spy?

Майлз никогда не отказывал себе в подглядывании. И ему действительно хотелось обобщать до подглядывания, потому что признавать часто мелькающие в его перевернутом распорядке дня подслушивание, слежку до дома или пекарни после рабочего дня, было слишком стыдно перед самим собой. Вероятно, если бы кто-то ткнул подростку об этом прямо в лицо, он опешил, привыкнув расценивать чужие слова более материально, чем свои собственные мысли. Так легче было оправдываться. Да, он нарушал чужое личное пространство всякий раз, когда находил интересным кого угодно. Вплоть до людей из метро с забавными шапками. Майлз не знал, как ему, неуклюжему, порой назойливому и слишком любопытному, удавалось оставаться незамеченным, почти невидимым. Но он явно не собирался зарывать этот необоснованный талант "глубоко под землю", как выражались его темпераментная мать, к примеру, о баскетболе, поэтому практически единственным "нечестным" поступком, в его понимании, которые он совершал регулярно, был именно подглядыванием. Но в этот раз всё началось иначе, ну, то есть, Майлз хотел думать, что начал следить не специально, а из-за странного и до жути складно сложившегося хода событий. В будние дни после обеда, когда Ганке, вяло, но был готов присмотреть за очередным притащеным с улицы драным котом, оставленным спящим на пожарной лестнице рядом с импровизированной миской молока, и когда находилось хорошее оправдание, чтобы не идти на подработку, Майлз смаковал свободу на языке, допоздна разгуливая по крышам заброшенных складов. А в Нью-Йорке их грести лопатой как много, Майлз был уверен, что приходил в то же место, что и вчера, а по итогу заблуждался раз за разом и рыскал по переулкам с открытым на телефоне навигатором в руках. Пока не запомнил один определённый склад. Майлз и до этого пару раз пересекался с этим парнем на дополнительных лекциях в школе по выходным, на которые ходил, чтобы сбежать на подольше из дома, во время очередного домашнего ареста. Чуть не наступив на чужой ботинок от спешки, Майлз нервно пролепетал невнятный набор букв и отступил, уклоняясь назад и рассматривая лицо перед собой. Совершенно такое же. Губы слегка поджаты, челюсть напряжена. Меж бровей пролегла едва заметная тень, а глаза сузились, взгляд пробежался по Майлзу с ног до головы, как сотня мелких паучков, посылая фантомный зуд в конечностях. Господи, что за- – Не самый удачный подкат, если интересуешься. На мгновение всё нутро Майлза застыло, а после его хорошенько так тряхнуло, почти физически. Голос стоящего напротив, чуть жëстче, чем голос Майлза, а испанский акцент на кончике языка отчëтливее, но всë же. Идентичный. – Нет, я не... — он начинает привычно оправдываться, желая побыстрее избавиться от неприятного чувства двусмысленности из-за слов стоящего перед ним, а после замечает, что его уже не слушают, уткнувшись в блокнот. — ...Забей. Майлз переступает через железную перекладину, случайно валяющуюся на его пути, стараясь быть предельно тихим. Он уже знает, как чуток слух этого пришельца, после прошлого раза, когда по неосторожности скрипнул дверью на крышу и чуть не рассекретил своё присутствие, конкретно оторопев от молниеносно повëрнутой в его сторону головы, от чего две тугие косы объекта его наблюдения подпрыгнули и болтнулись в воздухе. В этот раз он смотрит в оба. Кто мог предположить, что такая колючая и сардоническая особа станет использовать тихую мирную крышу заброшенного склада, чтобы собраться с мыслями, да ещë и гнусаво напевать что-то под нос? Точно не Майлз, однако, уже который раз он ходит хвостом за интригующим... двойником, это слово вертится на языке и не дает ему покоя. Хотя он даже не знает его