***
Багровый — их цвет. Цвет ярости, неудержимости. Цвет дикого смерча, который сносит все на пути и преподносит в жертву великому Эгиру бездну кораблей и сокровищ. Регинлейв полюбила багрянец. Цвет власти, могущества. Цвет их любви. Пусть Великий Один думает, что наказал провинившуюся валькирию и обрек на вечные страдания Ансгара. Пусть иные ночные всадницы бросают ей в спину презрительные взгляды, иль жалеют, иль попросту шепчутся, покуда не слышит. Не жалейте, сестры! Я выбрала судьбу. Я выбрала своего воина. Я выбрала странствия и море. Вы выбирали? По воде как по суше. Светило укажет и путь, и время. Ощущение волн под ногами, покачивающегося драккара всем телом, соленого ветра на языке стало неотъемлемой частью жизни Регинлейв. Их было трое: великий воин, валькирия и смерть бесшумным шлейфом. Теперь есть и море бескрайним шумным полотном, на котором переплетаются их нити. Синее глубокое, бирюзовое спокойное, прозрачное прибрежное. Родное. Были и иные воины, и несколько лучших драккаров, что доводилось нести на себе Эгиру-старику. Однако они не нужны были Регинлейв. Войско — для Ансгара, для чужаков, что осмелятся бросить ему вызов. Для смертных. Валькирия доверяла лишь двум мечам: своему и ансгарову. Их союзу наказала быть судьба. Смертные бормотали про жестокость и смерть. Шептались едва слышно о безумии и жажде крови. Регинлейв не обращала внимания. Они попросту ничего не знают об истинной любви. Валькирия знала. Видела в ясных глазах Ансгара, в обволакивающих морских волнах, в сияющих над головой звездах. В ожерелье, которое давным-давно отдала своему воину, прежде чем уйти. Да, однажды она ушла от него. Оставила на шелковых тканях и мехах, в запахе соли и грозы, лишь провела пальцами по светлым локонам в последний раз. Так было нужно. Сердце Регинлейв стучало, бушевало, тянуло обратно к Непобедимому, но валькириям не позволено желать. Им не позволено решать. Ночные всадницы лишь слуги Всеотца. И все же… Она снова здесь, со своим конунгом. Один могущественен, но судьба ему не подвластна. Один любитель шутить и насмехаться, однако и норны без хитрости не обойдутся. Спутают нити так, что Великий не разберет. Регинлейв всегда взбирается на деревянного дракона на носу корабля и наслаждается каждым порывом ветра, что насылает Хресвельг. Она первая замечает туманную линию суши на горизонте, наблюдает за разбивающимися в пенные кристаллы водами внизу. Совсем не страшно упасть. Всадница Бури не падает в море. Она скользит по нему, танцует, заколдовывает так, что в самый лютый шторм драккар извернется, выплывет невредимым. Корабли величайшего сэконунга плавают в такие дальние земли, куда не ступала нога ни одного правителя с суши. Пляжи из черного песка, горячая вода, бьющая прямо из-под земли, богатые храмы теплых неизведанных стран. Сэконунг не останавливается на берегу дольше положенного, лишь берет добычу, запасается ресурсами и уходит восвояси. Его дом — корабли в море. «Мы будем рассекать опасные воды, вводить в ужас проплывающих мимо моряков. Ты говорила: твой дом — море. Я подарю тебе все воды этого мира». Слова-жемчужины, переливающиеся всеми оттенками жизни. Валькирия помнила, перекатывала слова в памяти осторожно, трепетно. Вглядывалась в каждый отблеск, каждый перелив. Так Ансгар сказал Регинлейв в тот роковой день, когда викинг был предан, а прекрасная Фрейя благословила валькирию на новую жизнь. Потеря, поражение? Регинлейв назовет это победой. Началом новой жизни. Они создали свою собственную Вальхаллу на качающихся судах. Бои за титул достойнейшего воина? Ансгар сражался постоянно, доказывая вновь и вновь — смотрите же, Один, Эгир, и Тор, и Фрейя, и Хель! Нескончаемое мясо вепря и вино? Сэконунг найдет такие редкие яства, каких в небесных чертогах отродясь не было! Валькирии, подающие рога с медом и ублажающие по ночам? У Ансгара была одна, но не ее задача приносить вино. Регинлейв