***
— Мисс Берлингтон? Мисс Берлингтон здесь? Тесная каюта, отчего-то неприятно выстуженная — видимо, только что прикрыли иллюминатор, — встретила миссис Браун острым запахом лекарств и нюхательной соли. Четырехместная когда-то, теперь она вмещала уже шестерых женщин — и три пассажирки «Карпатии» уверяли, что места хватит еще минимум для двоих. Стюард, проводивший миссис Браун, откланялся и исчез в толчее коридора — вдоль стен сидели и стояли женщины, множество женщин. Одеты они были совершенно по-разному, в вечерние наряды и меховые накидки, в строгие шерстяные пальто и суконные накидки с прорезями для рук, но отчего-то казалось, что все — в черном. — Боюсь, миссис Браун, она пока не сможет с вами побеседовать, — доктор МакГи, узнав гостью, убрал стетоскоп в кожаную сумку и слегка поклонился в знак приветствия. Его пациентка, которую, как оказалось, и разыскивала Маргарет Браун, на узкой каютной койке, укрытая двумя серыми корабельными одеялами, то ли спала, то ли находилась без сознания; покрытый испариной лоб и побелевшие губы, редкое хриплое дыхание — лихорадка… — О… Простите, я не знала. Как так вышло, мистер МакГи?.. — Она оказалась в воде, мадам, — ответила вместо доктора долговязая дама с прямым, жестким взглядом и неприятным акцентом. Судя по одежде, измятой и нарядной не по времени, — тоже из спасшихся. — Мисс Берлингтон кто-то столкнул с палубы. К счастью, поблизости проходила шлюпка, и ее быстро подобрали. Не знаю уж, по какой случайности она ничего себе не сломала... — Боже мой… — миссис Браун в ужасе прижала руку к пышной груди. Однако быстро опомнилась, припомнив, зачем пришла. — Я разыскиваю знакомых мистера Марка Мюира. Этот человек входил в гарантийную группу инженеров… — Мы обе были знакомы с ним, — все тем же отрывистым говором ответила ей так и не представившаяся дама. Но миссис Браун колебалась — дело было деликатное, кто знает, стоило ли посвящать в него посторонних… Но был ли у нее выбор? Настолько же, насколько деликатным, дело было еще и неотложным, поэтому миссис Браун, окинув взглядом пассажирок «Карпатии» и знакомую по «Титанику» однофамилицу, Кэролайн Браун, занимавшую теперь общую койку со своей горничной, поманила леди со странным выговором на палубу. Доктор МакГи, распорядившись принести еще горячего чаю — недоставало всем пассажиркам простудиться, — вышел. Женщины, молчаливые, раздавленные горем, расступались перед ним, освобождая дорогу, впрочем — совсем короткую: таких, как мисс Берлингтон, оказалось добрых четыре дюжины. — Так вы говорите, что обе водили с ним знакомство? — миссис Браун оценивающе склонила голову, разглядывая измятую юбку и шаль, слишком яркую, явно чужую, на плечах собеседницы. Судя по виду, этой леди тоже довелось ночью поплавать в ледяной водице. — Именно так, мэм. Какое-то время Марк считался претендентом на руку и сердце Китти. Что же до меня… Джоанна Егер, — прервавшись и представившись, Джоанна потянулась во внутренний карман короткого жакета — но папиросы отсырели, хоть их хозяйке и повезло не оказаться в ледяной воде. Она отрывисто цокнула языком и спрятала портсигар обратно. — То все было гораздо банальнее: я всего лишь освещала постройку «Олимпика» и «Титаника». Почти с самого начала. Немецкий. Вот каков был этот странный акцент. Когда эта девица произнесла наконец свое имя, все стало окончательно ясно. Странные знакомства у дочери лорда Карлтона и крестницы лорда Пирри — особенно по нынешним беспокойным временам. — Бедняга Томас… Простите, мисс Егер, думаю, мистера Эндрюса мы тоже больше не увидим. Вся гарантийная группа считается погибшей. Губы Джоанны что-то беззвучно прошептали, но миссис Браун не смогла разобрать. — Мне нужно отыскать на этом судне оставшихся в живых знакомых мистера Марка Мюира. Сейчас в столовой третьего класса, где разместили детей, спасшихся с «Титаника», находится девочка, которая, предположительно, — на этом месте обычно громогласная миссис Браун понизила голос так, что Джоанне пришлось податься вперед, чтобы расслышать, — приходится ему дочерью.***
Изабелла Пэрэдайн едва стояла на ногах — все утро и добрую половину дня она, надев темно-серый передник, помогала стюардам и стюардессам устраивать и обогревать пассажиров третьего класса с «Титаника», размещенных в общих помещениях: салонах, столовых, коридорах и — частью, — прямо на палубах. Несколько десятков спасшихся дам из первого и второго классов, их горничных и стюардесс уже взяли на себя обязанности добровольных помощниц экипажу и пассажирам «Карпатии», едва справлявшимся с семью сотнями потрясенных и отчаявшихся людей, только что избежавших страшной смерти в ледяной воде. Людей, которым требовалась помощь, и которым можно было помочь. Видеть их, разговаривать с ними. Утешать, уговаривать, ободрять. Запоминать имена. Просто чтобы отвлечься, уложить в голове еще хотя бы что-то помимо чудовищной утраты. Думать о живых. Все, что угодно, только бы отвлечься, хоть на секунду, от того, кому она помочь уже не могла. Не останавливаться, не останавливаться. Сердце должно биться… Хоть каждый удар отдавался болью — и эхом под сводами опустевшего мира. Уинна больше не было… Когда-то она уже забывала его — нарочно, отрывая от сердца и стараясь выбросить из мыслей. Так было нужно, так было положено — она теперь чужая жена, и будущее, предопределенное и ровное, как Мэйграсс-стрит на закате, расстилалось до самого горизонта. Сердце вновь больно ударилось о грудную клетку — изнутри, и Изабелла отступила, опуская глаза. Фрак и белая грудь рубашки — пассажир первого класса. Интересно, этот-то щеголь на какой шлюпке спасся?.. — Прошу меня простить, мадам. Почувствовав, как не хватает воздуха и слов, Белла отступила в сторону, стараясь не задеть никого из пассажиров, расположившихся прямо на палубе. Чуть пошатываясь, как пьяный, он прошел мимо, вглядываясь в лица пассажиров. Кого он ищет среди пассажиров третьего класса? Отворачиваясь к компаньонке, бывшей — теперь, — стюардессе с «Титаника», она довольно демонстративно поджала губы. Но затесавшийся в третий класс джентльмен не обратил внимания — был слишком занят своими поисками. Мопс мистера Харпера и собачка мисс Хейс. — Интересно, у кого на коленях он спасся, — вскинув подбородок, едва слышно спросила Изабелла. Но тишина вокруг нарушалась только тяжелым дыханием, всхлипами, вскриками — в беспокойном сне, — да шумом волн, плещущихся о борт корабля. — Извините, мисс Кэмпбелл. Та в ответ, занятая раздачей новой партии сухих и теплых, с сушильной машины, пледов и сбором влажных, пропитанных морской солью, только покачала головой. Она объяснялась несколькими итальянскими словами, жестами, и Белла диву давалась, с какой скоростью эта маленькая отважная женщина работает — и с какой самоотдачей. — Не извиняйтесь, миссис Пэрэдайн. Приняв новую стопку из пяти или шести сухих пледов, Белла двинулась по своему ряду. Серые, истомленные ожиданием смерти, а потом — спасения, лица смотрели на нее из-под чепцов, шляпок, по-крестьянски повязанных платков. В конце концов, кто она, Изабелла Пэрэдайн, такая, чтобы судить, кто заслуживал спасения, а кто — нет. Походив по палубе, меж людей, раздражающий тип вновь поднялся на верхнюю палубу. Он точно не обрел того, кого искал, и возвращался, понурив голову и не обращая внимания на ледяной ветер, поднявшийся к вечеру. Глаза Изабеллы вновь обожгли горькие, неожиданные слезы. Она украдкой смахнула их онемевшими и покрасневшими от холода ладони. В плывущем перед глазами тумане она не сразу сообразила, что одно из лиц перед ней — знакомое. Девушка, укутанная в плед с головой, попыталась сначала отвернуться, но совершенно точно и она узнала Изабеллу — недаром они виделись не один раз за обедами и ужинами в роскошных салонах и ресторане первого класса. Роуз Дьюитт Бьюкейтер. Скорее механически, чем осмысленно, Изабелла спросила: — Сухой плед, мисс? Чаю? Кофе? Сделав вид, что вытаскивает плед из стопки, Белла отвернулась, бросив на юную леди взгляд искоса. А этот джентльмен… Мадлен Астор как-то перед обедом, — это было в первый же вечер плавания, после стоянки в Шербуре, — заочно представила его как жениха этой дамы. Стало быть… Стало быть, ее он здесь и искал? Или Белла ошиблась? — Ничего не нужно, благодарю вас. Но руки Беллы уже сняли и свернули влажный от волос и одежды плед, и тут же набросили сверху новый. Девушка вздрогнула, но не отстранилась. — Мисс Бьюкейтер? Почему вы здесь? Но вместо ответа юное создание бросило опасливый взгляд в сторону трапов на верхние палубы. — Он уже ушел? Я видела, что вы разговаривали. Вот как. Значит, невеста вовсе не желает встречи со своим нареченным... — Мы не разговаривали, — отрицательно покачала головой Изабелла. Уинн. Улыбающийся, сильный и живой Уинн. Теперь — завернутый в простыню и ждущий пристани в Нью-Йорке и последнего пристанища — в земле, на которой мечтал обрести счастье. Нельзя. Нельзя об этом сейчас думать. Белла сжала до хруста челюсти и опустила веки. — Он кого-то искал. Вас, верно? Склонив голову, мисс Дьюитт Бьюкейтер посмотрела на Изабеллу одновременно и очень печально, и с каким-то вызовом. Белла теперь вспомнила ее: роскошные наряды по последней моде, украшения, лучшая каюта с собственной прогулочной палубой… Любящая мать, баснословно богатый жених, из питтсбургских воротил — Хокли, гордый такой красавицей суженой. Что же могло произойти, что этот, по сути, вчерашний ребенок, избалованный роскошью и всем возможным комфортом, доступным за деньги, теперь находится среди беднейших мигрантов, не желая возвратиться в лоно любящей семьи?.. — Я… не знаю. Не уверена, что меня, — Роуз Дьюитт Бьюкейтер тяжело вздохнула и опустила взгляд. Но тут же подняла его, жадно вглядываясь в горизонт — и Белле стало до предельного ясно: она тоже сдерживается, чтобы не зарыдать, вот так, в истерике, от невозможности вернуть что-то… Кого-то. Кто сгинул навсегда. Жалеть эту девочку точно не стоило: да Белла бы и не посмела. Она сделала свой выбор, отправив злосчастную телеграмму мужу, и теперь один бог знает, когда и как доведется увидеться с Клэр, да и с ним тоже… Как она осмелится взглянуть на честного человека — после всего произошедшего? И мисс Бьюкейтер, вероятно, тоже бросила жребий окончательно — отвернувшись от этого Хокли. — Миссис Пэрэдайн! — миниатюрная мисс Кэмпбелл торопилась к ним, потеряв и наконец отыскав свою «напарницу» в толпе. Белла махнула ей рукой, привлекая внимание. Наверное, их миссия закончена?.. Словно в ответ на ее мысли мисс Кэмпбелл указала в сторону трапов. Пора. Поднимаясь со скамьи, Белла торопливо сунула в руки юной Роуз еще один плед, свернутый, — про запас. Отчего-то вновь подумала о Клэр, и сердце ее сжалось. — Берегите себя, — шепнула она на прощание.***
