•••
Раннее утро разбивается мерным шумом работающей кофемашины в тишине кухни. На улице все еще темно и слишком рано для подъемов, но Юнги эти правила мало волновали. Он жил по собственному графику: спал когда не хотел, не спал когда хотел. Да и вообще сон был переоценен, ведь столько свободного времени можно посвятить другим более полезным занятиям — именно так он оправдывал свой сбитый режим и гуляющую бессонницу. В такое время обычно все спали мертвым сном, а кто-то только ложился, но за столько лет они все научились игнорировать посторонний шум, который их не касался, поэтому помешать кому-то они уже не боялись. Сонной мухой на кухню спустя время выполз Чонгук, широко зевая и даже не пытаясь пригладить собственные лохматые волосы. Юнги, кинув на него взгляд, сделал вывод, что тот спал от силы пару часов, а встал, чтобы погулять со своим псом, который, в отличии от хозяина, еще спал и никуда не планировал. Чонгук шаркает до холодильника, приветственно кивает на старшего, мимолетно оценивая, что можно выпросить у него кофе. Юнги взгляд его ловит, но упорно делает вид, что ничего не понял, да и вообще тут на одного еле хватит. Ну да, литр, и что? Сегодня будет трудный день. С довольным «О!» Чонгук достает из холодильника йогурт, ликуя, что ближайший час на прогулке не будет умирать и от холода и от голода одновременно, но радоваться было рано. Юнги с утра всегда выглядит максимально недовольной грозовой тучкой, которую нельзя трогать, поэтому, когда он оказывается рядом, Чонгук подскакивает. Юнги медленно забирает йогурт из его рук, возвращая обратно на полку. — Но это мой любимый… — Это для Сокджина, — отзывается Юнги, наконец дождавшись свой кофе. — Он другой не ест. Возьми мой, он левее. И скрывается с огромной кружкой в районе балкона, где планирует просидеть еще минимум час, смотря вдаль на рассветающий горизонт. Чонгук провожает его взглядом и берет предложенный йогурт, задумываясь, с каких пор Юнги стал защищать продукты Сокджина.•••
Шипение раздается по всей кухне, разнося и по другим комнатам дивный аромат свежеиспеченных оладьев. Обычно это был запах мяса, когда кто-то готовил говядину, тогда на кухне появлялись все, даже если не были голодны, и устраивали незапланированный пир. Также это могла быть лапша, и чаще всего это было по ночам, и скорее всего это был Чонгук, но к нему тоже кто-то да присоединялся. В другое время это были запланированные приемы пищи, которые они готовили вместе. Но крайне редко это была выпечка. Сокджин переворачивает оладьи, параллельно пританцовывая какой-то музыке в своей голове, которая прицепилась к нему из тиктока младших. Однажды он начнет бить тапками всех, кто смотрит свои видео без наушников в гостиной, но не сегодня. Все же он хороший хен. Стоит только отвернуться от плиты, чтобы убрать муку и яйца по местам, как рядом возникает кто-то еще, явно приманенный на запах еды. Тэхен приваливается к косяку, наблюдая, как оладьи подрумяниваются на плите. Сокджин в целом ожидал такого исхода, но все же надеялся закончить раньше, чем младшие один за другим повылезают из своих комнат, чтобы «продегустировать, хен, я не буду тебя объедать» — как говорят они всегда, а потом на тарелке ничего не остается. И кто он такой, чтобы не дать им ни кусочка? Вот и сейчас Тэхен стоит молча, пользуясь своей новой техникой тихой мольбы, и гипнотизирует взглядом, как он лопаткой переворачивает оладьи. И в любой другой день Сокджин бы уже поделился с ним, но не сегодня. — В холодильнике были онигири, если ты голодный, — не поднимая взгляда, пытается переключить чужое внимание старший. Тэхен только машет головой. — Они холодные. А тут… — Микроволновка все еще подключена к электричеству, насколько мне известно. А это, — Сокджин кидает взгляд в сковороду, — тебе не перепадет, уж извини. Тэхен знает, что его очарование — отличное оружие, но также он прекрасно осведомлен, что если Сокджин сказал нет — значит это «нет, но я придумаю альтернативу, только не ной», поэтому подходит ближе и утыкается лбом ему в плечо, наблюдая, как новая порция оладьев отправляется на тарелку, а тесто — на