Пазл

      Трафальгар Д. Ватер Ло — “сердце” Джокера, Донкихота Дофламинго или конченного ублюдка, как удобнее, сотрудничающий с армией зла Джермой 66. Представлял ли выходец Белого города свое будущее таким образом? Вряд ли. Хотел он этим заниматься? Ни капли. Просто у всего есть свои причины. Для достижения целей нужны действия, а у действий есть свои последствия. Дофламинго нужна сила Трафальгара. Трафальгар хочет втоптать в грязь Дофламинго. Думал ли Ло, что в процессе достижения своей цели будет подрабатывать семейным врачом у злодеев со страниц детских комиксов? Совсем нет. Жалеет ли об этом? Нисколько.       — Проходи, присаживайся.       Два разных и в то же время одинаковых солдата армии зла заводят парня в комнату и поспешно удаляются после едкого прищура доктора. Пациент брезгливо одергивает рукава своей рубахи и покорно выполняет указания. Взгляд Трафальгара задерживается больше положенного на торчащих из-за ворота ключицах и голубых глазах. Голубые — это мягко сказано. Они яркие, цвета чистейшей морской воды, цвета безоблачного неба, цвета самых драгоценных камней, которых не сыскать ни в одной части не то, что этой страны, моря или планеты, такие не найти ни в одном из укромных уголков вселенной. Даже у других Винсмоуков не такие.       — Все без изменений?       В ответ только невнятный фырк, и взгляд этих божественных глаз направляется рассматривать идеально белую металлическую стену. Конечно, без изменений. Изменений и не было в плане. В плане Трафальгара. Но вопрос контрольный, его надо задать хотя бы для приличия или видимости процесса.       — Проходи на осмотр. Не хочу затягивать этот цирк.       За столько лет работы на ненавистного человека можно научиться не только врать. Умение скрывать свои истинные чувства, желания и любые проявления эмоций идет в комплекте в подарок.       Пациент сейчас там, за ширмой. Снимает с себя эту чертову белую рубаху, с дурацким воротником оголяющим эти дьявольские трубчатые кости, соединяющие лопатки с грудью и укрепляющие плечевой пояс. Такие выпирающее, манящие, острые и аккуратные. Манящие встать с места и начать осмотр.       Можно было просто использовать свои способности и закончить все за пару минут, но Трафальгар предпочитает использовать свои способности и растянуть это время до раздражающего писка ден-ден-муши.       Кожа кажется еще более светлой от контраста с немного сероватой доктора. Синяки и ссадины цветут хаотичным узором на ребрах и талии. Такая изумительная палитра, такая пьянящая картина. Пальцы сами по себе надавливают сильнее. Это, наверное, больно, но пациент только прикусывает губу и отводит голову. Зачем? Зачем он показывает свои грудино-ключично-сосцевидную, заднюю лестничную и грудино-подъязычную мышцы? Знает, что доктору они нравятся и он только и ищет момент, чтобы самолично оставить на них отметины?       — Давай резче.       Его баритон самый высокий среди братьев. Даже когда он пытается грубить, его голос звучит слишком мягко. Хотелось, чтобы он чаще открывал рот. Хотелось проверить как он будет звучать, если пройтись пальцами по задней стенке зева, задеть язычок и достать до гортанного отдела глотки. Перейдет ли он на сдавленное рычание, как дикий зверек, или начнет тихо попискивать?       — Не указывай мне, Винсмоук-я.       Рука грубо касается груди, палец излишне задевает сосок. Холодный взгляд упивается безвыходным положением пациента. Тем, как мужчина перед ним хочет что-то ответить, но только сильнее прикусывает нижнюю губу, как дернулись дельтовидные и трапециевидные мышцы от резкого движения, как тревожно он опустил в пол свои невыносимые голубые глаза и светлую голову.       — Потерпишь.       