преподнесет голову врага и прольет алую кровь, угостит сладким чувством превосходства и поделится несокрушимой силой. Ночью же… Что ж, эту роль валькирия за собой сохранила с удовольствием. Касаться тугих мышц своего сэконунга оказалось гораздо слаще под чистым звездным небом. Уединяться в лесах, подальше от временного лагеря, пока высадившиеся на побережье викинги обновляют корабли и запасы, — остро и ярко. Ансгар тоже пропитался морской солью и северным ветром. Они теперь одинаковые, валькирия и викинг. Связанные Эгиром, дикой страстью к битвам и самой смертью. На губах один вкус — пепла, металла, соли, заморского сладкого вина. Неукротимости и дикости. На широкой груди Ансгара, покрытой светлыми волосками, под сердцем начерчена руна Уруз. Знак грозы, бури, неуемной силы. «Твой знак, Всадница Бури, — шепчет ей Ансгар. Берет Регинлейв за руку, целует длинные пальцы, кладет на поднимающуюся в такт вдохам руну. — Ты только моя. До тех пор, пока звезды и Светило не померкнут…» И она больше не сопротивляется, как раньше, когда холодный воздух между ними был хрупким и колючим, как в самые суровые зимы. В те времена, когда валькирия была целиком во власти Одина. Регинлейв до сих пор балансирует на грани двух миров, танцует, прыгает по лезвию меча — но теперь она сама выбирает, куда сделать шаг, как сильно отклониться. Пасть ли ниц. С Ансгаром впору падать. Быть может, викинг и валькирия падают, падают с той же неудержимой молниеносностью, с какой доказывают всем правителям в округах, что они — истинные владыки всех морей и океанов. Быть может, вот-вот они канут на самое дно, разобьются в пену, в острые ракушечные осколки. Посыпятся черным песком. Регинлейв совсем не страшно упасть.***
Жизнь под предводительством сэконунга тяжела. Жизнь под предводительством Ансгара Вёльсунга, сына Гуннара, Непобедимого, великого завоевателя, отмеченного Всеотцом и позже проклятого им же, изгнанного с Большой земли — как барахтаться в огненном море Муспельхейма, Сурт побери. Вигге плавал с Ансгаром Вёльсунгом много зим и лет — с самого начала, уж не сосчитать. Старый Кьярваль, отец валькирии, выделил великому воину людей, и улыбнулась удача оказаться Вигге на драккаре сэконунга. Шутка ли, наслышаны о Непобедимом и его верной тени! Скальды свое дело знают. Вигге на суше ничего не держало, а море и подвиги притягивали сильнее, чем золотые яблоки Идунн. Казалось, что не может быть в жизни приключения более прекрасного, увлекательного, манящего в своей рискованности и необузданности, чем извечное плаванье по неизведанным водам. И не просто плаванье, а под щитом самого великого Ансгара. С ними ведь валькирия! Грести веслами наперегонки с судьбой в шторм, жить битвами и набегами, увозить с берегов нагруженные золотом и драгоценностями сундуки, пировать под палящим солнцем прямо на драккаре и воспевать судьбу сильнейшнего сэконунга. Нет милее жизни для воина. Жди, Вальхалла! Войско Ансгара невелико, но каждый достоин предстать перед твоими вратами. Однако ведь небесным чертогам и их господам-асам долго ждать не пришлось. Кто же знал, что чудесная валькирия бережет одну-единственную жизнь на этом корабле, а остальные — лишь шелуха, пепел, который развеет ветер после сожжения тел? Об этом скальды не поют. И Ансгар Непобедимый вовсе не такой непобедимый, каким его описывали раньше. Их маленькое корабельное войско не такое уж могущественное, да простят его Ансгар и Всадница Бури. Однажды их едва не разгромили в щепки, которые потом гнили бы на морском дне. Чудом выжили — Вигге оказался в числе счастливчиков. Верно, он долгожитель под крылом Вёльсунга. Уж не знает Вигге, кому из богов следует молиться и нести дары за подобный подарок — Одину, Фригг, Фрейе, Тору или великану Эгиру — но точно не Регинлейв-валькирии. Медновласая сеет смерть и грозу, и бережет она лишь своего сэконунга. Едва-едва они пришвартовали тогда на единственном уцелевшем