«Карпатия» погружалась во тьму, и над открытой палубой зажигались фонари. Уходил в небытие первый, самый страшный день продолжающейся жизни. Холодало — почти как накануне, и продрогшая, несмотря на оба пледа, оставленные заботливой миссис Пэрэдайн, Роуз поспешила поискать место в салоне третьего класса. Тяжелое пальто с плеча Кэла слишком уж привлекало к себе внимание — покроем и хорошей тканью. Да и тем, что слишком уж очевидно ей не принадлежало. По крайней мере его следовало как следует просушить, но на палубе это было сделать решительно невозможно, да и ноги во все еще не до конца высохших туфельках, атласных комнатных туфельках, ныли от постоянного холода. За весь день она выпила лишь чашку чаю с бренди по прибытии на борт «Карпатии», едва ощутив вкус, только почувствовала, что понемногу согревается. Роуз сложила пледы и, зажав их под мышкой, направилась к двери, ведшей в тускло освещенный коридор третьего класса, к лестнице. Спросив дорогу у местного стюарда, она спустилась на палубу ниже — к салону. Издалека она услышала шум и детский плач — здесь разместили детей, которых родители передавали в шлюпки, а сами оставались на палубах обреченного корабля. Немного, не больше дюжины, притихшие, изумленно осматривавшиеся и не понимавшие — где теперь их родители. Плакали только самые маленькие, и стюарды, и дамы-патронессы разобравшие под свою опеку малышей, сразу же бросались к ним — с угощением, пледом или просто лаской. Какая-то из женщин, на сей раз — незнакомая, возможно, из пассажирок «Карпатии», поинтересовалось, нужно ли ей принести что-нибудь. Подивившись просьбе об одежной щетке, дама удалилась, пообещав сделать все возможное, чтобы найти таковую. Не особенно надеясь на помощь, Роуз пробралась поближе к одному из двух электрокаминов, чувствуя, как ноги в раскисших туфлях и сползших чулках, болят — от обыкновенного тепла. Волосы наконец высохли — на промозглом соленом ветру они потяжелели, стали жесткими, что теперь прикажете с ними делать?.. Она обратила внимание, что многие дамы, даже из третьего класса, успели надеть шляпки и набросить на плечи шали… Наверное, из тех счастливиц, что успели проснуться и добраться до верхних палуб до того, как все шлюпки ушли. Внутри разрасталась тупая и ноющая пустота — мысли постоянно возвращались ко вчерашней ночи, но память словно опускала водонепроницаемую переборку — не тронь. Роуз бродила отсутствующим взглядом по скромному убранству салона, по убогим рекламным плакатам, предлагающим работу для мигрантов, отыскивая в этом чужом, совершенно новом для себя мире хоть что-нибудь, за что можно зацепиться, привязаться, припасть — и перетерпеть. Соломинку, на которой можно выплыть из зияющей пучины, затягигавшей и ее вслед за «Титаником» и никому не известным художником, сгинувшим вместе с бесчисленными толпами народу на нем. Дама, предложившая Роуз помощь, появилась неожиданно, выдернув из глубоких раздумий. Под мышкой она несла одежную щетку с длинной ручкой, — Роуз не раз видала такие у Труди, — и в правой руке — чашку, из которой поднимался дымок. Поставив чашку прямо перед Роуз на один из столиков, на которых в обычные дни пассажиры играли в карты или в кости, коротая долгое морское путешествие, она положила щетку на скамью. — Я вернусь за ней через четверть часа, мисс. А вот это, — дама потянулась в карман на юбке, — вам. Маленький гребешок, завернутый в чистую льняную салфетку. И два носовых платка. — Спасибо, — начала Роуз и осеклась — таким охрипшим и неприятным ей показался собственный голос. Наверное, ночь в холодной воде и день на продуваемый всеми ветрами палубе не пройдет для нее даром. — Не за что, милочка. Вам есть куда это положить? Однако Роуз, пожав плечами, просто увязала платки к все тому же гребню, засунув сверток за лиф. Чай и в самом деле оказался с бренди. Отстраненно подумав о том, что это во благо, что так она скорее заснет, Роуз выпила его почти залпом, не чувствуя вкуса, чувствуя только, как горло обдирает жаром, тихо закашлялась. Потом какое-то время бездумно смотрела в дно опустевшей чашки, в свое едва угадываемое отражение. Тусклый свет и качка убаюкивали, воспоминания наваливались ледяным кошмаром… Но тут заплакал кто-то из малышей, и Роуз опомнилась, встрепенулась. Нужно было спешить — вскоре одолженный инструмент нужно бы возвратить. Прихватив с собой щетку, тяжелое пальто и свернутый и высушенный плед со спасательной шлюпки, Роуз отошла от круга тепла электрического камина. Рядом с запертым на ночь шкафом с книгами она отыскала местечко и, усадив вместо себя пальто, принялась его тщательно очищать от белесых потеков высохшей соли. Увы, плотная дорогая ткань все еще оставалась влажной; видимо, придется остаться в салоне на ночь, расположившись на жесткой скамье. Приподняв пальто и встряхнув его, Роуз осталась не слишком довольна результатом. Но пусть уж так… Оставив пальто висеть на спинке скамьи, она возвратила щетку подошедшей даме и стянула с ног туфли, не стесняясь расположившейся рядом пожилой итальянки, с осуждением взглянувшей на новую соседку. Нежные атласные туфельки, предназначенные, чтобы ходить по дорогим коврам богато обставленного дома… Разошедшийся на пятке левой шов явственно указывал, что долго пара не протянет. Но нет. Все, от чего она отказалась, осталось в прошлом. А туфли… Жаль их, однако же они выстояли в ночь катастрофы. Оказались куда прочнее на поверку. Как и их хозяйка. Значит, еще поживут. Нывшие от холода суставы и бока от жесткой скамьи были вполне переносимы — особенно по сравнению с воспоминаниями о том, что Роуз едва не угодила в безраздельное владение Кэледона Хокли. Черт с ними, с деньгами и домами… Роуз вновь подняла голову от громкого голоса, но на сей раз это был не детский плач, да и голос звучал знакомо. Она инстинктивно вжала голову в плечи, съеживаясь за соседкой, замирая и надеясь, что в темном углу ее не разглядят, среди десятков таких же несчастных. Миссис Браун, хорошо знакомая по «Титанику», о которой мама так нелестно отзывалась. Зачем она здесь? Роуз отвернулась, суеверно надеясь, что, если она не будет смотреть в ту сторону, то и на нее никакой любопытный взгляд не упадет. Миссис Браун, однако же, никого не разыскивала, как боялась Роуз, она шествовала в сопровождении еще одной долговязой дамы по направлению к детям. Исподтишка Роуз всмотрелась в спутницу миссис Браун — она показалась очень знакомой. По крайней мере, от звука ее голоса волна неприятных воспоминаний о лабиринтах наполовину затопленных коридоров тонущего «Титаника» поднялась вновь, и горький комок подступил к горлу. Она совершенно точно видела эту женщину минувшей ночью. Силясь вспомнить, где и как именно это могло произойти, Роуз отвернулась, растирая отчего-то вновь озябшие руки. Для того, чтобы восстановить всю картину, требовалось огромное усилие воли — а сил Роуз пока не хватало. Она чувствовала, что, будь ее воля, она провалилась бы в глубокий и милосердный сон, без сновидений — на неделю или месяц, а лучше — на год. А совсем прекрасно было бы очнуться и понять, что все это, совершенно все — и скоропалительная помолвка, и лондонские приемы, и гигантский корабль, и черная ледяная вода были просто дурным сном, привиделись ей, и она, по-прежнему беззаботная, всего лишь проснулась поутру в светлом отчем доме, в Филадельфии. Джек. Она ведь пообещала ему. Роуз закусила губу, потом, когда этого показалось мало, прикусила щеку изнутри — чтобы удержать рыдание в груди. Чего стоили все эти «Сердца океана», если одна встреча, одна маленькая деталь могли так разительно, навсегда изменить мир, порушить прежний — и создать заново, еще более яркий. И хрупкий. Словно горизонтов стало два, был один, а теперь… — Signorina… — пожилая соседка сочувственно поглядывала на Роуз, скорчившуюся в уголке. Наверное, она все-таки не удержалась и слишком громко всхлипнула. Но итальянка не возмущалась громким звукам или бестактностью молодой соседки; жестикулируя, она указывала на почти босые ноги Роуз, что-то говоря вслух. Только вот Роуз не понимала, в знак чего отрицательно покачала головой и развела руками. Но пожилая дама не унималась, повторяя все то же, но, как казалось Роуз, громче и медленнее. Потом она позвала кого-то — и Роуз перестала видеть, что происходит с миссис Браун и той дамой, знакомой по «Титанику». Стюард-итальянец появился спустя пару минут, перекрывая обзор еще более прежнего. Он выслушал соотечественницу, важно кивнул, что-то ответил и ушел, едва бросив на Роуз взгляд искоса. Она вновь попробовала вслушаться — но оказалось, что дамы из первого класса уже поднялись наверх, забрав с собой кого-то из детей. Наверное, нашлись их родные, а, возможно, нужен был врач… Или просто кто-то сжалился и готов был уступить кровать в каюте бедным сироткам. Подложив под голову свернутый плед и укрывшись чужим пальто, Роуз пробовала уснуть. Мерное покачивание судна да шум двигателей… Долгая и страшная дорога в неизвестность. Налегке — и с чудовищной тяжестью в сердце. Когда стюард-итальянец со свертком вернулся, она уже глубоко дышала — сон без сновидений, как она и просила у всевышнего, навалился всей тяжестью, одолевая и подчиняя, но, по крайней мере, отгоняя до утра мучительные воспоминания. Оставив у ног Роуз свою ношу, стюард повернулся к своей заказчице, получил одобрительный взгляд, и вновь исчез в полумраке — «Карпатия» гасила огни.***
