После Бездны

С точки зрения Карамона, Рейстлин просто в кой веки раз хорошо поужинал. С точки зрения самого Рейстлина, он чудовищно объелся — последние два пирожка с засахаренной клубникой были явно лишними. А еще были лапша с мясом, запечённая рыба, пряная картошка, корзиночки с грибами, корзиночки с мидиями и сыром... Пока Рейстлин спал, все пировали внизу, на кухне, а уже потом отнесли ему поесть. Маг бы ничуть не возражал, если бы они там доели всё, а его оставили в покое. Но Карамон был не таков. Торжественно, под руководством Тики, он внёс тяжело гружённый поднос, и количество еды ужаснуло видавшего всё Рейстлина. А дальше Крисания и Такхизис принялись набивать несчастного мага явствами. Карамон сидел в изножьи кровати и делал страдающее лицо каждый раз, когда Рейстлин пытался отказаться от очередной вилки лапши или корзиночки, Тика устроилась в любимом кресле Рейстлина и усадила рядом Тассельхофа, чтобы тот не цапнул что-нибудь магическое и опасное. — И еще кусочек! — говорила Крисания, давая Рейстлину откусить от корзиночки с грибами. — Ты потерял много сил... — Запивай! — Такхизис решительно вливала в Рейстлина вино или бренди. Тика же, сидя в кресле, откровенно развлекалась, глядя на едва живого мага. Кажется, она нашла способ отомстить ему за все колкости. Ушла она, когда Такхизис с Крисанией загрузили в Рейстлина последний пирожок и влили чай с бренди. Забирая поднос, Тика подмигнула Крисании, что не укрылось от Рейстлина. Ох, да они тут все сговорились! Он обессиленно откинулся на подушки. Когда он работал на старых пузатых колдунов в Нераке, он поклялся себе, что никогда таким не станет. И, если старости не избегнет ничто живое, то что до остального... Пожалуй, пузатым он станет намного раньше, чем постареет. С другой стороны: разве ему сейчас плохо? Рейстлин расслабленно улыбнулся Тике и поймал её удивленный взгляд. *** — Кошмар, — пробормотал маг, когда Тика ушла. Впрочем, голос его звучал сонно и немного довольно, так что кошмар не был таким уж кошмаром. На Крисании был длинный халат из белого шёлка, на Такхизис — нечто полупрозрачное и чёрно-красное — от неё Карамон всё время отводил глаза. Очень умело, точно занимались этим много лет, женщины уложили Рейстлина и укрыли толстым одеялом, сам же маг, тоже, точно такое обращение было для него обычным делом, со вздохом вытянулся на подушках. Серебристые волосы его разметались по чёрной наволочке, Рейстлин с запавшими от усталости глазами по-прежнему выглядел изможденным до крайности, но на его худом золотистом лице проступило нечто похожее на умиротворение. — Бедный! — Крисания погладила его по голове, и Рейстлин, всегда не любивший прикосновения, лишь устало смежил веки. Губы его, к удивлению Карамона, тронула слабая, но совершенно искренняя и совсем не саркастическая улыбка. — Сейчас будет хорошо, — пообещала Такхизис и, откинув одеяло, забралась в постель к Рейстлину. Мелькнули и скрылись под одеялом стройные ноги. Карамон моргнул. Сделал шаг к двери. Нет, ему не кажется. Крисания аккуратно сложила халатик и, оставшись в длинной и очень целомудренной белой ночной рубашке, полезла в кровать с другой стороны. Карамон сделал ещё один шаг к двери. Он не знал, что произошло в Бездне, и мог лишь предполагать, что произойдёт сейчас, но он определённо был здесь лишним. — Ну... я пойду... — пробормотал великан, пятясь к выходу. Ему никто не ответил. *** Крисания приподнялась на локте и посмотрела на Рейстлина. Один глаз у неё был синий, как прежде, а другой — зелёный. — Я в первый раз попробовала гномью водку, — сказала она и хихикнула. — Заметно! — сказал Рейстлин. — И сколько раз ты её попробовала? — Ты всегда такой нудный, маг? — спросила Такхизис, накручивая прядь волос Рейстлина на палец. — Всего два раза! — Крисания запустила руку ему под рубашку. — Ну, может быть, три... Крисания и Такхизис прижались к магу с двух сторон, обе были тёплыми и нежно и податливо-тяжёлыми. Удивительно, но Рейстлину было удобно и уютно, правда, дышать после съеденного оказалось