До дна

Эти альфа и омега дошли до критической точки. Оголяя клыки в оскале и распространяя далеко вокруг свой агрессивный запах, Хёнджин чётко прицеливается чуть выше сморщенного носа с веснушками ровно между нахмуренных бровей. Некогда любимые глаза, презрительно щурясь, целятся в ответ. — Не стоило тебе появляться на моей территории, — почти рычит Хван. На что светловолосый омега отвечает твёрдым низким голосом: — А тебе убивать моих людей. Раздаётся выстрел. Словно огненный шар ударяет в голову, и волна жара распространяется по телу. — Вот и конец, — думает про себя Хёнджин. Его всё ещё тёплое живое тело покрывается неприятными мурашками от ощущения ледяного бетона, когда приходит осознание: последний момент его жизни затягивается. Он поднимает тяжёлые веки, и перед глазами предстаёт склонившийся над ним Джисон. — Хан? Как ты оказался так близко? — с непониманием хрипло басит Хёнджин, и мелкая дрожь проходит по телу от такого знакомого, но не своего голоса. — Ликс, я рядом. Я с тобой, — в ответ ладонь Джисона нежно касается его щеки и аккуратно перемещается на лоб. — Неужели этот урод промазал? Боже, Ликси, я так испугался за тебя. — Ты в своём уме? Какой нахуй, Ликси? — Хван, откинув чужую руку, резко поднимается, чтобы через мгновение встретиться с ошарашенным взглядом собственных глаз напротив. Он пытается стряхнуть странное наваждение, но его тело рядом с верным помощником Минхо никуда не исчезает. А друг, привычно скрестив руки на груди, устало смотрит в его глаза: — Вы два идиота, — почти шипит Ли Минхо. — Нельзя убить своего истинного. Бывшее тело альфы сидит неподвижно возле ног друга и, приподняв брови, смотрит в ответ ошарашенно. В голове Хвана пустота. Тишина затянувшейся паузы давит тяжёлым грузом, а река непонимания готова смыть своим течением. Первая мысль, проблеснувшая в сознании, заставляет Хёнджина опустить взгляд на руку и увидеть вместо неё такую знакомую миниатюрную ладонь с золотым обручальным кольцом на пальце. Он скользит взглядом по узким бёдрам, стройным ногам с острыми коленями и по паре кожаных оксфордов, лично подаренных Феликсу на их годовщину. — Блять, — всё, что сейчас может произнести Хёнджин. Широко открыв глаза и сдерживая свой голос ладонью, Джисон почти пищит: — Так, ты не Ликси? — И что нам теперь делать? — вдруг Феликс в теле брюнета впервые подаёт голос, а Хвана снова передёргивает от звука уже собственного голоса. — Может, поцелуй любви поможет? — играет бровями Хан, широко улыбаясь. — Сони, ты неисправим, — тянет, закатывая глаза, Минхо. — Ещё скажи, что тебе это не нравится? Джисону отвечают хитрой улыбкой и хищным взглядом прямо в огоньки его глаз. — Вы оба неисправимы, — произносит Хван и снова дёргается, услышав от себя чужой бас, — столько лет хотите то трахнуть, то убить друг друга. — Кто бы говорил. В отличие от некоторых, мы не приводим свои желания в исполнение, — смеряет двух боссов презрительным взглядом Минхо. Их диалог неуверенно прерывает Феликс: — Хватит, — он опускает взгляд и смущённо смыкает колени, — может, попробовать поцелуй? Нам… Нам ведь это несложно, правда? Он смотрит с какой-то боязливой надеждой, но Хван сам боится. Целовать свои губы как минимум странно, но ещё более странно и страшно целовать уже не своего омегу. Не своего омегу со светлыми волосами, тёплой улыбкой и сияющим взглядом. Не своего омегу, сражавшегося с ним бок о бок под натиском враждебных кланов и группировок. Не своего омегу, вложившего столько любви в твёрдое «Да», стоя у алтаря на высокой скале, украшенной множеством ромашек. Не своего омегу, в одно мгновение разрушившего всё, что они вместе построили за многие годы. — Лучше сдохну в твоём теле, чем снова коснусь тебя, — уверенно врёт Хёнджин, стиснув зубы. Омуты карих глаз в ответ на него смотрят пристально