after a nightmare

Он бежал. Со сбившимся дыханием, с болью во всём теле, но он бежал. Неизвестно куда — ноги сами вели его, не советуясь с головой. Он знал лишь одно: где-то там находился сейчас Уилл, наверняка окруженный монстрами, жаждущими полакомиться человеческой плотью. Возможно, Байерс был уже мёртв, но Он не позволял мрачным мыслям затуманить разум и замедлить его. Он замедлил шаг только когда добежал до леса, полного дряхлых, умирающих деревьев без единого намёка на зелень в кроне. Пахло здесь сыростью и смертью. Пришлось двигаться аккуратнее, чтобы ненароком не наступить на ползущие по земле, будто огромные змеи, живые лианы. А ведь это всё — это не Изнанка, это верхняя сторона, некогда маленький провинциальный городок, жители которого и подумать не могли, чем обернется для них строительство лаборатории неподалёку. Теперь отличить Изнанку от лицевой части было практически невозможно: единственное отличие было, пожалуй, в том, что снизу шатались голодные монстры, а сверху — напуганные до смерти люди, в панике пытающиеся спастись, не попав на глаза чудовищам. Остановившись на секунду, Он посмотрел на небо — когда-то чистое, без единого облачка летними тихими вечерами, сейчас оно было застлано мглой, изредка поблескивали молнии, на мгновение освещавшие кроваво-красное нечто, расползавшееся по всему Хоукинсу и за его пределы. Он должен найти Уилла, чего бы ему это не стоило. Выбежав из чащи, Он натыкается на пустую поляну, усыпанную пеплом, как и Он сам. Замедлить шаг хоть на секунду означало быть засыпанным частицами с ног до головы. Они попадут в глаза, залетят в ноздри, осядут тонким слоем в лёгких. Он не сразу замечает разлом в земле, делящий луг на две равные половины — последствие землетрясения и последний проход в Изнанку. Ну конечно, Уилл здесь, стоит на самом краю обрыва. Всегда готовый пожертвовать собой и выставляющий себя бесстрашным, дабы остальным дышалось хоть на толику легче. Байерс наклоняется и чуть вытягивает голову, вглядываясь в темноту разлома. На первый взгляд это и правда выглядит так, будто тот совсем не боится, но Он всё видит. Видит, как дрожат его руки, видит, как Уилл напряжённо сглатывает и с ужасом смотрит туда, вниз, туда, откуда больше не будет выхода, стоит ему оступиться. Он подбегает ближе, в ужасе кричит: — Уилл, пожалуйста! Хватит самопожертвований на сегодня, мы потеряли слишком много! — Его слова будто ударяются о невидимый барьер, щит, заглушающий Его для тех, кто снаружи. Он не может, не может дать Уиллу умереть, даже если это спасёт сотни жизней, для Него сейчас ценна лишь одна — и эта жизнь прямо сейчас висит на волоске от смерти, приближаясь к разлому в земле. — Как ты не понимаешь, мы не сможем без тебя… Я не смогу без тебя! — голос срывается, но Он продолжает, — мы что-нибудь придумаем, обещаю, что придумаем! Пепла во рту всё больше и больше, он смешивается со слюной, превращается в тёмную жидкость, обжигающую горло. Через какое-то время Уилл, смахивая угольные частицы с лица, наконец почти шепотом выдавливает из себя: — Довольно, Майк. Я не смогу жить, зная, что… — парень проглатывает окончания, из последних сил держа себя в руках, — что мог прекратить кошмар, но не сделал этого! Майк пытается сказать что-то ещё, попробовать достучаться до этого идиота, но на выходе получаются лишь тяжёлые вдохи. Сдвинуться с места он тоже не может, будто незримая сила придавила его к земле намертво, не давая и шанса вмешаться. Всё, что у него получается — это безостановочно рыдать, осознавая, что помешать невозможно. И он хочет подойти, хочет сказать то, на что не хватало смелости раньше. Майк бы и дальше молчал, играя роль лучшего друга и парня сестры, если бы не обстоятельства. Возможно, это их последняя встреча, последний шанс поговорить, но его нагло отобрало невидимое нечто, не дав ему высказаться, не дав признаться в чем-то таком, о чём и подумать-то было страшно. Наконец Уилл поворачивается к Майку, на его щеках блестят так старательно сдерживаемые слёзы, но сам он улыбается. Безрадостно, улыбка не достигает его глаз, как бы он ни старался убедить Майка в том, что готов принести себя в жертву. Он заносит ногу над разломом, ещё раз окидывает взглядом Уиллера, и с тихим «я люблю тебя» пропадает в черноте бездны. Майк больше не может себя контролировать. Он падает на