сковородку. Он почти что тянет руку, чтобы украсть один, но получает лопаткой по пальцам. — Один! — восклицает Тэхен, хватая его за руку. — Пожалуйста! Ты же один все не съешь. — Это не мне, — отвечает Сокджин и все же позволяет украсть одну штучку. — Это для Юнги, иначе он в своей студии умрет с голоду, но никому не скажет. Тэхен быстро закидывает горячий оладушек в рот, обжигая язык, но довольно жмурится, что все же смог урвать что-то вкусненькое. В холодильнике он берет газировку, чтобы охладиться, натыкаясь взглядом на те самые онигири. Вопрос, почему Сокджин не отнес их, а стал готовить именно оладьи для Юнги, остается в голове до конца дня.•••
В гостиной приглушен свет и работает телевизор с какой-то новой дорамой, когда Чимин заходит в общежитие, хотя по ощущениям вползает. Длинные рукава безразмерной кофты скрывают его пальцы, отчего ладони немного скользят по стене, на которую он упирается, чтобы снять обувь. Он стягивает шапку, кидая ее на тумбочку, и ерошит волосы, чувствуя, как с каждым действием энергия покидает его тело. Работающий телевизор дает понять, что ему будет на кого завалиться. Но прежде стоит помыть руки, потому что если это вдруг Хосок, то сначала он получит по шее, а потом окажется на полу, потому что грязь и Хосок — давние враги. А вот у Чимина были явные терки с водой, ибо никак иначе нельзя было объяснить, почему после него раковина и зеркало было всегда забрызганным, а его одежда выглядела так, будто он умывался вместе с ней. В общем, драма Чимина и воды была невероятной, а он ведь даже не Водолей! Заглянув в гостиную, Чимин замечает знакомую пушистую толстовку, которую самолично дарил Сокджину на день рождения. Его всегда так умиляет, когда люди пользуются тем, что он дарит, особенно на постоянной основе. Чимин потягивается, мычит от того, как хрустят суставы, и закидывает руки на чужие плечи, обнимая мягкую толстовку. — Хееен, я так устал, — хнычет, наваливаясь на него. Он в шаге оттого, чтобы перевалиться через диван и плюхнуться на старшего. — Чимини, ты сломаешь мне шею, — откликается Сокджин голосом Юнги, отчего Чимин аж руки разжимает от неожиданности, все же переваливаясь на старшего на диване. Вот сейчас, сидя на собственных коленях лицом к старшему, Чимин понимает, что в толстовке Сокджина на самом деле сидит Юнги, нахохлившись в ней как воробей зимой. Она ему совсем немного велика, выглядя достаточно оверсайзно, а глубокий капюшон закрывает почти все его лицо. Невольно проскальзывает мысль, что дорама работает больше для звука, чем для картинки. Юнги кидает на него взгляд, приподнимая капюшон, и спрашивает, как прошел день. Тяжесть дня обрушивается на Чимина вместе с мыслями о том, что носить одежду друг друга для них не было чем-то необычным. Просто так случилось, что это скорее младшие таскали одежду друг друга или у старших. За Юнги обычно не замечалось, что он ходит в какой-то одежде, помимо своей. Но вероятно сожительство с Сокджином на нем сказывалось. Чимин приваливается рядом и решает подумать об этом позже.•••
В кафе уютно и пахнет чем-то сладким, когда они заваливаются туда толпой, прячась от начавшегося дождя. Сокджину и Чимину повезло чуть больше, так как они удачно спрятались под капюшонами толстовок, и периодически дразнили остальных, что грозились превратиться в мокрых крыс. И если Тэхен еще пытался как-то прикрыться и отжать у Чимина его толстовку (или хотя бы спрятаться вместе с ним), то Чонгук чувствовал себя как под душем, зачесывая волосы назад, тем самым изображая эффект влажной укладки. Именно поэтому, спрятавшись в кафе, они разделяются, чтобы особо мокрые смогли хоть немного подсушиться в туалете, а Сокджин с Чимином идут заказывать еды. Сидеть здесь им предстоит еще долго, судя по серым тучам и усилившемуся дождю за окном. Меню оказывается не самым сытным и очень европейским, а большая его часть — это десерты, от прочтения названий которых на зубах начинает хрустеть сахар. Оставив Чимина за главного по еде, Сокджин идет к бару за напитками. Хосок возвращается первым, растрепав волосы еще больше, отчего скоро он станет похож на одуванчик, как