Они говорили по-немецки. — Я ничего не могу сделать, фрау Егер, — качал головой врач-венгр Льендель, которого среди ночи разыскала отчаявшаяся Джоанна. — Если уж уважаемый доктор МакГи умыл руки… Но это был далеко не тот ответ, который нужен Джоанне. Она упрямо поджала губы, но и доктор был неумолим: — Если она и в самом деле упала в воду с палубы, то могут быть внутренние переломы… Понимаете? — Вы пытаетесь убедить меня, что у нее нет шансов? Нет, герр доктор... Джоанна оглянулась, еще понижая тон. — Ни с какой палубы фройляйн не падала. Она вымокла до нитки, потому что оказалась в затопленной каюте. Ясно вам? Миниатюрные усики и круглые очки удивленного доктора зашевелились одновременно. — Как… Как такое могло произойти? — Пока, — с нажимом начала Джоанна, — не знаю. Но узнаю. Богом клянусь. Тем более, добавила она про себя, что Китти оказалась заперта в ее собственной, Джоанны Егер, каюте. Но доктору об этом было знать совершенно не обязательно.***
Очнувшись с первыми лучами розовато-туманного рассвета, осторожно вползавшего в иллюминаторы, Роуз, передвинув затекшие от неудобного сидения ноги, услышала глухой звук. Что-то упало внизу, и она, заинтересованная, взглянула на пол. У самых ног, завернутая в бумагу, стояла пара башмаков, не новых и не слишком изящных, но крепких, на медных гвоздиках, с высокой шнуровкой. Не веря своим глазам, Роуз развернула их и тут же, не удержавшись, примерила правый. Разумеется, чуть великоваты, но в ее ли положении выбирать?.. Кусая губы — на сей раз чтобы не рассмеяться, — Роуз припоминала слова Джека. «У меня есть все, что нужно: воздух, чтобы дышать...». Иногда воздуха — достаточно. У Роуз теперь тоже был целый мир. Когда ничего нет, нечего и терять, разве не так? Синьора, старательно делавшая вид, что клюет носом, чуть улыбнулась. От лентяев с полуострова ждать хорошего было нечего, но вот Джованнино, ее соотечественник с Сардинии, почти что родственник, тот молодчина, расторопный малый. Отчего бы синьорине, подруге друга Фабрицио, не достать хорошие башмачки? Пассажиры «Карпатии» всех классов с охотой делились одеждой и обувью с несчастными — и молодчина Джованнино сумел найти то, что нужно. Иногда для счастья нужно очень мало.***
Ливень стоял стеной. Нью-Йорк, осиянный плывущими в стене дождя огнями улиц и мостов, принимал в остывшие объятия спасавших и спасшихся. Неприютная Атлантика осталась позади. Город ждал прибытия «Карпатии», газеты четвертый день чернели траурными заголовками, рябили списками спасшихся и погибших; дождь, резкий и холодный, как лезвие гильотины, навсегда отсекал надежду и тех, кто остался в проклятом первом рейсе навечно. Несмотря на то, что собравшаяся на набережной толпа в основном сохраняла молчание, репортеры, запрудившие набережную, пристань у пирсов и «Кунард Лайн», и «Уайт Стар Лайн», громоздившиеся на зданиях и сопровождавшие «Карпатию» в маленьких лодках, выкрикивали вопросы в рупоры, то и дело щелкали вспышки камер. Джоанна была единственной, кто из всей каюты поднялся на палубу: Китти, только недавно пришедшая в себя, все еще находилась на грани жизни и смерти, предсказанной двумя судовыми врачами «Карпатии». Миссис Кэролайн Браун, тяжело переживавшая последствия катастрофической ночи, тоже почти не поднималась, а ее горничная не решилась оставить хозяйку. Восьмой в каюте временно поселилась девочка Сара — пока просто Сара, поскольку ни одного документа не уцелело, кроме размокшей по краям записки карандашом от покойного Марка Мюира, то Джоанна, посвященная по своим каналам в детали некоторых британских судостроительных компаний и их сотрудников, ровно и без лишних деталей озвучила историю девочки в присутствии миссис Браун и некоторых других дам, сформировавших стихийный комитет спасения. Долгие размышления, и в одиночестве, и вслух, в компании все тех же уставших, работавших без устали, проводивших все дни на ногах, женщин, невзирая на разницу в положении, титулах и репутации, однако, ни к какому решению Джоанну не привели. Она уже знала по спискам, вывешенным на наспех сколоченных плотником «Карпатии» щитах, что Виола и ее сын выжили — Майкл, столкнувшийся с водой почти сразу, у топок, где работал, успел их быстро оповестить, и Виола с небольшой группой женщин и детей сумела попасть на шлюпочную палубу до того, как ушли все шлюпки. Но сам Майкл, как и вся его смена, погиб, и теперь обрекать и без того несчастную Виолу на заботы о по сути чужом ей ребенке… София Сильвестри также не числилась в списках выживших, и Джоанна, неплохо знавшая девушку, некогда и вовсе рекомендовавшая ее в «Нью Йорк Таймс», была убеждена, что София, верная если не церковным клятвам, то самой себе, осталась на тонущем судне с Марком добровольно. Мисс Кэмпбелл, изредка заглядывавшая в каюту по поручению доктора МакГи, — проверить температуру Китти, дать микстуру, растереть сухой тканью ледяные руки и ноги, — иногда оставалась посидеть с девочкой, отвлекая ее от гнетущей тишины тихими рассказами, которых, как оказалось, бывшая стюардесса знала во множестве. Чтобы не докучать пассажиркам и болящим Китти и миссис Браун, в последние два дня путешествия мисс Кэмпбелл забирала Сару с собой — на палубу, прогуляться под солнцем и поиграть с другими детьми. Джоанна была ей искренне благодарна — пропахшая камфорой и лекарствами каюта вовсе не самое подходящее место для ребенка. Тем более только что пережившего страшную потерю. Состояние Китти все еще внушало опасения. Насколько Джоанна знала, подписанный ангажемент начинался с августа — но у Китти контракт включал еще съемки в каких-то дешевеньких мелодрамах, двух или трех. Наверняка ведь студия ждать не собиралась. Близких друзей в Соединенных Штатах у мисс Берлингтон не было, и выглядело крайне сомнительным, чтобы родня из Белфаста озаботилась судьбой своей блудной дочери. Да и Китти скорее согласилась бы дать руку на отсечение, чем попросить у семьи помощи. Капли барабанили по палубному настилу, расплываясь в лужи, по навесам и зонтам, полям шляп и поникшим плечам. Толпа на набережной — в черном, темная, многоликая и напряженная. Вспышки камер — как вспышки молний. Близкий и одновременно далекий город огней словно отдалялся в этой серой завесе, плыл, как корабль-призрак по бурному морю. Ко всему равнодушный и одновременно всех привечающий. Шаги за спиной. Тяжелое и хриплое дыхание. — Зачем вы поднялись? — спросила Джоанна, не поворачивая головы. — Мисс Берлингтон, вы хоть понимаете… Как у нее вообще хватило сил сползти с постели? Китти по ночам не могла спать — а вместе с ней и соседки, просыпаясь от надсадного кашля. И вот пожалуйте — мисс Несгибаемая Гордячка собственной персоной явилась в дождь на палубу, чтобы своими глазами посмотреть на прибытие в Нью-Йорк. Идиотка. — Знаю, — свистящим шепотом зло ответила Китти, прижимая ко рту льняной платок. — Не пытайтесь меня пристыдить. Я должна быть здесь. Вы не понимаете… Да уж, Китти была совершенно права: Джоанна не понимала. Пустоголовая певичка, избалованная девчонка. Едва не погибшая на этом проклятом судне… Джоанна вовсе не относила себя к суеверным людям, но слыхала некоторые из рассказов — и точно знала, что некоторые из этих сплетен были чистой правдой, которую «Харланд-энд-Вулф» решили похоронить под сукном. Возможно, запертая дверь стремительно затапливавшейся каюты должна была стать платой за невзрачную, вытертую по краям папку из плотной саржи. Которая, завернутая в шелковую накидку мисс Берлингтон, нынче покоилась под подушкой в тесной каюте, пропахшей лекарствами, согревающими мазями, морской солью. Не на дне океана. Запиравший дверь просчитался, обознался, принял другую женщину за Джоанну Егер. После свершившегося чуда — встретившихся в пустынных коридорах спешащих наверх людей, не отвернувшихся, не бросивших Джоанну наедине с бедой, стремительно поднимавшейся к лодыжкам, а затем — к коленям, — пусть и таких же напуганных, совершенно вымокших, но сумевших помочь открыть дверь, первым, что увидела Джоанна, было бледное, без кровинки, лицо Китти, вторым — темно-зеленая папка в ее руках. Значит, не все оказалось потерянным. Но об этом еще придет время поговорить — как только Китти достаточно окрепнет. Как только решатся насущные вопросы. Быть может, не так уж и удивительно, что Китти пожелала увидеть землю своими глазами — после всего пережитого. Вспомнив, что Марк, София, Эдит Эванс и еще многие сотни не смогут, Джоанна поумерила праведное возмущение. Вместо ответа она подставила локоть, на который та могла бы опереться — и Китти с благодарностью встала совсем рядом с мрачной и уже порядком вымокшей Джоанной.***