колени, и, заливаясь слезами, истошно ревёт, от бессилия разбивая костяшки о застывшую, холодную землю, и бесконечно страдая, страдая, страдая. «Уилл мёртв» — звенит в ушах. «Уилл мёртв» — разноситься эхом по поляне. — Уилл мёртв… — шепчет Майк, чувствуя, как душа покидает его тело вместе с самым важным человеком на всём белом свете. Он поднимается, осматривается вокруг, неосознанно ища Уилла, но его здесь нет — больше никогда не будет. Он останется в Изнанке навсегда — в сырости, смерти и леденящей душу пустоте. Внезапно его настигает головная боль, настолько сильная, что дышать становится невозможно. От неё всё вокруг белеет, и Майку кажется, что он тоже вот-вот умрёт…

***

— Кто мёртв, Майк? — Уилл осторожно потряхивает парня за плечо, не желая сделать тому больно. — Ну же, очнись! И Майк просыпается, обнаруживая себя в полуобъятьях Уилла, целого и невредимого. Майк загнанно дышит, крепче цепляясь за руку, обвивающую его грудь. Он шепчет что-то невнятное, только-только отходя от сна обратно в реальность. — Всё хорошо, слышишь, всё хорошо, родной, — Уилл успокаивающе гладит Майка по волосам, и эти незатейливые движения действуют как седативное вещество, в купе с самым ласковым тоном, на который Байерс только способен. Майк, кажется, и правда успокаивается: дыхание его становится размеренным, сердцебиение замедляется. Он здесь, лежит на старом потрёпанном диванчике, оставленном прошлыми жильцами их с Уиллом съемной квартирки в Нью-Йорке. Байерс обнимает его, дышит куда-то в шею, перебирает прядки смоляных волос и обеспокоенно смотрит. После кошмара, полного ужасов Изнанки, это место кажется ещё более уютным, чем раньше: картины Уилла, развешенные Майком по всему периметру гостиной, валяющиеся на полу пустые банки из-под колы, яркий плед, покрывающий его ноги, приглушённый свет от телевизора, на котором давно стоит на паузе какой-то новый ужастик — всё это такое родное, и Майк привык к такой жизни — жизни с Уиллом — настолько, что по телу незамедлительно пробегает тысяча мурашек, стоит только подумать об этом дольше положенной секунды. Уилл, должно быть, сильно испугался, услышав крик своего парня (он уверен, что кричал). Майк очень не хотел бередить не так давно затянувшиеся тонкой плёнкой раны, Уилла и свои. Но повторяющиеся с завидной частотой кошмары не давали забыть: Изнанка — не помутнение сознания, они там были, они правда боролись с монстрами и подвергали свои жизни опасности. — Извини, извини, — Майк не знает, что нужно говорить в подобных ситуациях, но знает, что разговаривать необходимо: этому его научил Уилл. Поэтому он, немного помедлив, поднимается с груди Байерса для того чтобы повернуться к нему лицом. Майк скрещивает ноги так, чтобы они соприкасались коленями. Уилл, казалось, проигнорировал извинения. Ореховые глаза в тишине изучали его лицо, на котором оставил свой отпечаток недавний кошмар, а затем чуткие пальцы прикоснулись к его щеке. — Расскажешь, что тебе снилось? — Он нежно поглаживает чужую кожу, аккуратно стирая подсохшие капельки слёз. Уилл просит его об этом, его заботливый Уилл, которого правда беспокоят кошмары Майка, который заставил его ходить к психотерапевту по понедельникам, который всегда так живо интересуется им самим, у которого каждый второй портрет — Майк, который называет его своей музой и каждый раз так сладко целует. Как можно отказать? — Дай мне минутку, — Уиллер положил свою руку на руку Байерса и закрыл глаза. Он прислонился ещё ближе к продолжающей гладить его ладони и потёрся об неё, будто пытаясь слиться с кожей воедино. Майк очень напоминал давно не получавшего ласки кота, поэтому Уилл, не сдержавшись, почесал того за ушком, за что получил вопросительный взгляд, впрочем, ничуть не недовольный. — Ты как котёнок, — произнёс Уилл и улыбнулся своей самой светлой улыбкой. Майку пришлось постараться, чтобы отвести от этого любителя котов взгляд. Байерс немного наклонился вперёд, чтобы быстро чмокнуть Уиллера в нос и так же быстро отпрянуть. Майк издал звук, похожий на мурлыканье, чем вызвал хихиканье и ещё одну улыбку. Затем он выпрямился и начал говорить, стараясь поменьше смотреть в чужие глаза, в темноте напоминающие бездну, в которую хотелось провалиться, лишь бы не видеть кошмаров снова. Майк рассказал ему всё, что помнил: про багровое небо, про напуганных людей, мертвый