I'm yours

— Люцерис, хватит! — кричит Эймонд, пытаясь поспевать за мальчишкой. Он уже успел устать от этой глупой игры. От игры, в которую даже не собирался играть. — Все равно ты не сбежишь далеко!.. Taoba! Веларион только боязливо оглядывается на его крики, так и не переставая бежать. Бежать так, словно от этого зависит его треклятая жизнь. Хотя, так оно и есть. — Я прибью тебя, — пыхтит Эймонд, сворачивая на узкую тропу. Он знал мальчишку так же хорошо, как и эту богорощу. Эймонд прячется за чардревом и ждет, пытаясь не выдать себя своим тяжелым дыханием. И уже через миг слышит сбившееся дыхание мальчишки совсем рядом. Тот бегает глазами по богороще, даже не подозревая, что опасность стоит прямо за его спиной. Это вызывает улыбку на лице Таргариена. Люцерис вздыхает от облегчения. Наверняка думает, что смог убежать. А затем резко разворачивается и вскрикивает, встречаясь взглядом с дядей. Эймонд хватает мальчишку за руки, а тот пятится назад в попытке вырваться. У него не выходит. Тот спотыкается о корень чардрева и падает — Эймонд бы посмеялся над глупцом, но падает на того сверху. — Поймал тебя, — выдыхает Эймонд, не в силах сдержаться. Он пытается встать, но руки мальчишки держат его крепко. Да и не то, чтобы Таргариен сопротивляется достаточно сильно. — …Да, поймал, — выдыхает Люцерис, не выглядя побежденным. Мальчишка швыряет украденную глазную повязку куда-то в траву. И Таргариен сжимает зубы, силясь не сказать сыну Королевы чего-то оскорбительного. Но даже при желании, он не может — мягкие, розовые губы вдруг прижимаются к его собственным, и Эймонд зажмуривается — так сильно, что видит звезды. Ладони его сжимаются в кулаки, пока Люк продолжает целовать его — неумело, но с такой нежностью, что у Эймонда дрожат колени. И только усилием воли он заставляет себя отстранится. Люцерис сведет его в могилу. Он точно знает. — …Ты должен прекратить так делать, племянник, — сдержанно говорит он, отталкиваясь руками от земли и медленно вставая. Люк выглядит пристыженно — тот всегда чувствовал себя неловко, но это не мешало ему делать это снова. Снова и снова. — …Знаю, прости, — Эймонд тяжело вздыхает, отходя от мальчишки на пару шагов, чтобы поднять с земли свою глазную повязку. Он надевает её и оглядывается, чтобы вновь увидеть Люка, что так и не сдвинулся с места. — Пойдем, — мягко говорит Таргариен, подавая Люцерису руку. — Уже поздно, пора возвращаться в замок. — Ты злишься на меня? — спрашивает Люк, так и не хватаясь за чужую ладонь. — Не злюсь, просто это… — Эймонд замолкает, пытаясь подобрать слова. Именно этот момент выбирает Люк, чтобы схватиться за чужую руку и резко подняться на ноги. Теперь их лица в сантиметрах друг от друга. — …Это опасно, ты понимаешь? — Таргариены многие поколения… — начинает старую песнь Люк, и Эймонд закатывает глаза, отходя от мальчишки. — Это не то же самое, Люцерис, — вздыхает он, опираясь рукой о ствол чардрева и глядя на мальчика с такой серьезностью, на какую только способен. Но глаза — эти невинные, зеленые глаза — заставляют Эймонда тотчас смягчится. — Тебе это простительно, ты — сын Королевы, — говорит он, пытаясь сохранять спокойствие — выходит скверно, когда Люк начинает медленно подходить к нему ближе. — Меня казнят, если я трону тебя так, как ты… — он затихает, когда мальчишка встает с ним рядом, оперившись спиной о ствол дерева. Ладонь Эймонда, что находится теперь в паре сантиметров от нежного лица, начинает подрагивать — от желания коснуться, ощутить мягкость чужой кожи, — …так, как ты того хочешь, — хрипит он, глядя на чужие губы. — Никто не узнает, — ладонь Люцериса касается его лица, и Таргариен прикрывает глаз, тяжело вздыхая. Он не замечает, как кладет и вторую руку на ствол дерева, создавая для Люка своеобразную ловушку — жалкую иллюзию того, что Эймонд ведёт в этой игре. Но Таргариен прекрасно понимает, что в ловушке сейчас лишь он один. Напоминают ему об этом тонкие пальцы — те, что оглаживают его острые скулы и касаются поджатых, тонких губ. — Ты нужен мне. Только ты один. — Хватит, — просит Таргариен, чувствуя чужое дыхание в сантиметре от своих губ. Он хочет кричать от своего бессилия. — Прошу, Люк, прекрати. Это мучение, — но молитвы его Люк не слышит — мальчишка вновь прижимается к нему сладким поцелуем. Эймонд отстраняется тут же. — Я сказал — прекрати! — уже