Как на войне

      Пара у этого человека всегда казалась ему бесполезной. Строгий этот Лань Ванцзи? Да плевать, сколько угодно Вэй Ина могут отчитывать за прогулы по ней, ноги его там не будет! В их военном колледже имени какого-то там медика, который многих спас в китайско-японской войне, хватало нагрузки в избытке, чтобы добавлять к ней какие-то левые доклады, которые ему никогда не пригодятся. И обычно Усяню было плевать, он отдавался этой учебе полностью, желая вытянуть на красный диплом, а ещё лучше закрыться в псих диспансере, чтобы от него все отстали! Но не сейчас, когда речь шла о его, Вэй Ина, отчислении из-за, кто бы мог подумать, разъерившегося в край обжшника, у которого на паре омега был... дайте подумать, один раз в этом семестре. Усянь с равнодушным видом взирал на этого двухметрового громилу с безэмоциональным лицом. И... Ничего не чувствовал. Ему хватало того, что остальные предметы его были на отлично закрыты, а ОБЖ за него сдавал Цзян Чэн с параллельной группы. На фельдшерском факультете приходилось учить мало того, что анатомию, микробиологию да фармацевтику, так ещё и трактаты по химии писать.       И кто додумался на четвертом курсе ввести ОБЖ, если оно должно было остаться ещё в школе? Ему в руки всучили целую портянку лекций – видите ли нужно законспектировать все. ВСЁ. Зачем? Бровь красивого мужчины дернулась. Видимо омега всё-таки сказал это вслух. Под его серыми, как сама его жизнь, глазами залегли чернющие круги. По нему разве не видно, что у него не хватает времени на это г... На этот предмет. От бессонных ночей хотелось свалиться прямо здесь, в кабинете ректора, лечь на ламинат, закрыться кипой этих лекций и сдохнуть на ближайшие три дня. Но кто же ему позволит? Вэй Ин потряс головой и снова вперился расфокусированным взглядом в жёлтые глаза. Что он говорит? - ...не секрет ни для кого, что ОБЖ очень важно и для тебя в том числе...– понятно, лекции затирает, Усяню хватало того, что тот раскрывал рот и довольно громко его отчитывал,– поэтому ты освобождаешься от последней пары по анатомии, за которую у тебя стоит автомат, и будешь каждый день приходить переписывать. Здесь,– господин Лань потряс стопкой бумаг,– пятьдесят пять лекций. Я буду сидеть с тобой, наблюдать. Этого только не хватало.       Ректор в это время подпирал щеку рукой, с усмешкой наблюдая за ними. Не Минцзюе был сговорчивым дядькой и Вэй Ина постоянно прикрывал. Ещё бы единственный отличник на курсе, который, не считая ОБЖ, не имел ни единой четверки. А как он старается ночью на практике. Минцзюе невольно пожалел его. Парню совсем не везло с дежурствами, проводимыми в единственном на их поселок захудалом военном госпитале. Хотя в их городишке был очень элитный колледж, студенты, дотянувшие до последнего курса, бежали без оглядки в ближайшие мегаполисы. А оттого, с медперсоналом в госпитале было туго, и если некоторые просто проводили ночь в медотделении, то на смену Усяня выпадали то роженицы, то пострадавшие в авариях, то пьяные идиоты, которым что-нибудь сломали. Усянь терпел, по крайней мере, Минцзюе не слышал его обречённого воя, только храп на кушетке в педиатрии. – Я освобождаю тебя от дежурств, пока ты совсем не перегорел. Вэй Ин попытался улыбнуться, как улыбался когда-то на первом курсе(как только удавалось?), но ректор посмотрел на него, как на умалишенного, и Усянь пожал плечами. Видно у него было такое лицо, что окружающим невольно послышался треск. Чтож, тогда и пытаться нет смысла. – Хорошо, – его голос хриплый, он не находит в себе силы на разговор. Обжшник провожает его задумчивым взглядом, прожигающим спину и хмурится, замечая, как омега слегка ударяется об косяк плечом, но будто этого не замечает. Что-то с ним не так. Парень же кивает на прощание и выходит из кабинета. Вчерашняя ночь оставила свой отпечаток в сердце и больно вдарила по вискам. Как наяву он видит минувшее, что кажется сейчас лишь каким-то кошмаром. Впрочем, как всегда. Пятью часами ранее       Полночь. Тихо. Стук часов кажется неприлично громким, как оно и бывает, перед тем, как начнется пожар и бежать будет некуда. В отделении он - зелень с депрессией, Вэнь Цин, что сжимает скальпель, даже когда не работает, потому что привыкла да препод по практике, сегодня на удивление трезвый, старик Жу. Тени прячутся по углам, закрадываются под глаза. Мешки уже не выводятся ни огурцами, ни косметикой, бессонница и апатия идут рука об руку идут с транквилизаторами, переставшими помогать. Забавно, он шел на медика, чтобы спасать, но сам чувствует себя утопающим. А чье дело – спасение утопающих? Тени, как стая шакалов, рыщут по коридору, трясутся от ужаса при виде мигающей лампочки. Свет, свет. Вспышка и темень. Лампочка перегорела. Снова придется менять. А, нет, загорелась снова. Кажется, что вот-вот задрожали стекла и польется бесконечным потоком вода, как в фильмах про бедствия, конец света и ужасы. Вэй Ин усмехается про себя, и думает, что этот вечер ещё себя покажет. Как назло сегодня днём на парах слишком много задали, в результате чего Усянь пришел сюда на взводе, два часа решал задачи по химии и микробиологии, а затем ещё четыре часа учил. Вэнь Цин – жена Не Минцзюе, глава кафедры фельдшерского дела и единственный человек, который в медицине смыслит больше него в этом здании, встретила его меланхоличным взглядом, руки у нее стойко держали планшет и совсем не дрожали. Про препода Жу говорить не стоит, Усяню он не нравился ещё с первого дежурства на первом курсе. Смешной однако случай, этот старик был пьяный, не пришел в смену, а везунчику Вэй Ину пришлось сшивать ногу женщины, распоротую на две половины почти до кости. Бедняжка А-Ин, с огромными зареванными глазами, эмпатией в сердце и непошатнувшимися нервами. О, Усянь наверное никогда не забудет этот позор. Он в ужасе таращился на не особо трезвую женщину, кое-как сделал ей укол с обезболивающим, дважды потерял сознание, пока трясущимися руками втыкал и вытаскивал закругленную иглу в плоть.       Вэнь Цин с настороженностью смотрит на доктора Жу, благо Вэй Ин не будет здесь в одиночку, серьезно кивает этому мужчине, в то время как Вэй Ин молится всем богам, чтобы эта ночь прошла спокойно, без происшествий, хотя надежда умирает в нем также быстро, как и желание идти на учебу завтра с утра. Хотелось тихо отсидеть смену и спокойно уснуть на пару часов – Вэнь Цин добрая, хоть и кажется строгой, она никому не расскажет, ведь завтра нужно будет прийти на первую пару, итоговая контрольная по математике – всего лишь формальность, экзамены уже сданы по графику. Однако сейчас спать нельзя, случись что, и он может пропустить важную деталь, что грозило летальным исходом для пациента. И тут начинается, как замирает оркестр перед вторым актом, чтобы резко ударить по нотам и закружить в бешеном кроваво красном танго, заверить и запутать, оставляя ужас на кончиках пальцев, горечь на губах от жара и леденейший грохот крови в висках. Грохот, двери металом бьются о плохо заштукатуренные стены, синий-белый-голубой, визг шин, вой сирены вдали не слышны, уши закладывает – вспыхивают алыми красками перед опустившимися веками, Вэй Ин распахивает глаза. – Записывай, омега на восьмом месяце беременности. Медбрат со скорой ввозит девочку на каталке и поправляет очки, что-то говорит, Усянь не сразу понимает, что обращаются к нему. Роженица. – У ребенка макроцефалия, сама девочка подверглась насилию. Девочка? Препод рядом белеет как снег. – Четырнадцатилетку изнасиловал одноклассник, родители денег на аборт не дали,– Вэнь Цин перехватывает края каталки и утягивает ее в реанимацию, закатывая глаза на слова медбрата. –Что же делает детская жестокость,– в больницу влетел ещё один парень, на этот раз фельдшер. Он посмотрел на бледное тельце на последнем издыхании и добавил, – с трудом отбили ее у таких же подружек. Вэй Ин испуганно вперился глазами в ее большой живот, смотрящийся неестественно для девчонки такого хрупкого телосложения. Девочка кричит надрывно, а по краснющим ее щекам текут слезы агонии, ну как можно загубить жизнь такому существу? У Вэй Ина болезненно сжалось сердце, а потом он резко подпрыгнул от гневного окрика Вэнь Цин. – Пошевеливайся, либо сейчас делаем кесарево, либо потеряем обоих. Крики не стихают, они сливаются