***
Очнулся мальчик уже совершенно в ином месте, в просторной гостиной на чужом диване. Он слегка приподнялся, хотя тело плохо слушалось его, и сдавленно застонал. Комната, в которой он оказался, была светлой, с выкрашенными в бежевый стенами и кофейного оттенка мебелью. Одна из стен была полностью заставлена книжными шкафами, сплошь усеянными корешками книг. Наверное, этот Сонхун тот еще умник – совсем как Джеюн из параллельного класса; однажды на физкультуре в него запустили мячом с такой силой, что стекло его толстых очков треснуло, и ему разрешили пойти домой раньше конца уроков. Как же Рики завидовал ему тогда! На столе у окна в вазе стоял букет белых цветов – названия их он не знал, но, кажется, мама тоже покупала такие. Они ему нравились. Напротив дивана расположился огромный плазменный телевизор, а вот приставки, к его величайшему разочарованию, он не обнаружил. – Уже проснулся? – резко обернувшись, мальчик изумленно заметил, что Сонхун стоит рядом с ним: поступь у него была тихая как у кошки. Окровавленную одежду он сменил на темные штаны и белую футболку с Дартом Вейдером, поверх которой повязал кремовый фартук. На кончиках его волос застыли капельки влаги из-за недавно принятого душа – или из-за все еще льющего за окном дождя. – Как самочувствие? Голова не болит? – спросил он, присаживаясь перед Рики и всматриваясь в его лицо. – Только шея, – недовольно насупился младший и зашипел, когда Сонхун дотронулся до ранки пальцем. – Больно же! В ответ на его реакцию тот захихикал. – Жить будешь. Он взял с тумбочки маленькую цветастую коробочку и вытащил из нее кучу разнообразных пластырей. Глаза у Рики воодушевленно загорелись. – Джокера в аптеке не было. Пришлось согласиться на Марвел, – тон старшего стал извиняющимся. – Выбирай любые два. – С Веномом и Карнажем! – выпалил мальчик, не раздумывая. «Мстители» ему никогда особо не симпатизировали. – А ты любишь плохишей, – Сонхун улыбнулся, наклеивая пластыри на ссадины на его щеке и шее. – Прелесть. Теперь все быстро заживет. Проголодался? Хен приготовил кое-что вкусненькое. Только сейчас Рики обратил внимание на витающий в помещении приятный ванильный запах. Вдохнув его поглубже, он облизнулся и кивнул. Они прошли на кухню, где на столе высилась гора свежих пышущих жаром панкейков. Выглядели они до жути аппетитно. Рядом стояли банка с нутеллой и блюдца с нарезанными бананами и клубникой. – Что будешь пить? Молоко, кофе, апельсиновый сок? – поинтересовался старший, заранее включая чайник. – А какао есть? Юноша еще немного порылся в шкафчиках и торжественно продемонстрировал ему пачку. Когда напитки были заварены, они оба приступили к трапезе. Рики, не евший ничего с завтрака, с наслаждением запихивал снедь себе в рот прямо руками. Аккуратный Сонхун лениво поддевал кусочки вилкой и больше наблюдал за младшим. – Вкусно? Мальчик закивал. – Очень. Даже у мамы не всегда так получается – на мгновение он нахмурился. – Получалось. Вдруг он вспомнил, по какой причине очутился здесь. Его родные мертвы. Мама больше никогда не приготовит панкейки, папа не запустит с ним воздушного змея, сестра не даст подзатыльник за позаимствованную косметику. Наверное, он должен рыдать навзрыд, как Хисын-хен, когда его мать год назад умерла от рака, но он ощущал лишь давящую, приглушенную грусть. Что-то с ним было не так. – Зачем ты убил мою семью? – спросил он, не прекращая жевать. – Их кто-то заказал? Ты киллер? В его сознании подобное выглядело вполне логичным. Может, они вели подпольный бизнес – тайно торговали наркотиками или чем там занимаются всякие бандиты. Повздорили с боссом и тот решил их убрать, чтобы не мешались. – Нет. Я же уже говорил тебе, что я доктор. Детский кардиохирург, если быть точным. А убивать мне просто нравится, – мягко разъяснил Сонхун. – Как тебе играть в приставку, например. Рики озадаченно посмотрел на его красивое спокойное лицо. Что значит – «просто нравится»? Разве так бывает? Он жил в этом мире достаточно долго, чтобы понимать, что убивать плохо. С другой стороны, разбивать камнями окна или прыгать по лужам тоже не слишком хорошо, но зато весело. Он покосился на свой уже высохший носок. – В первом классе я проткнул руку одноклассника ножницами. Он был мерзкий и постоянно дразнился. Меня на неделю отстранили от занятий, а мама на целый месяц лишила сладкого. Но был и плюс: с тех пор он больше меня не задирал. Рики не знал, зачем поделился этой историей. Должно быть, ему показалось, что старший поймет его, как никто другой. Сонхун хищно улыбнулся, и его глаза восторженно заблестели. – Ты правильно сделал, что наказал обидчика. Но главное - это что ты почувствовал в тот момент, Рики-я. Страх? Сожаление? Или тебе понравилось, что он кричит и корчится от боли? Мне ты можешь рассказать правду. – Я… – мальчик стушевался и отвел взгляд, неспособный выразить обуревавшие его тогда эмоции. За окном вспышкой сверкнула молния и раскатисто грянул гром, заставив его испуганно вздрогнуть. – Погода сегодня, конечно… Врагу не пожелаешь выйти на улицу, – посетовал Сонхун, решив не настаивать на немедленном ответе. – Почему бы нам не сделать попкорн и не посмотреть фильм, а, малыш? Рики ничего не имел против. Устроившись на мягком диване, они включили «Темного рыцаря» и воцарилась умиротворенная, почти уютная атмосфера. Младший не слишком следил за сюжетом, предаваясь размышлениям о заданном ему вопросе. Что же он почувствовал? Его сердце неистово колотилось, к щекам прилил жар, а на висках выступил пот. Он помнит, как яростно сжимал пластиковую рукоять ножниц, помнит твердость сопротивляющейся металлу плоти и искаженную ужасом гримасу его одноклассника. Он уверен, что не помешай ему учительница, он бил бы его еще и еще. Он хотел увидеть чужие страдания. И, как оказалось, хочет до сих пор.***