Вопреки опасениям Изабеллы после рассказов Мадлен, Винсент Астор вовсе не выглядел ни заносчивым, ни жестоким, ни избалованным. Он казался искренне взволнованным состоянием своей мачехи, которая была младше его на год, и поздоровался с миссис Пэрэдайн весьма тепло и учтиво. Узнав, что Белла опекала Мадлен почти всю обратную дорогу, Винсент глубоко поклонился. Пряча смущенную улыбку, Белла украдкой ободряюще погладила подругу по плечу. В сутолоке расходящихся пассажиров, среди радостных приветствий и обреченных рыданий ей больше всего хотелось тишины — и, когда Винсент увел Мадлен к выходу, где ждал роскошный кортеж из двух автомобилей, она наконец настала, — Беллу охватило странное предчувствие, дрожь в побледневших пальцах, отчаянно сжимающих ридикюль. Она где-то обронила одну из перчаток, и теперь непривычно обнаженные руки, потрескавшиеся от морской воды, от холода и непривычной работы, выглядели будто чужие. Толпа репортеров весьма кстати отвлеклась на других дам-пассажирок, поэтому Белле удалось проскользнуть в общий зал с лестницами незамеченной. Здесь было свободнее, но гораздо холоднее — в огромных окнах под потоками дождя плавился чужой, незнакомый город. Неясное будущее простиралось впереди, и на сердце тяжелой плитой покоились вина и тревога. Мисс Кэмпбелл, миниатюрная и не утратившая определенного оптимизма, помахав на прощание своей компаньонке по трудам на «Карпатии», удалилась в компании других стюардесс по направлению к служебному выходу, откуда можно было попасть к офисам компаний — месту сбора теперь уже бывшего персонала погибшего парохода. Несмотря на окружающую толпу, Белла осталась одна — в этом пузыре тишины, наконец понимая, что именно унесла ночь гибели «Титаника». Безумие коротких четырех дней, обещания, развеявшиеся на холодном ветру, но за которые она теперь заплатит сполна. Уинн был — всем, и остался — всем. Белла поднесла пальцы к губам. Как она жила до «Титаника»? Без него... Никогда не суждены были друг другу, запретны. Грешники. Небо, обрушивавшее потоки слез на одинокий город, нашло способ их разделить окончательно. Навсегда. — Мама! Крик из толпы пробил толщу воспоминаний, и Белла подняла голову, пробуя понять, обманывает ли ее слух. Этого не могло быть. — Мамочка! — Но было, и голос Клэр вновь прозвучал над обыденным шумом. Прежде, чем сообразить, что происходит, задаться вопросом, как это могло случиться и почему, Белла раскинула руки и бросилась навстречу сияющей от счастья дочери. Эдуард, разумеется, находился здесь же, озабоченно осматриваясь и придерживая девочку за плечо. Только наконец крепко прижав дочь к себе, Изабелла ощутила, как болезненна та пустота внутри и тишина, облекавшая снаружи. Она ведь уже смирилась с тем, что Эдди не позволит… Клэр, обронив игрушку, которую прихватила из дому, уцепилась в воротник пальто Беллы, все повторяя, как ждала, когда же мама наконец приедет. Боже милосердный, быть может, муж, в честь чудесного спасения привел сюда Клэр, чтобы Белла посмотрела на нее — напоследок, обняла… И — все. Процесс, развод, редкие встречи на школьных каникулах обязательно под присмотром бывшего мужа... Эдуард выглядел весьма обеспокоенным. Как бы там ни было, Белла чувствовала, что искренне счастлива видеть его. Слезы радости обожгли глаза, и она на секунду зажмурилась. Все-таки Эдди — чудесный великодушный супруг и лучший отец для Клэр. На всем белом свете. Странная мысль вертелась на краешке сознания. О воздаянии — по делам. Наверное, Клэр и в самом деле будет лучше с отцом, чем с разведенной матерью. Она, Изабелла, оступилась, хоть и не сожалела — ни на секунду, — но и ответственность должна нести сама. Поэтому и удалось смириться с мыслью за эти несколько дней в море с тем, что, скорее всего, она больше никогда не встретится с дочерью. Только поэтому. — Мы так рады, дорогая… — в словах мужа, вопреки ожиданиям, Белла не уловила никакой ненависти, жалости или холодного презрения. Отпустив наконец Клэр, она поднялась, вглядываясь в лицо Эдди. — Но ведь… Телеграмма… — растерянно пробормотала Белла, разглядывая знакомое лицо супруга в поисках малейшего признака фальши или подвоха. Изабелла перевела дыхание. В горле стоял ком. Она прикрыла глаза и вспомнила, как собственной рукой в изящной перчатке вывела скрипучим пером на бланке с маркировкой «Титаник» несколько слов. Печальных, горьких, прощальных слов, которым суждено было положить конец ее счастливому — почти во всех отношениях, — браку. — Любовь моя, мы не получали никакой телеграммы, — ответил ей Эдуард озадаченно, припоминая все те потрясения, которые он и Клэр переживали с того момента, как получили известие о том, что «Титаник» затонул и далеко не все спаслись. Как он мучительно ждал списки выживших, подкупая, обивая пороги, проводя долгие часы и бессонные ночи в ожидании хоть каких-нибудь новостей. И это Эдуард Пэрэдайн, из тех, кого называли «старые деньги», да немалые, обладавший громадными связями и возможностями. Но никакие сильные мира сего, ни он сам, ни Хейсы, ни Асторы, ни Уайднеры не могли ни приблизить неизбежное, ни изменить его. Он перебирал в памяти события, но не мог припомнить ничего похожего ни на какие телеграммы. — Разве что-то имеет значение, кроме того, что ты дома? Прижав к себе Клэр покрепче, Белла только кивнула в ответ: — Да. Я дома.***
— Куда вы предлагаете ее деть? — миссис Браун поднялась с кресла, нервно заходив по комнатке. «Уайт Стар Лайн» не расщедрилась на угол для «Фонда спасшихся с «Титаника», хотя его управительница не раз обращалась к руководству — поэтому фонд арендовал два небольших офиса над складским помещением, превращенным в распределительный пункт. Остаток весны и все лето здесь можно было получить помощь, причем не только на месте, но и обратившись письмом. Вера Кэмпбелл, занятая по горло работой в госпитале, учебой и несколькими подработками, связанными с уходом за детьми или стариками, периодически приходила в Фонд, выполняя несложную работу клерка или секретаря — так как сестринская помощь, к счастью, уже давно не требовалась. — Я… не знаю, мадам. Мне довелось услышать эту историю совершенно случайно, от подруги по курсам сестер… — Так вы решили все-таки учиться, чтобы получить сертификат медицинской сестры? Поздравляю вас! Впрочем, простите, что перебила, продолжайте, пожалуйста. Нервно сглотнув и подбирая слова, мисс Кэмпбелл продолжила: — Я просто услышала от Кимберли Раш, что одна из ее новых пациенток — тоже из выживших на «Титанике». Эта молодая леди в положении… — Она потеряла мужа? — Молли Браун довелось столкнуться с сотнями таких женщин, отчаянно нуждающимися в помощи. — Боюсь, мэм, все гораздо серьезнее: она никогда не была замужем. Испустив тяжкий вздох, миссис Браун без сил опустилась обратно в кресло. — В этом случае, милочка, следует быть начеку. Если девица, ждущая ребенка, просто нуждается в помощи, и, услыхав, что у нас ее можно получить, решила разыграть жертву той катастрофы… — Если бы все было так, как вы говорите, то я бы не пришла к вам с этим. И верно. Миссис Браун весьма ценила помощь Веры Кэмпбелл, которую помнила еще по «Титанику» и — особенно, — по «Карпатии». Эта девушка точно дружила со здравым смыслом и не купилась бы на спектакль. Прохладные сентябрьские сумерки лениво затягивали улицу. Желтый свет газовых фонарей, еще не яркий, полосами проникал в крохотное помещение, заваленное гроссбухами, бумагами, подшивками газет, тюками и свертками. Помешивая остывающий чай, миссис Браун приготовилась слушать историю про загадочную леди. Со слов мисс Раш, такой же слушательницы курсов сестер, как и Вера, выходило, что девушка совсем молода: ей не было и двадцати лет. С середины сентября она снимала даже не квартиру, а комнату, очень дешевую меблированную комнату у Миддэйтон-сквер, и соседка, нанимательница соседней с этой дамой комнаты, за которой как раз и ухаживала приходящая сиделка, мисс Раш, жаловалась на то, что юная дама странно ведет себя, просыпается от кошмаров, кричит — и будит ее, поскольку тонкие стены доходного дома совсем не спасают от шума. Соседке немногое удалось выяснить, только то, что она часто переезжала, едва ли не каждый месяц, и зарабатывала себе на хлеб несложными заказами на шитье. Сейчас, когда стало заметно ее положение, да и самочувствие ухудшилось, рассказчица выражала сомнение, что эта девушка способна будет выполнять даже их. — А про «Титаник»? Она сама рассказала? — Это было просто предположение, мэм. После того, как эта пожилая леди обнаружила соседку скорчившейся на полу в ванной, которую они делят, совершенно подавленной и в слезах, она спросила, в чем дело, та ей намекнула… Но просила никому и никогда не сообщать о том, что она услышала. Брови миссис Браун поползли вверх. Если бы незадачливой мошеннице и в самом деле захотелось выманить у Фонда сколько-нибудь денег или какой другой помощи, то она бы точно не стала запираться… А будь понаглее — сама бы пришла… — Она сняла эту комнату под фамилией Доусон. Ее так и называют — миссис Доусон. Что ж, Молли Браун была знакома эта фамилия. Так звали того паренька, тощего улыбчивого художника, который вытащил невесту Хокли, когда она едва не упала за борт… Джек Доусон, бедный художник, путешествовавший в Америку третьим классом. Волею случая получивший приглашение на роскошный ужин за королевски сервированными столами — в знак признания его подвига. «Ты выглядишь как новенький пенни, сынок!» — вспомнила она свои собственные слова. И в самом деле — костюм Ларри как нельзя лучше сел на нем, а напомаженные волосы да быстро усвоенные жесты, придали ему сходство с джентльменами из первого класса. Благородство в посадке головы и этот пронзительно-синий, как море, взгляд… В такого влюбиться впору! Неудивительно, что девчонка Бьюкейтер… Погодите-ка. — Мисс Кэмпбелл, как, говорите, она выглядит? Вера, ободренная тем, что ее слушают с полным вниманием, пожала плечами: — Я не знаю, мэм. Я ведь никогда не видела ее. Для верности расчетов Молли Браун подняла ладонь и загнула поочередно шесть пальцев. Все