Эхо

      Кроули бесцельно скитается по дождливым улицам Лондона, ползя за прохожими большой бесформенной тенью, на которую никто не обращает внимания, а если увидят — отшатываются в сторону, стараясь не сталкиваться взглядами.       Его плечи обвисли, под тяжестью ведомых только ему проблем. Некогда гордо вздёрнутый подбородок был опущен вниз, поддавшись силе притяжения Земли. Длинные ноги еле волочили худое тело, связанные невидимыми кандалами с гирей. А горящие ярко-жёлтым глаза потускнели, как и его огненно-рыжие волосы. Он забыл, что его смертное тело требует ухода, если не подпитывать его должным количеством чуда, поэтому он совершенно не заботится о том, как сейчас выглядит. Ему совершенно плевать на те сочувственно-презрительные взгляды прохожих, которые иногда мелькают перед глазами.       Всё, что раньше имело какое-то значение для него вдруг стало серым и совершенно бессмысленным. Первое время он думал, что должен что-то делать: готовиться к новому Армагеддону, найти Адама, чтобы тот помог ему остановить безумие. Сделать всё, чтобы этот мир и люди продолжили жить свою скучную смертную жизнь.       А потом пришло смирение. Его пыл убавился и он совершенно потерялся в себе. Всего одна мысль выбила его из привычной колеи и земля будто исчезла из-под ног. Ему даже показалось, что его затягивает обратно в ад, но, как оказалось, это просто подкосились его ноги, вдруг налившиеся свинцом.       «Я один».       Два слова. Простая истина. Он один на своей стороне, никому не нужный и совершенно потерянный.       Не то, чтобы он сильно скучал по своей работе в Аду, нет. А по Небесам тем более нет. Ему было плевать на обе стороны. Но единственное существо, которое не было ему безразлично, бросило его одного здесь с разбитым сердцем. И Кроули хотел смеяться над своей беспомощностью: он не мог даже нормально злиться на глупого ангела. Глупого и наивного ангела, решившего, что он в одиночку сможет переделать проржавевший за все года механизм. Бессмысленная работа обречённая на неудачу. Кроули понял это давно и поплатился за это знание своими белыми крыльями и нимбом над головой.       Увы, глаза открываются только тогда, когда ты уже обжёгся.       Кроули было интересно: скучает ли Азирафаэль по нему? Потому что демон скучает по нему ужасно сильно и в той же степени злиться на себя за неспособность контролировать это. И ощущает он себя не изворотливой змеёй, а неуклюжим слизняком, добровольно заползшим под сапог самобичевания, в ожидании, когда тот задавит его так сильно, что останется только мокрое месиво.       Временами Кроули мерещится, что он видит ангела. Каждый раз, когда его глаза видят в толпе светлую кучерявую макушку, он не может сдержать предательской лихорадочной дрожи. На не гнущихся ногах он преодолевал расстояние до заветного белого пятна в серой массе, расталкивая зевак, чтобы проделать себе ход в живом лабиринте. И каждый раз он с разочарованием уходил, провожаемый взглядом совершенно чужих и незнакомых глаз. Кусая губы до крови, пытаясь сдержать насмешливо человеческие слёзы, пытающиеся вырваться из его демонических глаз.       Слишком больно. Невыносимо. Шесть тысяч лет канули в лету. Шесть, чёртовых, тысяч лет. И он не в силах что-то изменить. Пустая бутылка покатилась с заднего сидения и со звоном грохнулась на пол. Кроули вздрогнул, массируя пульсирующие виски. Он откинул голову на спинку сидения и прикрыл глаза в надежде, что получится заснуть, хотя все сделанные им попытки ранее были неудачными.       Одинокая слеза вырвалась из плена его глаз и быстро скатилась вниз по щеке. Кроули потянулся рукой вытереть солёную дорожку, но застыл, почувствовав кожей, как в машине стало теплее. Сердце забилось быстрее, а нос уловил знакомый запах. Запах от которого он медленно сходил с ума. И Кроули жадно вдохнул в себя воздух наполненный ЕГО запахом, боясь пошевелиться или открыть глаза, чтобы видение, рождённое его больной фантазией, не исчезло. Хотелось побыть рядом с ним в последний раз подольше, даже если это всего лишь эхо его воспоминаний.       Он слышал, как тяжело дышит фантом рядом с ним. Чувствовал, как от него исходило тепло. Как воздух колебался от каждого его мелкого движения. Странное видение, слишком реалистичное.       Терпение Кроули сдало позиции и он открыл глаза. Он повернул голову и замер.       Чужие руки случайно коснулись его кожи, когда потянулись к очкам, и Кроули вздрогнул так, будто тронули его раскаленным металлом. Он уставился на ангела на соседнем сидении совершенно беззащитный и с вывернутой наружу сломленной душой. — А вот и ты, — сказал родной голос, прозвучавший сейчас сипло, будто в его горле был ком, не дающий воздуху пройти по голосовым связкам как следует, — ох, Кроули…       Но Кроули уже не слышал. Он вцепился в Азирафаэля, точно как утопающий хватается за спасательный круг, боясь отпустить. Он утыкается носом в плечо ангела и совершенно не заботится о том, что из глаз брызнули предательские слёзы, а из горла вырвался только унизительный всхлип. Ему без разницы на это всё. Ничего не имело значения, кроме существа рядом. Разлука длящаяся несколько месяцев была невыносимой и не шла ни в какое сравнение с теми годами, что они были порознь из-за глупых ссор.       Кроули заплакал впервые с момента, как он пал и ему не было стыдно.