"Why'd you only call me when you're high?"
Победа в гран-при, подумаешь. Они все, даже Яков, были уверены, что ему не удастся побить Виктора. В столь юном возрасте, с такими серьезными соперниками. Но он прыгнул выше своей головы, расшибся в лепешку и сделал это, пусть и без самодовольного паршивца за спиной. В пятнадцать лет ему многое нельзя. Строгая диета, поминутное расписание и тренировки, тренировки, тренировки. Быстрее, выше, сильнее. Победа и ничего, кроме победы. Он послушно перенимал заповеди своих тренеров, убиваясь на прыжках, раскатывая ноги в кровь. Все ради очередной медали. Но с того судьбоносного конкурса прошло пять лет, принесшие еще три золота, четыре победы в национальных и статус новой восходящей звезды фигурного катания, яркостью способной затмить начавшего клонить к горизонту Виктора Никифорова. Да, то соревнование правда обозначило крутой поворот жизни, обеспечив новые возможности, открыв дальние горизонты и подарив новые знакомства, разумеется. Но с тех пор прошло пять лет. Мальчик вырос. Никто не в праве ему указывать. Темные синяки под глазами, от ежедневных изнурительных тренировок, подчеркнуты размазанной подводкой, а губы кроваво-красные, будто разбиты об лед. Омерзительная музыка, орущая со всех сторон, долбящая прямо в мозг, звучит приглушенно из-за захлопнутой двери сортира. Трубка в подрагивающих пальцах издает напряженные гудки, отскакивающие от кафельных стен. Один, два, три. Длинные. Тоскливые. Кто-то дергает за ручку снаружи, и видя, что та не подается, продолжает долбиться, пока Юра не саданет по ней тяжелой подошвой и не гаркнет «занято». Четыре. Или уже пять? Не возьмет? — Сейчас три часа ночи. — Раздается усталый голос из телефона, прерывающийся в полуподвальном помещении. — Я постараюсь тебя убедить. — В ответ расплывается в улыбке и взлохмачивает светлые волосы. — Почему не взял сразу? Резко меняет настроение. Играет. Звучит обиженно и немного гнусаво. Тянет гласные, показывает язык собственному отражению, и морщит нос. — И не ответил на сообщение. — Поджимает губы, строя обиду, и тут же мажет пальцами по зеркальной глади, будто пытаясь погладить себя по щеке. — Почему ты звонишь мне только когда пьян? — Хрипит динамик. — Пьян? — Удивленно вздыхает Юра, и сразу же расплывается локтями по раковине. Ну да, пьян. И этого ему никто не запретит. — Я смотрюсь в зеркало. — Сообщает между делом, проводит кончиком пальца по скуле, другой рукой держит телефон. — И, кажется, мне пора домой. В ответ лишь тяжелый вздох. — Но я еще не закончил! — Вскрикивает, чуть не выронив трубку из пальцев. — Потому что еще не уговорил тебя. Заканчивает почти шепотом. Заканчивает едва слышно и ждет, затаив дыхание. — На что? — Послушно раздается вопрос и вновь безумная улыбка играет на губах, отражаясь в мутном стекле. — Мне показалось, я видел тебя. Здесь. Что ты уходил, держа пиджак в руках. — Заигрывает с шуршащим динамиком, почти прислоняется губами, путается в буквах и хрипло продолжает, глядя прямо перед собой, в собственные, подернутые пеленой глаза. — Я все мечтаю столкнуться с тобой где-нибудь. Шепчет, будто рассказывает страшную тайну на ушко, и не узнает собственное отражение. Разве это он? С размазавшейся подводкой на скулах и кровавыми искусанными губами. С бледными впалыми щеками и мутными зрачками, некогда промытыми слезами счастья. Кто это с ним сделал? Неужто сам. — Поэтому днем от тебя ни строчки? — Обвиняет. Но как-то лениво. И так все знает. — Так мечтаешь встретиться, что ни разу не нашел времени. — У меня в глазах темнеет. — Делает судорожный вздох и хватается за край раковины. Слышит встревоженное «Юр?» из динамика, но продолжает гнуть свое. — А ты все о том же дерьме. Вздох. С обеих сторон. — Мне нужен кто-то. Рядом. — Скулит в трубку, трет лицо ладонью, еще сильнее размазывая черноту по коже. Глумливо ухмыляется. Пол под