сходится. Середина апреля — конец сентября. — Боже милосердный… Счастье, что она жива! Но… Но, кажется, успела натворить глупостей. Бедняжка Руфь! — Так вы знаете ее? Она в самом деле с «Титаника»? — мисс Кэмпбелл улыбнулась, недоверчиво взмахнув рукой. Ей импонировало стремление миссис Браун всем помочь, всех обогреть и накормить, но уж слишком скора она на решения... — Да, да, дитя мое. Я завтра же отправлю за ней кэб… Нет, погодите, быть может, ей тяжело будет… Лучше сама навещу ее. Послезавтра. Запишите, пожалуйста, точный адрес, мисс Кэмпбелл. Отыскав в завалах бумаг на столе карандаш и блокнот, Вера тщательно вывела несколько строк: все, что знала из рассказов соученицы. Добавила от себя все ориентиры, которые помнила; самой ей редко доводилось бывать в том районе. — Благодарю вас, мэм, за участие… Ах, простите за любопытство, все хотела спросить: как все обошлось с той девочкой, дочерью инженера? Сара, кажется, ее имя… Миссис Браун, однако, не сразу вспомнила, о ком именно шла речь. Вспомнив, чуть вскинула брови: — Я и не знала, что вы в курсе событий… — Немного, мэм. Мы с миссис Пэрэдайн говорили об этом. Знаете, работать бок о бок проще, когда разговариваешь. — Да-да, вы с Беллой так много сделали, что, право, если бы я могла отлить медаль и вручить вам — я бы так и поступила. А про девочку… Ох, дитя мое, я вовсе не возражаю… Бедняжке пришлось очень несладко: мисс Егер подтвердила все, что было в записке от самого покойного мистера Мюира, которую нашли при ней. Получается, что она потеряла в младенчестве родную мать, на «Титанике» — приемную и тут же обретенного отца. — миссис Браун украдкой смахнула набежавшую слезу. — Но сейчас девочка под присмотром. О ней заботится все та же мисс Егер, оказывается, она давно была дружна с Марком, и когда-то способствовала тому, что он попал на «Харланд-энд-Вулф»… Странная гримаса судьбы, не находите? — Мне казалось, Джоанна Егер пишет для «Бостон Кроникл»? — Вера, изредка собиравшая газетные вырезки о «Титанике», сталкивалась с этим именем в подписях к статьям. — Верно, мисс Кэмпбелл, она еще летом вернулась к себе, в Массачусетс и прихватила Сару, гувернантку для Сары и мисс Карлтон… простите, Китти Берлингтон. — О, ту самую мисс Берлингтон? Я думала, у нее контракт на Бродвее… Все об этом говорили. Даже афиши видели. Но миссис Браун сочувственно опустила взгляд, не вдаваясь в пояснения. Недопитый чай совсем остыл, и кликнули клерка — совсем скоро должны были подать автомобиль. Вера отказалась, когда миссис Браун предложила отвезти ее; идти было совсем недалеко и, закутавшись плотнее в темно-синее пальто с пелериной и все равно чувствуя, как порывистый ветер пронизывает насквозь, мисс Кэмпбелл уверенно зашагала вниз по улице, к авеню, упиравшейся в паромную переправу, под низким темно-серым небом, прямо в котором, казалось, висели ярко-желтые газовые фонари.***
— Вы выполняли сегодня упражнения, как велел вам доктор? — Джоанна, передав пальто Кэрол и распорядившись разогреть ужин, опершись плечом о дверной косяк спальни Китти, рассматривала идиллическую картинку: свернувшуюся калачиком и уснувшую на плече самой Китти Сару. Та, чуть повернувшись, кивнула, стараясь не разбудить девочку. — Сейчас я позову мисс Кавендиш. — Не нужно, я сама просила ее не тревожить нас. Наверное, она также уже уснула. Мерное дыхание спящего ребенка и золотистый свет ночника навевали Джоанне тоскливые воспоминания — о детстве в Штеттине, играх с братом и сказках на ночь. — О, вы проводите с Сарой много времени, мисс Берлингтон. — Будто мне есть на что его тратить, мисс Егер, — горько улыбнулась Китти, осторожно, чтобы не разбудить, отстраняя и устраивая Сару на высокой подушке вместо своего плеча. Убедившись, что девочка по-прежнему спокойно спит, Китти, помогая себе руками, добралась до края кровати и, схватив пеньюар со стоящего совсем рядом венского стула, набросила его на плечи, окончательно сползая с кровати и касаясь ступнями пола. — Мне приходится придумывать для нее тысячу историй, знаете ли. Помогите же. Китти протянула руку, но Джоанна, предугадав ее намерение, уже шла к ней навстречу. Обхватив за талию, помогла подняться и поправила лиловое домашнее одеяние. — Поужинаете со мной? — Нет, пожалуй. Я бы выпила кофе со сливками, если в кофейнике остался, а Кэрол будет любезна разогреть. Джоанна передала Китти тросточку для ходьбы по дому, совсем легкую и удобную. Опираясь на трость Китти передвигалась вполне сносно. Как говорил доктор Роубленс, полное восстановление при рекомендованных нагрузках и медицинской помощи возможно было уже к рождеству. Китти, впрочем, не слишком доверяла словам врачей — жизнь виделась в мрачных цветах; зачем бы ей ходить, если петь она никогда больше не сможет? Путь на сцену оказался закрыт; так нелепо и больно разбились мечты. Призрачная свобода в одночасье обернулась обманом. Китти даже подумывала вернуться в Белфаст в первые, самые темные месяцы своего возвращения к жизни, когда еще не было до конца ясно, сможет ли она вообще ходить… Совершенно точно она не хотела оказаться вновь в семье, которая уже несколько лет как не желала даже слышать ее имени, но и обузой по сути чужой ей Джоанне она хотела стать еще менее того. Однако в ответ на высказанные вслух душевные метания Китти мисс Егер, отмахиваясь от папиросного дыма, прямо спросила, есть ли в Ирландии кто-то или что-то, кто ждал бы ее и был рад возвращению. Китти ответила однозначно отрицательно. Воздыхатели, вроде Рекса Райли, со временем растворились, особенно настойчивые ограничились парой букетов с пожеланиями скорейшего выздоровления. Марк Мюир был мертв. И прошлое мертво — тоже. Значит, ответила неумолимая Джоанна, пришло время начинать жить заново. Значит, пришло… Кофе, разумеется, нашелся, и Китти, наблюдая как Джоанна расправляется с холодной телятиной, поинтересовалась, как прошла встреча с издательством. — Они подняли шумиху. Дело касается какой-то драгоценности… — Вновь речь о «Рубайат»? Но ведь почти все страховые векселя оплачены, — Китти, помимо воли, оказалась посвящена почти во все громкие дела, которые касались последствий катастрофы «Титаника» и, по закономерному совпадению, являлись сферой профессиональных интересов мисс Егер. — Вовсе нет. Страховщики, ссылаясь на неназванный источник, уверяют, что не станут оплачивать требование семейства Хокли — речь идет о бриллианте «Сердце океана», который наследник, Кэледон Хокли, подарил своей невесте на борту «Титаника». — Ах, та странная история… Жених спасся — невеста утонула. Большей ненависти удостоились только Исмей и этот, погодите-ка, капитан судна, находившегося поблизости, который не ответил на призывы о помощи... — Стэнли Лорд, — подтвердила Джоанна. — Репутацию Хокли уже не восстановить, хотя, как мне кажется, он плевать на нее хотел. Но вопрос не в этом. Ходят слухи, что его невеста все-таки жива. Китти заинтересованно всмотрелась в напряженное лицо Джоанны. Это выражение ничего хорошего не предвещало — но и скучно тоже не будет, это Китти усвоила крепко. — И, дорогая мисс Берлингтон, если наша память нас не обманывает, то мы с этой самой леди имели возможность познакомиться — хоть и ненадолго. Вы хорошо помните обстоятельства вашего вызволения? Китти опустила глаза на колени. Как она могла не помнить, если все, что с ней сейчас происходило, вся тяжесть болезни, вся боль от разбитых вдребезги надежд и чаяний — всем этим Китти Берлингтон была обязана страшной ночи на борту «Титаника» и в особенности — почти четверти часа в запертой извне каюте C-97, медленно но неотвратимо, дюйм за дюймом заливаемой ледяной забортной водой. — Если вы помните все, что происходило в ту ночь, то, как я вам уже рассказывала, мне удалось сущим чудом раздобыть связку ключей коридорных стюардов, милая Китти. Два человека, благодаря которым мы смогли выбраться из всей этой… дрянной истории. Donnerwetter, — выругалась Джоанна, прикуривая папиросу и придвигая ближе чашку с кофе — без сливок и сахара. — Скорее всего, девушка точно была именно та невеста Кэла Хокли. Но Китти с сомнением покачала головой. — Думаете, Хокли бы вам помог, пока я барахталась в ледяной воде, перебираясь со стола на верхнюю кровать моей каюты? Полагаете, он вообще способен помочь хоть одной живой душе? Оглядевшись — не прислушивается ли кто к их разговору, — Джоанна почти прошептала: — Эта мисс бегала по тонущему кораблю вовсе не в компании Кэледона Хокли. Если я правильно понимаю ситуацию, то спасались они как раз от самого взбешенного жениха… — Боже мой, — глаза Китти, и так огромные и выразительные, стали круглыми, как плошки. — Джоанна, вы намекаете, что ловкая мисс получила в подарок украшение и… — Дала тягу с любовником? Не знаю… Вы помните тот обед, в пятницу, двенадцатого апреля? — Брр. Разумеется. — За столом на двадцать персон, всех, к сожалению не упомню, но вот Маргарет Браун… и Томас Эндрюс там точно были. Китти кивнула. — Я не прислушивалась, но тост было сложно чем-то заглушить. Парнишка в смокинге, неуклюжий такой, как оказалось, накануне спас жизнь девушке из первого класса… Это и была мисс Дьюитт Бьюкейтер, невеста Кэледона Хокли. — Да уж… Весь остаток вечера мадам Обар за соседним столиком только об этом и говорила… Между прочим, не стесняясь в выражениях. Благо, по-французски, — хмыкнула Китти, сделав Джоанне знак продолжать. — Верно-верно. На следующий день у сплетников появился новый предмет для беседы — Изабелла Пэрэдайн сбросила траур, явившись к ужину в красном… Это Китти тоже хорошо помнила. Взгляды искоса, изумленные или осуждающие, скандализованные донельзя лица лорда и леди Фоули. Но от внимания Китти не ускользнуло и то, как некий Уинн Парк смотрел на миссис Пэрэдайн, совершенно, умопомрачительно прекрасную в этом самом алом шелковом наряде, в этом бунте против косности и предрассудков. И этот взгляд стоил всего осуждения на свете. С точки зрения Китти — точно. — А в воскресенье, как мы с вами знаем, всем стало не до досужих разговоров… Мисс Берлингтон, вы слушаете? — Конечно. — У меня к вам весьма деловое предложение. В связи с этим новым... расследованием я совсем скоро ненадолго уеду. В Нью-Йорк. Вы справитесь здесь в одиночестве? — Одиночестве? Джоанна, о чем вы говорите? Кэрол, Сара, мисс Кавендиш, кухарка… —… доктор Роубленс будет приходить по расписанию, при необходимости пришлет медсестру, — буднично продолжила Джоанна, погасив наконец остаток папиросы о хрустальную стенку изящной пепельницы в форме лилии. — Вы слишком заботитесь обо мне, — пробормотала Китти, отводя взгляд. — Я в вас крайне заинтересована, дорогая мисс Берлингтон, — без обиняков ответила Джоанна. — Итак, вы не так давно сказали, что вам довелось придумать множество историй для Сары. Я предлагаю — пока меня не будет, — ничего не придумывая, но припоминая все в малейших деталях, записать все события ночи гибели «Титаника». Все, буквально все. Думается, это поможет восстановить справедливость… Китти уже хорошо знала это выражение лица Джоанны, эту складку над переносицей. Знала, что Джоанну мало что могло остановить. Особенно если она задалась целью.***
