Alice in Borderland

      Но Руфь сказала: не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; куда ты пойдёшь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог — моим Богом; и где ты умрёшь, там и я умру и погребена буду...       ***       – Я точно видел раньше такие глаза как у вас; я только что вспомнил где! <...> – А что это был за человек? – Его, как и меня, приговорили к смертной казни.       ***       Алиса не бывала в Стране Чудес, пока не познакомилась с Каем.        У Кая улыбка Чеширского Кота – не ведись, глупая, – пели ей фиалки, – сожрёт и не заметит.        В его Стране Чудес заснеженные долины переплетаются с цветущими лесами, полными волшебных трав, а в кармане он всегда носит мешочек с шоколадной крошкой.        Алиса больна. Голодная тоска по чему-то неизвестному отравляет её изнутри, выгрызает огромную чёрную дыру в груди, которую никак не заполнить, и толкает на постоянные поиски этого самого "чего-то". Когда Кай показывает ей дорогу из жёлтого кирпича и открывает золотым ключиком дверь в загадочный новый мир, Алисе кажется, что она наконец нашла.        Оставайся со мной. Ты будешь летать. Мы все здесь летаем...       Кай обещает её вылечить, и она недоверчиво делает первый шаг за дверь.        – Я страдаю от бессонницы, доктор, – жалуется Алиса, заедая тоску пятым пирожным подряд (потому что аппетит от волшебных трав просыпается ого-го). Кай протягивает ей чашку горячего чая (чай – от слова отчаяние?) и поправляет шляпу. А потом выкладывает на стол мешочек.       Шоколадная крошка тоже волшебная: втирай её в дёсны, Алиса, и уснёшь сладким-сладким сном.       Лечение продвигается успешно. Доктор К. не соврал: бессонница уползает в ужасе, медленно и неохотно, и ей на смену приходит долгожданный покой. На груди у Кая спится особенно крепко: стук его сердца гипнотизирует, хотя никто вокруг не верит, что сердце у него вообще есть.       Иногда Алиса и сама сомневается.       Кай считает себя истинным целителем людских душ: из ядовитых трав он делает чудотворные эликсиры, а чужие девичьи слёзы, валяющиеся под ногами и заледеневшие от его нелюбви, собирает в корзинку, дробит в снежную пыльцу и продаёт тем, кто уже давно ничего не чувствует. Боль – это хорошо, Алиса. Боль по-настоящему лечит. Пропитанные болью товары гораздо вкуснее и эффективнее – иначе магия не сработает.       Там, откуда пришла Алиса, снег – редкое явление, а уж лёд и подавно. Именно поэтому однажды, когда Кай щедро отсыпает ей снежного порошка, она с упоением снюхивает всё до последней крошки, зажмурившись от острой боли в ноздрях. Но боль вскоре отступает – или Алиса просто учится наслаждаться ею.       – Не сопротивляйся, – по-кошачьи мурчит Кай, и от его хриплого голоса тысяча ледяных иголочек пронзает её насквозь. – Отдайся ему полностью, и тогда станет хорошо.       ...ему Алиса, конечно, отдаётся.       Голова идёт кругом, а её тело, наполненное в тот миг невероятной энергией, поёт. Спящая Красавица расколдована – ей хочется вскочить и танцевать, смеяться, хлопать в ладоши от безудержной радости и говорить, говорить, говорить. На Кая снежный порошок действует по-другому. Жадный во всём, от поцелуев до даров их зачарованного королевства, он частенько перебарщивает – и из Принца сразу же превращается в Чудовище.       С треском ломаются кости, звенят разбитые тарелки и блюдца, расцветают гематомы на бледной коже. От криков немеет горло – ты больше не запоёшь, маленькая рыбка. Кровь капает на белоснежную простынь гранатовыми зёрнами. У Чудовища не её любимый голос, а грозный рык, клыки острее, чем лезвия бритвы, и шерсть дыбом. Чудовище лакает её слёзы, как сладчайшее из вин, и шершавым языком любовно обводит каждую ссадину.       – Твои слёзы вкуснее, чем у кого-либо ещё. Я просто не способен остановиться вовремя.       Печально кивая, Алиса поглядывает на дверь, но никогда, никогда не пытается убежать. Возможно, боится. Нет, не того, что Чудовище растерзает её в наказание, и даже не того, что оно найдёт себе новую Принцессу, а того, что она больше не найдёт нового Кая. Ведь Кай, как и снежинки в его замке, абсолютно уникален.       Чудовище сыто урчит, обнимает её мохнатыми лапами, зализывая свежие раны, и только в этих смертоносных объятиях она чувствует себя полноценной.       Мы же предупреждали, дурочка, – тоненько шепчут фиалки ей вслед, пока они с Каем гуляют по лесу. Кай смеётся – услышал! – и топчет цветы тяжёлыми ботинками, брезгливо вдавливает беспомощные лепесточки и стебельки в землю, а потом притягивает Алису ближе.       – Из этой ядовитой дряни уже ничего не приготовишь.       У Кая холодные пальцы и холодные губы, но стоит Алисе его коснуться, как он весь моментально становится возмутительно горячим. И у неё внутри – там, где раньше была дыра, – от этого тоже горячеет.       – Смотри, Алиса. Всё, на что падает свет – мои владения.       – Но ведь на меня тоже падает свет...       – Угадаешь, почему?       – Я твоя?       – До самой смерти.       – Какая самонадеянность!..       – А ты разве не согласна? – Кай подмигивает, и зрачки в его глазах вытягиваются вертикально: Чудовище передаёт "привет".       Дни минуют дни, недели и месяцы, и Алиса забывает, что за пределами ледяного королевства есть мир. Старые друзья порой стучатся – тук-тук, зовут её назад, отправляют письма, матушка приносит обед под дверь, в отражении лесного ручейка мелькают лица знакомых... Но Алиса в плену. Целиком поглощённая Каем, она забывает обо всех, с кем делила прошлую жизнь, и мечтает, чтобы их хрупкий хрустальный шар принадлежал лишь двоим.       Постепенно даты перестают иметь значение. Но в одну из таких дат Кай неожиданно вручает Алисе деревянную шкатулку:       – С годовщиной, принцесса.       В шкатулке, украшенной маленькими рубинами, лежит зеркальце, а на зеркальце – свёрток. Такой же красный, пропитавшийся чем-то липким насквозь и пульсирующий. Она с трепетом касается грязной бумаги пальцами и разворачивает.       – Я ещё никому и никогда его не показывал.       Сердце у Кая всё-таки есть.       – Всякий раз, когда ты начнёшь сомневаться, кому оно принадлежит, просто загляни в зеркало. Даже если я буду очень-очень далеко.