только они подсохнут. Найти нужный столик не составляет труда — тот, где всегда больше еды, а чаще всего он также самый шумный во всем заведении. Сокджин листает ленту в соцсетях, потягивая молочный коктейль с мыслями о сахарном диабете, Чимин рядом чем-то хрустит. Взгляд Хосока тут же цепляет на столе айс-американо и сегодняшний день тут же перестает быть плохим. Он тянет к нему руки, когда на полпути его прерывает старший, не отвлекаясь от телефона: — Это для Юнги. Хосок аж разочаровывается в этом мире, когда любимый напиток уходит его не менее любимому хену прямо у него из-под носа. Тот самый Юнги все еще не вернулся из туалета, где вероятно сушит младших, чтобы они не дурачились. Он смотрит жалостливо сначала на кофе, потом на Сокджина, и вновь тянет руку, встречаясь с чужим взглядом. — А я… — звучит так жалостливо, что старший почти отдает ему свой коктейль, но Чимин вскакивает со своего места раньше, подзывая Хосока. — Хен, я куплю, — и тянет за собой к бару, чтобы заказать еще кофе. Хосок косится на Сокджина, который не обращает на них никакого внимания, и упирается на плечо Чимина, чтобы наклониться к нему еще ближе. — Сокджин-хен не взял ничего для других? — Он взял всем молочные коктейли, но кофе только для Юнги-хена, — шепчет ему в ответ Чимин, будто это какая-то тайна. Вернувшиеся ребята радостно накидываются на принесенную еду, будто Сокджин их совсем не кормит. Хосок внимательней присматривается к Юнги, который пьет свой кофе как естественный дар богов, и также косится на Сокджина, который ничем примечательным не отличается. Мысленно сделав какие-то выводы, он обещает себе понаблюдать за этими двумя, но вскоре забывает об этом.•••
Намджун спотыкается о порог, от неуклюжести наступив на чьи-то кроссовки, и хватается рукой за косяк, рассчитывая все же не упасть. Это чревато ушибленными конечностями и возможно оторванным плинтусом, чего бы конечно не хотелось. По полу звякает раскатившаяся газировка (благо не в стекле) и Намджун тихо матерится, что несчастья преследуют его, словно прокляли. Одна из банок докатывается до комнаты старших, тормозя о приоткрытую дверь. Намджун поражается, как с такими навыками он все еще не выбивает страйки в боулинге, если по квартире от него все разбегается с поразительной точностью и дальностью броска. Он собирает раскатившиеся банки в прихожей, насколько позволяет длина его рук, а потом возвращается за остальными. У двери в чужую комнату он тормозит, уловив диалог. — Эти плотнее, смотри, — Сокджин тыкает пальцем в планшет, протягивая его Юнги, — Черные или темно-синие, еще кофейного цвета на следующей странице. Намджун удивленно приседает около двери, подцепляя банку пальцами, которая чуть было не выскальзывает обратно. Он держит ее крепко и любопытно заглядывает в чужую комнату. Они сидят спиной к двери на кровати Юнги, обмениваясь какими-то тихими бормотаниями, пока листают планшет. Сокджин иногда громко восклицает. — Ну нет прям такого фасона у них! Ты смотри какие они древние. Я коснусь и они превратятся в пыль, — Сокджин тянется рукой к шторам, но Юнги хватает его за кофту, обратно усаживая на кровать. — Не трогай их, а то и правда развалятся, — он тяжело вздыхает, пролистывая на планшете варианты, и показывает что-то старшему. — Как насчет этих? Вроде не самый маркий материал. Банка начинает подозрительно шипеть в руках, отчего Намджун подскакивает и вытягивает руку, чтобы не заляпать газировкой белую футболку. Но она благо не взрывается, а только пугает, а Намджун решает, что это было предупреждение, что подслушивать это нехорошо. Не то чтобы выбор штор в общей спальне было чем-то сверхудивительным, скорее настолько домашним и повседневным жестом, будто наблюдаешь за жизнью молодоженов. Намджун задумывается, как давно они стали себя так вести, и все же пачкает футболку оставленной кем-то шоколадкой.•••