драккаре к ближайшему берегу. Разбитые, раненые. Упали на песок без сил. В небе хлопал крыльями ворон, каркал, витая кругами над жалкой кучкой выживших. Всеотец насмехался, не иначе. — Не сочти за дерзость, Ансгар, — осмелился тогда Вигге. — Глупость ты затеял. Враг превосходил нас численно. Добычи хватало с прошлого набега. Зачем бросил им вызов? — Ты недальновиден, Вигге. Дело вовсе не в добыче, не в сокровищах, — сэконунг вытянул руку к небесам, блеснули в скромном луче Светила крупные перстни. — Как думаешь, почему Локи извечно проказничает, а Тор бросается в бой с великанами? Почему Хель заправляет миром мертвых? Почему валькирии решают исход битвы? Ансгар умолк, устремил взор на игру смеющихся волн вдалеке. Вигге молчал, ждал ответа конунга. Не знал, какие слова хотел услышать Ансгар. Да и думалось не о том, а о горящих ранах и покидающей ослабшее тело крови. — Норны не ошибаются, Вигге. Каждую нить они плетут тщательно, обрывают там, где должно, ни раньше, ни позже. Каждый узел завязывают на своем месте. У великих свои нити тоже. Понимаешь, воин? Ничего в этом мире не просто так. — Ты говоришь о богах, Ансгар. Побойся. Не ставь себя в один ряд с асами. Сэконунг поднялся. Придержался за рану под ребрами, алая кровь измазала пальцы. Взгляд голубых глаз внимательно осмотрел ладонь, остановился на медленно спадающих каплях, пропитывающих песок под ногами. Ансгар размазал кровь меж пальцев и тронул переносицу, провел линию к губам и подбородку. Начертил на лбу руну Хагалаз. Руна разрушений, перемен, неконтролируемой силы, которая уничтожает все. Руна завершения старого пути и начала нового. — Норны ведут меня по тернистой дороге, Вигге. Всеотец благоволил мне, улыбался. Подарил мне сильнейшую валькирию. Встречал ли ты ночную всадницу более яростную и неотступную?.. А после отнял. Но скажи мне, Вигге, вот что. Если я смог воссоединиться со своей валькирией, несмотря на запрет Ратей Отца… Если я выжил после того, как отвернулись от меня и мои люди, и сам Один… Мой близкий друг пытался воткнуть мне нож в спину, Вигге! Если я поднялся на вершину мира однажды, затем был низвергнут ниц, а позже вновь возродился в еще большем величии… Если я зовусь Владыкой всех морей, и Эгир носит меня на спине с достоинством, и скальды поют обо мне песни, даже когда Один отрекся от меня… Скажи мне, Вигге, не значит ли это, что мне уготовано нечто большее, чем простому смертному? Вигге не понимал. Он смотрел на горящий голубой огонь в глазах своего повелителя, и не понимал, о чем он говорил, к чему вел. Ансгар прикрыл глаза, глубоко вдохнул морской воздух. Неугомонный в выси ворон каркнул еще громче. — Мне уготовано величие, — молвил сэконунг. — Я знаю это. Я вижу в знаках богов. Они везде: молнии Тора, шелест листвы Фрейи, корабли, что дарит мне Ньёрд. Неужто ты не замечаешь? — Но, Ансгар, мы чуть не погибли, — Вигге не понимал, совсем не понимал сути. — Мы все едва ли выжили. Это было безрассудно! Ты потерял все корабли, кроме нашего, всю добычу с прошлого набега, людей. Скольких твоих воинов поглотил сегодня Эгир! Я не понимаю, Ансгар… — Эгиру нужны жертвы. Это ничего, Вигге. Все, чего мы лишились, воздастся сторицей, увидишь. Не горюй о павших. Они уж на пути в Вальхаллу, — конунг поднял взгляд к небу. — Один недоумевает, слышишь? Готовит новые испытания. Я справлюсь, Всеотец. Ты ведь желал меня видеть таким, закаленным и неудержимым, да, Один? На лице засияла широкая, торжественная улыбка, и расправил Вёльсунг руки в стороны навстречу ветру, словно пытался обхватить весь этот мир. Нет, все девять миров. Читающая мысли Фригг подтвердит, Вигге видел в конунге это странное, не поддающееся здравому разуму желание. Желание с каждым восходом Светила доказывать вновь и вновь свое величие, свое достоинство. Желание не столько побеждать, сколько сражаться. До последнего вздоха, до последней капли крови… Нет, казалось, Ансгар Вёльсунг и вовсе считал себя неуязвимым. Поистине Непобедимым. Да, то, что уловил Вигге, было безумием.***