— Съехала? Маргарет Браун, разочарованная, стояла на пороге опустевшей комнаты, куда ее проводила миссис Олсен, управляющая наемными квартирами этой части доходного дома. Крохотная обшарпанная комнатенка, на задворках огромного города, в квартале, который сложно назвать хоть сколько-нибудь даже спокойным не говоря уже о благополучном… Эх, душа твоя, Джек Доусон, неспокойна, должно быть, если твоя подруга по таким местам мыкается… Миссис Браун горестно вздохнула, чувствуя, что упустила Роуз, вот прямо и собственных рук упустила. — Да, мэм. Позавчера вечером собрала вещички — у нее ведь и нет, почитай, ничего, узел такой, простой, как у прачек с того берега Гудзона, или у швеек… Пальтишко свое набросила — да была такова. Либерти! Ли-бер-ти! — позвала кого-то зычным голосом управляющая. Темнокожая женщина средних лет показалась откуда-то из задних комнат. Судя по форменной одежде — или кухарка, или горничная, служащая и у самой миссис Олсен, и подрабатывавшая у постояльцев при необходимости. — Либерти, скажи, эта мисс, вот из этой квартиры, она когда точно ушла? — Позавчера ввечеру, мэм, — спокойно и с достоинством ответила после некоторого размышления служанка, переводя взгляд с хозяйки на разряженную в пух и прах гостью — здесь такую даму было встретить редкостью. Молли Браун едва не цокнула языком от досады. Значит, пока они с мисс Кэмпбелл позавчера вечером чесали языками да попивали чаи, дочь Руфи, о которой она так убивалась, собралась да исчезла в неизвестном направлении?.. — Что-нибудь сказала? Велела передать? — Плату за комнату до конца недели, мэм, я вам вчера ее отдала. — Да-да… А словами? Не сказала, куда ушла и как ее искать? — Ничего, мэм. Просила не говорить, что она ушла, вообще о ней не говорить. — Разве, — вмешалась в разговор миссис Браун, — о ней так часто справлялись? — Нет, мэм, ни разу, мэм, пока она тут жила. Но так сказала, вот ровно как я вам сейчас говорю… Либерти с опасением взглянула на хозяйку, но на ладони миссис Браун сверкнули пять или шесть серебряных долларовых монет. Поэтому миссис Олсен кивнула, ожидая награду за откровенность: свою и прислуги. — Вчера часа в четыре пополудни приходил жентман, на повозке… — В автомобиле? — Да, мэм. В антомоле этой, в повозке то бишь, его ждал еще один жентман, одетый, что твой принц. С иголочки. Этот жентман, который пришел сюда, он хоть и белый, а служит у того, в повозке. Он спрашивал про мисс из этой квартиры, очень сердит был, что не нашел тут никого. Но я, как и велено, ничего не сказала. — Либерти умеет прикидываться немой, мадам, — кивнула, поджав губы, миссис Олсен. Ошарашенная новостями, миссис Браун ссыпала всю горку монет в ладонь хозяйки, прислуге сунула четвертак. Не ожидавшая даже такого, та расплылась в белозубой улыбке. — Зачем ее ищут, мадам? Она ведь совсем недавно овдовела, потом выяснилось, что ждет ребенка… Тот, вчерашний человек точно не был полицейским, моя Либерти шпиков за милю видит, уж не спрашивайте, почему. Что с этой девочкой? — спросила на прощание миссис Олсен, провожая роскошно одетую леди к выходу. В полумраке прихожей витал дымок из плохо проветриваемой кухни: пахло свиными ребрышками и тушеной капустой. Нехитрый ужин простого люда. Миссис Браун остановилась, поправляя перчатки и стараясь придумать какой-нибудь ответ — который бы не напугал этих женщин. — Нет, нет, полиция здесь ни при чем, — поспешила уверить управляющую миссис Браун. — Вам не о чем беспокоиться. Но, бог свидетель, я бы очень хотела найти ее раньше этого человека… Ради ее же блага. Забираясь в автомобиль, где уже добрых полчаса бил баклуши пожилой шофер, миссис Браун запоздало, но очень ярко и предметно осознала, что Роуз не сама ушла, не по своей воле. Возможно, именно этого «жентмана» она и опасалась — или имела основания опасаться. Миссис Олсен, выглядывая на улицу из-за плотной портьеры, насмерть запыленной и прокуренной, вновь окликнула Либерти. Спустя несколько минут, охая и приседая на одну ногу, прислуга спустилась. Прищурившись и все еще оборачиваясь в сторону выхода, управляющая положила на стойку еще четвертак. — Завтра до прачечной пускай Минни забежит к кухарке Боуэрсов, а та — отправит посыльную на Лоуэрбонд-стрит… Слышишь меня? Пусть предупредит эту Доусон, что ее ищут, и пусть будет добра подобру поздорову выметаться из приличных домов, покуда ее полюбовник не порешил ее где-нибудь у наших… Проблем с ищейками нам и в самом деле не надо, мадам миллионерша права.***
— Я рада видеть тебя хоть немного счастливой. Мадлен склонилась над кроваткой сына, улыбаясь и поправляя на нем завязку чепчика. Малыш только что уснул, он выглядел совсем крохотным, и было сложно представить, что у него такое гордое и громоздкое имя: Джон Джейкоб Астор VI. — Спасибо, Белла. Он сейчас моя единственная отрада, — Мадлен Астор, облаченная в глубокий траур, самая богатая вдова Соединенных Штатов едва подавила горестный вздох. — Если бы ты знала… Но Белла знала, точно знала. Восемь лет назад и она сама переживала примерно то же самое — теперь же понимала подругу как никто другой. Мадлен очень ждала появления на свет ребенка, однако радость материнства оказалась отравлена таким скорым и неожиданным вдовством — и, хуже того, невиданной волной ненависти, презрения, обставленного по высшему разряду великосветской вежливости. Ровно год назад, когда Астор-старший, давно разведенный, респектабельный и баснословно богатый женился вторым браком на юной девушке, каких только диких слухов не ходило по всему восточному побережью… Вторая миссис Астор оказалась на год моложе Винсента, своего пасынка, какой скандал... Мадлен плохо переносила доносившиеся до нее пересуды, она с радостью согласилась поехать в Египет, попутешествовать по Европе… Что угодно, только бы не показываться лишний раз в этом лицемерном, улыбающемся приторными улыбками обществе, за спиной — чернящем ее самыми отвратительными домыслами. И вот сейчас, когда полковника уже не было в живых, Мадлен некому было защитить — и вновь дичайшие слухи распространялись по салонам, раутам, собраниям. — Говорят, что Винсент поддерживает весь этот шум, — напряженно сжала губы Мадлен, убедившись, что ребенок крепко уснул и, не желая тревожить его, отошла к раскрытому в что-то шепчущий листопадом сад окну — последние теплые дни стояли в окрестностях Ньюпорта. — Ты веришь этому? — с сомнением прошептала Белла, припоминая вежливого молодого человека, встречавшего свою юную мачеху, только что овдовевшую, с «Карпатии». Но в ответ Мадлен только покачала головой, медленно, словно убеждая себя в чем-то. Изабелла осторожно положила руку на плечо подруги. — Я постоянно твержу себе, что не виновата в том, что произошло… В том, что я жива, а он — нет. Но у меня не было выбора, Белла… Мадлен сложила руки на груди в молитвенном жесте и бросила взгляд на колыбель, прикрытую вышитым прозрачным покрывалом. — Знаю. Руки Изабеллы вновь бессильно вытянулись вдоль тела, сжимаясь в кулаки — до боли, ногти впивались в ладони — настолько громким эхом отдавались в сердце слова Мадлен. Разве она не пережила то же самое? Только вот у нее не было никакого права носить траур — по тому, кого Изабелла любила больше жизни, в отличие от Мадлен. Но весь гардероб миссис Пэрэдайн обновился в более строгих цветах: темно-сером, синем, зеленом и лиловом. Словно покрылся темной паутиной. И ни одного, ни единого платья красного цвета не было заказано. Ни одного. Ни кусочка, ни ленточки. Изабелла Пэрэдайн в алом шелковом платье погибла в волнах вместе с «Титаником». Исчезла вместе с Уинном Парком, разделив с ним небытие — как хотела бы Изабелла настоящая. — Думаю, выбор у всех оказался невелик, — грустно усмехнулась Белла. — И даже если ты свой сделала, то уверена ли ты, что небо примет его? Она подняла глаза на Мадлен, не ожидая ответа. Именно в эту секунду Изабелла отчетливо вспомнила Эдди и телеграмму, так и не отправленную с обреченного корабля. «Я ухожу...», так и не прозвучавшее, пусть и высказанное, но не услышанное. — Каждый день, дорогая Мадлен, я живу так, словно и… не живу вовсе. Это не страшно, кажется, ходить и дышать. Я должна быть счастлива, что выжила… Что вижу Клэр, что я рядом с ней, что Эдди… Что Эдди ничего не знает! Мадлен, конечно, была слишком мала, чтобы помнить историю