Из душа монотонно капает вода в набранную ванну. Юнги довольно растянулся по ее дну, греясь в теплой воде, как те из немногих кошек, которые не боялись водных процедур. Руками он цеплялся за ее края, чтобы совсем не потонуть, потому что разнеженное в тепле тело мало подчинялось контролю, особенно после тяжелого дня. Сегодня младшие вымотали его достаточно, пока они гуляли по парку аттракционов, а он самолично протестировал все горки под чутким руководством неугомонного зайца. Теперь, пока весь детский сад в отрубе, он нежится в ванной. Сокджин рядом облокачивается на ванну, сидя на табуретке, и медленно намыливает чужие волосы шампунем, будто медитируя. Он единственный, кто не катался на горках, и в целом не носился за младшими, так как неудачно повредил ногу и чувствовал себя настоящим родителем, который следит за неугомонными детьми. А сейчас, как самый менее уставший, протягивает мыльную руку помощи своему замученному младшему. Юнги только довольно не урчит, хотя мог бы. — Тебе не кажется, что мы выглядим как парочка? — Юнги зевает, чуть сползая под воду, отчего Сокджину приходится немного наклониться, чтобы продолжить мылить его волосы. — Мелкие только и трепятся об этом последнее время. — Ммм, не замечал, — старший собирает лишнюю пену, стряхивая ее в воду, и начинает делать из намыленных волос забавные прически. — А ты как думаешь? Юнги пожимает плечами, прикрывая глаза. Он как-то и не задумывался об этом, прожив столько времени бок о бок. Да, за все время у них с Сокджином произошел просто огромнейший прогресс в отношениях, начиная от притирания характерами, заканчивая выбором штор в их общую комнату. А все сопутствующие мелочи их быта, превратившиеся в так называемую заботу друг о друге, они и не учитывали как что-то необычное. Разве не все так делают? Младшие как-то приходили с вопросами, чтобы уточнить чисто из интереса, не встречаются ли они. Потому что со временем отношения Юнги и Сокджина стали настолько особенными, будто вместе с ними не жили пять других парней. И нет, они не переставали любить и заботиться о младших, просто их личностные отношения стали куда ближе, отчего порой становилось неловко. Но никто ничего не подчеркивал, всех все похоже устраивало. Сокджин смывает пену с чужих волос, аккуратно убирая пряди с лица, чтобы ничего не попало в глаза. Мысленно он где-то не здесь, похоже, сконцентрировавшись на процессе. Юнги смотрит на его лицо, что выглядит как обычно, даже ни капельки не уставшее, и задумывается, считает ли он его красивым. Не как просто привлекательного мужчину, коим тот и является, а кем-то по-особенному приятным. Ясного ответа он не находит, не совсем понимая, что должен чувствовать, но засматривается на его губы, представляя, как бы это ощущалось, если бы они поцеловались. Сполоснув руки, Сокджин опускает их в воду, находя руку Юнги и переплетая с ним пальцы. В воде это чувствуется несколько приятно, а еще чужие руки очень теплые, как и сама вода, в которой он лежит. Юнги сжимает его ладонь чуть сильнее, поглаживая большим пальцем тыльную сторону, и прикрывает глаза, вновь сползая под воду сильнее. — Чувствуешь что-то? — задумчиво спрашивает Сокджин, прислушиваясь к собственным ощущениям. — У тебя руки холодные, — констатирует факт Юнги и находит его вторую ладонь, чтобы обе сжать вместе, грея в теплой воде и в своих руках. — Тебе бы тоже горячую ванну принять. — Лень. Они замолкают, вслушиваясь в мерные капли, что падают из душа. Сокджина совсем разморило в тепле, отчего он полностью облокотился на ванну, неудобно съехав со стула. Возможно завтра поясница все выскажет ему за такие выкрутасы, но сейчас до нее нет никакого дела. Он все еще греется о чужие руки и смотрит, как капли с волос скатываются по лицу, теряюсь то в уголках глаз, то на губах. От очередной скатившейся капельки почему-то становится смешно, Сокджин улыбается краешком губ. Юнги полулежит с закрытыми глазами, грозясь вот-вот уснуть. Заботиться друг о друге вот так, или готовить, покупать продукты, или делать акцент на чужих предпочтениях — было чем-то естественным между ними. Оно не требовало классификации как «друг» или «лучший друг», довольствуясь обычным «руммейты», которое, наверно, говорило само за себя. Им было комфортно вместе, они достигли той синергии, при которой все остальные удивлялись их отношениям. Разве оно требовало каких-то