Они встретились в море, как и предсказывал Ансгар. Корабельное войско замерло в удивленном ожидании по приказу предводителя. Почему не нападает, не окружает, не шлет сигнал? Ансгар уперся ногой в бочку, наклонился вперед, рассматривая далекие корабли с усмешкой и перебирая в пальцах нитку с ракушками. Странное, волнующее предвкушение застыло на его лице. Регинлейв приблизилась с интересом. — Ты знаешь, кто на этом драккаре, — утверждение, не вопрос. — Мой сын. Мне было видение во сне. Норны сказали: этот день настал. — Он может атаковать твои корабли, тебе стоит подготовиться. — Нет, валькирия. Он здесь не за этим, вот увидишь. Регинлейв смолчала. Отошла, лишь коротко окатив ледяным взглядом-морем. Достала верный меч и провела пальцами по гравировке. На волю богов валькирия больше не полагалась, сама судьбу предпочитала решать. Косы в объятиях металлических колец, доспехи и лук на месте, стрелы блестят — так остро заточены. Море волнуется, Хресвельг крыльями машет сильнее, тяжелыми тучами небеса нависают. Всадница Бури во всеоружии. Воины учуяли знакомый соленый запах: моря и крови. Насторожились вместе с валькирией, приготовили мечи и топоры. — Великий Ансгар, сын Гуннара, Владыка вод и страх несущий всем морякам, — на драккар ступает молодой воин. — Я ждал этой встречи. Те же светлые волосы, уступающие лишь в длине, тот же покрытый коркой светлого льда решительный взор, широкий подбородок, обернутые шкурой мощные плечи. Регинлейв снова видит перед глазами тот день, когда Всеотец впервые послал ее в помощь молодому Вёльсунгу. Первую встречу с Ансгаром. Пугающая схожесть. Разве что локоны Оддманда более золотого оттенка, будто солнцем подсвеченные, и черты лица мягче — унаследовал от матери. — Оддманд Вёльсунг, — произносит Ансгар и усмехается, — уж не знаю, как тебя зовут на суше. Здесь ты мой сын. — Так ли это? — Оддманд делает два тяжелых шага к отцу. Рост один в один, но Ансгар шире, мощнее и держит себя прямее, будто сам посланник богов. — Не припомню, чтобы видел тебя хоть раз в своей жизни. — А я помню, как держал тебя на руках. Ты был совсем младенцем с пухлыми щеками, а теперь посмотри на себя — воин, самый настоящий. — Ярл, — отрезает гордо Оддманд, и валькирия видит в нем тот же огонь злости, что когда-то замечала в глазах Ансгара. «Ты хочешь доказать своему отцу, что он был не прав, изгнав тебя, ведь так? Что ты достоин». «Мой отец — глупец. Его поступок вынудил меня, верно. Но я уже давно не оглядываюсь назад. Я шагаю вперед». В тот день, когда Ансгар сказал ей эти слова, он заблуждался. Он гнался за признанием отца, видит Один. Как теперь гонится его гордый сын, пусть и ненависть сквозит в глазах. — Ярл Оддманд, — повторяет медленно Непобедимый, пробует на вкус слова. — Всего девятнадцать зим минуло, как ты родился. А уже ярл… Истинный Вёльсунг. — Моего деда забрала Вальхалла, я унаследовал власть. — Отец Сольвейг скончался? Оно и к лучшему, старик пошел на меня войной, — Ансгар налил вина в два рога, протянул один сыну. — Выпей. Подобного вина в наших землях не сыщешь. Оддманд же чувств отца не разделял. В глазах загорелось гневное пламя, кулаки сжались. Еще один стремительный шаг — и шея едва не встретилась с острым клинком валькирии. Воины обеих сторон достали оружие, предупредительно сверкнула сталь. Младший Вёльсунг перевел взор на обладательницу меча. Встретился с грозовым небом из-под ресниц, втянул носом воздух, полный угрозы. «Достаточно близко», — читалось на ее лице. — Знаменитая валькирия, не так ли? Та самая, что увела моего отца из дома и станет его погибелью. — Повзрослей, воин, — холодной волной бросает Регинлейв. — Твой отец принимал решения сам, силком его никто не тащил. И вновь горы схлестнулись с морем. Знакомство с Вёльсунгами никогда не было легким делом. Хара́ктерные. И