и заполняются слезами. Слезами и разбитыми чувствами Феликса. — Ликси, прости, — обращается Джисон к своему боссу в чужом теле и с размаха ударяет кулаком по щеке с веснушками. — Хван, ты ублюдок. — Он — чёртов убийца, — почти рычит Хёнджин, оправившись от удара и сплюнув кровь. В ответ его тело напротив хищно напрягается: — Аборт — это моё дело, — почти шипит Феликс. — Над моим телом ты не властен. — Ты не имел никакого права! — Я не имел?! — взрывается Феликс в теле альфы и резко бросается к Хёнджину. Собственные феромоны ударяют в нос Хвана до слезливых глаз и мягких безвольных конечностей. Ком подступает к горлу, когда мощная фигура стремительно приближается, готовая задавить, забить, затоптать. Сильная рука альфы ударяет до ярких искр из глаз, а голос звучит слишком грозно: — Ну что, нравится? — произносит Феликс утробно. — Именно после такого Хван Хёнджина я записался к врачу в то утро, — смотрит презрительно Ли, — страх двигал мной, страх за себя и не родившегося сына. Хёнджин сжимается и неровно дышит. Он чувствует себя таким ничтожным, и дело вовсе не в чужом хрупком теле: страх пробирается под кожу миллионами колких иголок и неприятно расползается по телу. Фигура напротив вселяет ужас, а неприятные выводы начинают заполнять голову. А Феликс в чужом теле в ответ замирает на мгновение, которое кажется вечным. Он, устало прикрыв глаза и опустив голову, тяжело вздыхает и спрашивает: — Забыл, как ты был опьянён властью? Ты стал угрозой для моего бизнеса, ты стал угрозой для меня, — Ли обессиленно падает на колени и тихо произносит, — я не мог подарить тебе сына, не мог. Хёнджин почти не дышит. Ужас осознания накрывает его с головой. Тёплые моменты их знакомства, развития отношений и совместной жизни, полной любви, смешиваются с отголосками враждебного мира, рухнувшего на плечи этих альфы и омеги. Хёнджин хотел стать могущественным и сильным, чтобы защитить своего любимого, свою семью. Но альфа не заметил, как стал угрозой и для Феликса. Не заметил, как стал угрюм и недоверчив. Не заметил, как стал с гордостью вселять страх во всех, кто был рядом. Не заметил, как ранил самого близкого, самого дорогого человека. Не заметил, как оттолкнул его и заставил разрушить всё, что они создавали. Из терзающих душу мыслей Хёнджина вырывают чужие всхлипы. Феликс напротив сидит на коленях, склонив голову и нервно подрагивая. Мощное тело черноволосого альфы кажется сейчас таким разбитым и уязвимым. У Хёнджина сердце разрывается от осознания: это же Феликс. Его омега. Его мальчик. Его муж. Стыд и страх смешиваются с желанием подбежать и крепко обнять своё тело. Злость и ненависть в миг исчезают от осознания: именно Хван виновен в разрушении их счастья. Сила раскаяния и любви заставляют Хёнджина встать и на дрожащих ногах приблизиться к Феликсу. Он падает перед собственным телом на колени и всматривается в лицо, нежно подняв его за подбородок. Глаза напротив смотрят с таким теплом и надеждой, что дыхание учащается, а пульс начинает пробивать всё больше ударов в минуту. И Хван, одурманенный нахлынувшими чувствами, припадает к алым губам. К собственным губам, что ощущаются так странно и так неправильно. Он целует трепетно, отдаётся чувствам без остатка и с наслаждением выпивает всю нежность, подаренную ему в ответ. Как он рад, что Феликс не отстраняется, всё больше сплетаясь с ним в поцелуе. Несмотря на дорожки слёз под пальцами Хвана, он чувствует чужую тихую радость. И ощущать сейчас своего любимого — такое дикое наслаждение. Но вдруг вкус поцелуя меняется, форма и мягкость губ становятся правильнее, а кожа лица напротив чувствуется нежнее. В одно мгновение Хёнджин отстраняется, чтобы увидеть перед собой любимый вздёрнутый острый нос с россыпью веснушек и сияющие, полные любви глаза. С возвращением, Ликси.