в какофонию звуков, кажется вслед за Вэй Ином заходят и те два медика со скорой, и в какой-то момент в сердце закрадывается ужас, но позже Вэй Ин не чувствует ничего, хотя мысленно удивляется, что сегодня они не будут оперировать втроём, у них пополнение. Омега идёт за женщиной и двери хирургии отрезают пути отступления. Все присутствующие натягивают перчатки, они включают освещение и господин Жу громко матерится, вкалывая девушке обезболивающее. – Ты с ума сошел? Она же не сможет родить! – Вэнь Цин не кричит, она становится рядом и берется за скальпель, Вэй Ин возникает около нее, окидывает взглядом картину и осознание ударяет под дых. Ребенок не сможет родить, не всегда все роды проходят хорошо, особенно не в том случае, где преждевременные роды вызвали точные и сильные удары по животу. Кто же тогда вызвал скорую, но не попытался заступиться за девочку? Фельдшер в очках вскидывает брови в страдании и качает головой. – Она вообще не может родить его! У нее тазобедренная кость слишком узкая, а она уже... Пытается родить! Ребенок внутри все равно обречён, его голова неестественно большая, посмотри! – он через силу вздыхает. Но Вэй Ин знает, что будет дальше и осознание этого заставляет несколько волосков на его голове поседеть. Они не будут делать кесарево, они будут спасать девочку, но не плод. Который придется умертвить. Вэй Ин не понимает этих людей, что обрекли это нежное голубоглазое существо на такое — рожать в четырнадцать от ненавистного человека, чтобы потом жить с осознанием, что ты теперь никому не нужен. Ничего не скажешь. Родители года. Мысленно Усянь посадил этих людей в тюрьму и на скальпель, что режет мертвое тельце. Вэй Ин закусывает губу и старается об этом не думать, инструментами раздвигая кожу, чтобы вытащить теперь уже выкидыш. Впервые Усянь видит что-то подобное и в сердце поселяется злость на людей, что верят своим принципам, чужому мнению, да кому угодно, только не здравому смыслу, гробят своих родных и убивают все понимание благородной профессии, на которую Усянь устроился чтобы спасать жизни. Спасать. Он моет руки, не чувствуя собственного сердца, обжигает холодом грудь и пальцы, а глаза его печет от осознания произошедшего. Спасать. Он помог той девочке избавиться от груза, от части преступника, от причины побоев. Вот только это не спасет от лицемерных родителей, от издевательств сверстников, да и к тому же... Что мешает виновнику ее положения сотворить с ней такое вновь? Вэй Ин ничего не понимал и запутался в конец. Да, он помог ей. Тогда почему от такого спасения он чувствует лишь горечь? Наше время Может быть, этот кошмар наяву и кончается, но он преследует на парах, на протяжении всего разговора с лектором, выволочки от Не Минцзюе и пути до общежития. Горечь осела в коре мозга, словно ржавчина на металле, и не было не чувств, не эмоций, лишь она одна скребла сердце и сыпала пыль в глаза. Переписывать лекции по ОБЖ Вэй Ину предстоит только с завтрашнего дня, а пока можно было напиться снотворного и уснуть. Вэй Ин рухнул на кровать рядом с Вэнь Нином, который что-то писал в телефоне и лишь мельком кивнул головой в приветствии. Тоже лекции? Бедный парень, который кое-как держится в хорошистах, переставший вывозить ещё на прошлом курсе. Вэй Ин потянулся рукой к рядом стоящему столу, схватив баночку таблеток. Подавители? До течки ещё несколько дней, так что жить пока можно, а вот фенозепам бы сейчас не помешал. Собственно это он и был. Как кстати. Поэтому Усянь закрыл глаза. И снова повторяется прошлая ночь, но, вопреки реальности, она не кончается, продолжает резать и солить, пускает кровь да слезы, крик не будет слышен. Сначала они убивают ребенка, затем пожилого мужчину, потом молодого парня. Режут, кромсают, словно и не медики, а какие-то палачи, почему им никто не даст топор и не пустит на эшафот? Любой зевака скажет, что там бы их компания смотрелась бы лучше, в самый раз! Вспышка света, разлетаются перья и рвется ткань, ангелы падают с небес, юноша оказывается посреди морга, и ощущает на себе взгляды, полные ненависти. Стоит только обернуться, как ноги подкашиваются и дыхание