Регинлейв тоже не Фрейя. Ансгар кладет ладонь на лезвие и опускает его. Усмиряет бурю валькирии одним лишь взглядом. — Не будем гневить богов. Оддманд, сын мой, пройдем! Выпей со мной. Поговорим, расскажешь о своих приключениях… И они уходят на другой конец драккара, устраиваются у мешков с припасами. Ансгар достает лучшие яства, угощает, показывает заморские трофеи. Зачем старается, Регинлейв не знает. В этот день статус Вёльсунга-старшего виден как никогда: одеяния, бесценные вышитые ткани, нарисованные руны, фибулы, перстни. Точно знал, кого ждет. Давно так не выряжался. Валькирия остается ждать на носу корабля, как и всегда. К чему вмешиваться? Лишь изредка поглядывает, подмечает сходства и вспоминает. Ансгар был раньше таким же наивным, прямым, вспыльчивым, правильным. Проклинал Регинлейв за жестокость и кровожадность. От последней мысли она горько усмехнулась. От своей сути не убежишь, с ней следует ужиться. Вот и Ансгар ужился с валькирией. Они одно целое. — …ты уже давно не тот великий конунг, объединивший людей и земли! — разозленным ветром Оддманд стремится к борту драккара, чтобы вернуться к своим людям. — У тебя было все! Власть, друзья, семья. Мать боготворила тебя, знаешь! Ты бросил нас ради… Ради чего?! Ради нее? — тычет пальцем в Регинлейв, и ей хочется столкнуть мальчишку в море, чтобы проучить. Да, мальчишку, иначе не скажешь. — Я жил легендами о тебе, отец. Думал, что встречу тебя и… Ты совсем не тот. — Вода стачивает скалу, Оддманд, — спокойно отвечает Ансгар. — Запомни это. Я не бросал вас. Все просто изменилось. Со временем начинаешь понимать, что такое настоящая власть. Вызов богам, Оддманд. Истинная победа в том, чтобы выдержать все испытания, брошенные Одином. — Чушь! Какие такие испытания заставляют тебя сеять страх средь морей? Грабить мимо проплывающие суда, губить людей, которые раньше были покорны тебе! — Когда-нибудь ты поймешь, сын мой. — Не собираюсь! — Оддманд с яростью отмахивается рукой. — Мать права была, когда твердила не искать тебя. Я не позволю тебе вершить судьбы в море, будто ты сам Ньёрд или Эгир. Когда-нибудь, отец — клянусь! — все, что было твоим, станет моим. Все земли и народы покорятся мне. Но я не упущу свой шанс. И я приду за тобой, чтобы стереть с тебя клеймо всемогущего владыки, которым ты себя возомнил. — Я же говорил, валькирия, — усмехается Ансгар Всаднице Бури. — Истинный Вёльсунг. Ты как я, Оддманд. Совсем как я. Сын, если ты так веришь в то, что я бросил твою мать и предал ее любовь, спроси Сольвейг: как она добилась нашего брака? Пусть поведает историю. И еще… — приподнимает палец Ансгар, — остерегайся старца с палкой. — Ты безумен, — Оддманд вскидывает подбородок уже на своем корабле, переводит взгляд на Регинлейв. — Правду говорят, валькирия свела тебя с ума. От нее веет… смертью. — Ты еще поймешь, сын, — повторяет Ансгар. Но Оддманд уже не слышит, он приказывает своим драккарам разворачиваться и отправляться обратно на сушу. — Оддманд! — кричит Ансгар вдогонку. — У тебя достойный меч. Острее и свирепее не сыщешь. Валькирия замечает, как сын бросает короткий взгляд на лезвие в ножнах на поясе. Отцовский меч. Фамильный меч Вёльсунгов. — Он поймет, обязательно поймет, — бормочет Непобедимый со странной усмешкой, глядя вдаль отплывающим кораблям. — Ему станет мало. Власти, побед, поражений, крови, опасности. Я знаю. Вижу в его глазах. — Быть может, ты ошибаешься, Ансгар, — отвечает Регинлейв. — Пусть он станет хорошим правителем. Пусть перепишет судьбу. — Может, ты и права. Если нам суждено столкнуться однажды в бою… Не мешай ему, валькирия. Я почту за честь погибнуть от руки Оддманда, сына Ансгара, Величайшего конунга. Регинлейв смолчала. Не видать богам дня, когда она позволит кому-либо пронзить сердце своего воина. Для нее он всегда останется Непобедимым. И пусть Один гневается, девять миров тонут во мраке, а море затапливает горы.