Семеро козлят

Жила-была с козлятами коза. Уходила коза в лес есть траву шелковую, пить воду студеную. Как только уйдет — козлятки запрут избушку и сами никуда не выходят. Воротится коза, постучится в дверь и запоет: — Козлятушки, ребятушки! Отопритеся, отворитеся! Ваша мать пришла — молока принесла; Бежит молоко по вымечку, Из вымечка по копытечку, Из копытечка во сыру землю! Козлятки отопрут дверь и впустят мать. Она их покормит, напоит и опять уйдет в лес, а козлята запрутся крепко-накрепко. Волчица подслушала, как поет коза. Вот раз коза ушла, волчица побежала к избушке и закричала басом: — Эй, детушки! Эй, козлятушки! Отворяйтеся! Отпирайтеся! Мать ваша пришла, Да молоку вам принесла. Полны копытцы водицы. Козлята ей отвечают: — Слышим, слышим — да не матушкин это голосок! Наша матушка поет тонюсеньким голосом и не так причитает. Так и ушла волчица восвояси, хвостом низеньким, а головушкой понурой. А как пришла козлица, козлята ей отворили да обо всем поведали. Похвалила их матушка, по головушке погладила. Как зимою воду ледяную хлебала, так с тех пор сип волчицы голос и басист. И чтобы сделаться как у козы, волчица углей красных, жарких пригоршень в голы руки взяла да разом заглотила. Огнем пламенным из пасти её голос донесся, тоненький и нежный стал, а горло-то как от копоти да почернело. Села волчица с восхода да до закату и просидела у избушки козлиной, и глядь — возвращается коза! И уши чуткие каждую буквицу уловили. Как ушла коза по утру, так волчица к двери прибегает и причитает: — Козлятушки, ребятушки! Отопритеся, отворитеся! Ваша мать пришла — молока принесла; Бежит молоко по вымечку, Из вымечка по копытечку, Из копытечка во сыру землю! Отворили ей козлятки, да как ахнули, как взвизгнули! А волчица-тучище как на них зыркнет, как лапищу за порог поставит сперва одну, затем другую, уж в предвкушении облизывается, как вдруг влетает ей по голове горшок от козленка старшего; как влетает в неё кочергой от среднего; да как подпалит ей хвост младшенький! Грозна была волчица, да слаба и худа, и справилась бы с козлятами, но как влетает в неё козлица-мать до худы-беды подоспевшая, как копытами ей хвост в узел ломанный завяжет! Так волчица и убежала, хвост да уши поджавши, покуда бегать могла. Козлица детей своих расцеловывала, да такой стол пестрый и богатый им сварганила, что легенды про него пошли. Оберегла своих родненьких, схоронила своих ненаглядненьких козлица. Ну а волчица плелася меж деревьев хмурых, против ветров морозных. Подобралась к норе своей темной, да причитала: — Щеночки мои серые! Покожитеся, не скрывайтеся! Не рысь поганая, Да не змея гадкая, А матушка ваша пришла. Ничегошеньки не нашла, И быть вам голодненькими, Да дайте хоть согрею, да приласкаю вас. Но послышался лишь одинок скулеж, матери сердца разрывающий. Но и то биться прекратило в молчании-ожидании, ибо жаждало услышать и другие. Ночью той раздался вой. Долгий. Скорбный. Когда-то было у волчицы три щенка, но настали мора времена, и нагрянули горьких слез воспоминанья. Как в первый раз воротилась волчица, и в живых застала лишь двоих. Как не могла младшего своего упокоить, дух его предкам леса в попеченье передать; но тем смогла оставшихся двоих от смерти уберечь. Стало с той поры у волчицы два щенка, но сегодня воротилась, и застала одного… Накормит она его, во что бы то ни стало! Казалось козлице, будет век их тих и ладен, да не сошлось: уже следующей ночью темной, пред самим рассветом, объяло пламенем их дом. Выбежали из избушки да с голыми руками, а пред ними, на самой кромке чащи, горело два свирепых глаза ярче бушующего пожара. И сквозь лес волчица их погнала. Сквозь жуть: холод! мрак! И на каждый день недели по козленку забирала. Пришел день последний, и последнее чадо своё в копытцах сжимая, козлица голосом хриплым, сорванным заорала, к совести волчьей взывая, свой страх и горе выливая. А та, во истину без злобы, тихо-тихо отвечала: — Представь! Звучит нелепо, Но как никто другой тебя я понимаю. Я тоже движима любовью! Но не к тебе, не к твоему роду. Представь! Я тоже мать! И я детей своих от гибели спасаю. Козлица, сквозь слезы, понимала. И в надежде умоляла: — Смерть моих детей твоим долгой жизни не подарит. Неужто волкам козленка хватит? Волчица на горьку правду лишь кивнула. И промолчала. — Забери тогда меня! (А козленочек в отчаянье вскрикнул: «Мама!») Стара я уже стала, и не страшит меня така судьба. Но поклясться ты должна, что не причинишь ребенку зла. Волчица лишь тихо, мягко «обещаю» произнесла, а коза козленочку твердое «беги» шепнула. И глаза закрыла. Когда клыки шею обхватили, не шелохнулась, и со смирением, с торжеством ушла. Волчица к щеночку своему пришла и добычу принесла, и до слез счастья накормила. А самой ей не хватило… Была в лесу дичь еще одна, но мать обещание нарушить не смогла, и тихо, ночью, под сытое сопенье чада, с благом выполненного долга, заснула навсегда. Прошли годы долгие, выросли дети спасённые — своих детишек родили да на поиски пропитания отправились. И поведать сказку вновь пришла пора: Жила-была с козлятами коза…