трудновато. Крисания легонько пощекотала ему рёбра. — Ох, нет, только не это! — Рейстлин завозился, но женщины привалились к нему ещё плотнее. — Пожалуйста, нет... — Чёрные маги боятся щекотки? — Такхизис чмокнула его в ухо горячими губами. — Этот чёрный маг — точно! — сказала Крисания. — Как интересно... — Такхизис защекотала его с другой стороны. — Нет, пожалуйста... — простонал Рейстлин. — Буду делать, что скажите, только не это... «Это» было мучительно и восхитительно одновременно — точно искры плясали по рёбрам и животу. — Всё-всё? — уточнила Такхизис, прекратив щекотку. — Будешь хорошо питаться и вовремя ложиться спать? — спросила Крисания, поглаживая Рейстлину живот круговыми движениями. — Ох! Да... Щёки Рейстлина пылали, но не от того, что он лежал в постели с двумя женщинами, а от того, что ему было хорошо, а от этого невыносимо стыдно. Он же... не такой, как все, он всегда с презрением относился к любым плотским радостям: вкусной еде, вину, женщинам. Даже сон считал досадной необходимостью. И какие нежные у Крисании руки... А Такхизис почёсывает ему рёбра и грудь между рёбер. Рейстлин почти заскулил. — Какой ты послушный, — мурлыкнула Такхизис. — И где все наши гордые и презрительные взгляды? — Пожалейте меня немного... — прошелестел Рейстлин. — Я и так сейчас лопну. — Ну уж нет! — Такхизис почесала мага за ухом, как кота. — Никакой пощады. Будем тебя мучить и истязать. — Ты ужасно худой, — сказала Крисания. Теперь и она добралась до многострадальных рёбер Рейстлина. — А с пузиком он будет милашкой... — прошептала Такхизис и погладила его по животу. К ней присоединилась Крисания, и они в две руки стали его гладить и почёсывать. — Ох! — больше он ничего не мог сказать. И двигаться тоже не мог и не хотел. Только бы они не прекращали его гладить... — Будем тебя откармливать! — Крисания обняла замученного мага. — А Тика поможет... Рейстлин вздохнул и через секунду почувствовал, что кто-то тихонько массирует ему ступни. Нет, целует! Множество губ быстро касались его и поднимались всё выше, и при всём этом Такхизис и Крисания почти не двигались. — Что?.. — Лежи тихо! — засмеялась низким грудным смехом Такхизис, и смех этот отдался во всем теле мага. Он отключался, выплывал из собственного тела, а ощущение, что его быстро целуют сухими губами, уже добралось до колен. — Как хорошо! — выдохнул он, проваливаясь в тёплое и мягкое забытье. — Пожалуйста, ещё погладьте... Да... Ещё... Такхизис начала тихо напевать... *** Карамон почти дошёл до их с Тикой комнаты и остановился, тупо глядя на дверную ручку в форме змеиной головы. Нет, он почти уверен, что Рейстлину ничто не угрожает. Но ведь разве Такхизис — не богиня зла? С другой стороны, если бы она хотела убить его брата, то почему не сделала этого в Бездне? Карамон страдал, раздираемый сомнениями, пару минут, затем развернулся и пошёл обратно. Он старался идти тихо, и у него почти получилось. Из спальни брата доносились какие-то звуки, и при всём желании их нельзя было принять за стоны любовных игр, как, впрочем, и за стоны раненного или умирающего. Карамон приложил ухо к двери. Женский голос пел что-то о сияющих пещерах и подземных озёрах, о бледных, цветущих лишь в темноте, цветах, и о чёрных, как смола, стрекозах и бабочках. Странная это была песня, вроде бы простая, но Карамон вдруг ясно увидел озеро, точно наполненное жидким жемчугом и подёрнутое светящейся дымкой. Над ним скользили огромные чёрные стрекозы и их крылья блестели металлическим блеском... Обнаружил себя Карамон сидящим на полу и прислонившимся к закрытой двери. С трудом он разлепил глаза — спать хотелось неимоверно. — Колыбельная! — сказал он себе. Невероятно, но Такхизис пела Рейстлину и Крисании колыбельную! С трудом великан поднялся, за брата теперь он был спокоен. Он помотал головой, но видения красивого, спокойного и немного печального мира не желали покидать его разум. Тика уже спала, лёжа на животе и, за неимением рядом Карамона, обнимая подушку. Великан сел рядом с ней и погладил её рыжие