Живя в доме у Сонхуна, Рики должен был подчиняться определенным правилам. Ему разрешалось: смотреть кабельные каналы, играть в купленную для него приставку, рисовать, слушать музыку на плеере, прогуливаться во дворе. Ему запрещалось: разводить беспорядок, если он не собирался его убирать, заходить в комнату хена без позволения, пользоваться телефоном, которого у него, собственно, и не было. И самое главное – он не должен был покидать пределы участка, что, впрочем, не представлялось возможным, так как тот был огорожен высокой стеной, а массивная калитка запиралась на несколько замков. Мальчика подобное вполне устроило и даже обрадовало, ведь это означало освобождение от столь ненавистной ему школы. Узнай Чонвон, что в августе он вместо зубрежки арифметики наслаждается каникулами, точно кусал бы локти от зависти. Однако счастливое безделье длилось не долго. – С этого дня я буду заниматься с тобой, – заявил Сонхун однажды вечером, притащив с собой стопку учебников. – По субботам разбираем новые темы, а в будни будешь сам выполнять упражнения. Рики возмущенно нахохлился, словно строптивый воробушек. – Но ты ведь доктор, а не учитель! Разве ты знаешь школьную программу? Старший снисходительно рассмеялся. – И неплохо. Я часто занимал верхние строчки рейтинга. К тому же, я закончил медицинский университет. – Тоже мне, умник, – съязвил мальчик, подавив желание высунуть язык. – А что, если я не хочу учиться? – Тогда… – Сонхун подался к нему и крепко схватил его за запястье. – За каждую несделанную домашку я буду отрезать по одному твоему милому маленькому пальчику. Могу даже пожарить их в кипящем масле. Спорим, получится вкусно? – на его лице расцвела зловещая улыбка, и он мечтательно облизнулся. – Хорошая мотивация? По спине младшего пробежала волна колкого страха. С хена станется притворить свое кровожадное обещание в жизнь. – Хорошо, хорошо! Только отпусти… – заканючил он, пытаясь выдернуть руку. – Я знал, что мы быстро поймем друг друга, – юноша ослабил хватку и потрепал его по щеке. – И вообще, разве тебе не хочется быть умненьким? Если бы не мой интеллект, то полиция бы меня давно сцапала меня. Я, конечно, могу думать за нас двоих, но… Интереснее, когда оба вносят свой вклад. Рики не до конца понимал, что имел в виду старший, но, тем не менее, возражать ему побаивался. Так дни шли за днями, те превращались в месяцы, сливающиеся воедино в непрерывной, тягучей рутине. Сонхун уходил на работу рано утром, оставляя завтрак для младшего на столе и возвращался вечером, обычно привозя какие-нибудь сладости. Он проверял его уроки, а затем, повязав фартук, шел готовить ужин. Вечером они вместе смотрели фильмы или играли в настольные игры, а иногда хен читал ему что-нибудь на ночь, присаживаясь на край кровати. Временами мальчику даже нравилась подобная размеренность, но порой хотелось удавиться со скуки. Не радовала ни приставка, ни подаренный на Рождество VR-шлем, ни телевизор, крутящий по миллиону раз просмотренные им мультики. Он мечтал вновь покататься на аттракционах в Лотте Ворлде , съесть пуноппан , купленный в ларьке на Мендоне , да даже просто сходить в супермаркет. Что угодно, лишь бы вырваться из изученных им за почти год наизусть стен. Однако Сонхун был непреклонен в своем запрете. – Тебя по-прежнему ищут. Я и так рисковал достаточно, сохранив тебе жизнь, – качал он головой в ответ на яростные упрашивания младшего. – Я уже не могу тут находиться! – жаловался Рики, цепляясь за его рубашку. – Тебя постоянно нет. Мне скучно. Ну, Хунни-хен! Я могу надеть маску или изрисовать лицо, как Джокер, и никто меня не узнает. – Если бы мир был так прост, – Сонхун печально поджал губы и серьезно посмотрел на него. – Но я обещаю тебе, что твое заточение не будет вечным, малыш. – Ты врешь. – Тебе я никогда не врал. Ты единственный, с кем я могу быть полностью честным. – Ты просто ненавидишь меня! Лучше бы ты убил меня тогда, – мальчик сердито скрещивает руки на груди, и Сонхун заходится задорным смехом: – Это всегда успеется. Однако время идет, а Рики по-прежнему дышит. Старший продолжает заботиться о нем: они едят большой шоколадный торт на его одиннадцатый день рождения, пекут имбирное печенье на Рождество и устраивают битву снежками, после он лежит с температурой под сорок, а хен отпаивает его куриным бульоном, пичкает горой лекарств и даже берет отгул на работе. В какой-то момент мальчику кажется, что он и правда отправится на тот свет. Его неистово лихорадит, и он жмется к Сонхуну в попытке ослабить охватывающий его жар прохладой чужого тела. – Все будет хорошо. Все скоро пройдет, – увещевает старший, успокаивающе гладя его влажные от пота волосы. – Потерпи совсем немного. Болезнь действительно вскоре отступает, и Рики вновь приходится коротать дни в одиночестве. Иногда он воображает, что мир вокруг был безжалостно уничтожен инопланетянами, и лишь их дом чудом уцелел. Это ненадолго утешает его. Иногда он думает о семье, представляя, как Сонхун убивал их, с удовольствием вонзая нож в мягкую плоть. Они кричат, умоляют о пощаде, повсюду брызгают фонтаны алой крови, кишки