имени. Парень сидит на самом краю, и неравнодушный до мозга костей Майлз чувствует неприятный порыв дëрнуться в любую секунду, если что-то пойдет не так, выйти из прикрытия и предотвратить несчастный случай. Как супергерой, ей богу. Двойник сутулится и дергает правым локтем, будто пишет что-то, и Майлз борется с новым порывом, в этот раз от любопытства. – Я слышу, как ты молчишь. Майлз замирает на несколько мгновений, ноги стремительно становятся ватными, а все движения поверхностными. Он боится пошевелить даже кончиком пальца, почти физически ощущая на себе резкий и жгучий, как раскаленная сталь, взгляд. Способность дышать возвращается далеко не сразу после того, как тишину разрезал нарочито беспечный, но в то же время язвительный голос. Эта фраза звучит иначе, чем на устах Майлза. Вот же скверна, он бурчит про себя. – Как давно? – Майлз нехотя выходит из прикрытия в виде бетонной колонны и угрюмо пинает носком кроссовка попавшийся под ногу камень, не желая смотреть на довольное лицо двойника. – С самого начала, умник, – он не поднимается с места, просто смотрит на Майлза через плечо своими ледяными глазищами пару секунд, прежде чем отвернуться и продолжить то, что он там делал. Майлз пользуется тем, что на него не смотрят и сам таращится на затылок парня. Он обдумывает ответ, притоптывая пятками на месте. Этот самозванец выставляет его сталкером, какая чушь... – Это не я за тобой слежу, это ты ходишь на моё место, – проворчал Моралес и, тем не менее, плюхнулся на край крыши рядом с ним, почти впервые глядя на его профиль вблизи. Брови привычно сведены, губы сжаты в линию, взгляд устремлен в блокнот в своих руках. Вернее, нет, не блокнот. Скетчбук. Майлзу художников несложно вычислить, и дело даже не в оформлении, стикерами обклеить может каждый. Аккуратно оставляя закладку на последней изрисованной странице, двойник захлопывает скетчбук и, фиксируя страницы закрывающей резинкой, бережно проводит подушечками пальцев по обложке. Возможно, у Майлза действительно хорошее чутьё, а может быть это совпадение, но, переводя взгляд дальше, с конца крыши и ниже – на забор, Майлз замечает граффити. Здесь, на территории заброшенного склада, где помимо него люди появляются реже, чем можно было подумать, однако Майлз совершенно точно шёл сюда не впервые. И рисунка совершенно точно не было здесь вчера. – Из твоего здесь только болтовня, – фыркает в ответ двойник и, оперевшись на руку, поднимается и оттряхивает штаны от бетонной крошки. Майлз колеблется, на мгновение мозг даёт сбой, и он не знает как себя повести: выпендриваться или пойти за ним, доставать до самого конца пути вопросами, быть собой. Ну, и выбор очевиден. – Я не- Погоди ты! – он торопливо поднимается, дважды подскользнувшись и чуть не упав с крыши, подхватывая оставленный двойником скетчбук, желая догнать, отдать вещицу, хотя бы узнать его имя в конце концов. Крыша пуста. Майлз оглядывается и слышит там, внизу, размеренные жесткие шаги. *** Здесь практически не было людей, в отличии от рисунков Майлза, этот парень рисовал исключительно животных и улицы, только на некоторых страницах, сквозь гневные рваные зачеркивания чёрной ручкой, можно было разглядеть чей-то портрет. И да, Майлз вновь нарушал личное пространство. Но никто ведь не узнает, верно? Ганке, увидев чужой скетчбук, не сможет отличить его от того, что принадлежит Майлзу. И правда, ведь внешне оформлен почти так же, за исключением отсутствия именного стикера на обложке. Что касается оформления внутри, Майлз может разглядывать эти кремовые, истерзанные ластиком и резкими линиями страницы вечно. Просто- Непонятно что, но во мрачности всей картины что-то завораживает. И он