Молочный коктейль, лак для ногтей

Кафка лениво прослеживает взглядом некоторую линию между двумя точками. Келус перед ней копошится, как опарыш в мясе, что-то обыскивает; подкладки чужого пиджака не по размеру, предполагает Кафка. Рядом с его кроссовком катается туда-сюда пластмассовый стаканчик с крышкой-куполом. Банановый молочный коктейль Келуса расплескало по асфальту, как мозги несчастного — на губчатое вещество и впадины борозд, будто русла пересохших рек, она смотрит безо всякого отвращения, но и без интереса. Скучная книга; картинки ведь всегда любопытнее и разговорчивее текста. Несчастный уже остывает, думается. «Обрез» в правой ладони, напротив, горяч, что неудивительно, если учесть, что из него только что стреляли. Закончив с обыском, Келус выпрямляется и вздыхает. Желтоватая сливочная пенка, где химозный ароматизатор чувствуется ярче всего, напоминает о пленке мозга. Кафка смотрит. — Ничего. Поверить не могу, мы только что завалили невиновного человека. — он двигает руками несколько нервно, будто стряхивает с пальцев крошки печенья или кровь, обуреваемый брезгливостью. — Он не невиновен. Не давай своим глазам обмануть тебя. Она подходит к телу и добавляет: — И пальцам тоже. Кожа чужой туфли заветрилась, кое-где потрескалась — с кожей на лице примерно та же ситуация. Кафка стягивает левую туфлю, потому что в потасовке Келуса с трупом заметила, что «труп» — левша, не прогадала. Под стелькой помятый хрустящий клочок бумаги, который она вытаскивает на свет, зажав между пальчиками со сливового цвета маникюром. Каллиграфический почерк — женский, и бессовестно-вызывающе вопит — «г-ну Рональду от г-жи Стелларон-Леди». «Уничтожить по прочтении». Лицо Келуса вытягивается. Он складывает руки на груди, белая футболка по размеру — выбирала ведь Кафка — натягивается у него на плечах, облепляя бугорок бицепса. — Ну и как ты… — Женская наблюдательность, дорогой. Мальчишкам до такой расти и расти. Труп зовут Рональдом, но теперь никому до этого нет дела — Кафка душит в себе желание влезть рукой в расквашенное содержимое черепной коробки, зачерпнуть пальчиком. Будет ли на вкус как банановый коктейль или губы Келуса? Хотя, останавливает она себя, больше похоже на коктейль из вишни. Да. Такой любит Серебряный Волк. Келус обязательно бы сложил руки на груди сильнее, если бы мог, выражая то ли недовольство, то ли восхищение; возможно, вместе взятые. — Оставь эти сказки для Сэма. Его железная башка все равно мало смыслит в таких вещах, — Келус закатывает глаза: до боли в напряженных голубых яблоках, — Может быть, поверил бы. — Ох, дорогой, ты все так же категоричен к нашему товарищу… «Некоторая линия между двумя точками» рушится, лишаясь одной из конечных, превращаясь в неограниченный ничем бесконечный луч. Мозг подсыхает на асфальте, и теперь даже борозд не различить — действительно напоминает толченую вишню, или говяжий фарш, или пожеванную синт-ягодную жвачку. Кафка рассеивает «обрез» на мелкие сияющие частицы. Руки начинают казаться пустыми и холодными, как кожа на лице или туфле мертвеца. — В любом случае, возвращаемся на корабль, — говорит она, кивнув каким-то своим мыслям, — Надо выяснить, какая лисица прячется под «Стелларон-Леди». Ты закончил со своими делами в городе? Пластмассовый стаканчик все катается, но на нервы не действует. Траектория его движения по земле — отчаянный, отлаженный, ответственный маятник. «Евклидова геометрия?», спрашивает про себя. Келус улыбается ей. — Ну уж нет. Из-за этого хрена и его шпионских секретиков я просрал свой молочный коктейль, — маятник-стаканчик летит вбок, пнутый кроссовком Келуса, — Мне нужен еще один для подзарядки. Кафка улыбается в ответ, скаля кальциевые резцы. Труп Рональда начинает понемногу белеть и напоминать сливочно-ванильный напиток, щедро припорошенный сахарной пудрой и маршмеллоу — настоящее оружие массового поражения для диабетиков. Или, может быть, простыню? Снег? Морозильную камеру? В любом случае, Кафка больше не смотрит. Вдвоем они отправляются за «подзарядкой» для Келуса в ближайшую кофейню. Корабль Охотников за Стеллароном и кораблем то сложно назвать, в привычном понимании. «Корабль» полон лиминальных пространств и полутемных коридоров, временами сплетающихся друг с другом, как борозды в мозгу, городские улицы или русла рек. Просторно для их группки идеалистов. Ну, и пусть. В комнате Кафки непривычно шумно и пахнет опять — эта химозная сладость. Она отпивает вино из бокала и ставит его на прикроватную тумбу из дорогого красного бука. Келус сидит на полу рядом с краем кровати, в нервных сильных пальцах сжимает смартфон, визжащий выстрелами из какого-то мобильного шутера и иногда