спутанным клубком вываливаются из животов. Мальчик пытается выдавить из себя хоть каплю жалости к ним, хоть чуточку скорби, ведь в фильмах всегда расстраиваются, когда погибают близкие. Его же чувства разительным образом отличаются, и это немного пугает. Наверное, хен мог бы помочь ему, мог объяснить, но Рики не знает, как правильно сформулировать вопрос, и потому молчит. Иногда он хочет убить Сонхуна. Иногда он хочет умереть сам. Однако чаще всего он мечтает сбежать. Ему тринадцать, за окном льет августовский муссонный дождь, он уже перечитал все книги в стоящих у стен стеллажах, и в одной из них нашел инструкцию по взлому замков. Преодолеть высоченную ограду он не надеялся, даже с его прилично увеличившимся ростом, мебели, которую у него получилось бы вытащить во двор все равно не хватит. Остается только калитка. Отмычек у него не водилось, поэтому он орудует отверткой, методично практикуясь каждый день и тщательно заметая следы, чтобы старший ничего не заподозрил. Однако тот поразительно беспечен. Он тепло улыбается ему за ужином, хвалит успешно сделанное задание по анатомии, до полуночи смотри с ним «Звездные войны». Втайне Рики злорадствует, что так ловко обманул его. И вот однажды, наконец, все три замка вскрыты, и он делает нерешительный шаг наружу по хрусткому гравию. Перед ним пустынная дорога – беги, куда пожелаешь, но он замирает, неспособный двинуться с места. Куда он пойдет? К родственникам? Его мать – сирота, а бабушка с дедушкой по папиной стороне живут где-то в Японии: он и видел то их только раз, в раннем детстве. Они ему чужие. В полицию, поведать правду о своем похищении? Исключено. Ему опостылел этот дом, он ненавидел свое заточение, однако Сонхуна, будь он проклят, Рики ненавидеть не мог. За прошедшие три года он стал ему семьей, тем, кого он ждет вечерами и по кому скучает в периоды вынужденной дневной разлуки, и кандалы на руках старшего станут удавкой на его собственном горле. При мысли о том, что они больше не увидятся идея побега вмиг потеряла всю привлекательность. Постояв так еще минуту, мальчик снова запер калитку и вернулся в дом, злой на себя, на свою слабость и на повязавшую его по рукам и ногам привязанность к тому, кто убил его родителей, к тому, кто запер его здесь, к единственному, кто может понять скрывающуюся в его душе тьму. Гневно пнув диван, он доделал домашку по английскому и побрел на кухню готовить ужин. На этом поприще он был новичок, и пока ему удавались лишь простые блюда, вроде яичницы, сэндвичей и рамена, но сегодня он замахнулся на пулькоги . Согласно найденному в книге рецепту, он смешал маринад, нашинковал овощи и успел отрезать только пару кусочков говядины, когда открылась входная дверь. Отчего-то Рики замер, словно почуявший приближение хищника зверек. Что, если Сонхун каким-то образом узнает о его попытке сбежать? Может, он оставил царапины на замке или неправильно положил отвертку, и теперь его ждет справедливая расплата за непослушание? – Здравствуй, Рики-я. Готовишь? – голос старшего звучал обыденно, и все же что-то будто бы было не так. – Да… Пулькоги, – мальчик старался говорить как можно спокойнее, чтобы ненароком не выдать себя. Сонхун с любопытством взглянул через его плечо, а затем внезапно подошел к нему сзади, почти вжимая его в кухонную тумбу. Внутри Рики все невольно похолодело. – Мясо лучше резать против волокон, а не вдоль. Так оно будет мягче, – вкрадчиво произнес мужчина, накрывая руку младшего своей и задавая ей правильное направление. – И, по-моему, нож слегка затупился. Будь умничкой – проверь. Мальчик шумно сглотнул и провел пальцем по лезвию. – Вот видишь, – мягко продолжил Сонхун. – Если ты решишь разделать человека таким ножом, то причинишь ему массу страданий, потому что он будет рвать мышцы, а не рассекать их. Но если ты хочешь доставить как можно больше боли, то это только в плюс. Рики сдавленно выдохнул, представляя старшего, залитого кровью с довольной улыбкой, потрошащего какого-нибудь несчастного. Потом картинка изменилась и теперь тот вонзал оружие в податливую плоть уже его живота, высвобождая склизкие влажные внутренности. Эта фантазия пугала и будоражила одновременно. – Расскажи мне, о чем ты думаешь, малыш? У меня много талантов, но чтение мыслей не входит в их число. Мальчик уверен, что тот бесстыдно лукавит и на самом деле точно знает, что рисует его воображение. Просто играет. Волк, приютивший ягненка, не торопившийся, однако, съесть его. Может, оттого что разглядел у него такие же бритвенно острые зубы? – Хунни-хен… – едва слышным шепотом срывается с его губ. Он теряется в нахлынувших эмоциях, прижимаясь спиной к старшему и чувствуя ровное биение чужого сердца, контрастирующее с его собственным, быстрым и гулким. – Все в порядке, – Сонхун треплет его по волосам и отстраняется, обрывая искрящее меж ними напряжение. – Ты можешь поделиться со мной, когда будешь готов, малыш. – Я не малыш, – недовольно бормочет Рики. Оборачиваясь, он сталкивается с прикованным к нему взглядом старшего и опускает голову. Столь несвойственное ему смущение румянцем расцветает на его щеках. Сонхун заливисто смеется. – Уже нет. Но я все равно буду тебя так называть. Рики неловко от сквозящего в его словах обожания. – Я переоденусь и помогу тебе с ужином, – добавляет старший перед тем, как покинуть кухню. Мальчик выдыхает с облегчением. По крайней мере, его затея с бегством осталась тайной. С тех пор Сонхун чаще заговаривал с