лес и выжженную вокруг разлома траву. Говорил про Уилла и то, как не мог сдвинуться с места, не мог помешать. На середине рассказа Майк поменял позу, так что теперь они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Близко-близко, так, чтобы чувствовать каждое движение, слышать каждый вздох и биение чужого сердца. Уилл успокаивающе гладил его по спине, пока Майк, запинаясь, не закончил: — А затем ты признался, что любишь меня, и исчез, — Майк снова плакал, уткнувшись в плечо Уилла и вдыхая запах его домашней футболки. Он в бессилии комкал ткань на спине парня, пытаясь прогнать это ужасное тревожное чувство. — Знаешь, я сначала подумал, что Векна вернулся и решил нас добить. Но когда появился ты, собирающийся спрыгнуть в тот сраный обрыв, я совсем голову потерял. — Я здесь, Майк, солнце, я здесь, — Уилл шептал всякие нелепости тому на ухо, ласково перебирая пряди волос, — я никуда не уйду. Больше никогда. Майк думает — нет — он знает, что Уилл — единственный человек на этой планете, способный понять и принять его со всем грузом проблем и страхов. — Хочешь узнать, что я осознал недавно? — получив в ответ кивок, Уилл продолжил: — Мне тоже снятся кошмары, ты это знаешь. Мне кажется, мы никогда не сможем стереть Изнанку из нашей памяти. Но, может, это и к лучшему? Мы пережили столько, что не хватит и тысячи страниц, чтобы написать обо всём. Что, если именно Изнанка сделала из нас тех, кто мы есть сейчас? — Уилл притих, обдумывая свои следующие слова. Улыбка давно погасла, но глаза его блестели, то ли от слёз, то ли от безграничной любви к человеку напротив. Майк хотел было успокоить его тоже, как сто раз до этого делал Уилл, но тот собрался с мыслями и продолжил, вглядываясь в чужое лицо: — Поэтому я… я готов пережить все ужасы снова и снова, идти на риски бесконечное количество раз, только бы ты был рядом со мной, — Уилл опускает свои руки ниже, на поясницу Уиллера, забирается под одежду и оглаживает бока. Руки у него холодные, а Майк тёплый до невозможности, и от такого контраста по телам обоих будто пускают электрический разряд. Уилл прекращает свои незатейливые ласки, только когда Майк тихо стонет ему на ухо, — и чтобы снова поцеловал меня. Майка теперь было не отличить от спелого помидора, такой он был красный и смущённый. Уилл всегда действовал на него так, его хотелось целовать постоянно: сразу после пробуждения, когда тот готовил завтрак для них двоих, когда рисовал свои картины, двигался в такт песням по радио, целовать его весёлым и грустным, сонным и бодрым — любым. И Майк был по-настоящему благодарен вселенной за то, что он может, может, потому что Уилл — его. Его парень, его лучший друг, его личное произведение искусства. Уилл отдавал ему всего себя, и Майк готов был отплатить тем же взамен. — Ты ведь знаешь, что я… — у Майка всегда подобные признания занимали много времени, но это же Уилл, он слишком хорошо его знает, поэтому молча ждёт, не перебивая, — люблю тебя? Очень, очень сильно. Уилл снова одаряет его улыбкой, от которой приходится щуриться, чтобы не ослепнуть. Он тянет его на себя, останавливаясь, когда их носы соприкасаются, только чтобы ответить: — Знаю, глупый, — и наконец целует его. Уилл не действует грубо, их губы до боли неспешно и естественно сливаются в почти целомудренном поцелуе. Несколько секунд слышны лишь тихие вздохи, а затем Майк приподнимается, чтобы покрепче ухватиться за плечи Уилла, пока тот играется с волосами парня, слегка оттягивая их назад. Уиллер легонько прихватывает нижнюю губу Байерса зубами, оттягивая и проталкивая язык в несопротивляющийся рот. Теперь они достаточно близко, думает Майк и подхватывает чужой язык своим. Их руки живут отдельной жизнью, трогая всё, до чего можно дотянутся, а языки сплетаются в неизвестном танце. Уилл, из вертикального положения переместившийся в горизонтальное, со стоном прижимает Майка ещё ближе к себе, обхватывает того ногами и руками, желая чувствовать больше. Через некоторое время Уилл останавливается на мучительно долгие несколько секунд, только чтобы сказать: — Я тоже люблю тебя, — и Майк смотрит на него с таким безграничным доверием и нежностью, что Уиллу не составит труда раствориться в этом взгляде. Он приподнимается на локтях и продолжает прерванный поцелуй с ещё большей пылкостью. Этой ночью кошмары не возвращались.