Маятник чувств

Годжо просто не верилось. Его очередная командировка длиной в неделю, наконец-то, закончилась. И теперь он летел обратно домой, в родной Токио. К родному Юджи. От одной лишь мысли о нём у Сатору внутри что-то ёкало и в груди разливалось приятное тепло. Он не видел своё солнце целую неделю, что было для обоих невыносимой пыткой. Она измерялась одним разговором по видеосвязи и горой эсэмэсок — где в конце каждой Юджи неизменно писал заветное «люблю» и «спокойной ночи», — половину из которых Годжо, к сожалению, довелось прочесть только сейчас. Сатору знал, что Юджи относился к нему с пониманием, и никогда не обижался на что-то подобное, как непрочитанные сообщения. На их отношения, пережившие огонь и воду, такие мелочи никак не влияли. И по сей день единственными медными трубами в их тандеме оставалась невероятно раздражающая привычка Итадори: не брать трубку. Это всегда безумно тревожило и выводило Сатору из себя, потому что в голове частенько всплывали образы один хуже другого. Да, безусловно, это один из самых пустяковых загонов. Но Сатору ничего не мог с собой поделать — этот страх накрепко вплёлся в вены. Он был сильнейшим, обязанным защищать своего Юджи любой ценой: Годжо мог поклясться, что если бы с его любимым учеником что-нибудь случилось, он бы этого не пережил. Годжо Сатору боялся потерять того, кому вновь доверил своё израненное сердце. Годжо Сатору боялся остаться без своего персонального солнца. Годжо Сатору, чёрт возьми, ни дня своей жизни не представлял без Юджи. Не станет Юджи — не станет и Сатору. Это нерушимо, словно скрижаль, высеченная на камне. Поэтому, когда телефон Итадори не отвечает в пятый раз, Годжо снова становится боязно. Это чувство он испытывал ещё очень давно в юности, и сейчас заново ощущал, как неприятно органы внутри скручиваются в тугой узел. — Чёртов Юджи, — беловолосый откладывает телефон и устало откидывается на спинку пассажирского кресла. Он очень зол. Как только он прилетит, то прибьёт его. Сам. Сердце-то, блять, не железное. *** Там, откуда Сатору прилетел, было жарко и солнечно, потому сразу не заметить контраст с холодной и пасмурной погодой невозможно. На ходу доставая связку ключей и отпирая дверь, Сатору бросает чемодан в прихожей и направляется вглубь дома. Подозрительно тихо. Непривычно тихо. Он напряжённо сжимает в пальцах телефон, по которому он звонил Мегуми около десяти минут назад, чтобы узнать, где Юджи черти носят. Ответ Годжо не воодушевил. «— Я не знаю. Мы виделись утром перед заданием. В этот раз нас с ним и Нобарой разделили на три группы... Возможно, он просто пока не вернулся, поэтому не может ответить. Не переживай». Это был слишком развёрнутый ответ от Мегуми. Тоже, чёрт побери, подозрительный. Будто тот репетировал ответ перед выступлением на сцене. Сатору подметил это, что напрягало ещё больше. Свет везде выключен, когда он заходит в гостиную. Тяжело сглатывает. Нервы натянуты, словно струны, когда он щёлкает выключателем, а из-под дивана выскакивает причина его беспокойства с поздравлениями. Юджи заразительно улыбается, хоть и выглядит не менее уставшим после усиленных тренировок. Сатору стоило догадаться, что подобное в стиле этого несносного мальчишки. Годжо понемногу отпускает, словно затянутое на шее лассо пропадает. И теперь он может позволить себе почувствовать, как на смену саспенсу и страху приходит щемящая сердце любовь, заполняющая каждую клеточку его тела. А вместе с ней постепенно, волнами накатывают злость и негодование. Годжо поддаётся внутреннему импульсу: резко хватает парня за грудки и прижимает к стенке. Ткань толстовки так приятно и привычно ощущается под пальцами. Между ними остаются считанные миллиметры. Оба молчат. И глазами — небесно-голубыми и чайными — друг друга пожирают. Чувствительную кожу Юджи обжигает горячее дыхание Сатору, когда он грозно шепчет ему в самые губы: — Знаешь, у тебя чертовски глупая привычка. Ты когда-нибудь научишься пользоваться телефоном или специально пытаешься довести своего сэнсэя, Юджи? — Если только самую малость... — он не успевает договорить фразу, как понимает, что Сатору припадает губами к его желанной шее, заставляя откинуть голову назад, чувствуя, как пальцы блондина оказываются у ширинки его форменных брюк. — Тогда мне придётся преподать тебе урок, — проговаривает старший — и мир вокруг них исчезает. Грань истончается, а потом и вовсе ломается, и они даже не замечают, как оказываются в их уютно обставленной спальне, оставляя за собой дорожку из верхней одежды. Сухие, но от этого не менее прекрасные губы Сатору целуют Юджи порывисто, будто голодно, стараясь вспомнить, каков на вкус каждый сантиметр. Проходятся по нежной молочной коже, повышая температуру градус за градусом, причмокивают у ключиц, где язык обводит их контур. Каждое прикосновение губ Сатору на своей шее и пальцев ниже пояса заставляет Юджи ещё сильнее ёрзать в нетерпении и каждый раз чувствовать напряжение партнёра. Итадори приподнимается, сгибаясь и меняя позу, чтобы стянуть с себя штаны, но Сатору опережает его, и парень позволяет умелым рукам сделать всё за него. Аккуратно, даже слишком медленно, словно растягивая этот момент, и у краткой, как бы невзначай случайно касаясь кончиками пальцев щиколоток. Несмотря на то, что сам Юджи иногда предпочитает доминировать, сейчас он не решается