ним об убийствах, будто невзначай бросая фразы о том, как болезненнее выворачивать пальцы, где подпиливать кости, чтобы без труда взломать грудину или пытать человека, как можно дольше сохраняя ему жизнь. В воображении Рики разукрашивал эти рассказы истошными криками и литрами крови, несколько бутафорскими и по-кинематографичному искусственными, но неизменно приводящими его в затаенный восторг. Ему хотелось услышать больше, увидеть процесс целиком, познать все грани человеческих страданий, однако, пребывая в плену четырех стен, ему оставалось только ловить обрывки чужих историй. Он рос, менялся, и вскоре из миловидного ребенка превратился в симпатичного юношу, тогда как старшего, перевалившего за третий десяток, можно было смело называть мужчиной, и, возможно, поэтому отношения между ними слегка изменились. Теперь внимательный, прожигающий взгляд Сонхуна преследовал Рики везде, он ощущал его на своих губах, когда они разговаривали, на едва прикрытых шортами бедрах во время занятий, на своем обнаженном торсе после принятия душа – от него по телу младшего разливалось неизведанное доселе тепло, сердце колотилось с бешеной скоростью, и весь он исполнялся предвкушением чего-то. Чего-то сладкого, манящего, до безумия приятного, с чем мужчина словно специально медлил, выводя юношу из себя. – Когда я уже смогу выйти отсюда? – раздраженно спрашивает он. – Я больше не выдержу находиться взаперти. У меня скоро шарики за ролики заедут! Сонхун оторвался от объяснения анатомии и ловким движением захлопнул учебник. – Я же обещал, что ты не будешь сидеть тут вечно, малыш. А я всегда исполняю свои обещания. – Я хочу знать, когда, – процедил Рики, закипая от гнева. – Или ты боишься, что я пойду к копам? Разве все те года, что я был хорошим мальчиком, не убедили тебя в моей преданности? Старший лукаво усмехнулся, словно бы формулировка его позабавила. – Ты был очень хорошим мальчиком, Рики-я, – он обвел мгновенно заалевшую под его пальцами щеку юноши и чуть сжал ими подбородок. – И я сполна вознагражу тебя за это. Подарить тебе новую игру для приставки или футбольный мяч? Он откровенно издевался, глумился над его отчаянием, и сегодня младший был не в настроении с этим мириться. Он озлобленно отталкивает его руку и, схватив оставшийся на столе после чаепития с тортом нож, приставляет его к шее обидчика. – Может, мне стоит просто прикончить тебя, – выплевывает он, упиваясь внезапно полученной властью. Один удар – и теплая влага фонтаном польет из-под тонкой бледной кожи. Рики почти ощущает ее терпкий металлический привкус на своем языке. Сонхун заливисто смеется, обнажая ровные белые зубы. – Прекрасно. Таким ты мне нравишься еще больше, малыш, – в его голосе нет ни грамма страха, лишь пряное тягучее удовлетворение, и он теснее прижимается к лезвию. – Давай же. Вспомни – я убил твоих родителей и сестру, хотя они умоляли о пощаде. Я почти шесть лет держу тебя здесь. Я достоин твоей бесконечной ненависти. Убей меня. Младший шумно сглатывает. Именно так все и было бы, будь он нормальным человеком, но он, видимо, конченый псих, неспособный сочувствовать или сострадать. Убийца его родных стал для него семьей, и, несмотря на брошенные в порыве ярости слова, он, скорее, перережет собственную глотку. – Ну, что же ты, Рики-я? – дразнится мужчина, когда его руки начинают подрагивать. – Показать тебе, как надо? И раньше, чем юноша успевает что-либо предпринять Сонхун толкает его, и он оказывается прижат к полу сильным, гибким телом. Теперь нож упирается уже в его шею, отзываясь испугом, смешанным с острым возбуждением. Рики беспомощно трепыхается, стараясь выбраться, но все тщетно. Он – пойманная в сачок бабочка, угодивший в капкан олененок, маленький мальчик, плененный монстром и получающий извращенное удовольствие от его зубастой пасти близ своего лица. Из-за его хаотичных движений лезвие рассекает нежную плоть, и из ранки струйкой течет густая, алая кровь. Старший смотрит на него так, словно собирается сожрать живьем, отчего инстинкты заходятся беспокойной трелью, однако толика его разума жаждет поддаться, быть растерзанным, воспринимая убийство как эротический акт. Как признание в любви. – Не забывай, что ты жив только благодаря моей милости. И в любой момент ты можешь ее лишиться. А мне бы этого очень не хотелось. Все-таки ты мой малыш… Столь невыносимо раздражающее прежде прозвище сейчас ощущается иначе, и уши младшего краснеют от его сокрытого значения. Сонхун вжимается в него так тесно, что Рики чувствует каждую его мышцу, впитывает исходящий от него жар, а взгляд, вопреки попыткам сосредоточиться, становится расфокусированным. – Умничка, – мужчина довольно улыбается, принимая его молчание за согласие. – У меня на тебя большие планы, детка, так что веди себя хорошо. Не расстраивай папочку. Он подается вперед, обводя языком порез, и Рики слабо стонет, с головой выдавая собственные желания. Ему хотелось, чтобы старший продолжил, чтобы его ласки из родительских переросли в чувственные, а сам он из опекуна превратился в партнера и любовника. Но Сонхуну доставляет удовольствие играть с ним, дразнить, искушать, и потому он просто поднимается как ни в чем не бывало, заставляя юношу вновь испытать приступ злости. – Со мной что-то не так, верно? – его голос трещит, будто битое стекло. – Я должен горевать по семье, но мне все равно. Я должен ненавидеть тебя, потому что ты убийца, чудовище, но мое сердце не испытывает ненависти. Я