Игорю это знать не обязательно совсем. Игорю лучше не знать с его картиной мира, что в Москве принято просто и без изысков тыкать хером в жопу, желательно сзади, чтоб не видеть лица и не обронить ненароком свою громко декларируемую гетеросексуальность. Что в тех кругах, где Петя искал себе партнеров прежде, почти никто не трахался с мыслью, что будет следующий раз; все просто скидывали напряжение, подстегиваемое синькой или чем поинтереснее, а потом без сожаления уходили, оставив визитку, но уже заранее зная, что та окажется в мусорке уже через пять минут. Тех, кто хотел хоть каких-нибудь отношений, Петя встречал лишь дважды, и бежал от них, как от огня. Теперь он убегать не намерен, и только лишь это Игорю стоит знать, но никак не весь тот бэкграунд, который привел Петю к этому моменту, а то еще решит, что Петя со своей головой совсем не в ладах, да и сбежит к ебени матери. И Петя, конечно, и вправду с головой не дружит - вернее, не дружил прежде, - это факт, но есть призрачный шанс, что если прошлое оставить за спиной, в столице и больше никогда не оглядываться, то может и прокатить. Что рано или поздно он перестанет сравнивать Игоря с теми, кто был до него, и постоянно охуевать от контраста. Что он просто примет, как данность, что вот так - заебись и точка. - Мне бы в душ, - бормочет Игорь, когда притихший Петя прижимается лицом к его плечу. - Мне бы тоже, - вздыхает Петя в ответ, чувствуя, что насквозь провонялся игоревым терпким потом, да и свежие бинты они, кажется, обкончали на славу. Он гладит Игоря по бедру, а потом, чутка помявшись, спрашивает: - Останешься? - Если такая опция есть, то, конечно останусь, - подчеркнуто иронично соглашается Игорь, а потом, не сдержавшись, добавляет тихо и серьезно: - Если ты хочешь, Петь. - Дурацкий вопрос. Конечно хочу, - глухо бормочет Петя, потираясь носом о липкую влажную кожу. Касается ее губами и честно признается: - Будь моя воля, я б вообще на тебя браслеты накинул и больше никуда не выпускал, но это явно нездоровая хуйня, поэтому воздержусь. - Да почему же нездоровая? Можем как-нибудь попробовать, браслеты-то есть, - давится смешком Игорь, оглаживая его спину, а потом одним слитным движением поднимается на ноги, смотрит сверху вниз и, широко улыбнувшись, просит: - Дашь полотенце? - Хоть два, - Петя быстро кивает, а после, протянув руку, ворчит: - Но только если ты поможешь мне оторвать жопу от кровати, - и, поймав обеспокоенный игорев взгляд, отмахивается: - Бочина разнылась, падла. Несильно, не ссы, но приятного мало. Но, несмотря на тупую, разливающуюся по телу боль, внутри все поет, особенно когда Игорь, осторожно потянув его за руку и подхватив под поясницу, снова оказывается близко-близко. Стоять проще, а лежать после теплого душа в разобранной постели наверняка будет вообще охуенно, поэтому Петя, не теряя времени даром, медленно шлепает к шкафу и, не оборачиваясь, интересуется светски: - Надеюсь, у тебя еще остались бинты, потому что эти мы бездарно проебали, - и, скорее почувствовав, чем услышав, как Игорь давится от смеха, добавляет: - Мне-то похуй, но зная тебя, ты не успокоишься, пока не спеленаешь меня заново, а ближайшая аптека аж в трех кварталах и зонтик я свой забыл в управлении. - Остались, - успокаивает его Игорь, а затем нагоняет Петю в два шага и, прижавшись со спины, коротко мажет губами по шее. Мокро, сладко и ужасно буднично, будто сотни раз так делал уже. По стеклам с силой барабанит дождь, но это ничего, Петя уже привык, что в этом городе по-другому почти не бывает. Ему, вот же срань, даже начинает нравиться питерский саундтрек, по-своему уютный и нихуя не депрессивный, на самом-то деле, как казалось прежде. К утру лужи подсохнут, выглянет несмелое солнце из-за туч и чисто умытые улицы будут выглядеть даже свежее, чем накануне. А сейчас можно просто вслушиваться в эту мерную дробь за окном и умиротворенно жмуриться. Город его принял. Дал новые смыслы, чтобы жить; перевернул что-то в голове, а еще, как бы между делом, подсунул Игоря в первый же день, чтобы спустя несколько месяцев Петя, голышом дефилируя в ванную под пристальным изучающим взглядом, чувствовал себя самым удачливым сукиным сыном на планете. Чувствовал себя таким счастливым и спокойным, как никогда прежде, ластясь к Игорю, тщетно пытающемуся распутать им же завязанный узел на повязке. Сегодня Петя будет спать, как убитый, а потом проснется - и ничего не поменяется. Мир будет все таким же хуевым и гиблым местом, как и всегда, наполненным ультранасилием и населенным мудаками всех мастей, но отныне Петя в нем не один, потому что Игорь никуда не уйдет. Он сам так сказал, а пиздит Игорь крайне редко. Почти никогда, на самом-то деле. Обычно просто не договаривает, как и сам Петя, но с этим, пожалуй, вполне можно смириться. Они друг друга стоят, черт возьми, но в этом и весь кайф, наверное. Грязные влажные бинты падают на пол неряшливой кучей. Грязной неряшливой кучей на пол наконец-то, блядь, падает вся петина жизнь до переезда в этот город. Он не может забыть все по щелчку пальцев, но он может больше не нести на своем горбу этот груз, время от времени проводя ревизию хуевых воспоминаний и проверяя, ничего ли не обронил по дороге. Настало время просто жить, теперь уже точно. Игорь улыбается ему с какой-то совершенно дурацкой нежностью, проводя кончиками пальцев по саднящей гематоме, а потом открывает дверь душевой и, не глядя, пятится, увлекая Петю за собой. Быть может, Игорь не останется с ним навсегда, до седых мудей или шальной пули, но Игорь останется с ним сегодня. Наверняка он останется и завтра, а потом послезавтра и так день за днем. И этого Пете достаточно, чтобы поверить: счастье есть. Счастье не в Турции, в нескольких десятках метров над уровнем моря и парашюте за плечами, как он затирал когда-то Нине, снимая видос, который так и не выложил в инстаграм прочему-то. Счастье в более простых вещах, как оказалось, за которыми не нужно лететь в Анталью и башлять чернявому турку. Счастье в том, что ты не размениваешься на тех, кто тебе не нужен по большому счету. Оно в том, что вообще не выразить словами. В игоревой мягкой улыбке, в его здоровых лапищах на петиной пояснице и мысли, что все это теперь надолго. Оно, сука, в том, что Петя теперь не один.