Говорят со мной жить Только время терять
«Может, Она была права?» — закрадывается крамольная мысль, ступая мягко и бесшумно, как кошка. «А вот и третья стадия принятия — торг», — с горькой усмешкой подмечает Людвиг. Когда он искренне улыбался в последний раз? Кажется... Было утро, светлая и свежая спальня; в воздухе угадывался тонкий аромат цветущей сирени. Аня спала, и Людвиг любовался ею: еë узкой рукой поверх одеяла, соскользнувшей с плеча атласной бретелькой, подрагивающими ресницами, еë волосами — они разметались по подушке и щекотали его щеку. В моменты подобно этому не существовало ни пространства за пределами их спальни, ни времени; в моменты подобно этому Аня была как никогда "здесь и сейчас" — и Людвиг был по-настоящему счастлив. «Торг... Не так уж и плохо», — вздыхает Людвиг. Значит, он движется навстречу... Принятию? Неизбежному? Людвиг ненавидит эти слова (если он всё ещё способен на такие глубокие чувства), потому что... Их отношения были неизбежны — как и их расставание. Людвиг четырежды делал Анне предложение — и она трижды отказала ему. На четвертый раз, устало вздохнув, она ответила: — Ладно, пусть будет по-твоему. Теперь Людвиг понимает: она так и не согласилась.Как тебе доверять? Всë повторится опять
Вещи мешают, вещи — балласты. Даже больше: весь этот дом — сплошь напоминания о времени, проведённом с Аней. Людвиг внëс её в дом — женой. Она улыбалась — не как обычно, по-зимнему задумчиво и отстранённо, а по-весеннему светло и весело; сказала, что хочет в спальню, потом: — Хочу тебя, — впервые. А как у неё горели глаза! «Этот момент стоит всей моей жизни», — подумал Людвиг — и с готовностью нырнул в предложенный ею поцелуй, погружаясь на самую его глубину. Еë большая упругая грудь прижалась к его груди, а потом... Аня накрыла его пах ладонью и, прильнув к Людвигу ещё ближе, скользнула ею меж его расставленных ног — по мошонке, промежности... «Хватит, — просит Людвиг (себя? Её? Бога? Может, даже Богов?), — пожалуйста» Еë имя — заклятие, вложенное в его уста. Еë образ — клеймо, отпечатанное на внутренней стороне его век, выжженное на подкорке. Она — химера, что преследует его (он сам надел на неё ошейник). Это невыносимо. Людвиг пытался поймать и удержать Анну (прямо-таки «Дурак и молния»), но не смог. Сейчас он держит на привязи её образ, не желая признать очевидное: рано или поздно Химера (как это принято у чудищ) сожрëт его. Ну чем не дурак? В конце концов, Если это любовь Детка, лучше бежать