Это происходит не в первые, но каждый раз Трафальгар еле сдерживается от улыбки. Этот сладкий момент перед тем, как в руке оказывается сердце. В груди клинит, когда пациент, как будто для него это новые ощущения, давится воздухом и непроизвольно хватается за халат доктора, чтобы удержаться на ногах. Вряд ли он так хватается за своих братьев, когда те его избивают. Трафальгар тихо сглатывает, переводя взгляд на извлеченный орган. Правое предсердие, правый желудочек, левый, левое предсердие. Все работает как слаженный механизм. Оно так быстро сокращается, что отдает легким импульсом от кончиков пальцев почти до предплечья. Оно теплое. Аорта так забавно дергается. Мысль о том, что сейчас у него в руке жизнь этого человека будоражит. Будь это кто-то другой, хирург мог бы без единой мысли или эмоции просто выкинуть этот орган куда подальше, но это его сердце.       — Вытаскивай сразу все, — пациент сипло рычит, поднимая голову и стараясь перевести дух.       Два аквамариновых кристалла растяпано прикрыты золотыми прядями. В его взгляде переплетается во едино и вызов, и раздражение, и мольба. К горлу подкатывает злость, что его родня может наслаждаться этим зрелищем каждый день, когда хирургу остаются жалкие пару часов в неделю.       — Я сказал, не указывать мне.       Трафальгар не может позволить своему драгоценному пациенту упасть на холодный кафель кабинета, даже если он сам довел его до этого. Но несмотря на это, Винсмоук все равно хватается за доктора, как за спасательный круг, шипит, кашляет. Его пальцы впиваются в кожу под одеждой. Сердце в руке пропускает удары и сбивчиво тарабанит. Трафальгар усаживает мужчину на кушетку, садится рядом. Он так мило ощупывает дыру в своей груди, что хочется достать еще пару органов.       Доктор встает с места, когда его сердцебиение вернуло прежний ритм, начав снова отбивать взволнованную трепетную симфонию, затем протягивает пациенту стакан с тумбы.       — Что это? — хмурится, но послушно берет.       — Вода.       Сделал глоток. Такой покладистый, если правильно надавить на нужные точки. Сделал еще несколько глотков. Кадык так пластично поднимается и опускается при сокращении мышц. Допил все. Хочется погладить его по макушке за такое старание, но доктор убирает стакан обратно на тумбу. В голове начинает работать таймер.       — Сядь ровно. Мне надо закончить осмотр.       Одна рука ласково поглаживает кубик с органом, отслеживая глухие удары, другая — активирует операционную. Трафальгар только тихо сглатывает от восторга. Кора-сан, спасибо Вам огромное. Если бы не Вы, всего этого не было бы. Если бы не Ваше огромное сердце и доброта, тот маленький мальчик никогда бы не вырос и не смог наслаждаться этим видом. Все его тело как на ладони. Видно, как расширяются и сжимаются его легкие при каждом новом вздохе и выходе, как напрягаются мышцы при каждом его ерзанье на кушетке, виден каждый слой его внутреннего мира, каждый его миллиметр. Он прекрасен. Он даже лучше.       — М-мне… Голо… ва…       Да, конечно, тебе жарко и голова кружится. Все как надо. Трафальгар внимательно отслеживал, как кровь разгонялась по венам и артериям, как учащалось сердцебиение в его руке и как «вода» болтыхалась в желудке.       Брюнет аккуратно склоняется к своему драгоценному пациенту, поправляет его длинную чёлку, убирая её с лица, заглядывает в потрясающие широченные зрачки, с каждой секундой вытесняющие сияющую радужку. Его взгляд такой рассеянный, так мило и судорожно пытается сфокусироваться на докторе, как будто Трафальгар последний оставшийся человек во всем мире. Он снова хватается за медицинский халат, но уже не так цепко, что-то пытается сказать, тянет к себе.       — Тише, Винсмоук-я.       Нет. Не тише. Тебе надо всегда так на меня смотреть, всегда видеть только меня, думать только обо мне, всегда с таким благоговением касаться меня, как будто я твоё личное божество.       — Ч-что… С-со мной?...       В ответ только мягкая улыбка. Рука доктора осторожно укладывает золотую прядь за порозовевшую ушную раковину. Его щеки так раскраснелись. Яблоки на снегу. Рябина на осеннем острове. Первый надрез важнейшей операции. Капли крови на ватных дисках. Нет. Это все не то. Ничего даже близко не находится рядом с этим оттенком его кожи.       