вновь сидит на крыше склада, пожалев, что пришёл в одной футболке, потому что под вечер температура стремительно падает, оставляя Майлза съеживаться, то и дело разминая позвоночник в попытке разогнать кровь. Стоит гробовая тишина. Действительно стоит, но Майлз предпочитает всякий раз заглушать свои мысли наушниками, когда они просятся наружу, всплывая из глубин разума, ожидая своего часа. Он, так бережно, как только может, рассматривает страницы чужого скетчбука уже который день, стараясь не оставить следов после себя испачканными в грифеле карандаша пальцами или не засыпать страницы крошками от чуррос*, заботливо принисенными мамой на утро после конфликта и оставленными на тарелке до вечера. Поэтому он не слышит шаги, будучи более чем заинтересованным в чужом, отчасти похожем на его собственное, творчестве, и растерянно охает, когда скетчбук вырывают из его рук. Майлз, ошеломленный, поднимает голову и таращится на напряженную ладонь, застывшую в пару сантиметрах от его лица, будто пришедший хотел дать ему пощечину. Парень жмурится, ожидая заслуженной по его мнению боли, а потом слегка отклоняется назад и приоткрывает один глаз, слыша обреченный вздох, и видит, что ладонь уже опустили. Двойник морщит нос, будто Майлз вызывает у него отвращение и поворачивается спиной. – Я не помню, чтобы давал тебе разрешения. – Я не помню, чтобы ты искал скетчбук, – у Майлза вырывается быстрее, чем он успевает сообразить. Двойник горько усмехается и косится на него через плечо свирепыми глазами. – Нда? Не искал? – он вновь поворачивается к Майлзу с той же усмешкой на губах. – Может, ты слишком быстро схватил? Майлз колеблется, сжимая кулаки. По груди раскатывается и неприятно оседает напряженное чувство вины. Может, действительно, нужно было оставить вещь, где лежала. Может, но Майлз планировал отдать её при первой возможности, если таковая была, однако когда он пересекался с этим напыщеным ублюдком в школе, спотыкаясь, бежал в другой конец коридора. Не получив ответа так скоро, как хотелось бы, двойник дважды легонько стукает Майлза по голове тем самым скетчбуком и, разминая плечи, прогулочным шагом идет до края крыши. – Как зовут? – он спрашивает небрежным тоном, будто ради приличия, не глядя на Майлза, а вниз. – Майлз, – он нервно мнëт руки. Какого чëрта вообще происходит? Этот парень не выглядит как потенциальный союзник Майлза и уж точно не ведёт себя как друг. Во что это всё выльется Майлз не знал, ему оставалось напряженно наблюдать за этим, пытаясь не тупить в диалоге, параллельно наблюдая за двойником с излишней внимательностью. Оппонент рывком поднимает голову и лупится на Майлза так, что тот почти физически проваливается сквозь землю. – Прикалываешься?! – он продолжает пялиться, засунув руки в карманы. – Почему? – Майлз вновь отвечает вопросом на вопрос и прячет руки за спину, делая пару шагов к двойнику, останавливаясь за его спиной. Двойник молчит. Майлз тоже. Двойник пожимает плечами, глядя на Майлза краем глаза, склонив голову к плечу, и тот неловко хмыкает в ответ. – Ну, Майлз, пересмотри свои принципы, – он вновь опускает взгляд, перекатываясь с пятки на носок. – Я кстати тоже. Моралес хмурится. – Что "тоже"? – Майлз. – Ась? – Что "ась"? Он хмурится сильнее, глядя на двойника, закусившего щëки изнутри в попытке сдержать усмешку. Невольно, но он тоже усмехается. – Ты придурок, – двойник пихает его локтëм. – Ничуть, – Майлз пихает его в ответ. *** Возможно он не так плох, думает Майлз всякий раз, когда его новый знакомый улыбается. Он оправдывает себя тем, что ему пришлось видеться с ним чаще из-за общего места для раздумий, игнорируя тот факт, что в Нью-Йорке сотни похожих