рычит Таргариен, хватая чужие руки и прижимая те к дереву. Люцерис пугается, глядя на дядю, как напуганный зверек на своего хищника. И Эймонд тут же жалеет о собственных словах, когда слышит его дрожащий голос: — …Прости, — выдыхает тот, даже не пытаясь вырвать руки из чужой хватки. Тогда Эймонд сам отпускает чужие запястья, но сжимает собственные ладони в кулаки. — Ты делаешь из меня зверя, — рычит Эймонд, заставляя себя держаться. Держаться из последних сил, чтобы не впиться в этот податливый рот глубоким, влажным поцелуем. Чтобы не раздеть ублюдка догола и не взять его прямо здесь, на глазах у всех клятых Богов. — …Знаю, — просто отвечает Люк, опуская глаза ниже. Таргариен видит, куда этот взгляд направлен. — Знаешь? — усмехается Эймонд, впиваясь ногтями в кожу на своих ладонях. Они чешутся от нужны прикоснуться. Прикоснуться к чему-то столько чистому и невинному, лишь чтобы замарать. — Нет, я так не думаю, — качает Эймонд головой. — Я уничтожу тебя, если это случится, ты слышишь меня? — Люк тяжело сглатывает. — …Сделай это, — выдыхает Люцерис, вновь пытаясь дотянуться до губ дяди своими губами. Эймонд заставляет себя оттолкнуться руками от дерева и отойти на шаг. — Уйди, Люк, — просит он, отворачиваясь. Но ответом Эймонду служит лишь тишина — мальчик не двигается с места. — …Я серьезно, уйди. — …Тогда я больше не вернусь, — такое Эймонд слышит впервые, и его глаз расширяется от услышанного. — Я попрошу мать приставить ко мне другого гвардейца, Эймонд, — голос мальчика дрожит — тот, наверняка, даже сам себе не верит. — …Потому что я не захотел трахать тебя? — «не захотел». Эймонд готов рассмеяться, глядя на собственную выпуклость в штанах. — …Как пожелаешь, — обиженно отвечает Люцерис. Эймонд слышит удаляющиеся шаги, и зажмуривается. Так будет лучше — он знает это. Он давал присягу. Он должен защищать этого мальчика, а не делать ровно противоположное всему, в чем клялся самой Королеве. Тысяча «должен», и каждое второе из них — «я должен трахнуть его». И Эймонд сдается. Он хватает Люцериса за плечо и разворачивает к себе. Впивается в его податливые губы глубоким поцелуем. Проникает языком в его рот, меж расслабленных губ. Это не те невинные, сладкие поцелуи, которыми Люк заставал его врасплох каждый раз, когда они оставались наедине. Это жажда — такая сильная, что и захлебнуться не страшно. — Глупый, какой же ты глупый, — пыхтит Эймонд, чувствуя теплые руки на своей шее. Он ведет Люка обратно — в тень дерева. Туда, где никто их не увидит. — От тебя ничего не останется, — шипит он, рывком сдирая с Велариона плащ — пуговицы летят куда-то в траву. — Пожалуйста, — только шепчет Люк, вновь и вновь возвращаясь к губам дяди. Люцерис целует его так неопытно и мокро, что это не должно заводить. Но Эймонда заводит, потому что он знает — у мальчишки он первый. Во всем первый. — Ты хоть понимаешь, сколько усилий мне стоило не трахать тебя? — скулит Таргариен, расстегивая непослушные пуговицы на чужой рубахе. — Сколько ночей я провел, представляя твою тугую задницу на своем члене? — Эймонд, — стонет Люцерис от этих слов, трясь о колено дяди. — Я хочу тебя почувствовать, — просит мальчишка, и Эймонд опускает руки на пуговицы на его штанах. Мгновение и на мальчишке остается лишь белоснежная рубашка — да и та угрожающе висит на плечах, готовая соскользнуть с подтянутого тела в любую секунду. Таргариен на секунду замирает, любуясь открывшимся видом перед собой. Но очередной скулеж изо рта мальчишки заставляет поторопиться. Он смачивает свои пальцы в собственной слюне. — Ты хоть знаешь, какого это? — фыркает Эймонд, раздвигая чужие ноги коленом. — Какого чувствовать член внутри себя? — Таргариен знает его ответ, но не может удержаться от поддразнивания. — Я… — мальчик краснеет, когда Таргариен просовывает руку меж его ног — Эймонд специально не касается его мокрого от смазки члена. Хочет, чтобы тот тоже помучался. Но когда нащупывает пальцами мокрую дырочку, то не может сдержать приглушенного стона. — …Ты трогал себя, — он даже не спрашивает, чувствуя масло на своих пальцах. Эймонд без труда проникает внутрь сразу двумя и гортанно рычит, вжимаясь лицом в место, меж чужой шеей и плечом. — Ты такой тугой, малыш, — выдыхает он, вслушиваясь в тихие стоны племянника. — Слишком узкий для моего члена. Эймонд почти что падает на