Месиво

Камера с вантузами, Сигмамен, Вантузмен, Чёрный Оператор — куча имён, счёт которых он перестал вести примерно после того, когда «Я твоё средство для всего» перестало отстирывать кровь и дерьмо с его одежды. Хоть голым выходи, честное слово, теперь для оператора стирка и скибиди-унитазы являлись примерно равными врагами. Герой. Он вооружён до зубов, а ходит с приспособлениями для устранения засоров. Заживо заталкивать вопящие и брызжущие слюной головы назад в сливные отверстия было круто — вот и всё. Если сильно навострить микрофоны можно услышать, как у них ломается череп, да, ведь всасывает с такой силой, что это, наверное, всегда и являлось причиной смерти. Или захлёбывались они — кто знает. Да вот он один блять и знает! Тоже, своего рода учёный. Операторы они все от кода любители понаблюдать — что им ещё делать, смотря, как складывается ситуация в Альянсе. У них все шансы оказаться в одном рабочем классе с ораторами. Пока кто-то читал эти три абзаца, он убил двадцать человеческих голов. Язык не поворачивается назвать их людьми, а всё-таки они походят куда сильнее, нежели агенты. Оператор никогда не чувствовал в себе и грамма человечности. Он вымесит в кровавую кашу, выжжет и перережет сколько угодно и кого угодно. Недавно под руку попался кот. И кто после этого плох? Ему всегда нравились парни по-крепче. Скорее психикой, чем телом, потому что другие просто обосрутся и убегут с текущим из штанин дерьмом, поняв какой кошмар происходит в соединениях у оператора, выкашивающего в день по небольшому городу. Но обычно это шло вместе. В здоровом теле здоровая психика. Его голубой мечтой был один из тех операторов, встающих с утра и ни с того, ни с сего начинающих стрелять на базе по своим. Он никогда блядь не успевал — от этих красавцев оставался только сплав. — Какой у тебя профиль работы? — Военное дело. — Удивил. Чем на работе занимаешься? — Не знаю, раскраиваю тыквы скибидистам, убиваю, ну ты понимаешь. — А хобби? — Убийства, членовредительство и порно. А ты? — А я марки коллекционирую. Дверь хлопает, оператор откидывается на спинку стула, падая с табурета — и здесь обокрали, ну ёб твою мать! Занавес. Пиздец, его наверняка после этой дрестни прикроют куда-нибудь. Запрячут так далеко, что он света земного больше не увидит, если не переплавят в микроволновку. Или тостер. В любом случае под каблуком у человека окажется — хоть танком сделают, хоть ракетой. А ракета вроде прикольная штука. Оператор бы полетел на ней и разбомбил полкосмоса, чтоб жизнь малиной там никому не казалась. Перебил кучу инопланетных рас или влез в их биокод, сделав живыми перерабатывающими заводами для отходов. С интеллектом и разумом конечно. А у него ведь даже фанаты есть — еб-а-ать, — думал он. Но ведь у бивня есть фанаты, у человеческой многоножки, даже у её второй части, да что там — он сам фанат! И оператор в душе не ебёт как там из себя что-то давить, чтобы роботы просто не ахуели от его типа личности. Если бы был, конечно, какой-нибудь тип личности, например, рак, там, бешенство, ВИЧ — он бы может и прошёл, а так какой в этом смысл? Поэтому он просто молчит. Показывает палец вверх, а в голове просто ЁБАННОЕ МЕСИВО, В КОТОРОЕ ОН ПРЕВРАТИТ ДИНАМИК СОБЕСЕДНИКА ЭТИМ САМЫМ ПАЛЬЦЕМ ЕСЛИ ОН НЕ ЗАТКНЁТСЯ. Фух. Хотелось бы ему сказать, что его иногда отпускало. Нет, никогда. Он вставал на смену с желанием насилия — не вроде фашизма, расизма или чего-то ещё придуманного людьми для показания своей исключительности, а просто желанием убивать всё движущиеся, типа прям без разбора. На это его и запрограммировали, как-никак. И единственным моментом каким резню хоть чуть-чуть можно было притупить, было доминирование над ним. Психологическое произошло в слесарной, когда их с куколдиком чинили после освобождения Оратора-Титана. Но вот куколдик уже встаёт с ногами, а он — заслуженный герой Альянса — так блять и лежит на последнем издыхании. Гадко, завидно, сил нет — что-то вырвалось в его сторону от обиды. Куколдик же поставил себе стул со спинкой, присел и два с половиной часа что-то растолковывал ему. Он предпочёл вырвать эпизод с разговором из памяти, потому что после него стало очень проблематично хотеть жить. Оператор знал, что теперь все стулья со спинками и починки вне очереди будут принадлежать только куколдику. Никакие заслуги перед Альянсом не смогут посоревноваться с квадратным телевизионным, который уводил коричневого под ручку. Ну да, строение-то у них с сиреневой тёлкой одинаковое. А у этого грудь в обхвате даже побольше будет. Своим от чёрного тоже доставалось. Когда как. Рука случайно дрогнет, пистолет на предохранитель забудет поставить. Короче работа в одиночку была вполне последовательна — рядом с ним просто никто не выживал. В друзьях были только призраки. Тот парень был больше него самого раза в три, киношник, с которого иногда транслировались всякие проходные, сгенерированные нейросетями фильмы, чтобы операторы не думали слишком много в свободное время. Типа… Очевидно было, что он с ним не справится, но почему бы и нет? Так можно потешить свою трезвейшую для суперсолдата самооценку. Вдруг бы вышло. Не вышло. Страшно стало, когда пальцы этого бугая оказались на его ядре. Чуть-чуть сильнее сожмёт — и он прямо на месте истечёт. Дали пару раз по камере, оторвали левую руку, как мишке из стиха, обтёрли грязными ладошками всю душу, но не бросили. — Ну привет. Он пришёл к киношнику сам, подставил ногу между косяком и захлопывающейся дверью. Их всё равно пока две. Не страшно. — Пришли меня добить? Руку в слесарной так и не присобачили назад. Культя безрезультатно потянулась потереть затылок — киношник продрог от отвращения. — Наоборот? Противно-противно, а ведь лезет всё равно! Этот оператор весил с полцентнера — ему вообще ничего не стоило прижать рядового типа оператора к любой поверхности. Но ужасаться не хотелось — чёрному было за него стыдно. Такой рост, такая силища толком ничего не делают. Он резко передумал находиться здесь. Тот тип уже лез к нему в штаны — отказываться вроде уже невежливо. Пара уверенных движений и проектор валяется в масле на полу. Тело отдельно. Да, а он, наверное, так обрадовался. И вот он снова стоит у своего единственного товарища — стиральной машины. Сыплет на измазанные в машинном масле и крови портки «Средство от всего». На машинке заранее высвечивается нужный ему режим. Оператор хмыкает, гладит её по белому корпусу, помечая чужой кровью. Выводит неаккуратную камеру. Стиралка никогда не осудит, никогда не заставит себе завидовать, да даже если и к другому уйдёт, она — последняя, кого в случае чего придётся винить. Она будет молча внимать и не тявкать. Её обидеть может каждый. Самое беззащитное существо, которое оператор когда-либо записывал. Сидя на стиралке, он чувствует себя свободной ракетой, летящей бомбить космические мегаполисы.