перехватывает от страха. На него пронзительно смотрят трое убитых им людей и шепчут: «Верни меня к жизни, верни...». Тянут свои длинные холодные руки к его шее и... Вэй Ин с криком просыпается. В комнате соседняя кровать заправлена, а рядом с ним звенит надоедливый будильник на старом телефоне. Усянь утирает холодный пот со лба и, пошатываясь, идёт в душ. Кровать рядом пустует, в коридоре слышится лёгкий шум и Вэй Ин пытается абстрагироваться от всего этого. Ледяная вода бодрит, а осознание, что придется идти к надоедливому профессору заставляет приуныть, хотя это ничто по сравнению с произошедшем. Усянь морщится от лёгкой боли внизу живота, и все же не обращает внимания, должно быть побочный эффект от транквилизаторов или голод. Хотя кошмары не способствовали хорошему состоянию, на удивление Вэй Ина, сон, пускай и откровенно отвратительный, благоприятно сказался на нем, по крайней мере он может мыслить более-менее ясно, нежели вчера. Ах да, ещё синяки под глазами уменьшелись. Почти. После душа пробирает морозом, хотя Вэй Ин был уверен, что сейчас середина июня. Он ещё раз окидывает листы взглядом и запихивает их себе в сумку. Ребята с параллельного говорили, что господин Лань требовательный и в конспектах важным считает все, поэтому, если не напишешь слово в слово, гнать тебя от его кабинета будут ссаными тряпками. Даже в кофте было холодно, Усянь невольно натянул тёмно-синий вязаный ворот повыше и потёр бледные руки. Серьезно, у них юг или север, что в июне выше пятнадцати градусов температура не поднимается? Дверь в кабинет приоткрыта и взгляд невольно падает на препода, что в черной водолазке выгдядет сногсшибательно. «Он действительно красивый, не зря из-за него весь третий курс трусы выжимает, интересно, а он натурой экзамены берет? » – в голове при виде него появлялась из неоткуда волна едкости и скептицизма, пополам с восхищением. Но внешне теперь это редко выражалось. В общем-то желание крутить с альфами романы отпало уже на втором полугодии первого курса, когда Усянь сполна хлебнул этих дежурств с вечно жалующимся на все беды преподом и строго относящейся к нему Вэнь Цин. – Явился,– бархатистый голос пропитан сарказмом, в отличии от лица его хозяина, что не выражает ничего. Вэй Ин тихо здоровается с ним и уходит на последнюю парту. Хочется остаться одному, а не переписывать эти трактаты, хочется обдумать прошлое дежурство, разобраться в себе, хочется плакать, заперевшись в комнате. – Вернись,– приказной тон пробирает до мурашек, Усянь останавливается и оборачивается через плечо. Наверняка он в глазах препода выглядит стервозной истеричкой, что набивает себе цену. Может оно так есть, а может Вэй Ин просто запутался. Аккуратным длинным пальцем препод стучит по первой парте перед его столом, и уголок губ его самую малость приподнят. – Мне бы хотелось видеть твое ангельское личико. Ангельское? Мертвое типо? «Можно меня переедет каток?» Усянь отодвигает стул и вешает на крючок портфель. Мельком окидывая взглядом тему, Вэй Ин начинает писать. Класс погружен в тишину, лишь слышны крики за окном да шорох зелёной листвы. Лань Ванцзи перелистывает отчёт и мельком поглядывает на студента, сжавшегося в комочек, прячущего руки и глаза, губы его подрагивают, искусаны и потрескались в кровь, до кровавых трещин. Что же с ним творится? Как Ванцзи может ему помочь? Волосы омеги взлохмачены и распущены, взгляд потухший. – Что-то ты совсем тихий, неделю назад тебя поймать невозможно было, – Ванцзи приблизился к истинному и вдохнул запах скошенной травы. Усянь ничего не ответил, только как-то неуверенно пожал плечами и выдал что-то похожее на «Устал». Только ли? На самом деле Лань Чжань, едва устроился в этом году, как сразу заметил этого мальчишку. Яркого, поддерживающего всех на курсе, но стоит посторонним отвернуться, как улыбка его начинала дрожать, а глаза блестеть. Выгорел. Вспыхнул свечой и остался лишь огарок. Ванцзи видел искреннюю улыбку лишь раз, на короткое мгновение, когда мальчику кто-то позвонил, и тогда понял, что положит мир к его ногам. Только бы выманить к себе, заглянуть и понять, чтобы ревел и кричал, чтобы