складов. Нет, он знает, что пойдет на конкретный. Они не договариваются о дне и времени встречи, просто ненароком видятся и болтают. Майлз изредка покупает банку газировки, и, передавая еë, задевает кончиками пальцев чужие. Или берёт запасную куртку, второпях пихая её в рюкзак, зная, что у них один размер, а так же зная, что двойник не умеет одеваться по погоде, вот идиот. Первые пару недель их обоих забавил факт одного имени на двоих, это как встретиться с кем-то, ходящим в той же коже и делиться впечатлениями. И на имени их схожесть не закончилась, Майлз завëл список на странице, вырванной из личного дневника, отсчитывая их сродство от формы носа до любимого испанского десерта. К концу третьей недели знакомства список составлял сорок семь пунктов. Двойник просил называть себя Бродягой, чтобы не создавать неловкостей, и промолчал, насупившивсь, когда вездесущий Майлз спросил почему. Майлзу показалось это конкретно подозрительным, но возражать он не стал. Сам Бродяга изредка, если кликал Майлза не придурком, то шпионом, потому что Ради бога, как же ты задолбал следить за мной до самой комнаты в общаге, а Майлз в действительности не видел проблемы, чувствуя почти материнский инстинкт и необходимость удостовериться, что всё в порядке всякий раз, когда его знакомый вёл себя слишком тихо. В школе они виделись не часто. Иногда кивали друг другу на обеде или без слов кидали друг другу через несколько метров школьного коридора брелоки, маркеры, незаконченные упаковки чипсов, всякие маленькие вещи, которые один раз за разом забывает на крыше, а другой находит и обязательно подбирает, начиная со скетчбука Бродяги, заканчивая маленьким кейсом с наушниками Майлза, который в последствии самую малость поцарапался. И последний притворно обижался полторы недели, пока двойник не пихнул ему в карман новые, в момент, когда он не видел. Благодарности не было, было лишь прослушивание музыки по одному наушнику на двоих и фальшивое пение на крыше склада в пол десятого вечера. Майлз не замечал как быстро прошёл месяц, как они знакомы, он не замечал, как перестал звать Бродягу двойником, потому что тот стал для него отдельным, материальным, настоящим. Он не замечал, как хотел прикасаться к нему чаще, находить самые бессмысленные предлоги для встреч, он едва заметил, как его выгнали с подработки из-за постоянных пропусков вечерних смен. Он терялся в своих мыслях, раз за разом садясь писать мириады конспектов по истории, но по итогу размышляя явно не о том, о чëм надо. Залезая по пожарной лестнице на чужой балкон, Майлз неуклюже карабкался на подоконник, подтягивая к себе ноги, и наблюдал, как Бродяга спит. Без особой на то причины, ему просто хотелось знать: продолжает ли этот невозможный напыщеный идиот хмурится даже когда спит? А по итогу нашел его размеренное дыхание успокаивающим, а раз за разом свисающие с кровати в самых замысловатых ракурсах конечности — чем-то забавным, присущем только Бродяге, ведь только ему удавалось оставаться угрюмым даже в сиреневой майке и мятых шортах, только ему удавалось сохранять уважение Майлза, даже когда он шарахался от окна, ругаясь под нос, когда вставал попить и замечал знакомый силуэт, сидящий на подоконнике. – Сосед по комнате на какой-то дешманской дискотеке. Можешь проходить, – издевательски медленно открывая Майлзу проход в комнату, сказал Бродяга полушепотом, а после привычно развернулся спиной, потирая затекшие во сне плечи. – К слову, я всё жду, когда ты научишься заходить через двери. Майлз спрыгнул с подоконника, поправляя куртку на плечах и огляделся: он видел комнату Бродяги с балкона не единожды, но первый раз находится внутри. По стенам разбежались множество