кудри. — Ты? — сонно проговорила Тика. — А мне снилось белое озеро... И стрекозы... Красиво... И снова с тихим вздохом уткнулась в подушку. — Знаю, — прошептал Карамон. — Спи... Стараясь не шуметь, он разделся и лёг рядом с женой. Обнял её и закрыл глаза. Под закрытыми веками замелькали видения белого озера со стрекозами, и на этот раз Карамон разглядел, что на берегу растут мелкие, светящиеся голубым, цветочки... *** Рейстлин летел куда-то, чуть раздвинув руки, а на спине у него сидела Такхизис. Крисания тоже была здесь, она обнимала его снизу, а руки её лежали у него на лопатках, голову же она прижимала к его груди, точно лежа на подушке. Вообще же было совершено неясно, где здесь верх, а где низ, так что, возможно, то, что для Рейстлина и Такхизис было верхом, для Крисании было низом. Для движения же не требовалось и вовсе никаких усилий, да и вообще, это больше походило не на полёт (хотя выглядело именно так), а на то, как если бы воздух стал мягким и упругим матрасом, и Рейстлин просто лежал на нём. Мимо них проплывали скалы, из некоторых как бы вырастали стены домов с окнами и дверьми, окна светились красноватым и оранжевым, а каменные ступеньки у дверей нависали прямо над пропастью. Внизу клубился белый туман, и целые просторы его, колыхаясь плавными полотнищами, виднелись в проёмы между скал. Небо же было абсолютно, непроницаемо чёрным... Женщины явно управлили им. Вот Такхизис чуть шевельнула ногой, и Рейстлина потянуло вбок, к проходу между скал. Крисания крепче обняла его, и он чуть снизился. А затем их руки соприкоснулись у него на спине, и Рейстлин набрал высоту. Мага это совершенно не устраивало: он прижал руки к бокам и полетел быстрее. Пытаясь его притормозить, Крисания стала его щекотать, Рейстлина закрутило, и Такхизис свалилась с его спины, исчезнув в белом тумане внизу. Все трое рухнули в белое и мягкое, похожее на снег, но не холодное. — Ну вот что ты наделал! — воскликнула Крисания, поднимаясь. Белое доходило ей до пояса. — Повыпендривался? — ехидно спросила Такхизис. — Доволен? Рейстлин не стал подниматься, вместо этого он остался лежать на спине и, глядя в тёмное, чуть подернутое туманной дымкой, небо, спросил: — Что это вообще за место? — Сон, балда! — фыркнула Такхизис, выбирая клочки белого тумана из своих пышных чёрных волос. — Чей сон? — А я знаю? Чей-то... Крисания между тем подняла небольшую белую подушку. — Когда я была маленькой, то мы с родителями зимой лепили снежные крепости, — сказала она. Рейстлин огляделся. То, что выглядело как снег, оказалось на самом деле огромной, бесконечной постелью. Насколько хватало глаз, тянулись одеяла и подушки. — Мы должны сделать Рейстлину дом! — сказала Крисания. — Иначе как он здесь переночует? И они стали собирать и наваливать вокруг мага подушки и одеяла. — Что вы делаете? — недовольно спросил он. — Строим дом, — терпеливо сказала Крисания и покрыла подушечную стену одеялом. Стены домика кренились внутрь круга, сооружение это должно было развалиться, но, вопреки логике, держалось. — Потому что скоро придут чудовища и надо спрятаться, — Такхизис потрепала Рейстлина по серебристым волосам. — Какие ещё чудовища? — Рейстлин упал лицом в подушки. — Опять кошмары? — А ты как думал? — Такхизис критически окинула взглядом их с Крисанией творение. С точки зрения Рейстлина, пусть и лежавшего внутри, даже овражный гном мог бы построить что получше — подушки нависали, вот-вот грозя обрушиться, а вход был совсем узкий и походил на нору. Но здесь было тепло и мягко. К нему, в это мягкое, по очереди пролезли Такхизис и Крисания и улеглись по обе стороны от мага. Крисания заложила вход большой подушкой. Стало темно, и Рейстлин остро ощутил, как сильно он хочет спать. Он удивился: разве можно хотеть спать во сне? — Они скоро придут, — шепнула Такхизис, обнимая Рейстлина. Крисания прижалась к нему с другой стороны. И тут подушки под ними содрогнулись. — Началось, — сказала Такхизис. Приближалось нечто огромное и тяжёлое, и мощные шаги заставляли содрогаться их убежище. Крисания