неправильный. Сломанный. – Как знать. Может, это все остальные никчемные, трусливые, жалкие, а мы и подобные нам как раз живем по законам природы, – мужчина мягко провел рукой по его волосам. – Только мы определяем, что для нас верно, а что нет, Рики-я. Он достал из шкафчика пластырь с Капитаном Америкой и заклеил им рану на шее младшего. – Разве мы с тобой не одинаковые, малыш? – уголки его губ тронула теплая ухмылка. – Получаем наслаждения, наблюдая за чужой болью. Папа-волк и крошка-волчонок. Однажды мы обязательно поохотимся вместе. – Поэтому ты забрал меня с собой тогда? – вопрос, скорее напоминающий утверждение. – Потому что я такой же, как ты? Преступник, взявший на попечение ребенка – даже звучит абсурдно, и Рики не раз мучался предположениями о причинах своего пребывания здесь. О том, почему старший возился с ним, обучал и заботился, всегда проявляя терпение и участие. – Да. И потому что ты был чертовски прелестным. Впрочем, как и сейчас, – глаза мужчины заблестели озорством, и он чмокнул младшего в нос. – Сготовим твои любимые панкейки на ужин? Юноша кивнул. Подобрав с пола уже забытый в суматохе происходящего нож, он поймал взглядом собственное отражение в серебристом металле. Действительно ли в них с Сонхуном живет один зверь на двоих? Сможет ли он убивать людей с той же беззастенчивой жестокостью? Он с предвкушением ожидал возможности выяснить это. На протяжении всех шести лет, что они провели бок о бок, хен не прекращал своей так называемой «охоты». Сперва Рики не обращал внимания на его ночные отсутствия, ведь будучи доктором тот часто дежурил или задерживался из-за внеплановых операций, пока не стал замечать, что в определенные дни его поведение несколько отличалось – пальцы нервно подрагивали, зрачки расширялись до самых краев радужки, и несмотря на очевидный недостаток отдыха, он казался необычайно бодрым. Иногда он сгребал заспанного мальчика в охапку и, не слушая его ворчливых протестов, тащил на диван, в обнимку смотреть какой-нибудь фильм. Со временем безразличие Рики сменилось подсознательной тревогой за старшего, и он не мог сомкнуть глаз до того, как Сонхун, наконец, явится домой, привычно щелкнув замком калитки. Поэтому, когда однажды он не вернулся в обычный для него час юноша не на шутку запереживал. Его сцапала полиция, или жертва, проявив чудеса проворности, сбежала – случиться могло что угодно, а младший даже не узнает об этом, ведь у него нет ни телефона, ни доступа в интернет. Однако иного выбора кроме как ждать у него не имелось, и он, усевшись на диван в гостиной, включил телевизор. За окном занимался рассвет, окрашивая в пастельно-розовый цвет тончайший слой свежего снега и белый крем на кусочке торта, оставшегося после празднования его шестнадцатого дня рождения. Чем выше поднимается солнце, тем удушливее его грудную клетку стягивает тоска. Что, если Сонхун не придет? И Рики окажется совсем один в этом чуждом, незнакомом ему мире? Отвратительно. Невыносимо. Когда после полудня входная дверь, наконец, распахивается, юноша буквально подскакивает с места. Сонхун вваливается внутрь, порядком потрепанный, на его щеке красуется глубокая царапина, а запястье перемотано бинтом, насквозь пропитавшимся кровью. – Что случилось, хен? Что с твоей рукой? – засыпал его вопросами младший, осторожно дотрагиваясь до раненой конечности. – Что-то пошло не так? – Он попытался сбежать. И пропорол мне руку моим же ножом, – коротко пояснил мужчина, почти сразу переключая фокус на собеседника. – Выглядишь уставшим, Рики-я. Ты что, не спал всю ночь? – Тебя не было дома, разве я мог уснуть? – голос юноши поднялся на несколько октав от возмущения, словно старший сморозил ужаснейшую глупость. – Нужно сменить бинт… Он развернулся, чтобы пойти за аптечкой, но Сонхун не позволил ему исполнить задуманное, обняв со спины. – Неужели все это время ты ждал меня, малыш? Чем я заслужил такую доброту? Своим теплым дыханием он щекотал ухо младшего, отчего кожа того мгновенно покрылась мурашками. – Если бы ты не вернулся, то рано или поздно я бы подох тут с голоду, – его оправдание звучит жалко, особенно когда он нервно запинается о каждое слово. Ответом ему служит заливистый смех. – Перестань, крошка. Мы оба знаем, что тебе не составит труда выбраться отсюда. Я хочу услышать настоящую причину. Его губы едва ощутимо касаются шеи юноши, но этого достаточно, чтобы пробудить в нем первые искры вожделения. – Я… я волновался за тебя, – Рики сдавленно выдыхает, насилу выталкивая признания. – Убивать – опасное занятие. Сонхун вновь тихо усмехается. – С этим не поспоришь, – его пальцы оглаживают выступ адамова яблока, спускаются ниже, проводя по чуть выступающим бугоркам сосков, отчего младший удивленно вздрагивает. – Тебе бывает интересно, как я убиваю, малыш? Конечно, ему было любопытно. Множество раз он представлял себе преступления старшего во всех изуверских деталях, однако заговорить об этом с ним не решался. – Расскажи мне. – Ах, с чего бы начать… – сладко протянул Сонхун. – Моей вчерашней жертвой стал очаровательнейший юноша. Неосмотрительно с его стороны было садиться в машину к незнакомцу. Милый, но глупый. Хотя некоторых завораживает смерть, и они сами ищут ее будто влекомые пламенем мотыльки. Просто прелестно… – Так что же ты не притащил его сюда? Спал бы на диване, – огрызнулся Рики, разозленный хвалебными одами, посвященными теперь уже гниющему в земле трупу. Однако лишь мысль о том, что