ногами перестает вращаться и только отвратительно ярко блестит влагой. Наружу просится все выпитое. Но ему удается удержать себя в руках, а алкоголь в желудке. Тупо глядит на себя, после расслабляется. Играет локоном волос, накручивает его на палец, пробует на вес. — Ты как, свободен сегодня? — Юр, езжай домой. — Просит утомленно и наверняка потирает переносицу. — Тебя невозможно заставить услышать! — Кричит в трубку, зло, сорвавшись голосом на хрип. Тяжело дышит и сжимает потрескивающий корпус, борясь с желанием швырнуть в стену. Дурь в крови дает знать о себе разными способами. — Успокойся, Юра. — Голос в трубке спокойный. Твердый. Он всегда наверняка знает что делать. — Скажи, мне приехать? Спрашивает вкрадчиво, доверительно. Но остается неуслышанным. — Мне кажется… Кажется. — Юра запрокидывает голову, смотрит на потолок, по периметру освещенный светодиодами. Маленькие созвездия на его поверхности так близко, что можно коснуться пальцами. Мысль безбожно ускользает, не дает ухватить себя. — Кажется, что это все перетирает меня. Как будто зажало в шестеренки. Проговаривает, не отрываясь от звезд, тянется к ним рукой, но вздрагивает, мотает головой, выкручивает кран и брызгает ледяной водой в лицо. На телефоне, кажется, должны остаться вмятины от побледневших пальцев. Он дрожит от холода, по плечам рассыпаются ледяные мурашки. Оседает на не менее холодный пол, затылком вжимаясь в раковину. Крутит мобильник в непослушных пальцах, усмехается. — Ты всегда говорил, что я не умею делать правильный выбор. И полон плохих идей. Смеется. Смеется запрокинув голову, ударившись об эмалированный бок. Смеется заливисто, звонко, и эхо, отскакивая от узких стен, делает его смех просто оглушительным. Телефон молчит. Но звонок все еще идет. — Мне кажется, что ты моя плохая идея. — Шепчет осипшим голосом, как только последние отзвуки смеха растворяются. В дверь снова ломятся, но он даже не пытается подать голос. Тяжело дышит в трубку, переваривая то, что сказал. — Возможно. — Раздается ответ спустя две вечности. — Возможно мне стоит перестать брать звонки от тебя. Особенно ночью. — Я не вижу тебя. И не знаю где я. — Объясняет, вновь путая буквы, задыхаясь, и снова вздрагивает от холода. — И такое чувство, будто время. У меня его совсем не осталось. Понимаешь? — Ни слова. — Честно отвечает динамик и Юра усмехается. Как же. Молчит. Долго. За стеной сменяется два или три трека, а телефон мигает оповещением о том, что осталось десять процентов заряда. Мокрые пряди на лбу нисколько не бодрят. Только противно пускают капельки по щекам. — Завтра рано вставать. — Наконец звучит из мобильника, и Юра устало переводит на него взгляд. Стискивает челку и утыкается лбом в ладонь. — Я, знаешь. Я не нашел ничего. Ничего, что пытался найти. — Путанно говорит, едва слышно, всхлипывает и сам себе удивляется. Давно ли завел привычку разводить сырость, сидя на полу клубного сортира? — Меня же нашел. — Шелестит динамик и будто становится немного теплее. — Надеюсь не надоел тебе. — Забери меня отсюда, Бек. — Просит дрожащим голосом и, дождавшись одного единственного слова «Еду», отключается.~
Проходит около двух суток, или только двадцать минут, когда в дверь опять стучат. Юра находит в себе силы подняться, сесть на крышку унитаза и буркнуть «занято». Вот только за дверью раздается до боли знакомый голос. — Это я. Задвижка слетает в миг, а Юра, запнувшись на одном единственном шаге, летит лицом в чужую кожаную куртку. — Поехали домой. — Звучит над головой, а плечам становится невообразимо тепло, от того, что по ним проходятся широкие ладони, а после сверху опускается тяжелая ткань. Окутывает знакомым запахом крепкого табака, едва уловимым ароматом шалфея. Тепло касается подбородка, заставляет его приподнять, и подушечка большого пальца стирает остатки краски с губ. — Детка, ну почему я вижу тебя только пьяным?