Он нерешительно опускает голову. Его глаза расширяются. Растерянно хватается за дыру в груди. Ощупывает её как будто впервые видит. Шлепает губами, как рыба, выброшенная на берег.       В ладони бешено нарастает чудесная мелодия и сердце Трафальгара ни может не биться в унисон.       — Смотри на меня.       Он все ещё испуган, но делает все, о чем его попросят. Через секунду уже удивленно всматривается в свое же сердце в чужой руке. Безумно очаровательно зажмуривается, когда доктор подносит орган к его законному месту. Можно заметить, как кончики его пальцев подрагивают, но пациент видимо вспомнил, о чем его просили, поэтому, по-глупому приоткрыв рот, смотрит в серые глаза над собой.       Почему этот прекрасный человек должен оставаться за семью печатями в Джерме? Почему Трафальгару позволено проводить с ним так мало времени? Разве не было бы правильнее отдать его под полный контроль настоящему профессионалу? Почему его отвратительные братья могут навещать его, когда им заблагорассудится, и делать с ним все, что их грязные душонки пожелают? Ограничивались ли только избиением или они прогнили настолько, что зашли еще дальше?       Все раздражающие мысли в миг пропадают, когда пациент, как новорожденный котенок, утыкается лицом в торс своего лечащего врача, возит руками по его спине, старается пролезть носом через рубашку, чтобы добраться до пупка. Абсолютно уникальный человек. Безмерно мягкий и чувственный. С потрясающей нервной и кровеносной системами, интереснейшими волокнами мышц и замечательным узором на костях от сросшихся переломов. Живой, теплый и ни намека на экзоскелет или другую мерзость, которую пытался всунуть в него чертов Джадж.       — Ты мне веришь?       Пациент слишком резко начинает качать головой, выражая свое абсолютное согласие, что-то фырчит, облизывая пуговицы, мельтешит руками по пояснице. Смуглые ладони останавливают непослушную светлую голову, пальцы аккуратно поглаживают щеки, взгляд прикован к пьяно прикрытым блестящим глазам.       — Ты хочешь отсюда уйти?       Он снова машет головой, только теперь хмурится, дует губы и не соглашается с чужими словами. Его нежные руки ложатся поверх рук врача, плотнее прижимают их к лицу.       Доктор еле сдерживает себя от смешка. Его милый пациент подумал, что Трафальгар его оставит. Это невозможно ни в одной из существующих параллельных вселенных. Даже в той, где они злейшие враги, даже если в какой-то из них они не знакомы или родились в разные эпохи. В каждой из них на подкорке сознания опухолью в мозжечке будет тихо ютиться его образ, и, если хоть кто-то попытается его вырезать, реальность схлопнется и распадется на миллионы маленьких частиц. Потому что лучше перестать контролировать свои движения, терпеть круглосуточную мигрень, рвать по утрам глотку и давиться желудочным соком, чем потерять эту полупрозрачную линию связи с ним.       — А со мной хочешь уйти?       Он искренне улыбается, ластиться к рукам, целует узловатые пальцы доктора. Он выглядит, как самый счастливый человек на планете. Трафальгар чувствует, как его собственное тело начинает чуть ли не трясти от подскочившего давления.       — Тогда закрой глаза, — он прикрывает глаза, по-детски щурится одним глазом, — закрой глаза и не подглядывай, — пациент тихо фыркает, улыбаясь в ответ.       Его лицо расслабляется. Его ресницы такие длинные, но это можно рассмотреть только вблизи. Он похож на ангела, на самое непорочное существо, на первый вдох новорожденного, на лучшую анестезию, на чистейшую дозу морфина. Он словно последний стежок многочасовой операции. Из-за одного его вида ребра начинает корежить от тахикардии.       — Пока я тебе не скажу, ни за что не пытайся открыть глаза и не издавай ни звука.       Трафальгар достает из кармана монету, подбрасывает ее в воздух, вместо нее ловит свою катану.       