цветастых плакатов, учебный стол завален рваными листами и упаковками от чипсов, над кроватью, на которой спит Бродяга, на гвозди худо-бедно прикреплён машинный номер. Моралес вскидывает брови. – По уставу школы запрещено- – Запрещено деформировать стены комнат общежития, ага, я в курсе, – Бродяга фыркает. То ли от недосыпа, то ли он вновь выделывается, но его голос звучал чуть грубее, чем раньше. Майлз раздраженно бормочет что-то под нос и пододвигается к Бродяге, не останавливая себя от того, чтобы схватить его за предплечье, будто боится ориентироваться в чужом пространстве. – Отцепись, – Бродяга стряхивает ладонь Майлза, напрягая плечо. Тот вздыхает, делая шаг назад. – Извини, – он неловко мнëт руки, пытаясь проследить, не слишком ли агрессивной стала реакция Бродяги на нарушение личного пространства, чтобы бить тревогу? Но последний спокойно смотрит на Майлза через плечо, будто разглядывая. – Не строй из себя неженку, – в конце концов говорит Бродяга и плюхается на кровать, закидывая ногу на ногу. Майлз смотрит на него в немом вопросе, и, получив только одобрительный кивок в ответ, садится рядом с ним. Как пëс, черт его побери, думает Бродяга, но молчит. Только смотрит. – Ты ведь не против, что я так ворвался? – Майлз смотрит на свои пальцы, ссутулившись, интересуясь будто для галочки. – Самое время спросить, – Бродяга усмехается, продолжая глазеть на Майлза – Всë нормально, просто предупреждай. – Ага, – Моралес слегка съеживается, но чувствует облегчение, всего на мгновение. Его взгляд падает на одну из вещей, валяющихся на полу, которые, как он знает, принято хранить в комодах в отдельном ящике. И эта вещь явно не принадлежит Бродяге. Ведь Бродяга бы не стал надевать бежевые кружевные трусики? Майлза почти физически переламывает от уровня неловкости, осевшего в воздухе. Он отводит глаза в сторону, пытаясь сделать вид, что ничего не видел, но тут же натыкается на насмешливый взгляд Бродяги. – Что? – он спрашивает небрежно, хоть прекрасно видел, на что именно таращился Майлз пару секунд назад. Уголки его губ дергаются. – Это. – Майлз не может заставить себя вновь повернуть голову в ту сторону, он продолжает смотреть прямо в глаза Бродяге, чувствуя, как к лицу стремительно приливает кровь. – Что "это"? – Бродяга склоняет голову к плечу, притворно хмурясь. Майлз мог поклясться, он оставил эту вещь прямо на виду нарочно. – Ты понял, – Майлз прочищает горло, поджимая губы, надеясь, что Бродяга не загонет его в тупик ещё больше. – А, ну да, – сквозь его голос Моралес слышит смех. Издевается, поганец. – Чьё это? – его голос бессознательно звучит на пару тонов тише. – Друзей. Ага. Друзья не оставляют нижнее бельё после себя, разве нет? Майлз нервно посмеивается. – Твоих друзей? – он вскидывает брови. – Ну да, – Бродяга безмятежно откидывается на спинку кровати. Майлза начинают конкретно раздражать его односложные ответы, издевательский тон, расслабленные манеры, выражение лица, всё. И он не может найти причину своего раздражения. Моралес тяжело вздыхает. Странное беспокойство разрастается в грудной клетке, но Майлз старается дышать. На пару мгновений пальцы расслабляются. – Ревнуешь? И снова напрягаются. – Нет, с чего бы... Мы же приятели, верно? Майлз судорожно пытается натянуть на лицо улыбку. Бродяга сужает глаза и хватает его за запястье. – Я не слепой. Майлзу становится страшно. И страшно, и безвыходно одновременно, и он пытается высвободить руку, но либо хватка слишком крепка, либо он слишком нервничает. Ноги становятся ватными, и в этот момент Майлз совершенно точно знает, что нужно уходить. – Отпусти. – Нет, – Бродяга понижает голос и крепче сжимает его запястье, когда