бил кулаками в грудь, а потом улыбался солнышком. Вэй Ин отложил четвертый переписанный лист. Две лекции, ещё пятьдесят три осталось. Вы предлагаете к лектору Лань весь июнь и июль ходить? Вэй Ин же так домой не сможет уехать, пусть он уже и договорился с одной сговорчивой женщиной, что будет снимать у нее квартиру, но все же, где-то там далеко его ждал одинокий отец, звонящий несколько раз в неделю и зовущий его на праздники. Тоскливый вздох, очередная каракуля отражается в тетради – к отцу на Новый год он не попал, не попал он и на день влюбленных, и на каникулы, все затмевает учеба. Ну ничего, ведь в местной больнице он будет работать медбратом. В принципе не так все плохо. Не считая того, что он просто не хочет видеть этот город, не хочет слышать запах медикаментов и ощущать холод хирургических инструментов на руках. Нормально ли это, бросить учебу за несколько дней до конца обучения? Отчислиться перед выпускным из-за дряного ОБЖ? Восемь страниц – пять лекций, два с половиной часа впереди. Хочется, чтобы все подошло к концу. Усянь на момент прекратил писать. Хочется засмеяться, но боязнь того, что все сомнения вылезут наружу, сильнее. Он и без того начал сомневаться во всем, когда они убили неноворожденного, в выбранной профессии, в этом городе, в семье, в жизни. Может его жизнь вовсе не имела никакого смысла? Может стоило бросить сразу после первой практики, уехать к отцу в их небольшой цивильный городок, встретить кого-нибудь, залететь от него и выйти по залету? У отца бы были внуки, Вэй Ин любит детей, почему же он здесь? А где он вообще должен быть? Четвертый курс и двадцать один год жизни за спиной, слишком поздно что-то менять. Он итак из кожи вон лез, лишь бы продержаться на бюджете и повышенной степендии, так есть ли смысл... Во всем? – Вэй Ин,– тихо окликает его Лань Ванцзи, и студент поднимает взгляд. Ванцзи пахнет дождем и немного ароматическим маслом сандала, Усянь отмечает это довольно резко, будто недоуменно. Взгляд прикипел к бледно-розоватым губам. И только когда эти губы касаются его уст, ощущения хлынули на него дождем. Он чувствует, как слезы катятся по щекам, и падает, тонет в объятиях, зарывается в черную водолазку и начинает рыдать горючими слезами. Лань Ванцзи слегка улыбается. Его истинный выгорел, но он сможет зажечь его снова. Он согреет его сам, сохранит в своих объятиях, пусть наплачется. Зато потом ему будет легче. Лань Ванцзи крепко прижимает к себе студента и мягко гладит по волосам, нежный запах щекотит нос, дразнит и играет, провоцируя. Вэй Ин сбился со счета в календаре, вспомнил, как укололо живот по утру, но не обратил внимание и теперь поплатился – его течка началась сейчас. Господин Лань поджидал его не просто так и не просто так он сейчас сидит рядом с ним. Лань Ванцзи осторожно отстраняется от него и смотрит нежно, словно действительно влюблен, словно ему не нужна течная омега, а нужен сам Вэй Ин. И отчего-то так хочется поверить, что почти больно. Пусть сегодня этот человек будет его – пусть он будет хоть что-то представлять в чужих глазах. – Я могу помочь, Вэй Ин,– шепчет Ванцзи, а Вэй Ин кивает и тянется, не понимая, что альфа имеет в виду. Он приникает к его губам, думая лишь о том, чтобы его не гнали, чтобы в голове больше не было мыслей, пожалуйста, можно они уйдут из этого места? Мягкие губы альфы настойчиво прихватывают нижнюю, потрескавшуюся и искусанную, и Вэй невольно приоткрывает рот, поддаваясь, в отчаянной попытке убежать от реальности. Руки альфы теплые, почти горячие оплетают талию и плечи в объятия-тиски, не позволяя вырваться и бежать испуганной ланью, нет. Он останется до конца и утром испытает все грани стыда в наказание. Лань Чжань тихо выдыхает его имя и проникает языком в податливый рот, а Вэй Ин отвечает робко, неумело и криво, неправильно и мокро. Тихий звук тонет в новом поцелуе и холод июня обращается в жар. Не обжигающий и приносящий боль привыкшим к крови и хирургической игле рукам, а согревающий и едва заметный, поселившийся где-то в районе лёгких. Возможно, это просто возбуждение, и он пожалеет об этом, а может он просто идиот, раз творит