хен, его хен так восхищался кем-то другим пробуждала в нем неконтролируемую ярость. – Ревнуешь? – интонацию мужчины тронули нотки приятного изумления. – Не стоит. У тебя никогда не было соперников. Волки не спят с овечками, они их едят. А вот маленькие игривые волчата – другое дело… – ладонями он продолжает настойчиво исследовать тело младшего, пачкая его футболку сочащейся из-под сбившегося бинта кровью. – Впрочем, он тоже пытался рычать, когда я избавлял его от ногтей. А после того, как он не слишком любезно ранил меня, мне пришлось еще и переломать ему все пальцы. Он хныкал так жалобно – тебе бы понравилось. Из горла Рики вырвался сиплый стон. Чужая боль диким, наэлектризованным восторгом проходилась по его нервным окончаниям, а близость Сонхуна дурманила рассудок, оставляя лишь концентрирующееся в низу живота возбуждение. – Восхитительно… – старший провел по твердеющей под тканью шорт плоти, отмахиваясь от вялых возражений юноши. – Не смущайся, малыш. Это абсолютно нормально. Позволь хену доставить тебе удовольствие. Отдайся мне. Он проникает рукой под одежду, нежно массируя истекающую смазкой головку. Младший запрокидывает голову ему на плечо, беспомощно ловя ртом воздух. Он теряется в новых, неизведанных доселе ощущениях, каждое прикосновение к его члену опаляет жаром его чресла. Он жаждет большего, вожделеет Сонхуна в себе на диване, где ими было просмотрено бесчисленное количество фильмов, на столе, где тот прилежно выполнял домашние задания, средь истерзанных, выпотрошенных тел людей, коих им только предстоит убить. – Я бы хотел, чтобы ты слышал, как он кричал, как захлебывался собственной кровью, когда я вскрыл ему грудную клетку, – продолжал свои греховные речи мужчина, интенсивнее лаская плоть любовника. – Я бы вынул его сердце и подарил тебе, моя детка. Или лучше трахал бы тебя, пока ты выворачивал его кишки наизнанку. Ты этого хочешь, сладость моя? – Да… давай убьем кого-нибудь вместе, Хунни-хен… – голос Рики хрипит, сорванный непрерывными громкими стонами. Еще несколько минут – и умелые прикосновения доводят его до пика. От вспышки острого наслаждения его ноги безвольно подкашиваются, но Сонхун прижимает его к себе, не давая упасть. – Хороший мальчик, – довольно произносит он, поднося перепачканную семенем и кровью руку к его лицу, и юноша, густо покраснев, послушно слизывает розоватую жидкость. – Ты сводишь меня с ума, волчонок. Рики улыбается, обрадованный похвалой и трется о член старшего, упирающийся в мягкость его бедер. Рот наполняется слюной от желания отсосать ему, и он, отринув нерешительность опускается перед мужчиной на колени. У него совсем нет опыта, поэтому он уповает на инстинкты и инструкцию, вычитанную в журнале для взрослых. С поистине умилительной неловкостью он охватывает его плоть у основания, ведет языком по вступающим венкам, прежде чем впустить ее во влажную теплую глубину глотки. – Черт… Наши уроки анатомии не прошли даром, – шутливая фраза Сонхуна обрывается гортанным стоном. – Мой талантливый малыш… Удерживая младшего за волосы, он сам ускоряет ритм с силой вбиваясь внутрь, не намереваясь сдерживаться. Глаза Рики слезятся, по подбородку мокрыми дорожками стекает слюна, каждый новый толчок лишает его воздуха, отчего сознание меркнет, но он не сопротивляется. Мысль о том, что мужчина задушит его своим членом только подстегивает вновь разгорающееся в нем возбуждение. Благословенная смерть. Он закашливается, когда его горло заполняет вязкая горячая сперма, стараясь все проглотить, однако тонкие струйки просачиваются из уголков его губ. Сонхун слизывает их, припадая к любовнику в жадном поцелуе. – Ты испачкал мою любимую футболку, – насупившись, пробурчал юноша, позволяя старшему заключить его в тесные объятия. Тот беззаботно рассмеялся. – Я обещаю возместить ущерб. – Возьмешь меня на охоту? – робко спросил Рики, больше всего переживая что данное в порыве страсти обещание будет забрано обратно. – Крошке-волчонку так не терпится вонзить зубы в податливый овечий бок? – Сонхун с нежностью потрепал младшего по голове. – Конечно возьму. Я очень долго ждал этого. Поможешь мне перемотать руку, малыш? А потом я наберу нам ванную и сделаю по кружечке какао. Как тебе такой план? – Хорошо, Хунни-хен. За окном опять посыпал мелкий снег, и Рики почувствовал себя особенно уютно в тепле и безопасности дома, уткнувшись носом в шею старшего. Будущее окрасилось для него всполохами надежды, алыми, как покрывающая его тело кровь.***
Однако путь от слов к действиям тернист и ухабист. Прежде, чем совершить убийство необходимо было тщательно подготовиться – подобрать подходящую жертву, озаботиться отсутствием камер и нежелательных свидетелей. Всю эту трудную и кропотливую работу Сонхун взял на себя. Рики же оставалось только ждать, мучаясь предвкушением. И вот через несколько недель заветный день настал. Мужчина торжественно распахнул перед ним калитку, и младший вышел за пределы участка впервые с момента своего отмененного побега, но теперь ему предстояло не просто потоптаться у дороги, а проехать по широким, оживленным улицам. Сонхун по-джентльменски распахнул перед ним дверь непримечательной черной Хёндэ и заботливо пристегнул ремень. Сам он сел за руль, и машина тронулась с места. Рики с любопытством ощупывал гладкую ткань сидений, вдыхал запах обивки, проводил пальцами по пластиковой передней панели – такие обыденные ранее вещи за годы заточения превратились в нечто особенное. Уткнувшись