вспыхивающий кровавыми надписями «Первая кровь!» или «Вы убиты. Наблюдать за другими игроками?» Кафка использует его спину как опору для своих узких ступней — не пропадать же добру. По недовольному стону снизу и отброшенному смартфону она догадывается, что Келус опять проиграл. — Ну и гадость. — кривится он. — Ты о чем? — Кафка склоняет голову к плечу, подтирая смазавшуюся «сливу» с большого пальца ноги. Фиолетовое на белом; почти красиво. — Твой лак для ногтей. Почему он так воняет? — Не хуже твоих молочных коктейлей. — Кафка беззвучно хохочет. Келус поворачивает к ней голову профилем, его лицо немного задумчиво: самую малость. Подобное отражение мыслительных процессов — его частый гость. Кафка любит читать своих любовников, как открытую книгу. Хвала Эонам и другим чертям, которым она не молится, что картинки и текст Келуса интересны в одинаковой степени. — Мне понравилось, как ты вышибла тому типу мозги, — внезапно говорит он. — Это было… горячо. Ретро граммофон, притащенный то ли с самой Земли, то ли с родной Птеруги-5, где музыка, грубо говоря, была не в ходу, выплевывает на периферии шипящие странные звуки — пластинка поцарапана. В своем смартфоне Келус бестелесный призрак, обреченный наблюдать за успехами и проигрышами своих товарищей по команде. Он поворачивается на сто восемьдесят градусов, лицом к лицу Кафки — вернее, к ее ногам. Любуется острой косточкой щиколотки, тонкой фарфоровой кожей. Его пальцы лезут на ступню и принимаются оглаживать видимые сухожилия мышц-разгибателей. — О, дорогой… — Кафка улыбается, губы похожи на приоткрывшиеся створки моллюсков. — Мне тоже понравилось. Не против, если я сделаю то же самое с тобой, если ты запишешься в предатели? — Только за. Граммофон замолкает, чтобы потом вновь зашипеть тоскливым сопливеньким джазом. Келус все плевался, но сейчас ему не до граммофона с его джазом. Кафка чувствует, как пальцы пробираются вверх — упорство наглого мальчишки. Ей это нравится, на форзац книги она бы обязательно впихнула горящие голодом и восхищением золотые глаза. Кожа Кафки гладкая: ни единого волоска ниже бровей или бугристости шрама — лишь бесконечно холодное полотно шелка, керамики или стекла. Келусу приходится немного привстать, чтобы подобраться ближе. Пальцы сначала вверх, от щиколотки до коленки; потом падение — от коленки до внутренней стороны ее бедер. Сливовый лак на ногтях сохнет, как серое вещество Рональда на земле — запах смешивается с тем самым банановым молочным коктейлем. Второй стаканчик сейчас стоит у ног Келуса, и будет просто чудо, если тот не заденет его пяткой. Пальцы забираются ей между бедер — в эту теплую женскую мягкость, — и Кафка вздыхает. С плеча спадает лямка кружевного спального топа, келусов язык мокро кружит вокруг косточки щиколотки. Она продолжает улыбаться, готовая к новому бою-перестрелке, который Келус тоже проиграет; ей даже не нужны ни «обрез», ни смартфон. Кафка сжимает его пальцы в себе. Келус давится. Поднимает золотые глаза — его ресницы тоже будто бы блестят, поглощая это золото. Он запускает указательный и средний палец по костяшки внутрь, немного бесстыдно согревая их. Смартфон мигает отсчетом до нового раунда. — Побудь послушным мальчиком. Хочу чувствовать твой язык не только на ноге, — Кафка хихикает. Насыщенного бордового цвета простыня мнется под коленями Келуса; он забирается на постель. Перед этим выключает звук на телефоне, но не выходит из игры. Кафка запускает пальцы его в волосы, царапает голову, иногда сжимая, — словно намеревается добавить новый скальп в свою мысленную коллекцию. Ей нравится этот контраст в Келусе — молодое лицо и седые волосы старца, Блэйд однажды на совместной миссии обмолвился, что они похожи — это было удивительное событие, но больше он ничего не соизволил рассказать. Наверное, маленький проблеск разума. Плевать. Не сейчас, думает Кафка. Она разводит ноги шире и Келус ныряет лицом между ними. Пальцы не убирает. Он жарко дышит, как преданный пес, — собственные складки согревает этим дыханием, давит на внутренности чужими фалангами. Келус вылизывает ее между бедер: это самое прекрасное, что Кафка чувствует с момента триумфа и найденной под стелькой туфли записки. Хотя, подозревает она, Келус — даже лучше; а Г-жа Стелларон-Леди — лишь удобный фактор завершения миссии. — Да, вот так. Ты молодец. Кафка прослеживает линию между двумя равноудаленными друг от друга точками — макушка Келуса, ритмично двигающаяся снизу в одном темпе, и сияющий новым раундом экран смартфона. Келуса не убивают лишь потому, что он стоит АФК. Эта мысль смешит, щекочет язык. В кои-то веки он не проиграет. Она закрывает глаза и не видит никаких линий.