такое после вчерашней то ночи? Лань Чжань осыпает его лицо поцелуями, будто дождем, шепчет, как мантру его первое имя, чтобы потянуть за руку из кабинета, оставив стопку непереписанных работ. Лето холодное, лето сеет дождем, тоже ледяным, в отличии от рук, что останавливают на ходу, и губ, целующих так трепетно, что ноги становятся ватными, будто из них вынули все кости. Черная машина, передняя дверь закрывается, и Вэй Ин теряет связь с реальностью, закрытый в клетке со львом. Ванцзи отстраняется, потерянным взглядом скользя по расслабленному лицу. Лань Чжань хотел сказать этому мальчику, что он все выслушает, что он поможет и вытянуть учебу, черт с ними, с этими лекциями. Они соберут Усяня по кускам, восстановят его веру в себя и все будет хорошо. Но сейчас его запах сбивает с толку, сейчас он плачет по другой причине, и Ванцзи ведёт, хотя ему хочется взвыть. А если бы Вэй Ин пришел к кому-нибудь другому вот так? Он давит на газ, сам не замечая, как его рука накрывает колено омеги. Тот дрожаще вздыхает, будто провоцирует, лижет собственные губы и тонет в отрицании, на деле отодвигает ногу чуть на себя. Пальцы альфы сжимаются, фиксируя. Тихий стон рядом, стыдливо прикрытое руками лицо, и румянец кровавым цветком распускается на бледных щеках. Его запах окутывает Ванцзи и, он клянётся, что понятия не имеет, как может нормально вести машино. Как же хочется его всего, полностью, грустного, мокрого и безбашенного сейчас, как камикадзе, бросающегося с огромной высоты, так и робкого, нежного и смешливого, как котенок ласкового. Хочется впиться в него телом, зубами, когтями и душой, чтобы они смешались в одно существо, нечто сюрреалистичное, с двумя сердцами и восемью руками. – Лань Чжань,– он впивается зубами в рукав свитера, а Ванцзи чувствует, что терпения его почти не осталось, вжимает педаль газа. Знакомый переулок с высокими многоквартирниками, знакомый десятиэтажный дом. Он поворачивается к омеге целует, вжимая его в сидение. Отстраняется, не позволяя ответить, и на руках несёт к высотке. Лифт тихо урчит, а Вэй Ин скулит когда сильные руки мужчины сжимают ягодицы и вдавливают в стену. Они застывают в таком положении на время, и альфа поднимает на него потемневшие глаза. Усянь замечает маленькую родинку над бровью и непроизвольно улыбается. И пускай резкие порывы Ванцзи его здорово так напугали, он не боится сейчас его. Просто не может не испытывать стыд. Он сам поддается вперёд и осторожно касается губами этой родинки. Лань Чжань жадно вдыхает его запах, проводит похолодевшими от волнения ладонями по коже мальчишки, задирая свитер и отстраняется, когда слышит, как раскрываются двери лифта. Ванцзи открывает дверь и квартира его встречает тишиной. Мягкой поступью следует за ним Вэй Ин, оглядываясь по сторонам и снимая обувь. Дрожащими и холодными руками обхватывает талию Лань Чжаня и осторожно тянется наверх, прислоняясь щекой к широкой груди и проводя носом по бледной шее. – Вэй Ин,– его имя непроизвольно вызывает улыбку и желание прикоснуться, альфа обхватывает ладони и целует каждый шрамик и царапину, будто желая залечить их одним касанием. Младший вздрагивает периодически и лицо его приобретает выражение растерянности, будто замирает на вдохе. Конечно, ведь ты ещё не проводил цикл вот так, с истинным. Как и Ванцзи, сдерживающий себя. Он не должен быть с ним грубым, он не хочет оттолкнуть его. Мужчина ведёт юношу в спальню, и тот, увидев большую кровать, сжимает край кофты. Он знал, что первый раз больно. Знал, что метка будет кровоточить несколько дней, никуда не мог деть свое неуместное стеснение. В течку, разве он не должен сейчас стонать, умоляя взять его? Этого не происходит и Усянь готов снова потеряться в сомнениях, пока его не притягивают на колени. Лань Чжань смотрит пару мгновений и невинно целует его в губы, прижимая к себе, как самое дорогое, он откидывается назад, захватывая чужие ладони в плен своих рук. Видя непонимающий взгляд, проходится губами по пальцам. Он посасывает подушечки и проходится языком от линии рукава до ногтей, такая невинная с одной стороны и такая вызывающая с другой ласка, что Вэй