носом в оконное стекло, он с открытым ртом наблюдал за освященными фонарями сеульскими проспектами, мигающими рождественскими украшениями и спешащими куда-то людьми. К его удивлению, город не слишком изменился: стеклянные небоскребы, выложенные плитами тротуары, кичливые рекламные вывески были безразличны к его исчезновению и продолжали существовать в своем налаженном урбанистическом ритме. – Можем сходить с тобой куда захочешь, – прервал их умиротворенное молчание Сонхун. – У тебя наверняка накопилось много пожеланий. – Правда? – юноша радостно улыбнулся, не зная с чего начать. – Хочу в Лотте Ворлд! – Договорились. Поедем завтра, – согласился старший с легким смешком. – Ты все еще такой ребенок – это очаровательно. Рики возмущенно нахохлился, скорее, из принципа, чем от настоящей обиды. – И вовсе я не ребенок! Вот заставлю тебя кататься со мной на всех аттракционах… – Пожалей мой вестибулярный аппарат, волчонок, – Сонхун наигранно нахмурился. – Я уже не так молод, как раньше. За непринужденными разговорами они вскоре доехали до пункта назначения, коим являлся полупустынный сонный пригород, похожий на тот, где Рики жил в детстве, но куда менее благополучный. Припарковав машину в укрытом деревьями закоулке, дальше они отправились пешком. – На кого мы будем охотиться? – наконец, спросил младший, пребывавший в неведении относительно их жертвы. – Это парень. Дом недавно достался ему от умершей матери, – пояснил мужчина. – Он на отшибе, так что криков никто не услышит. Рики понимающе кивнул. Наверное, его семья была выбрана по тому же принципу, что виделось ему вполне разумным. Небольшой, порядком обветшалый коттедж окружала низенькая железная ограда с покосившимися воротами. К изумлению юноши, Сонхун подошел ко входу и несколько раз позвонил в звонок. – Кто это? – раздался изнутри приглушенный голос. – Добрый вечер! Простите за беспокойство. Мой сын ранен. Нам срочно нужна аптечка, – встревоженно сказал старший, а Рики, мгновенно влившись в разыгрываемую ложь, схватился за бок и жалостливо застонал. Через пару секунд молчания дверь открылась и из-за нее показался растрепанный парень в выцветшем худи с покемонами. – Что случилось? Проходите, у меня есть кое-какие лекарства, – он отодвинулся от прохода, впуская их в дом. – Может, скорую? – В этом нет необходимости. Я врач, – в интонации Сонхуна вернулось былое спокойствие. – Малыш, закрой пожалуйста дверь. Рики поспешил исполнить указание. – Что происходит… – парень озадаченно уставился на них, однако предпринять ничего не успел, так как старший схватил со стола какую-то бронзовую статуэтку и с силой ударил его по голове. Тот сразу же обмяк и грузным мешком повалился на пол. – Невероятно, – только и смог прошептать юноша, пораженный той легкостью, с которой им удалось все провернуть. – Он что, совсем безмозглый? Впустил в дом незнакомцев… – Ты переоцениваешь его инстинкт самосохранения. Люди ужасно наивны и склонны доверять любому хоть сколько-нибудь симпатичному и прилично одетому человеку. А чутье, говорящее им об опасности, игнорируют, боясь показаться параноиками, – разъяснил для него Сонхун, как обычно делал во время их занятий. – Поэтому при должной осторожности убивать и оставаться безнаказанным не так уж трудно. Они усадили парня на стул крепко связав ему руки и ноги вощеными веревками. Неуклюже завалившийся в сторону, с приоткрытым ртом и ничего не выражающим лицом, он напоминал тряпичную куклу. Рики окунул палец в стекающую по виску кровь и нарисовал ему полоски на щеках, как у индейцев. Старший, очевидно, вспомнивший, что сделал то же самое в их первую встречу тепло улыбнулся. – Тебе красный идет больше, чем ему, – он оставляет легкий поцелуй на его губах. – Готов поразвлечься, малыш? Рики согласно кивнул. С самого начала их авантюры он был охвачен азартом, его мышцы напряглись, словно у готовящейся к прыжку пумы, а челюсти ныли от желания, наконец, вкусить радость чужих страданий. Тем временем их жертва медленно начала приходить в себя и дергаться, стараясь выбраться из удерживающих ее путов. – Вы грабители? Вам нужны деньги? – запричитал парень, уставившись на них умоляющим, слезливым взором. – Забирайте, что хотите! Только не убивайте… – Какое любезное предложение. Я бы подумал над ним в любой другой раз, но не сегодня, – произнес Сонхун с напускной жалостью. – Видишь ли, для моей крошки это первое убийство, и я хочу, чтоб все было в лучшем виде. Ты же меня понимаешь? Видимо, он не понимал – иначе объяснить его непрекращающиеся крики и просьбы о пощаде было нельзя. – Ну зачем ты так шумишь? Я же велел тебе вести себя хорошо, – мужчина, недовольный его поведением, нахмурился. – Придется тебя наказать. Обойдя парня сзади, он обхватил один из его пальцев и резко вывернул так, что тот с влажным хрустом отклонился под неестественным углом, отчего несчастный завыл от боли. Рики позабавили выступившие на его шее жилы и капли пота на висках. – Запомни: будешь вопить, и тебе будет гораздо хуже, – предостерег его Сонхун, и обратился к младшему. – Пора приступать. В объемной сумке, которую старший захватил из машины, хранился обширный арсенал самых различных приспособлений: скальпель, шило, кусачки и несколько охотничьих ножей. Юноша выбирает тот, что с массивной деревянной рукоятью и зазубринами у основания. – Что мне нужно делать? – в своих фантазиях он проделывал подобное множество раз, но в реальности уверенности у него куда меньше, и