Предсмертный хрип

      Целью последнего выстрела оказался лоб. Пуля с остервенением врезалась и рассекла кожу посередине болезненно бледного лба с демонической точностью, словно стрелявший долго репетировал эту сцену. Было ли это так, у Дазая не было возможности и желания размышлять.       Его даже не удостоили полноценным взглядом, попросту нечем было смотреть, поражённые вампиризмом глаза представляли собой лишь ослепительно белый цвет. Выглядело гнусно и, возможно, устрашающе. Но телу уже не до страха.       Вокруг всё, казалось, затихло. Воцарилась мёртвая тишина, но в ушах у него надоедливо звучал шум. Края видимой зоны стали уходить в пустую темноту, сужая обзор.       Тихим, почти неуловимым звуком, раздался до ноющей боли и одновременно с этим до благоговения под ребрами знакомый голос. Однако времени прошло так много, что Дазай уже и не был уверен, действительно ли это его голос. Мышцы медленно стирали с ещё более побледневшего лица даже малейшие намёки на эмоции, вместо этого воцарилась пустота.       Взгляд тёмных глаз был полуприкрыт, направлен куда-то выше его собственных ног, но и ниже нормального уровня. Даже не поднимая постепенно угасающий взгляд, он ясно увидел те самые тёмно-серые брюки, края бежевого пальто и по забавному старомодные светло-коричневые туфли на низком каблуке.       Будь он всё ещё в состоянии трезво оценить то, что видит, тогда бы определённо язвительно прокомментировал собственную ординарность: умирать и быть настигнутым прошлым, ради которого строил будущее из полуразрушенных кирпичей. Но всё, что он смог сделать — слабо улыбнуться, точнее, приподнять уголки губ, пересохших от отсутствия должного ухода. Никакого критического мышления. Странное ощущение теперь уже непривычного спокойствия нахлынуло на умирающее тело.       Поразительно тихими шагами образ приблизился, так близко, что Осаму мог видеть ещё меньше: только низ штанин и обувь. Ему могло бы стать по-пустому печально от этого, однако умирающий мозг решил щедро одарить его припрятанными на чёрный день остатками дофамина. Перед плывущим взглядом тёмных глаз смутным движением появилась рука с кожаным браслетом, достаточно худая, потрёпанная от грязной работы, но Дазай точно знал: очень тёплая.       Он хотел было взяться за тёплую руку, очень хотел, но не смог. Получилось лишь рваное подобие движения, его собственная рука оказалась слишком неподъёмной и будто бы не своей.       Знакомый голос произнёс что-то, но уши Дазая словно заполонила вода в невозможно огромном количестве, заглушая любые звуки. Только приятные вибрации от голоса отзывались у него под ребрами. Это блаженное ощущение не могла испортить даже кровь, покидающая тело из трёх разных точек.       Тёмные глаза спокойно прояснились, в них появился едва заметный блеск, хотя возможно это всего лишь слёзы, которые никогда не получат возможности упасть вниз по щекам.       Всё вокруг стало меркнуть, голова отяжелела и медленным движением склонилась вниз, спина ссутулилась, а тёмные волосы беспорядочно упали на лицо. Но рука, протянутая ему и словно ждущая ответного жеста, оставалась перед ним с неимоверным терпением и дружелюбием до самого конца.       Тихий хрип самопроизвольно вырвался из горла. Оставалось совсем немного.       — Пойдем, уже пора, дорогой друг.       Слова Одасаку внезапно слишком чётко врезались в угаснувшее сознание. ‘Куда пора?’ мог бы спросить Дазай, да только не мог, и не стал бы.       Тёмные глаза скрылись под тяжестью век.       Всё кончилось за секунду. Всё длилось целую вечность.