натянула на всех троих большое толстое одеяло. — Так не достанут, — сказала она. Снаружи засоплели, обнюхивая подушку у входа. Каким-то внутренним взором Рейстлин видел это существо: огромное, похожее на лохматого белого осьминога с пятью глазами, и оно почему-то не могло разрушить их ненадёжное на вид убежище. — Не бойся, мы рядом, — шепнула ему Крисания, обнимая его. С другой стороны его обнимала Такхизис, а Рейстлин смотрел вверх, в темноту, и уже не понимал, открыты у него глаза или закрыты. Но, наверное, это было неважно, ведь он в любом случае спал. Зато важно было другое — он был не один... Когда огромное существо ушло, он не понял, просто они втроём снова оказались лежащими под чёрным небом, и Крисания сказала, что он наказан за то, что испортил полёт. Рейстлина спеленали и поволокли куда-то, как на санках, а он только смотрел в чёрное небо, заполнявшее всё его существо неподвижным спокойствием, и магу казалось, что он сам и есть эта безбрежная темнота... Может, его тащили несколько минут, а может — часов, но разве это имеет значение во сне? Но, когда Рейстлин приподнялся на локтях, он увидел город. — Палантас? — спросил он. — Палантас сновидения, — ответила Такхизис. — Сейчас познакомишься с горожанами, — добавила Крисания. — А то они тебя совсем не знают и потому думают о тебе невесть что. — Мне не нравится эта идея, — пробормотал Рейстлин. Опасения его оказались не совсем беспочвенными. *** Этот новый сонный Палантас целиком завалили, подобно сугробам, всё те же подушки, а прохожие, которых в этот поздний час было на улицах немало, были одеты в свободные ночные одеяния. Рейстлин решил, что это все те горожане, которым снится, что они бродят по улицам. Горели фонари, но не привычным жёлтым, а разноцветным пламенем. Крисания и Такхизис притащили Рейстлина на центральную площадь и усадили, привалив спиной к фонтану (без воды, зато заполненному, конечно же, подушками и одеялами). Тут же к ним стали подтягиваться прохожие. — Вы знаете этого мага, — заговорила Крисания (Такхизис скромно отошла в сторону), — И считаете его воплощением зла. Но вы неправы... Рейстлином овладело сонное оцепенение, он лежал, прислонившись спиной к фонтану, люди подходили и рассматривали его, точно он был заморской диковинкой. — Он видел мало добра в жизни, — продолжала Крисания, — и никто не учил его быть добрым. — Сейчас научим, — сказала какая-то немолодая женщина в сером одеянии с капюшоном. — Он у нас станет добрым, этот чёрный маг! — ухмыльнулся молодой парень, чем-то похожий на Карамона. С Рейстлином делали всё. Засунув в чашу фонтана, его тормошили, гладили, щекотали, переворачивали с боку на бок, клали на живот и на спину. Руки и ноги его точно налились свинцом, и он не мог сопротивляться. И всё это очень напоминало ему детство, когда дети постарше и посильнее окружали его и толкали от одного к другому, требуя фокусов или просто так. За одним лишь исключением: сейчас это было даже приятно. И ещё в детстве он мог порой вывернуться и убежать, теперь же он был слишком слаб. — Он мёрзнет, укройте его. — Подушку побольше подложим! — Вот так, на бочок... — Лучше на животик... Рейстлину разминали спину сквозь толстое одеяло, и каждое движение точно вталкивало его в сонную липкую паутину. — Оставьте меня, — пробомотал он, с трудом шевеля губами. — Ну уж нет! Ты должен стать добрым, чёрный маг! Очень добрым! Рейстлин застонал. Ему вытянули руки крестом и стали массировать бока. Он не видел, кто это делал, перед глазами были только бесконечные, похожие на сугробы, подушки, а чьи-то руки спускались от подмышек почти до бёдер, поглаживая и почёсывая, легонько щекоча, отчего тело становилось тяжёлым и точно чужим... — Можешь спать, сколько хочешь. — Ты уже спишь... — Баю-бай, чёрный маг. — Его бы в хорошую колыбельку и покачать. — Вон она! Еле-еле Рейстлин перевернулся на спину: с чёрного неба в самом деле свисала огромная резная колыбель. В ней поместился бы и Карамон, а возможно, и вместе с Тикой, а держалась она на широких серебристых