подтверждений? Разве поменяй свой статус с «руммейтов» на «возлюбленных» что-то бы изменилось? Казалось, что нет. — Вода остывает, пойдем спать, — Сокджин тянет руки на себя, заставляя Юнги подняться. Сокджин накидывает ему на голову полотенце, пока сам выпрямляется, разминая затекшую спину и руки. Он находит свое полотенце, вытирая руки, и видит, как безжалостно намокли подвернутые рукава его кофты. Проскальзывает мысль, что можно бросить в стирку, но размышление о грязных вещах заставляет его думать о завтрашнем дне, в котором он угрожает младшим генеральной уборкой, и решает подумать об этом потом. Юнги шлепает мокрыми ногами по плитке, игнорируя коврик, отчего чуть не падает, вцепившись в чужие предплечья. Фыркнув, он кутается в халат, прежде чем Сокджин начнет причитать о том, что Юнги найдет сто и один способ угробить себя в бытовой среде. Но тот молчит и просто берет с собой фен, когда они выходят из ванной, выпуская вместе с собой пар. Тепло преследует их до самой комнаты, где всегда царит своя атмосфера, приправленная приглушенным светом, благодаря темным шторам, и ненавязчивым запахом, исходящим от ароматического диффузора в углу спальни. На кровати Юнги скомканное одеяло, провода от ноутбука и где-то затерялись наушники. Он спихивает все в сторону, когда плюхается прямо по середине, планируя так и завалиться спать, пока в него не прилетает полотенце вновь, а напротив садится Сокджин, умещая на своих коленях фен. — Голова будет болеть, — припоминает, что случится, если опять ляжет с мокрой головой, и даже если оно не из-за этого, высушить все равно стоит. Они сидят в тишине, прерываемые лишь редким шумом за окном и шорохом полотенца о волосы, пока Сокджин не отступает и все еще планирует высушить ему волосы. Он останавливается на минуту из-за затекших рук и опускает плечи, делая перерыв. Почему-то сейчас ему кажется это настолько домашним и правильным, но оно все еще идет в разрез с его заботой о других младших, которых он тоже и мыл, и сушил, и спать укладывал. Только с Юнги это не ощущается как с младшим. С Юнги — это как с Юнги. Тряхнув головой, полотенце чуть задирается, позволяя видеть хоть что-то. Юнги чувствует, что очень хочет лечь под одеяло, почувствовать приятную тяжесть и тепло, и наконец-то отрубиться, чтобы сегодняшний день стал приятным воспоминанием. Сокджин перед ним выглядит домашним и мягким, как-то самое умиротворение, которого ему не хватало весь день. Он чувствует чужие руки на плечах, уставшие его сушить, и понимает, что даже это ощущается правильно. Поддаться вперед и прикоснуться к чужим губам своими занимает меньше секунды, а вот отстраниться обратно — целую вечность, потому что они все же оказываются такими, какими Юнги себе и представлял — мягкими и сухими. И хоть у него было не так много времени для анализа, но результат оправдал все ожидания. Он отстраняется также плавно, как и приблизился, а чужие руки вновь оказываются у него в волосах вместе с полотенцем. — Мы все еще руммейты? — уточняет Юнги, перехватывая руки Сокджина на своей голове, чтобы заглянуть в глаза, но тот не поддается, продолжая его сушить. — Угу, — отзывается меланхолично, будто такое происходит каждый день. — Не уверен, что у всех руммейтов так, но у нас могут быть свои критерии. Юнги усмехается, окончательно расслабляясь, когда вместо полотенца Сокджин наконец включает фен, суша его волосы. Он уверен, что если бы старший не стал этого делать, то пришлось бы лечь прямо так, чтобы завтра пожалеть об этом, смотря на лохматые и запутанные волосы в зеркале. Но сейчас он вполне может почувствовать себя разнеженным котом, которого холят и лелеют. Сокджин возвращает ему тот короткий поцелуй, когда убирает фен и относит в ванну, прихватив с собой полотенце. Юнги растекается по подушке, прислушиваясь к тишине квартиры, и думает, что между ними действительно уникальные отношения. Он не чувствует, что после этого что-то меняется, но оно определенно ощущается правильно, как и сон, в который его клонит. Побудит ли это больше вопросов между другими? Возможно. Но такое руммейтство их более чем устраивает.