Ради него можно забросить все свои многолетние планы. Ради него можно продумать еще тысячу новых. Ради него можно нажить очередных злейших врагов. Из-за него чувствуешь себя как после лейкотомии. Кора лобной области мозга нещадно отделяется от нижележащих отделов его редкими улыбками и легкостью в каждом движении, которая всегда остается при нем, несмотря на травмы, скрываемые под одеждой. Из-за его пристального задумчивого взгляда чувствуешь себя обнаженным в самом правильном смысле, как будто это чувство заложено в ДНК при рождении.       Зимний остров в дебрях Гранд Лайна. Пышные хлопья снега складываются в сугробы под окнами. Погода совсем как тогда на том холодном клочке земли в Норд Блю. Сейчас Трафальгар старается больше думать о будущем, занимая руки и голову самым интересным делом — собирает пазл. Иронично, что в день похожий на тот, когда он потерял самого близкого своему сердцу человека, Ло выстраивает по кусочкам свой новый смысл жизни с такими же золотыми волосами и смогом в легких.       Он просыпается раньше положенного, испуганно смотрит по сторонам, бегло ощупывает свое тело, упираясь спиной в изголовье кровати.       — Что это, блять, за фокусы, дерьмовый хирург?       И это его первые слова? Но в этом весь он. Шипит, рычит, хмурится и щурится, но ничего более. Только напускные раздражение и недоверие.       — Это не фокусы, а пропофол, фентанил, аминокислоты, жировые эмульсии, глюкоза, немного витаминов, микроэлементов и одного вещества из Нового Мира.       Трафальгар встает с места и медленно направляется к своему уже бывшему пациенту.       — Что, сука, тут происходит? Где я, блять? Что ты, ублюдок, со мной сделал?       Он натягивает на себя одеяло, как будто это действительно может помочь ему защититься от мужчины, который расслабленно присел на край кровати.       — Я ничего с тобой не сделал. Ты хотел уйти оттуда — я тебя забрал. Больше ничего.       Его взгляд растерянно мечется из стороны в сторону. Пальцы трясутся в попытке сжать постельное белье. Он долго молчит, покусывает пересохшие губы.       — Ты серьезно? — его голос дрожит.       — Да. Я всегд...       Мир вокруг перестал существовать. Его руки обвили шею. Его голова на плече. Его дыхание обжигает кожу. Он тихо шмыгает носом, как маленький ребенок. У него не так много сил после всего, что случилось, но их крупицы он тратит на объятия.       — Спасибо. Спасибо тебе. Я думал, ты очередной урод приставленный, чтобы пытать меня. Блять, спасибо. Спасибо.       Трафальгар может почувствовать, как он вздрагивает от каждого слова, перемешанного с всхлипами, как его пальцы сильнее впиваются в лопатки под одеждой, как его грудь рвано вздымается в попытке сделать новый вдох. Хирург останавливает свое желание прижать этого человека ближе, заменяя его поглаживанием по плечу, еле находит в себе силы проглотить ком в горле и начать говорить.       — У меня был приказ не любезничать с тобой. Там я ничего не мог сделать.       Он ослабляет хватку, прекращает такие желанные касания, старается протереть глаза и лицо от слез. Даже в таком виде он завораживает. Наконец-то воспаление червеобразного отростка слепой кишки в виде его проклятой семьи аккуратно вырезано опытным движением лучшего хирурга нового времени. Теперь он сможет больше улыбаться, чаще смотреть в глаза, начать нормальную, полноценную жизнь и каждый ее момент разделить со своим спасителем.       — Почему ты спас меня?       — Мне показалось это правильным.       Ло встает с места, пробегает взглядом по украденному сокровищу.       — Ты еще не отошел от препаратов. Память вряд ли восстановится, но транспортировка была зрелищем не для каждого. Я дам тебе сигареты через несколько дней, когда ты пойдешь на поправку, а пока что отдыхай.       Влажная от слез ладонь цепляется за смуглое запястье, когда Трафальгар делает шаг к двери.       На его лице мятая, но такая очаровательная и искренняя улыбка.       — Спасибо, Ло.       — Не за что, Санджи.