скорого замужества Изабеллы Пэрэдайн и такого же стремительного отъезда Уинна Парка на западное побережье, а затем — в Европу. Как оказалось, в свадебное путешествие. У Изабеллы и Уинна не было ни единого шанса. Богатая наследница из клана Рэндольфов и какой-то выскочка, вроде этих золотоносных нуворишей Браунов, деда которого и не знал никто толком. Высшее общество с интересом следило за развитием событий, и кое-кто открыто обвинял семейство Рэндольфов в недальновидности. За такими, как Уинн, будущее, говорили они. Только вот никакие убеждения не могли поколебать неприятие «выскочки» главой клана. Но и упрямую, как давний предок рода, Дэвид Максвелл Рэндольф, вопреки всему выплывший на американскую землю из чудовищного кораблекрушения у Новой Англии, Изабеллу ничто не могло убедить, что Уинн Парк ей не ровня и неподходящая партия. Поэтому старик Рэндольф, отец Изабеллы, сумел найти путь — если не к строптивой дочери, то к молодому Парку. Никто толком так и не узнал, как именно это произошло, только вот возлюбленный Изабеллы Рэндольф оказался ветреником, непостоянным волокитой, укатившим прочь, как только отыскалась более выгодная кандидатура невесты. Получив весть о женитьбе Уинна, Изабелла, бледная, как мел, упрямая, как сталь, в тот же день объявила родителям, а вскорости и родственникам, что принимает предложение руки и сердца давнего поклонника, достопочтенного мистера Эдуарда Пэрэдайна. Как давно это было... По щекам покатились обжигающие слезы. Прохладный осенний сад и почти пустой дом беглянки от толпы, которой не нужно было ничего — кроме безвозвратно потерянного. Мадлен осторожно, но настойчиво усадила рыдающую Изабеллу в кресло и притворила окно. — Прости меня, пожалуйста. Я не хотела тебя расстраивать. Знаю, что и без моих глупых жалоб тебе хватает поводов для тревоги. Каждый день теперь, на твердой земле, давался с трудом. Каждый день был отравлен ложью. И ложь эта становилась все больше, а груз на душе — все страшнее, больше, с каждым прожитым днем. И никому, никому нельзя было знать о том, что происходит, чудовищная боль, которой нельзя ни с кем поделиться. Как рождение ребенка. Закрытый от посторонних взглядов мир, женский мир, где правили чувства, где за рукоделием решалась судьба царств, где жестокость граничила с варварством, а всепрощение и милосердие спасали жизни — без особенного внимания, походя, просто потому что могли. Каждый день был ложью, и терпеть эту ложь становилось все тяжелее. Даже мысли о Клэр больше не давали должного отрезвления, и пучина, когда-то поглотившая «Титаник», затягивала Изабеллу все глубже и глубже. Мадлен сжала влажную от слез руку Беллы. Даже на «Карпатии» Изабелла Пэрэдайн не позволила себе дать волю чувствам, словно закаменев после того, как тело Уинна Парка зашили в грубый саван из тех, которые нашлись на корабле. — Пустое. Я тотчас же позову няню, и мы сможем немного пройтись — здесь совсем недалеко до побережья, — и вернемся к ужину.***
Таксомотор от Гранд Сентрал домчал Джоанну до «Сент-Реджис» в рекордно короткий срок. Несмотря на прошедшие два с половиной месяца, мистер Эрнсайз за стойкой и мадам Уолшелин узнали ее, и управляющий, широко улыбаясь, предложил ей тот же номер, который Джоанна занимала здесь, пока Китти находилась в госпитале Уэйлл Корнелл. Джоанне, невыспавшейся и мучившейся головной болью, было наплевать, куда именно ее поселят — и она в некоторой степени осталась благодарна предупредительности мистера Эрнсайза. Номер, насколько поняла Джоанна, с тех пор никто не занимал. Осмотревшись, она тотчас же отправила коридорного за писчей бумагой и чернилами в лавочку на углу и распорядилась подать в номер кофе. Пока мисс Егер внизу занималась улаживанием формальностей, Уолшелин любезно приготовила постель, хотя время еле-еле подбиралось к шести пополудни, и доставила в номер запасную пепельницу. — Благодарю, мэм, — горничная сделала книксен, принимая чаевые. — Подать вам что-нибудь к кофе? Яблочный пай со сливками, свежих груш, мороженое? — Нет, ничего. Спасибо. Как только Тони явится, пожалуйста, не задерживайте — мне срочно нужно то, за чем его отправили. — О, мадам, как можно! Я сама прослежу. И, с повторным книксеном, Уолшелин, выскользнула за дверь. Сбросив жакет и расшнуровав туфли, Джоанна наконец почувствовала себя дома. Просторная бостонская квартира давила на нее спокойствием, мещанством и размеренным бытом. Запахами кухни и мыльных порошков поутру, видом чулок, развешенных для просушки прямо на черной лестнице, списков покупок на неделю или месяц вперед, Кэрол, растапливавшей камин в гостиной. Если бы она была клерком средней руки, приказчиком в универмаге или владельцем мелкой лавчонки — другое дело, все эти маленькие радости выглядели бы сущей наградой, мечтой. Особенно если учитывать, что супруга в лице Китти и ребенок — Сара, — в этом конкретном бостонском браке уже наличествовали. С улицы, запруженной в этот час колясками, наемными повозками и автомобилями, донесся громкий рев клаксона. Джоанна улыбнулась, по звуку узнав автомобиль Винсента, привезенный из Европы в середине лета; он успел покрасоваться перед дамами. Бедняжка Мадлен, меж тем, находилась где-то на побережье, в загородном доме, скрываясь от потока грязных сплетен. Поговаривали, что сам Винсент Астор, быть может, не без помощи Авы Уиллинг, его матушки, первой миссис Астор. Джоанна не имела чести быть представленной этой даме лично, но то, что долетало до ушей прессы, наводило на мысли, что погибший на «Титанике» Астор-старший был весьма выносливым человеком, стерпевшим с ней в браке почти двадцать лет. Легкий стук в дверь и голос Уолшелин оповестили о кофе и бумаге. Превосходно. Приняв упаковку писчей бумаги одной рукой и фарфоровую чашку с серебряного подноса — другой, она в очередной раз отказалась от помощи и, дождавшись, пока шаги горничной стихнут вдали коридора, заперла дверь изнутри. Нужно было сосредоточиться. В дымке сумерек за окном начинали зажигаться фонари. Сдвинув тяжелые портьеры, Джоанна подошла к столу. Бумага, любимое перо, лучшие чернила, папиросы, пепельница, кофе. Чего-то недоставало, и Джоанна, отвернув изящную крышку с маленькой инкрустированной фляжки, влила в кофе коньяк. Так гораздо лучше. Настольная лампа с абажуром от Тиффани осветила просторный номер. Раскрыв саквояж и выгрузив из него платья, две юбки и жакет с бантом — для особых случаев, Джоанна извлекла на свет божий скромную папку из плотной бумаги с уголками, укрепленными саржевыми полосками. Какое-то дежа-вю, не иначе… Что уж тут поделаешь, если вся работа журналистки заключалась вот в таких неброских папках, иногда содержавших настолько дорогие секреты и невероятные тайны, что ценой за них могла стать жизнь тех, кто сунул бы туда любопытный нос. Например, ценой за всю безбедную жизнь Джоанны, лечение Китти и обеспечение Сары всем необходимым и желаемым, так как девочке ни в чем не отказывали, а также за исключительную лояльность и готовность помочь в любых вопросах со стороны Джона Пирпойнта Моргана, была папка из зеленой саржи, без подписей и ярлыков. Чуть, правда, подпорченная морской водой — но то были издержки того, что папку, вместе с перепуганной насмерть Китти достали из запертой и наполовину затопленной каюты. Благодаря помощи заплутавшей в коридорах стремительно уходящего под воду «непотопляемого» лайнера. В связке ключей, которую сжимал в руке парнишка, отыскался нужный, и, пока он возился с дверью, а вода все прибывала, его спутница, перепуганная насмерть и замерзшая до синевы, подпрыгивая от нетерпения, коротко рассказала, что их только что едва не пристрелил рассерженный жених этой самой девушки. Когда из каюты наконец достали Китти, тоже замерзшую и тоже вымокшую до нитки, их пути разделились — путаясь в тяжелых юбках, обе леди выскочили из вестибюля к завершению посадки по левому борту. Складная парусиновая шлюпка казалась заполненной, но, с криками «Женщины! Женщины и дети! Скорее!» их буквально донесли до борта и, помогая как извне, так и подавая руки изнутри шлюпки, помогли усесться на скамьи. Кто-то набросил на плечи Китти шлюпочный плед и, укутывая ее, дрожавшую, как осиновый лист, Джоанна успела бросить на палубу: перед бортом остановилась, отказываясь идти в шлюпку, Эдит Эванс, подруга Джоанны по пансиону. Она помогла перебраться в шлюпку еще одной знакомой, Кэрри Браун, однако сама — не успела. Счет обреченного корабля пошел на минуты. Наклон палубы стал таков, что ровно стоять на ней, не соскальзывая, было уже попросту невозможно, и, взмахнув руками, второй помощник капитана, офицер Лайтоллер, дал команду спускать шлюпку. Эдит осталась там, одна. Мерцающий огонек папиросы погас в снопе искр, когда Джоанна погасила ее о дно пепельницы. Ночь, для кого-то ставшая бесконечной. Заправляя стержень новыми чернилами и расписывая ручку, Джоанна, роняя кляксы, вписывала на верхний лист имена всех, кого ей довелось повидать в ту ночь, включая и эту странную парочку в коридоре. «Роуз Дьюитт-Бьюкейтер и Джек (Джон?) Доусон». Быть может, краткий союз «и» означал простую любезность — приглашение на обед за спасение бесценной жизни. Быть может — что-то еще, гораздо более впечатляющее, захватывающее, способное свести в одно короткое предложение умопомрачительно богатую невесту и безродного паренька из американской глубинки, мыкающего горе по всему свету. Кофе в чашке закончился, и Джоанна плеснула туда чистого коньяку. В записной книжке под кожаным переплетом лежали визитные карточки тех, к кому имело смысл обращаться: местные коллеги, официальные лица, просто сочувствующие… Однако Джоанне нужно было что-то другое, чего эти знакомые ей предоставить не могли. Перебрав визитки и затем разложив их перед собой, Джоанна выбрала одну. Перечитав имя, она поднялась и опустила карточку в глубокий карман пальто. «Госпожа Маргарет Браун (Тобин). Фонд помощи спасшимся с «Титаника» Прошу обращаться в любое время» И адрес — на обороте. Отлично. Завтра же утром мисс Егер нанесет туда визит.***