Майлз пытается встать с кровати. – Останься. Он редко проявлял признаки того, что Майлз значит для него хотя бы что-то. И эта фраза, звучащая грубоватым низким тоном, в данный момент кажется Майлзу отчаянной. Дыхание становится поверхностным, когда он опускается обратно на кровать, и наконец Бродяга отпускает его запястье. Они сидят в тишине хороших несколько минут, Майлз смотрит в пол, нервно подëргивая ногой, Бродяга косится на Майлза, сжимая пальцы на простыне, пока наконец не прочищает горло. – Не смей притворяться, что ничего не было. – Ладно. – И не смей отрицать, что ты что-то чувствовал. – Ладно. – ...Ладно? – Бродяга вновь докасается до Майлза, на этот раз рывком поворачивая его голову к себе за подбородок. – Скажи это. Майлз сглатывает. – Сказать что? – Ты знаешь, – Бродяга уверенно смотрит на него, без толики смущения или сомнения. Он вздыхает, пытаясь отвернуться, но Бродяга перемещает руки с его подбородка на щëки, аккуратно поглаживая большими пальцами. Майлз мало в чём уверен в данный момент, ощущая тёплые прикосновения на своём лице, например в том, что влечение к Бродяге можно оправдать как таковым отсутствием друзей. Он не мог больше отрицать, что следит за ним, пока тот спит, ходит по школьным коридорам, сидит на крыше в наушниках. Он не мог отрицать и того, что сердце замирает в груди, а через мгновение уже колотится так быстро, что норовит сломать рёбра, когда Бродяга улыбается без насмешки, искренне. Он не мог отрицать, и ему становилось страшно признавать всë это, ещё страшнее было то, как предельно близко к нему прямо сейчас находился человек, заставляющий его чувствовать всё это. Бродяга смотрел на Майлза так, будто собирался залезть под его кожу в любую секунду. Майлзу нужно передохнуть от эмоций, пережитых за последние пару минут, но ему попросту не дают этого сделать, забирая всё его внимание на себя. – Не молчи, – его голос звучит чуть мягче. Он пододвигается ещё ближе, не убирая руки с чужого лица. Майлз просто не мог заставить себя говорить. Каждый раз, когда он собирался открыть рот, мысли захлестывали, а кое-как составленное в голове членораздельное предложение тут же размывалось, превращаясь в бесконечный поток эмоций. Он молча смотрел на Бродягу беспомощными глазами, надеясь, что тот сам всë поймет. И Бродяга понимает всё по своему, когда его руки ловко заключают Майлза в крепкую хватку. Он падает на Моралеса сверху, прижимая его к кровати своим телом, утыкаясь носом в чужой изгиб плеча. Майлза парализует. Он забывает как дышать, двигаться, он забывает как думать. С его губ срывается удивленный вздох, и в груди спирает, а пальцы сами по себе ложатся на лопатки Бродяги, похлопывая его. Оба продолжают молчать, руки Бродяги начинают скользить под футболку Майлза, но остаются у подола, не заходя слишком далеко, как бы спрашивая разрешения. Моралес судорожно мечется от мысли к мысли, пытаясь подготовиться к тому, что именно происходит. Он не мог подумать, что у него может быть связь глубже уровня дружбы. Вернее, конечно думал, но не предполагал, что всё изменится так предельно и резко с появлением этого человека в его жизни. Он ещё раз восторженно вздыхает, одна из его рук поднимается к затылку Бродяги, притягивая его ближе. Тот поднимает голову, Майлз чувствует на себе взгляд, но не осмеливается посмотреть в ответ, продолжая сокращать расстояние между ними. В последний момент, когда между их лицами всего ничего, когда Майлз слышит на себе его дыхание и чувствует запах его геля для душа, Бродяга останавливается, пристально глядя на Майлза. Моралес нехотя смотрит в глаза напротив, резко сталкиваясь с танцующими в них огоньками. – Всё в норме? – его