лентах. — Аккуратненько... Рейстлина перевалили в колыбель, и сразу же на него посыпались подушки с одеялами. Затисканный до полуобморока (правда, очень приятного и расслабленного полуобморока) маг зарылся в них. И снова его кутали, гладили, ласково тормошили и щекотали. Колыбель взмывала в чёрные небеса, и Рейстлин вдруг оставался там, совсем один, замирая от странного, сонного восторга, а потом колыбель летела вниз, и его встречали, и гладили, и хлопали по спине и плечам... Всё это было невыносимо хорошо, так, что казалось почти мучительным. Разве может быть так хорошо, ему, слабому, всеми презираемому? Разве... Он заслужил?! А потом Рейстлин из колыбели вывалился и очутился в узком проулке. У стен одного из домов возвышалась груда подушек, маг дополз до неё и обессиленно вытянулся, чувствуя, как подушки охватывают его худое тело и он медленно увязает в них. Глаза его слипались, но, и засыпая, он видел всё тот же сонный Палантас. Было тепло и уютно. — Оп-па, кто это у нас? Рейстлин с трудом разлепил глаза: над ним стояла развесёлая, компания из нескольких молодых парней и девиц. На девицах были довольно откровенные ночные сорочки. — Это тот самый маг, — хихикнула одна из девиц. — Нет, пожалуйста... — пробормотал Рейстлин. И попытался отползти от них подальше. Девицы с хохотом бросились за ним в подушечную гору. — Фу, чёрный маг, а валяется как непонятно кто, — сказал парень. — Не мучайте меня, — простонал Рейстлин. — Ох! Две девицы принялись щекотать ему подмышки, а третья — почёсывать рёбра. — Всё, всё, — бормотал Рейстлин. — Я буду очень добрым чёрным магом. Ох! А можно левее? Да... Ещё... Голос его становился всё тише, и вскоре он лишь вздыхал, пока его тиранили. Обложенный подушками, маг совсем не мог двигаться. На его тонких губах появилась рассеянная улыбка, он едва слышно что-то промычал, когда одна девица стала почёсывать ему шею — там, где начинали расти волосы. Всего этого компании показалось мало, и они, не зная, что ещё придумать, замотали его во все одеяла, какие нашли, превратив в бесформенный комок. Рейстлин тихо рассмеялся, когда девицы просунули руки между одеял. Он сначала напрягся, но сразу обмяк. — Он шевелиться не может! — воскликнула одна девица. — Эй, чёрный маг, ты хоть поползай... Рейстлин не двигался, только слегка взрагивал от удовольствия, хотя тормошили его нещадно. Парни пытались усадить его, но маг упорно заваливался, не желая сидеть, и только бессмысленно улыбался. Он уже плохо понимал, что с ним делают, осознавал только, что ему хорошо от того, что его гладят по груди и животу мягкие тёплые руки, но вот сколько этих рук, он сказать не мог. Ещё его уютно и упруго стискивали подушки и одеяла, так что он не мог определить, где начинается его собственное тело. Даже чёрное небо казалось мягким, и в него хотелось упасть и забыться в его благословенной темноте. Наконец компании надоело с ним возиться, и они со смехом подняли кокон с Рейстлином внутри и перевалили его через низкую ограду какого-то загона. Загон оказался с кроликами, только вот самый большой кролик (его маг определил как маму-крольчиху) был размером с племенного быка, а самый маленький — с большую собаку. Этих, маленьких, по загону скакало не меньше десятка, и были они все пушистые и серебристо-белые. Рейстлина они атаковали мгновенно: навалились на него, стали тыкаться в него носами, смешно фыркая и толкаясь лапами. Рейстлин счёл за лучшее не шевелиться вообще, вытянувшись в разворошенном одеяльном коконе. Большая крольчиха снисходительно посмотрела на него и, сделав несколько грузных прыжков, легла рядом. Рейстлин подполз к её пушистому и тёплому брюху и уткнулся в него. Щекой он ощутил её размеренное сердцебиение. Крольчата пристраивались рядом, забирались на мага, устраивали кучу мала, причём Рейстлин был внизу, но понемногу успокаивались. Рейстлин натянул на себя самое толстое одеяло, обнял самого мелкого крольчонка, закрыл глаза и понял, что ему хорошо и спокойно как никогда. И — да, во сне вполне возможно уснуть. *** Такхизис