делать ничего, желая получить свое заслуженное во всех смыслах наказание. Властные движения Годжо точны и томны, и это только усиливает напряжение между ними, делая воздух вокруг ещё более горячим и тягучим, как патока. Ладонями он мягко массирует его бедра, покрытые кажущимися ему сейчас такими сексуальными персиковыми волосками. Большие пальцы подбираются ещё ближе ко внутренней части, скользят, ласкают, поглаживают, ощущая, как меняется положения члена Итадори под тонкой тканью трусов. Годжо расстёгивает ширинку брюк, поднимает потемневшие от возбуждения глаза на парня, рассматривая его, как обычно, раскрасневшееся лицо и распухшие от жадных поцелуев губы. — Просто уже накажите меня, сэнсэй, — тихо скулит Юджи. Истома приятно парализует его ниже пояса, из-за чего двигаться удаётся с трудом. Тело отчаянно просит одного: Годжо Сатору. Ухмылка расцветает на довольном лице мужчины, когда он протягивает: — Давай-ка ты са-ам, Юджи. Юджи неохотно подчиняется. Он проникает за резинку боксеров и касается сжатого кольца мышц, делает несколько круговых движений, без которых, в целом, уже можно было и обойтись — теперь он стал слишком влажным. Юджи вводит в себя два пальца и тихо вздрагивает от знакомых ощущений, зажмуривает глаза, прикусывая губу. Процесс растягивания мышц всегда хорошо расслабляет. Годжо некоторое время внимательно следит за ним и нервно сглатывает. Перед глазами на секунду мутнеет: он понимает, что не может думать ни о чём на свете и ни о ком, кроме Итадори, который прямо здесь и сейчас сидит на нём и дрочит сам себе. И, чёрт, он так томно и прекрасно постанывает, ровно в такт своим плавным движениями рукой, что Сатору, не выдерживая, подгадывает момент, мягко берёт парня за кисть руки и отводит её, прерывая момент разрядки. Заводит свою правую руку за шею и наклоняет парня ближе к себе, прикусывая мочку уха: — Ещё раз попробуешь не брать на меня трубку? Он сипло дышит, выдыхая горячий воздух в сжимающегося от предвкушения Юджи. — Нет... — Точно? — Сатору указательным пальцем нежно очерчивает его подбородок. Смотрит, как тот покорно ждёт, и всё-таки решает ещё немного помучить, дабы проучить. — Да... — Обещаешь? — и прикусывает мочку сильнее. — Ах... обещаю. Сатору в конце концов приподнимается на коленках, чтобы позволить ему сделать это. Медленно насаживается, крепко вцепившись пальцами в обнажённые плечи сэнсэя. Делает это не спеша, выдыхая накопившийся в лёгких воздух, да с таким тихим и хриплым стоном так, что у Сатору как ни крути совсем не получается сдерживаться. Колечко мышц жадно сжимается на его пенисе, слизистая принимает его всё глубже... Внутри Юджи умиротворяюще приятно. И ещё больше приятно от осознания, что внутри него сейчас Сатору — человек, которому он всегда хочет отдаться полностью и без остатка не только в сексе, но и в любых других вещах. Немного жарко, тесно и душно, однако он не может остановиться. Член мужчины скользит внутри него, снова и снова задевая какие-то те самые дурманящие точки, пронзая худое тело мурашками раз за разом. Юджи тихо стонет, стараясь каждый раз сесть глубже, не может отвести глаз от лица мужчины, на котором на первый взгляд, кажется, особо нет эмоций, но он всегда мог найти и распознать три основных признака того, что его любимому сэнсэю приятно: подрагивающие губы, сжатая челюсть и прикрытые длинными белоснежными ресницами глаза. Тройное комбо. Итадори хорошо. Ему просто так хорошо. Низ живота приятно тянет от избытка эмоций, ягодицы сильнее сжимаются, лишь бы увеличить остроту ощущений, а в голове такая сладкая и оглушающая тишина, которая не позволяет думать о чём-либо ещё. Кроме него — Сатору. Юджи ускоряет темп, чувствуя на своих бёдрах руки шамана. — Ах... Юджи с тобой так хорошо, — мужчина притягивает парня к себе, обнимает за талию и двигается навстречу ему бёдрами, от чего изо рта Юджи исходит неожиданный и, возможно, за последнее время слишком громкий хрип. Словно он находит ту самую райскую волну наслаждения и продолжает ускорять движения. — Сатору-кун...— сипло бормочет Юджи, вырывается из цепких объятий и откидывает голову назад, понимая, что Сатору скоро закончит. Он делает ещё пару уверенных движений, осознавая, что всё идёт к своей кульминации, снова припадает к груди мужчины. Они заканчивают одновременно. Сперма брызжет Годжо на живот, растекается по бёдрам. Он тянется за влажными салфетками, всегда лежащими в верхнем ящике прикроватной тумбы, и протягивает пару штук парню. Оба вытираются молча. Юджи падает на спину, удобно устраиваясь под боком у голубоглазого, который в ту же минуту зарывается пальцами в копну волос, нежно перебирая пряди. Он обожал так делать. Это был уже своего рода ритуал, без которого не мог пройти ни один день. — Юджи. — М-м? — Не пугай меня так больше. Парень моментально приподнимается на локтях и внимательно смотрит в любимые до дрожи глаза. В его чайных — вина. — Прости, Сатору. После задания я вырубился часа так на два, ничего не слышал, — Итадори мягко провёл по груди мужчины. — Но зато я испёк торт. Смородиновый со сливками. Твой любимый. — И когда ты только успел? Ночью? — Нет, рано утром. — Извинения приняты, солнце, — пролепетал Годжо. Наутро он умудрился умять почти что треть торта — Юджи действительно нереально вкусно умел печь. И этот случай он всё равно частенько парню припоминал.