Огонь

Он такой теплый. Единственная мысль Урахары, когда Ичиго прижимает его к футону, в диком порыве собственной похоти. Кленовым сиропом она разливалась по их жилам, ускоряя рваное дыхание, заставляя сердце биться чаще, в ярком унисоне. Ичиго и вправду был солнцем, если и не буквально, то для Кисуке уж точно. Никто в его окружении не горел так ярко. Задохнувшись в своих пороках и грехах, ближайшие души к Урахаре давно забыли, что значит быть чистыми, незапятнанными, священными. Давно заблудившись в тьме своих сердец, они бесцельно блуждали в тумане, уже не надеясь найти выход. Куросаки-кун был воплощением солнца. Чистым и непорочным, точно знающим за что он проливает кровь. Не как они все, он наверняка знал ради чего в его руке оказался меч. Не давая тьме пустого омрачить свое сердце, он рвался вперед, не оглядываясь ни на что, в безвозмездном желании защитить то, что дорого его любящему сердцу. Поэтому это было так прекрасно оказаться под ним, быть поедаемым огнём его души, быть воплощением его похоти. Открыть себе все грани его желаний. Быть тем, для кого он был разжег свое пламя, в ком он тушил бы свою горечь. Быть тем, кого он бы захотел спасти ради себя самого. Быть желаемым самим солнцем было бесценно. Урахара был тенью. Однажды наученный прятаться уже не сможет быть на свету. Однажды обожженный уже не захочет прикоснуться к огню. Но вопреки своему страху Кисуке рискнул прикоснуться к слепящему солнцу. И как бы не жег огонь костра, солнечные лучи лишь ласкали его мозолистые пальцы, нежно целуя того, кто осмелился подарить солнцу свое сердце. Порочное, злое, полное грехов, но все же самое ценное, что было у человека. У Куросаки-куна любящее сердце, полное страхов и страшных кошмаров, отражающихся на его лице гримасой боли и нахмуренными бровями. И как бы он не старался это скрыть, ему нравилось проливать кровь своих врагов, рассекать их плоть своим мечом, упиваться их предсмертной агонией, стоя над поверженным врагом. Солнце бывает таким разным. Для друзей оно ласково, нежно и покладисто, разрешая трогать свою корону, ласкать пушистые волосы и целовать мягкие губы. Для врагов оно смертельно опасно, обжигающе горячо и необузданно разгневанно. На поле боя Ичиго освещал все своим светом, не позволяя теням окружить его, заманить его в свои гниющую ловушку. Как раз то, что нужно для такого закостеневшего грешника как Урахара. Он такой теплый. Думал Кисуке, пока Ичиго шаловливыми пальцами поглаживал его выступающие ребра. Словно яро верующий фанатик, Урахара был готов полностью отдаться своему божеству, пускай он сгорит при приближении к звезде, но он будет впервые счастлив в свой последний миг. Быть сожженным своим личным солнцем это единственное чего он по-настоящему хотел. Куросаки-кун жадный человек. Единожды окрестив что-либо своим, он уже никогда это не отпустит. Будет сражаться со всяким, кто захочет навредить тому, что принадлежит ему. Воинствующий бог солнца, с мечом-полумесяцем, он обрушит свой гнев на любого, кто посягнет на его богатство. Словно дракон, он будет рычать огнем на всех, кто будет угрожать его сокровищам. И было так прекрасно принадлежать к числу тех, кто был дорог сердцу Ичиго Куросаки. Словно тебя отметили избранным, очистили от твоих грехов и омыли водой дочиста, его любовь ощущалась как благословение для мрачного, обиженного сердца Урахары Кисуке. И было так приятно прижиматься губами к его губам, позволяя его языку путешествовать внутри своего рта, ощущая его дыхание своей кожей. Это было словно стоять под лучами палящего солнца в ветреный день. Вроде бы и жарко, но тут же обдувало прохладным, чистым воздухом. Быть воплощением чего-то горящего, порочного желания было восхитительно, но несравнимо с тем, как это ощущалось с Ичиго. Он был словно святой, который снизошел к тебе из рая, чтобы сделать тебя своим, наплевав на божественные законы и правила ради тебя и твоего омраченного страданиями сердца. Словно факел в темноте, он самоотверженно освещал путь, разгораясь сильнее, подпитываемым твоим ответным желанием. Поэтому было так прекрасно, слушать его приглушенные стоны, хвататься