дождалась, пока Рейстлин и Крисания погрузятся в глубокий сон, и выскользнула из постели. Парочка не проснулась, лишь Крисания крепче обняла Рейстлина. Маг спал на спине, слабо улыбаясь чему-то. Тёмная богиня задумчиво посмотрела на них, затем неслышно вышла за дверь. Выпендриваться с зависанием на потолке было не перед кем, и потому она решила подняться к себе на своих двоих. А заодно и подумать, потому что она, бессмертная и прожившая не одну тысячу лет, не понимала, что произошло. Что-то изменилось, тогда, когда эти двое смертных взяли её за руки и... она стала ими двумя одновременно. Такхизис думала, что знает всё о человеческих чувствах, но это было чем-то иным, огромным, тем, что она не могла понять, что захватило её. Ничто не могло управлять тёмной богиней, и потому самым естественным для неё было бы уничтожить Рейстлина и Крисанию. Но теперь они были связаны, и уничтожить их Такхизис могла только вместе с собой. Она могла бы уничтожить всех остальных, всю эту компанию: кендера, странного полуэльфа, другого эльфа, чистокровного и считающего себя магом, громилу-близнеца Рейстлина. Она могла сделать это легко, в одно мгновение. Только ей не хотелось. Ей не хотелось творить зло, и от этого Такхизис была в отчаянии. Она... Она была сломана, как кукла... Разбита на тысячу кусков. Её больше не существовало, хотя никто и не догадался об этом. Она должна была бы разозлиться, но разозлиться она не могла, вернее, её собственная, сокрушающая ярость теперь казалась ей мелкой и ничтожной, точно истерика несмышлёного ребенка, возящегося в грязи... Размышления Такхизис были прерваны очень буднично и совершенно по-человечески: она споткнулась о Даламара. Тёмный эльф сидел поперёк коридора, вытянув ноги и привалившись спиной к каменной стене. — Б... богиня? — он попытался сфокусировать взгляд на Такхизис. Затем уточнил, точно мог перепутать её с какой-то другой богиней: — Прекрасная тёмная богиня! — Ну, — сказала Такхизис, задумчиво глядя на Даламара. — Можно и так. Даламар подумал, затем решил, видимо, что сидеть в присутствии богини невежливо, и попытался, встать. Попытка оказалась безуспешной, и эльф плюхнулся на каменный пол. — Моя комната пропала, — пожаловался он. — Всегда была на месте, а сейчас исчезла. — Твоя комната двумя этажами выше, — сказала Такхизис. — Прямо за статуей двухголового дракона. — И дракон тоже пропал, — продолжал Даламар. — Это всё этот... кендер. Ту статую Такхизис видела, и размера и веса она была такого, что сдвинуть с места её вряд ли сумел даже Карамон. — Ты — эльфийское недоразумение, — вздохнула Такхизис. — Давай-ка спать. И, воспользовавшись своей нечеловеческой силой, потянула Даламара за руку, заставляя встать. Тот что-то промычал, но поднялся на ноги, пошатнулся и всем весом опёрся на Такхизис. — Богиня... — пробормотал он. Богиня закатила глаза, обняла Даламара покрепче, и они исчезли, только пламя факелов взметнулось на мгновение, заставив тени по углам сначала съёжиться, а затем удлиниться. — Вы нашли мою комнату, богиня! — восхитился Даламар. Такхизис огляделась. Комната Даламара ни в коем разе не напоминала неряшливую мужскую бергологу, как, впрочем, и келью какого-нибудь жреца-аскета. Два арочных окна, занавешанных серыми занавесками из грубой ткани, тем не менее перехваченных не без изящества толстыми шнурами, у одного из окон — стол, простой, массивный, со стопкой книг на одном конце и грудой свитков на другом. Небольшой узкий книжный шкаф, тоже, разумеется, с книгами. Под вторым окном сундук — Такхизис сразу подумала, что Даламар читает, сидя на нём, когда светло. Ещё тёмная богиня поняла, что эльф, сам того не осознавая, копирует быт своего шалафи. Ну и кровать, конечно. Двухспальная, с вырезанными в изголовье и изножье драконами и предусмотрительно расстеленная, с лежащими поверх одеяла льняными штанами и рубахой. Туда-то Такхизис и усадила эльфа, глаза которого уже слипались. Щёлкнула пальцами, и его тёмная мантия оказалась сложена на сундуке, а сам эльф одетым в те самые штаны и рубаху.