он смотрит на хена, прося о поддержке. – Все довольно просто, – Сонхун подходит ближе и кладет свою руку на его, так, чтобы они держали оружие вместе. – Ты можешь медленно отрезать от него по кусочку или рассечь ему вену, и он истечет кровью в считанные минуты. Чего тебе хочется больше, малыш? Говоря это, он покрывал влажными, ленивыми поцелуями изгиб его плеча, а ладонью едва ощутимо проводил по промежности. Дыхание младшего заметно участилось, и он, чувствуя стремительно распространяющееся по телу возбуждение, прошептал: – Я хочу, чтобы ему было очень больно. Губы Сонхуна искажает похожая на оскал улыбка, а затем все вокруг окрашивается в красный. Он брызжет юноше на лицо, причудливыми мазками окропляет худи, стекает вниз по его запястьям. Парень кричит и корчится на стуле, пока его кожа исчерчивается витиеватыми узорами, а мясо ломтями отрывается от костей. Рики и не подозревал, что из человека может вылиться столько крови, что кишки, скрывающиеся за плотными мышцами пресса такие склизкие и спутанные, а печень трясется, словно вишневое желе. Он раскатисто смеется, когда старший ловким движением выуживает чужой глаз из глазницы и лопает со звучным хлюпом. Они наслаждаются вседозволенностью, отдаваясь примитивным животным инстинктам и одновременно приближаясь в своей абсолютной жестокости к Богу. Разумеется, жертва не выдерживает этих издевательств долго и через каких-нибудь полчаса перед ними сидит отвратительный, изуродованный труп, уже непригодный для их игрищ. – Ты был великолепен, моя крошка, – хвалит младшего Сонхун, его пальцы зарываются в мокрые волосы партнера, гладят, успокаивают. – Как самочувствие? – Я хочу… Мне нужно… – только и смог выдавить из себя Рики, переполняемый эйфорией и грозившим разорвать его на части вожделением. – Мне нужен ты, Хунни-хен! Его пальцы вцепляются в кофту старшего, и он сталкивает их губы в жадном, почти отчаянном поцелуе. – Я знаю, знаю… Пойдем, волчонок, – мужчина подхватывает его за талию и ведет в ванную, где избавляет их обоих от испачканной кровью и внутренностями одежды. Теплая вода приятно согревает кожу, но Рики все равно жмется к Сонхуну, пытаясь стать еще ближе, срастись в единый организм. – Это было так хорошо, хен… Так замечательно… Я не понимаю, как жил без этого раньше, – продолжает бормотать он, пока старший ласкал кончиками пальцев его грудь, живот, худые мальчишеские бедра. – Спасибо, что показал мне, как это прекрасно. Сонхун мягко улыбается; в его взгляде приправленная восторгом убийства нежность. – Я рад, что ты был со мной, Рики-я. Я очень долго ждал этого момента, – он разворачивает младшего спиной к себе и, взяв с полки какой-то крем, принимается аккуратно растягивать сжатое отверстие. – Но я знал, что однажды он обязательно наступит. Был уверен, что мы одинаковые, с самой первой нашей встречи. Рики подается ему навстречу, запрокидывая голову в громком, бесстыдном стоне. – Да? А я думал, что ты не убил меня, потому что я был милашкой. – И правда… Разве мог я обидеть такого хорошего мальчика? – Сонхун прикусил мочку его уха. – Ты ведь всегда будешь моим хорошим мальчиком, Рики-я? Ноги младшего подкашиваются, когда чужие ловкие пальцы дотрагиваются до простаты. Перед его полуприкрытыми веками разноцветными осколками рассыпаются звезды. – Да… Я буду, хен. Он будет послушным, если это значит, что Сонхун продолжит заботиться о нем, как делал все эти годы, если позволит ему стать его партнером и на любовном, и на преступном поприще, если заберет Рики себе без остатка. – Умничка… А теперь потерпи немножко, – почти рычит старший, неспешно толкаясь внутрь, сдерживаясь из последних сил, чтобы не причинить своему малышу ненужной боли. Удивительно, что подобная осторожность сочетается в нем с ледяной безжалостностью к жертвам. Юноша утыкается лбом в прохладную гладкость кафеля, с его губ срываются надрывные всхлипы от растекающегося меж бедер сладострастия. Смазанные поцелуи в основание шеи, пальцы, сжимавшие до синяков на его талии, глубокие, мерные толчки и руки, ласкающие его член – все приближает его к пику. Оргазм проходится по его телу электрической волной, заставляя сознание померкнуть, затуманиться алой вспышкой наслаждения. Плоть Сонхуна пульсирует в нем, изливаясь горячей спермой, и от этого крышу сносит еще сильнее. Они оба опускаются на пол, и Рики, изможденный, устраивается на коленях старшего. – Ты только мой, крошка-волчонок. Посмеешь уйти – и я убью тебя, – мужчина говорит тихо, но младший отчетливо слышит каждое слово. Он думает о себе десятилетнем, соглашающемся пойти с вырезавшим его семью незнакомцем, дабы не разделить их участь, о себе тринадцатилетнем, стоящем за взломанной калиткой и понимающем, что у него нет дома, кроме того, что он делит с Сонхуном, да и не нужен ему был другой, и себе нынешнем, обагренным кровью, со стекающей по ногам семенем. Жизнь никогда не казалась ему восхитительнее. – Я твой, Хунни-хен, – он с любовью касается губ старшего своими, а затем, невинно хлопая ресницами, добавляет: – Мы правда сходим с тобой в Лотте-ворлд? – Ну конечно, – его возлюбленный игриво усмехается. – И прикончим кого-нибудь еще? А то я не уверен, что распробовал процесс до конца… – Если это значит, что я снова увижу мою детку в красном, – Сонхун звонко шлепает его по ягодице, – то разумеется. Рики счастливо улыбается, предвкушая предстоящий поход в парк развлечений и щепотку чистейшего насилия. Разве можно мечтать о большем?