Ин невольно краснеет, но не препятствует. Рука поддевает край рукава, ведёт по предплечью, слегка щекоча кожу, и Усянь вздрагивает. Щекотка – самое ненавистное для него, она доводит его до слишком странного по его меркам состояния. Хотя, сейчас оно мало чем отличается. Вопреки надеждам, Лань Чжань все равно замечает его реакцию и как-то странно улыбается. Он прикусывает под конец средний и указательный пальцы, прежде чем отпустить и окончательно затянуть возлюбленного на кровать. Он притягивает его ближе, так, чтобы было видно лица друг друга. Лань Чжань смотрит на кофту, в глаза омеги и... – Сними,– приказывает хриплый голос, и Вэй Ин покорно выполняет, отворачиваясь и ощущая, как руки старшего плавно скользнули по ребрам. Он взвизгнул, прежде чем Лань Чжань перехватил его руки и завел назад, удерживая за предплечья,– не бойся. Темная лента в верхнем шкафчике, теперь оплела руки, сковала, вызывая у Вэй Ина желание убежать, а у Ванцзи довольную улыбку. Они меняются местами. Ванцзи прслоняет его к стене и целует, заставляя сердце юноши трепетать. Он стонет, когда альфа отстраняется, тянется вперёд. Глаза старшего хитро сверкают и он вдавливает того в стену, целует в шею и кусает, слыша дрожащий стон и тихое «еще». Ванцзи проводит языком по красному следу, медленно наливающимся фиолетовым. Что-то в голове щелкает в этот момент, и альфа начинает покрывать шею и ключицы возлюбленного мокрыми поцелуями. Ногти касаются ребер, и Ванцзи, услышав всхлип, повторяет это снова и снова, пока визг и смех, не переходят в всхлипы, стоны и мольбы. Омега потерял связь с миром, ещё когда пальцы коснулись первый раз. Он определенно не ожидал, что с ним будут так мягко обращаться, ожидал, что его как минимум перегнут через стол в классе и отдерут. Но Ванцзи был другим, вел себя так, будто ему правда есть до него дело, поэтому Усянь ёрзает, понимая, что организм реагирует на щекотку неостановимым возбуждением, а Лань Ванцзи будто играет на инструменте, стук-стук ногтями, и мелодия выходит медленная и тягучая. Усянь вскрикивает, выгибаясь, когда губы накрывают затвердевший сосок, а зубы, прихватив его, тянут на себя. – Лань,– продолжить не получается. Его тянут вниз, валят на подушки, а Лань Чжань стягивает чёрную водолазку, и от одного вида Усянь хнычет. Дёргает руками ленту, и снова повторяет имя старшего, прося освободить. Ванцзы устанавливает с ним зрительный контакт и скользит по его коже руками, обхватывает бусины сосков и накрывает один из них губами, Вэй Ин издает стон, а затем чувствует, как лента на руках слабнет, а лёгкая боль в руках исчезает. Усянь хватается за край покрывала, когда дорожкой мокрых поцелуев Ванцзи спускается к низу живота. Слышится тихий рык, от которого у Вэй Ина по спине пробегается стайка мурашек и он раздвигает ноги сам, хотя недавно смеялся над подобным. Дошутился. Джинсы одним движением сдирают вместе с нижним бельем, а Усянь заходится в крике, он закрывает глаза, но не в силах силах закрыть собственный рот из-за нехватки дыхания. Кажется оно само перешло в эти пошлые звуки, а после бедро обжигает хлесткий шлепок и Усянь вскрикивает, открывает через силу глаза. – Смотри на меня,– пауза приносит сплошное мучение и ожидание, хочется прекратить, Вэй Ин шепчет заветное имя, взгляд двух солнц выжигает, а порочные губы вновь обхватывают головку члена, чтобы потом сделать движение. Стон срывается сам собой и будто не своя рука тянется к чужим коротким волосам и нежно ласкает, направляя. Щеки, шею и уши затапливает алым огнем, по виску бежит капля пота, перед глазами мутнеет все больше, затягивается тугой комок внизу живота. – Гэгэ... Эр-гэгэ,– на пике выстанывает он, пока его не оставляют на полпути. Между ног мокро из-за естественной смазки и Ванцзи целует его под мочкой уха, вводя сразу два пальца и медленно ими двигая. Вэй Ин выгибается, пальцы не приносят боли, лишь дискомфорт. Усянь с прерывистым вздохом целует Ванцзи, проникает языком в рот и получает неспешный и страстный ответ. Третий палец почти не ощущается, пока Ванцзи не надавливает на простату, заставив омегу выгнуться и громко застонать. Усянь