Одиннадцать десятых

Выздоровление тянулось раздражающе долго и скучно. Ещё в первый день, только придя в себя, Будда послал врачей на янский корень, высказал свое мнение об их методе бинтования и отсутствии в меню ореховой нуги, на попытку возразить только поморщился и сбежал в окно, а через пол часа его вновь привезли, доведенного кровотечением в брюшной полости до предпылевого состояния. Приходилось смириться. С другой стороны, нельзя сказать что работники лазарета так плохи, в конце концов, в меню несчастную нугу добавили, но это только испортило положение. Живая натура Будды требовала свободы и бунта, что, разумеется, под капельницей и в четырех стенах было невозможно. Кроме того, ни Зевс, ни Брюшечка не соизволили удостоить его своим визитом, и только Гель, добрая душа, раза два навещала раненого, сопровождая пожелания скорейшего выздоровления увесистой корзиной сладостей и цветов. Но и эти визиты очень скоро заканчивались, и вновь дни Будды сводились к пылинкам, кружащимся в свете окна, отвратительно белым простыням и безуспешным попыткам заговорить с вёлундом. Да, мятежный бог верил, что все не так плохо. В конце концов, эта странная трубка из бинтов по окончании битвы не рассыпалась кучкой фосфорисцирующих осколков, даже более того, проявляла себя в свете дара предвидения, пусть и до отвратительного скучно. Пожалуй, даже сам Будда не мог объяснить себе почему он так сильно хотел получить отклик оружия. С одной стороны, он считал себя способным с чистым сердцем отпустить мертвых и жить своей, яркой и насыщенной, жизнью, с другой... Где-то в грудной клетке ныло от одной мысли что все случилось всерьёз, и больше никогда мир не увидит подобную солнечному зайчику улыбку, а сам он не предложит ее обладателю попробовать очередную вкусную мелочь вроде батончика или леденца. Нет, чёрт возьми, так быть не должно, и бог не собирался смиряться с таким положением дел, раз за разом перебрасывая остатки тесака несчастий из руки в руку и ломая голову. Ну не может же его душа быть единой с пустотой? А если она уже едина, значит что-то да осталось, верно?.. Только вот ответить на вопросы было некому, а вёлунд бесстыдно молчал, словно издеваясь над несчастным владельцем. Плохо. И все же, Будда не сдавался и решил от слов перейти к простым и банальным, но действиям. Положив оружие на простыни, сам он уселся напротив в позе лотоса и, зажмурившись, постарался сконцентрироваться на желании поговорить с тем, что представляло собой оружие. По закону явления оружие должно было отозваться и если не принять человеческий облик, как это делают валькирии, то хоть как-то изменить свое воплощение в этом мире. Время потеряло счёт в яростном порыве, требовании, кое у любого смертного бы сопровождалось слезами отчаяния и надежды, а последний глаз уже болел от давления, на него обрушившегося... Разомкнув веки, Будда решил, что заработал бельмо. Комната казалась погруженной в белесый туман, плавно переливающийся разными оттенками, и все же достаточно прозрачный чтобы лицезреть окно, тумбочку и даже пузырьки лекарств на ней. Потом фокус преломления хрусталика изменился, и бог вдруг понял, что со зрением все в порядке, просто смотрит он на мир через чей-то глаз, находящийся в двух миллиметрах от его собственного. Глаз?.. С почти девчачим визгом Будда отпрянул и едва не свалился с кровати, а полупрозрачное нечто продолжало взирать на него с не меньшей степенью недоумения. Светло голубые волосы, раскиданные по кровати, цвета гранатового скола глаза, расширенные до состояния двух полусфер, до боли знакомые черты лица и зависающая на уровне шеи трубка из бинтов, словно поглощённая призрачным основанием. С одной стороны, бог был доволен, а с другой... - Эбису тебя дери. Живой! Прекрасное видение нахмурилось в задумчивости. - Строго говоря, живой я где-то на одну десятую, и одна седьмая этой одной десятой категорически против таких восклицаний. А так... Я тоже очень рад тебя видеть, Будда. Теперь вновь настала пора богу удивляться. Одна седьмая? Ну здесь ещё понятно, в конце концов, Эбису - одна из составляющих его прекрасной нулевой отметки. Формулировка мысли, кстати говоря, тоже вызвало лёгкое удивление владельца. Что?.. Но... Одна десятая теперь к чему? Чувствуя смятение в связанной душе, "оружие" заговорило. - Ты же видел... Там. Когда то тело раскололось... Наверное, та часть меня, что жива сейчас, осталась в оружии только потому, что была привязана к тебе. Я... Не хочу об этом думать, прости. В алых глазах блестнула печаль, и все существо Будды воспротивилось продолжению этого разговора. - Так... Не хочешь, значит, не будем! Лучше пойдем... А, нет. Хочешь? Под нос Зерофуку (а Будда решил теперь думать об оружии только так, в конце концов, стакан, заполненный на одну десятую, все ещё способен смочить горло несчастному) оказался сунут ярко синий Чупа-Чупс. Зрачки клинка умильно сползлись к переносице. - Это... Я не уверен что получится, я же... И в ту же секунду конфета оказалась самым бесцеремонным образом втиснута в призрачный ротик. На лице бога блестнула счастливая улыбка, и спустя пару мгновений хрупкое тело клинка оказалось стиснуто в крепких объятиях. Стоило богу убедиться, что не смотря на всю прозрачность этот Зерофуку вполне плотский, список желаний от "поговорить" разросся до "не отпускать ближайшую вечность, показать как зажигаются и гаснут звёзды, носить на ручках и..." . Размышления оказались прерваны чем-то неуловимым и напоминающим нежное прикосновение рассвета к серебристым струнам души человеческой. На щеках "клинка" багровел почти непроглядный румянец, а взор его терялся все в тех же, а Будда уже мечтал их пожечь все, простынях. Ситуация с критической скоростью теряла остатки логичности, а молчание становилось все более неловким. Первым заговорил Будда. Голос его звучал тихо и вкрадчиво, совсем непривычно. - Я найду того кто это сделал с тобой, обещаю. Зерофуку только лицо где-то в плече чужом спрятал, и бог был уверен, что сейчас на глазах его вёлунда блестят крупные слезы. - Все будет хорошо, обязательно... Теперь ты научился себя любить. И я научился. Чему именно, Будда уточнять не стал, лишь осторожно погладил волею небес сшитую с его душу по мягким волосам. Заглянувшая проверить состояние больного медсестра только прикрыла рот ладонью и вновь захлопнула дверь. Все вставало на круги своя. Будда вновь самоуверен, горд, свободен и счастлив не смотря на ненавистный лазарет. Зерофуку вновь способен с чистым сердцем смотреть в прозрачную высь небес и дарить миру слишком светлую для каждой его крупицы улыбку. Где-то вдалеке чихнул Вельзевул, и не подумав что в коем то веке примета сработала, и дамоклов меч блестнул меж прозрачных вблизи облаков, предвещая новый виток круговерти в вечности по имени Сансара. Арена содрогнулась, и новая битва началась, приковывая к себе всеобщее внимание. И лишь спустя несколько дней коллоидная жижа бытия вновь ненадолго осядет, и, прогуливаясь под сенью райских садов, Будда распишется словами под готовностью принять волю чужую выше своей, и первый в его жизни поцелуй печатью закрепит новое его совершенно добровольное положение в мире между Луной и неведомым будущим. Но это все потом. Сейчас... Стоит обратить внимание на арену и оставить в покое счастливые одиннадцать десятых.