взгляд бегает с глаза на глаз Бродяги, пальцы поглаживают его волосы. – Почему ты делаешь это? – внезапно жёсткий голос Бродяги обескураживает. Майлз сглатывает, несколько раз хлопая глазами, не понимая как ответить на вопрос. – Потому что я хочу. – Близости или меня? Майлз закусывает губу, плотно закрывая глаза. Слова Бродяги не позволяют ему сконцентрироваться на своих желаниях, лишь на лёгкой дрожи в пальцах и неуместно сладком тянущем чувстве внизу живота. Раньше, когда он представлял эти моменты, лёжа в кровати бессонными ночами, он не мог подозревать, что это будет так захватывающе на самом деле. – Тебя. – Любого? Даже не близкого? – Даже не близкого. Просто тебя. – Майлз собирает свои последние капли самообладания и тут же в унисон скрипящей кровати теряет их, когда чужие теплые пальцы пробегаются по его пояснице под футболкой, заставляя переломиться от неожиданности и ахнуть. – Я хочу быть близким. Бродяга наконец врезается губами в губы напротив, замирая на несколько моментов, привыкая к чужому вкусу. Майлз, неуклюже и неопытно пытаясь проявить инициативу, проводит кончиком языка по нижней губе Бродяги, вызывая у того сдавленный смешок. Они несколько раз сталкиваются зубами, прежде чем едва ли понимающий, что вообще происходит, Майлз пропускает язык Бродяги в свой рот, наконец расслабляясь под чужим телом. Руки Бродяги скользят под его футболкой по рёбрам, посылая сотни мурашек вниз по позвоночнику, а напряжение, точно электрический ток, всё сильнее концентрируется внизу живота. Майлз хочет позаботиться об этом позже, будучи слишком увлеченным сейчас, продолжая неумело отвечать на поцелуй, раз за разом случайно задевая язык Бродяги зубами, не контролируя свои импульсивные действия от нахлынувшего адреналина. В ответ на его излишнюю суету, Бродяга отрывается от его губ и перемещает одну руку под его футболкой на сердце, чувствуя каждый бешеный удар, который отбивает в ушах Майлза. – Спокойней, – наставляет Бродяга Моралеса томным полушëпотом, встречаясь с его взглядом. – Дыши плавно, мы никуда не торопимся. Тот нетерпеливо шипит, откидывая голову назад на подушку, и Бродяга с трудом пересиливает желание примкнуть губами к выставленной напоказ чувствительной шее. Майлзу нужно передохнуть, для него всё это ново и он хочет всего и сразу. Он наконец закрывает глаза и глубоко вздыхает, его пальцы спускаются по предплечьям Бродяги, который всё ещё смотрит на него, следя за каждым движением. – Нормально? – Да, – Майлз выдаëт со сдавленным вздохом, отчаянно пытаясь ухватиться за иссякающие на его глазах здравые мысли. Он едва ли осознаёт о чём его спрашивает Бродяга, но готов соглашаться со всем, что тот говорит. – Если бы я- – Да. Бродяга рвано посмеивается и смазано целует Майлза в линюю челюсти, проходясь горячим дыханием по его шее, от чего Майлз сжимает пальцы на чужих напряжённых предплечьях и тихо бормочет что-то несвязное. – Зат-кнись. – по слогам разбивает Бродяга и нещадно кусает Майлза под ухом, вынуждая съежиться и всхлипнуть. Пользуясь тем, что Моралес отходит от резкой вспышки боли и нащупывает следы от зубов на своей шее, Бродяга достаёт руки из под его футболки, а после перемещает одну из ладоней на его джинсы, накрывая весьма недвусмысленную выпуклость в районе паха, и Майлза захлестывает волна различных эмоций, заставляя закусить губу почти до крови. Он ерзает в панике, пытаясь отодвинуться от пока еще неясных новых ощущений, сводит колени вплотную и смотрит на Бродягу как напуганный зверь, выбежавший на проезжую часть, смотрит на машину. – Чш-ш-ш, – он наклоняется ближе к лицу напротив и перемещает вторую руку на подбородок Майлза, нежно поглаживая контур его