насаживается на пальцы, впивается ногтями в лопатки и просит ещё. Больше. Усянь краем глаза видит, как старший стягивает с себя остатки одежды и сглатывает, когда взор падает на член. Про себя Вэй Ин думает, что его первый раз точно будет провальным и больным, слишком много. Альфы целует его, на этот раз глубже и дольше обычного, вылизывая рот младшего и разрабатывая четыремя пальцами, невзирая на молящие стоны. Слишком хочется подарить удовольствие, а не боль. Слишком страшно увидеть слезы в родных глазах. – Ах... Лань Чжань, Гэгэ,– он повторяет его имя, прежде чем громко застонать. Ванцзи коснулся смоляных волос, он впился в губы Вэй Ина, двинув бедрами и слыша судорожное мычание. Тонкие руки смыкаются за шеей, притягивают к себе, на каждое движение с вишнёвых от поцелуев губ срываются высокие звуки, как пение сирен. И Ванцзи последовал бы за ним, даже если бы их встреча никогда не произошла, он удерживает омегу, выкрикивающего его имя, дышащего так загнанно из-за него, и шепчущего, что любит. Любит? – Люблю,– тихо рычит в покрасневшее ушко Лань Чжань и приникает к нему губами, чувствуя, как щеки касается влага, слезы в уголках серых глаз. Вэй Ин притворяется лишь, что ему всё равно на всех, что он ненавидит целый мир, в то время как его сердце распускается цветами ярких красок, оно колышится и цветы падают, разнятся от любого ветра, текут кровью и плачут ивами. Усянь стонет громко, но только потому что его руки заняты и ему не позволят закрыть рот, была бы его воля, он бы вспорхнул птицей и вылетел в окно. – Такой чувствительный, – Ванцзи легонько кусает его губы и смотрит в такое искреннее сейчас лицо, в затуманенные дымкой похоти глаза. Ванцзи ускорился, заставив возлюбленного выгнуться и мелко задрожать, распахивая рот в немом крике. Он отстраняется и подхватывает омегу под коленями, закидывая ноги того к себе на плечи и снова входя до конца. Вхслипнув, юноша впился пальцами в простынь, затем рука его скользнула вниз. Он вздрогнул и заскулил, когда Лань Чжань задрал его ноги вверх, практически сгибая его вдвое. Усянь замычал, когда альфа начал двигаться мучительно медленно. Вэй Ин устало прикрыл глаза, он практически задыхался, член Ванцзи метко бил по простате, заставляя выгибаться так, словно Вэй Ин йогой занимался. Лань Чжань осторожно вышел из него, прежде чем осторожно утянуть парня на колени, к себе спиной. – Лань Чжань, я больше... Ай, постой, учитель Лань,– последнее он простонал, чувствуя, как его насаживают снова. Ванцзи поцеловал его в загривок и начал медленно двигаться под тихие вздохи омеги, переходящие в стоны. Он обхватил плоский живот юноши и снова заводил ногтями по податливому телу, ускоряясь. Высокие звуки не заставили себя долго ждать, Вэй Ин хватался за его шею, быстро двигаясь на нем в попытке уйти от прикосновений, вызывая тихое рычание позади себя и ощущая, как раскручивается узел внизу живота. Крик походит на перезвон капели по весне отражается от стен, тонет в хриплом рокоте и стихает, пролитым вином в венах горит кровь. До крови впиваются клыки в шею, клеймя и давая обещание никому не отдавать. Перед глазами мутнеет и в тоже время взрывается тысячами красок, огнями феерверков слепит сознание и разум и заставляет утонуть в родном запахе. И боль среди этого лишь маленькая вспышка – которую перекрыло собой удовольствие пополам с умиротворением. Усянь чувствует приятное опустошение, когда его несут в ванную и оставляют в пахнущей арома маслами воде на время. Ванцзи ничего не говорит, коротко целует в губы, моет его и мурлычет себе что-то под нос. Трёт его в ванной мочалкой, словно не он несколько минут назад отчаянно имел Вэй Ина, вцепившись зубами в загривок. Но Вэй Ин лишь благодарен, что не настаивает, что даёт время, что вроде как даже ценит. Поэтому перехватывает ладонь и целует под удивленный взгляд. Уже лёжа в теплой кровати Усянь набирается воздуха побольше и... – Мы будем говорить? – Вэй Ин спрашивает и ни на что не надеется, его вопрос такой бессмысленный, глупый и детский, что хочется себя ударить. Но Ванцзи лишь смеётся, накрывает теплым одеялом и шепчет. – Мгм. Завтра. Спи.