колени перед Люцерисом, когда заставляет того закинуть ногу ему на плечо. Мальчик слушается. Кажется, тот сделал бы всё сейчас — настолько разбито тот выглядит. Но все еще недостаточно разбито для Эймонда. Таргариен смотрит в потемневшие зеленые глаза и берет твердый член племянника в рот. Крик Люка такой громкий, что на секунду Эймонд пугается, что их услышат. Но пальцы, что зарываются в его волосы тут же заставляют забыть об этом. Таргариен стонет вокруг чужой плоти, продолжая растягивать тугие мышцы. Темп нарастает с каждой секундой, а стоны Люка становятся оглушительными. — Э-эймонд, я!.. — кричит племянник, с силой оттягивая чужие волосы. И Таргариен отстраняется, расстегивая собственные брюки. Он как никогда счастлив, что родился упертым ублюдком — родная мать столько раз просила его надевать доспехи на службу, что он сбился со счета. Теперь это было оправдано — ему бы вряд ли хватило терпения даже то, чтобы раздеться. — Ты должен просить об этом, — шепчет Эймонд, поднимаясь на ноги. Он вновь целует Люцериса, ловя его рваные вдохи. Проводит руками по всему его телу, пока не останавливается на округлых ягодицах — он с силой сжимает их, рыча в поцелуй. — Давай же, проси. — Трахни меня, дядя, — Таргариен замирает на мгновение, слыша последнее слово. Это должно его отрезвить, но туманит разум лишь больше. Потому что столь невинное создание принадлежит ему. Всегда принадлежало и будет принадлежать. — Пожалуйста, Эймонд. Люцерис удивленно охает, когда Таргариен цепляется за его бедра и резко подхватывает на руки. Для дяди он словно ничего не весит, но Люк все равно боязливо обвивает его шею руками. Таргариен же только сильнее вжимает его в шершавую поверхность дерева и смотрит прямо в глаза, говоря: — …Так сильно хочешь моего члена? — рычит он, обхватывая свой стояк и приставляя тот ко влажному входу мальчишки. — Принц всегда получает то, чего хочет, правда же, Люцерис? Люцерис не отвечает — он гортанно стонет, впиваясь ногтями к чужую кожу. Эймонд входит в него медленно — Люку кажется, что это никогда не закончится, но их бедра, наконец, соприкасаются. — Боги, — пораженно выдыхает Люцерис, дрожа всем телом, — ты такой большой. Эймонд прикрывает глаза, целуя того в губы, лишь бы тот не сказал еще чего-то, что окончательно бы сорвало Таргариену крышу. И начинает двигаться — медленно, но глубоко. Этого достаточно, чтобы выбить весь воздух из легких Люцериса. — Чёрт, Эймонд! — скулит тот, когда Таргариен входит в него особенно грубо. И Эймонд понимает намек. Он начинает двигаться быстрее, уже не боясь причинить боль. — Ты только мой, всегда будешь, — пыхтит Эймонд, ловя рваные стоны мальчишки своим ртом. Он и так на грани — был с самого начала — а сейчас, когда горячие, упругие стенки сжимают его напряженный член, сдерживаться и вовсе кажется невозможным. — Да, да, — скулит Люцерис, обхватывая лицо Таргариена ладонями. Мальчишка весь трясется от грубых толчков. Он весь — как натянутая струна, до которой нужно лишь докоснуться, чтобы та порвалась. — Коснись себя, — велит Таргариен, с упоением глядя на то, как мальчишка послушно обхватывает себя ладонью. Тот водит по своему члену так быстро, что это, должно быть, больно. — Давай же, хочу почувствовать, как ты кончишь с моим членом внутри, — шипит он, заставляя Люка тут же удивленно вскрикнуть. Эймонд не может отвести глаз, глядя на то, как Люцерис теряет контроль над собой. Он жалко скулит, водя рукой по мокрому от смазки члену. Содрогается от грубых толчков, что становятся еще сильнее, когда Эймонд чувствует, что сам вот-вот кончит. — Avy jorrelan , — вдруг слышит Эймонд слабый шепот, и вздрагивает. Он кончает так сильно, что у него на миг кружится голова. Так сильно, что видит звезды. — Ч-чёрт, Люк, — скулит он, пораженно глядя на мальчишку на своем члене — тот гладит его по волосам, глядя с такой нежностью, что Эймонд готов распасться на мелкие осколки. Он лениво целует его, сжимая пальцами упругие ягодицы. Все тело Эймонда подрагивает, и он усилием воли заставляет себя выйти из обмякшего тела. Люк продолжает целовать и гладить его по волосам, когда Таргариен на секунду отстраняется, чтобы взглянуть на принца. — Aōhon iksan se ñuhon iksā, — вновь говорит Люцерис, устало улыбаясь ему. Для Эймонда это звучит, как пожизненный приговор. И он подписывает его, не глядя.