губ. – Я не настаиваю. – Нет, я не- Майлз затыкается и таращится в глаза напротив, горящие азартом от возможности увидеть, как Майлз первый раз занимается непристойностями. Он думает несколько секунд, взвешивая все "за" и "против", но по итогу "против" даже не обнаруживает. – Делай, что знаешь, – в конце концов выдавливает из себя Моралес. Бродягу не нужно просить дважды. Выцеловывая дорожку от задраннной футболки до кромки нижнего белья Майлза на горячей, слегка влажной коже, он стремительно стаскивает с него джинсы до щиколоток, планируя разобраться с этим позже, а второй рукой слегка сжимает чужое колено. Ладонь Майлза — потная и напряженная от волнения — поглаживает голову Бродяги, пальцы то и дело ненавязчиво тянут за волосы, когда тот слишком увлекается. – Не томи. – Майлз ведёт себя так, будто это не он лихорадочно пытался избавиться от прикосновения к промежности. Он чувствует себя чуть увереннее, хоть по прежнему ему верится с трудом в то, что он делает это, ещё и с Бродягой. – Поздновато говоришь. Бродяга наконец перемещает ладонь с колена Майлза и стаскивает с него нижнее белье. Тот смущенно выдыхает, чувствуя горячее дыхание Бродяги прямо там, и отворачивает голову, стискивая чужие волосы пальцами. – Дыши глубже. – вновь наставляет Бродяга, и Майлз чувствует себя ребёнком, сидящим в кабинете доктора перед уколом. Однако укол на удивление оказывается более, чем приятным. Майлз громко охает, чувствуя, как влажный язык Бродяги проезжается по всей его длине, останавливаясь наверху, дразня уретру. Всё его тело будто перешибает разрядом электричества, возбуждение вибрирует и покалывает на кончиках пальцев, с губ срывается неконтролируемый сиплый стон. Майлз не смеет разомкнуть глаза и посмотреть на Бродягу, ему стыдно даже представить с каким довольным выражением глаз он двигает головой вниз, втягивая скулы, прекрасно зная, что заставляет Майлза чувствовать. Его бедра безудержно подрагивают каждый раз, когда тот берёт в рот слишком глубоко, а всхлипы становятся громче. Моралеса раз за разом пробивает волнами удовольствия, концентрируясь на нижней части тела, член пульсирует во рту Бродяги, чьи пальцы сжимают его бедра, разводя их. Он ускоряется, двигая языком, заставляя Майлза задыхаться и хныкать, неосознанно подмахивая бёдрами в ритм. Дрожь становится всë крупнее, дыхание рваное, волосы взмокли и прилипли ко лбу, а единственное, о чем он думает, что бы произошло, если бы Бродяга вовремя убрал с пола гребаные кружевные трусики? Майлз кончает, отчаянно кусая тыльную сторону ладони, безудержно содрогаясь ещё несколько минут, чувствуя как бёдра сводит судорогой. Бродяга сглатывает и вытирает покрасневшие губы подолом сиреневой майки, глядя на Майлза, пребывающего в лёгком шоке, снизу вверх красноречивым озорным взглядом. – С первым минетом. Дружище, – он хрипло издевательски произносит, похлопывая Майлза по бедрам, а после вставая с кровати, оглядывая всю картину в целом. Простыни мятые. Майлз, со спущенными нижнем бельём и джинсами, растрепанными влажными волосами и взглядом из под ресниц точно такой же. Он молча перекатывается на бок, глядя на Бродягу, пока собирает мысли воедино, проводя языком по пересохшим губам. Бродяга продолжает ухмыляться. В любую секунду в комнату мог зайти сосед по комнате Бродяги, в любую секунду кто-то мог увидеть их из окна корпуса напротив, обоим было всë равно, пока они смотрели друг на друга. Этот парень не выглядит как потенциальный союзник Майлза и уж точно не ведёт себя как друг, но почему бы и нет?, мысль мелькнула в голове Майлза тогда, на крыше. И сейчас дежавю настигнуло его, глядя на Бродягу теми же глазами. – Я останусь сегодня на ночь.