О снах и причинах

Как сказал ему Мэн Мо: чтобы стать мастером снов, сначала нужно разобраться в собственной памяти. Ло Бинхэ будет первым, кто скажет, что его ранние воспоминания не самые надёжные. Они полны призмы того, как ребёнок воспринимает мир, каким он помнит свою мать, как сильную и высокую, когда на самом деле она довольная молода и худощава. У его матери карие глаза и округлое лицо, очень и очень юное; может быть, на пару лет старше его, когда ему самому сейчас шестнадцать. Ему кажется, что он видел это где-то ещё. Его мама напевает мелодию, знакомую и забытую, ему кажется, что он слышал её где-то ещё, но не среди деревянных стен их покосившегося домика. — О чём мама поёт? — спрашивает Ло Бинхэ из воспоминаний, крошечный и шепелявящий, этот Ло Бинхэ ещё ничего не знает о голоде улиц, если мешает маме готовить. Однако, его мама, терпеливая, понимающая, с тёплой улыбкой (молодая; она такая молодая, что это кажется неправильным), только гладит своего нетерпеливого ребёнка по голове. — Мама не знает, — отвечает она со смехом, её глаза кажутся золотыми в солнечном свете, — твой вайгун, мой баба, напевал это, когда готовил, — она наклоняется к Ло Бинхэ из воспоминаний, её лицо озорено весёлой тайной, которой она делится, — твой вайгун научил меня готовить. Ло Бинхэ из воспоминаний, может быть, трёх лет, может старше, может младше, только хмурится, пытаясь понять: — А почему вайгун не с нами? — спрашивает ребёнок тяжёлый вопрос; настоящий Ло Бинхэ может видеть это, может разглядеть, как по лицу его мамы пролегла тень, нечто похожее на боль. — Ах, Бин-эр, — его мама откладывает палочки, которыми помешивала рисовую кашу, — твоя мама была… — бременем, его мама не говорит об том, но он слышит это; он знает это во взгляде, в том, как обрывается речь, в том, как печаль и стыд перемешиваются в голосе; — …сложным ребёнком для своего отца, — у его матери нежное лицо и грубые руки, он помнит это также ярко, как сейчас видит, когда она проводит по лицу ребёнка. — Твоя мама не хотела мешать твоему вайгуну, — снова и снова, эта улыбка что-то трогает в нём, нечто большее, чем просто воспоминание о его матери; он видел это где-то ещё; — твой вайгун был лишь немногим младше, чем я, когда у него появилась твоя мама, — и, ох, Ло Бинхэ может видеть то, как это могло быть тяжело; его мама так юна, значит, что и его дедушка не менее молод; — а потом твоя мама… — ошиблась, вновь слышит он в языке тела, а не слов; его мама улыбается, улыбается и улыбается, это печальная улыбка; он не хочет осознавать её так чётко, как он видит; — твоя мама могла бы принести тебе братика, если бы боги были более благосклонны, — он никогда не думал об этом; как его молодая и одинокая мама, ещё младше, чем есть сейчас, могла выкормить такого найденного волей случая ребёнка, как он. Ло Бинхэ не знает, что делать с этим знанием. — А где сейчас вайгун? — спрашивает воспоминание, невинное и ничего не замечающее, не видя того, что слышит более взрослый он сам. Его мама хихикает, и это красиво; он скучал по этому звуку слишком сильно. — О, думаю, твой вайгун всё ещё часть Цан Цюна, секты культиваторов, — и глаза маленького Ло Бинхэ загораются от этой идеи. Настоящий же Ло Бинхэ понял, на что он смотрит. То, о чём он никогда не думал и не искал, спустя столько времени и невзгод. С тех пор, как встретил шизуня. Это была причина, почему он отправился в Цан Цюн, не помня, как услышал о них. Это был человек, который должен был быть похож на его маму. Это золотые глаза, мягкость и усталость.