за его широкие плечи, пока он вдавливает Урахару в все тот же несчастным футон, входя внутрь его разгоряченного тела. Заявляя права на некоего Урахару Кисуке, скромного ученого и обагренного кровью убийцу. - Кисуке…- мычал он тихонечко, оказавшись полностью внутри бывшего синигами. И словно и не ожидая ответа, тут же принимаясь целовать щетинистую щеку, поднимаясь выше к виску, прикрытому челкой лбу и серым, туманным глазам, в которых зрачки стали настолько широкими, что казалось, что они были черными всегда. - - Ичиго, - вторил Урахара, зарываясь в огненные вихры пальцами, погружаясь в них словно в языки пламени Рюдзин Дзякки. Не боясь быть испепелённым своим божеством, Урахара втягивает временного синигами в очередной пьянящий поцелуй, пока ученый привыкает к ощущению своего любовника внутри себя, обхватывая бледными ногами сильную спину Куросаки. Глаза в глаза, они сбивчиво дышат, пытаясь хоть немного успокоить свои бешено бьющиеся сердца, которые рвутся к друг другу. В голове Кисуке стонет от счастья Бенихиме в объятьях Зангетсу. Словно бы копируя своих владельцев, они упиваются друг другом, пьянея сильнее, чем от вина, пьют из ран друг друга, сливаясь воедино, пока их обладатели не могут насмотреться на глаза друг друга, утопая, один в тумане, другой в медовой патоке. И только Кисуке делает плавное движение бедрами, намекая что он готов, Ичиго словно зверь срывается с цепи и делает сильный толчок, выбывающий из Урахары весь воздух. И не желая останавливаться он продолжает вдалбливаться в податливое тело Кисуке, заставляя того сладко, звонко стонать в ответ, царапая плечи Ичиго короткими ноготками. Неугомонный, голодный до прикосновений Кисуке не знает куда деть свои руки. Они путешествуют по мощной спине Ичиго, пока тот не хватает тощие запястья в свои ладони, скользя по ним, чтобы переплести их пальцы вместе, чтобы стать еще ближе, сделать этот момент еще интимнее, горячее. Член внутри Кисуке горячий, широкий и пульсирующий. И ему одновременно стыдно быть таким растянутым, раскрытым и уязвимым, но так же ему горячо от страсти и защищенности. Ичиго не даст никому причинить ему боль, а если такое и случиться, то он обязательно за него отомстит. Лежать на спине удобно, но это также значит, что Урахара ничего не контролирует. Параноидальная часть его гениального мозга вопит о том, что он уязвим, незащищен, что ему вот-вот причинят ужасную боль, но другая, которая безмерно доверяет Ичиго скулит от того, насколько это приятно — доверять кому-то. И Урахара доверяет. Глубоко укоренившаяся в его душе и сердце вера в то, что Ичиго может все на свете, с годами не стала меньше. Юноша на его глазах вырос из заносчивого подростка в уверенного в себе взрослого. Все так же горящего своими идеями и готовым защитить то, что ему дорого. Поэтому у Урахары не возникает никаких делем в том, чтобы раздвинуть перед ним ноги, обнажить ему свою душу, позволяя огню временного синигами осветить свою тьму, изгнать ее, обогреть холодное сердце, ждущее такого вот солнечного мальчика веками. Прижавшись лбами, они стонут, зовя друг друга, утопая друг друге, погружаясь в души друг друга все глубже, открывая новые грани, новые острые углы, новые секреты, случая песню своих занпакто, словно это опера. И даже у солнца есть темнота где-то там глубоко под слоем света. И Урахара рад, что ему предоставлен шанс разобраться в горящей звезде, узнать о чем думает герой многих кровавых сражений. И Урахара рад, что именно он стал воплощением желаний Куросаки Ичиго. Рад, что именно ему он показал звериную, ненасытную часть себя, которая была неизвестна никому до него. Он рад, что именно он стал достоин сердца Ичиго. И в обмен он отдает ему свое. Преподносит его на золотом подносе, стремясь угодить своему обожаемому солнцу, которое лишь нежно целует бьющиеся в диком ритме волнения сердце и говорит Кисуке нежно хранить его для него. И Кисуке может не быть хорошим человеком, может быть лжецом и махинатором, но он никогда не ослушается приказа своего божества, своей одержимости, своей любви. И Кисуке будет хранить свое сердце только для Ичиго. Для него одного.