Китти проснулась перед самым рассветом; от такого легкого стука, что его можно было принять за царапанье кошки. Однако сон у Китти в последнее время был неважный, а после переезда в Бостон и вовсе появилась какая-то странная привычка просыпаться в три-четыре часа утра и какое-то время просто лежать, разглядывая потолок. Она подумала, что звук померещился и, глубоко вздохнув, перевернулась на бок, собираясь попробовать уснуть вновь. — Мисс Берлингтон! Стук повторился. Уже более настойчиво, да и голос Кэрол был вполне реальным. Добравшись до края кровати и продев руки в рукава халата, Китти скомандовала прислуге заходить. Глаза быстро привыкли к темноте; безлунная ночь да уличные огни за окном. Кэрол скользнула в приоткрытую дверь, прижимая пальцы к губам. — Что случилось? — шепотом спросила ее Китти, потянувшись к шнуру выключателя ближайшего к ней настенного светильника. Но Кэрол в ответ на ее движение начала отчаянно жестикулировать, мол, не нужно. Обескураженная, Китти опустила руку. — Я дала слово, что не стану вас будить, мадам. — Кому? Сбиваясь и торопясь, Кэрол поведала мисс Берлингтон чрезвычайно странную историю очень раннего визитера. Как Китти и предполагала, было раннее утро. Но темнота обманула ее — осенние рассветы наступали все позже. Время близилось к пяти часам, когда Кэрол, уже причесанная и бодрая, повязав фартук, растапливала очаг для кухарки, которая должна была явиться к шести утра, и планировала сварить себе кофе и позавтракать остатками холодного пирога. Однако она успела только положить в очаг пару поленьев и присыпать их щепками и газетными полосами, как раздался стук в дверь черного хода. Кэрол, очень рассчитывавшая что пришел продавец дров, бросилась открывать: да, она заплатит целых два цента, однако две недели не будет таскать на своем горбу на четвертый этаж дрова по крутым и неудобным ступеням узкой черной лестницы. Однако на пороге ее встретил вовсе не продавец дров, и не носильщик воды, и не управляющий. Совершенный незнакомец, лысоватый мужчина, респектабельный, похожий на джентльмена… Но Кэрол слишком давно работала у Джоанны Егер, чтобы не знать, какие мерзкие и опасные типы могли скрываться под личинами самых добропорядочных граждан. — Не кричите, — предупредил ее незнакомец, приподнимая шляпу в знак приветствия. — Прошу вас передать это короткое письмо госпоже Егер. Никому не сообщайте о том, от кого и как получили его. Только в этом случае вы доживете до следующего дня рождения, мисс Кэрол Эмбер Дойл. Рука в черной перчатке протянула оторопевшей Кэрол почтовый конверт в четверть листа, запечатанный сургучной печатью с неизвестным гербом. Прежде, чем горничная успела выговорить хоть слово: приветствия, испуга, призыва на помощь, — ранний гость, вновь приподняв шляпу, растворился в колодце совершенно темной лестницы для прислуги. — Вы принесли его? — Да, только умоляю, не зажигайте, пожалуйста, свет — быть может, он не ушел… Он может наблюдать за нами… Только не подходите к окнам! Мисс Берлингтон! Китти и не собиралась — она осторожно выглянула на улицу прямо с того места, где находилась. Ничего особенного не разглядела, но мысль Кэрол была здравой. Поэтому она сделала еще несколько шагов — в прихожую и плотно притворила за собой дверь. — Принесите керосинку сюда. Спустя минуту Кэрол показалась из кладовой, неся в руке над головой зажженную лампу. В нормальных условиях она едва-едва светила, но теперь казалась слишком яркой, от внезапного света резало глаза, и Китти долго всматривалась в строчки, прыгающие в компании зеленых пятен. — Адреса здесь нет… Подпись. Здесь есть подпись. Кэрол вытянула шею, стараясь тоже разглядеть, но только раскачала лампу, которую все еще держала. Китти с неудовольствием указала ей на небольшой комод. Нужно бы со всеми этими темными делами завершить до того, как придет кухарка или проснется Сара... — Поставьте ее вот сюда, секунду, я попробую прочесть. Какой старинный курсив, господи... — Мадам, если позволите… — вмешалась немного пришедшая в себя от испуга Кэрол, — сама мисс Егер так и пишет. Когда… Когда делает записи на немецком.***
— Теперь она — Сара Мэлоун, — улыбнулась Джоанна миссис Браун, расцеловавшей ее в обе щеки и принявшейся с порога расспрашивать, как идут дела у Сары. — Думается, ей у нас неплохо живется. Эта мисс Кавендиш, которую нам порекомендовали, — сущий ангел, она очень нам помогает. Кажется, Сара искренне привязалась к ней. Как и мы к ней. Вера Кэмпбелл задерживалась — несмотря на то, что пообещала явиться не позднее, чем через час после звонка миссис Браун в госпиталь. — Думаю, — пояснила Джоанне миссис Браун, — вам будет небезынтересно выслушать и ее тоже. Пожалуй, это именно мисс Кэмпбелл принесла нам известие о том, что молодая мисс Дьюитт-Бьюкейтер может быть жива. — Расскажите подробнее, миссис Браун. Как вы пришли к этой мысли? Джоанна не стала вытаскивать блокнот и карандаш, полагаясь на профессиональную цепкую память. Попытки что-то зафиксировать могут довольно серьезно смутить того, кого пытаешься разговорить — и мисс Егер предпочла не рисковать. После довольно длительного вступления, включавшего такие ценные сведения, как погода в день разговора с Верой о беглянке, что за платье и шляпка были на самой миссис Браун, и что за пальто — на Вере, почему именно опоздал один из младших клерков — попал в небольшую аварию, на него наскочила лошадь, Джоанне удалось услышать исчерпывающие обстоятельства указанной беседы, включая ряд драматических эпизодов про то, что сама миссис Браун едва ли не в тот же день бросилась на помощь бедной девочке. Что, разумеется, следовало делить на два, а то и на три: поскольку несмотря на широту души и щедрость в помощи, миссис Маргарет Браун любила приврать, и делала это довольно безыскусно — на радость читающей публике и на потеху пишущей братии. — Вы ее нашли? Узнали, где она? — Джоанна попробовала вернуться к предмету разговора. — Увы, дорогая мисс Егер, когда я явилась на место, ее уже и след простыл. Собралась да ушла — без гроша в кармане. Интимно понизив голос, миссис Браун сокрушенно добавила: — И к тому же в положении. — Вот как? — этого Джоанна не могла предположить, и миссис Браун, довольная произведенным эффектом, продолжила: — Да, мисс, и дело не в ее бывшем женихе… Боюсь, тут замешан другой мужчина. Тот художник. С Джоанны окончательно слетела благосклонная сонливость, одолевавшая ее по причине раннего подъема и прескверно сваренного кофе. Зато, кажется, теперь показания начинали сходиться. — Вы помните, как его звали, мэм? — Конечно, дорогая. Его имя было Джек Доусон — это я до последнего дня запомню. Такой был милый мальчик… — А почему вы решили, будто он несет ответственность за Роуз Дьюитт-Бьюкейтер? Она ведь вскорости должна была выйти замуж. За Кэледона Хокли. Знаете, у нетерпеливых пар всякое случается... Миссис Браун лукаво прищурилась. — Ох, мисс Егер, я уже, конечно, стара, как пень, только вот помню еще, как это — когда любишь так, что сердце готово выпрыгнуть из груди. И поверьте на слово, мужчина, в которого Роуз была влюблена — не этот питтсбургский принц. — А нищий с Монмартра? — в недоверии подняла бровь Джоанна, провоцируя миссис Браун на продолжение. — Нищий или не нищий — вы бы видели, как она на него смотрела! И я не удивлена… А уж бедный или богатый, мисс, так в гробах все одинаковые лежат, мертвые, мертвее некуда. Кажется, скептические нотки в голосе Джоанны задели чувства Молли Браун. — И потом. Эта девочка, которую мы ищем, подписывается — или подписывалась, — как «миссис Доусон». Каково? — откинулась она на спинку кресла, предполагая, что наконец убедила эту недоверчивую журналистку. Та же, поджав губы и сотворив на лице подходящее выражение, внутренне ликовала. Кажется, она на верном пути. История с поисками бриллианта принимала новый оборот. — Простите, леди!.. Мне пришлось обходить квартал — после дождей размыло часть Ломбер-стрит… — звонкий голос мисс Кэмпбелл раздался снизу лестницы, пока она отряхивала зонтик, откалывала от узла на макушке шляпку и разматывала длинный шарф с пышными кистями. — Ничего, Вера, поднимайтесь к нам. Я уже распорядилась подать нам чай. Вы помните мисс Джоанну Егер?..***
— Мисс Берлингтон? — голосок девочки донесся до слуха Китти. Исписанные листы множились — Китти старалась вспомнить все, о чем только могла, все обстоятельства, описать лица, упомянуть все, даже самые мелкие детали, которые могли бы помочь Джоанне — зачем бы ей это ни было нужно. Голова, откровенно говоря, уже шла кругом. И от рябивших перед глазами строчек, и от тяжелых, многослойных воспоминаний. Каждый раз, когда она силилась сосредоточиться, словно что-то вырывало из ровной ленты событий какой-то важный кусок... — Да, Сара, проходи, пожалуйста. Несмотря на то, что обе они были всего лишь гостьями в рабочем кабинете Джоанны, Китти по-хозяйски повела рукой и указала на софу с резной деревянной спинкой. — Я думала, вы с мисс Кавендиш прогуливались у Фрог-Понд… Прижав к себе плюшевого светло-коричневого зайца, девочка забралась на сиденье и подтвердила, важно кивнув головой. — Да, мэм. Но начался дождь, и мисс Кавендиш поймала таксомотор… — Вы успели вымокнуть? — забеспокоилась Китти: она на себе испытала последствия тяжелой простуды. — О, нет, мэм. Только мисс Кавендиш, совсем немножко. Она попросила меня посидеть тихо, пока она переоденется и заберет меня на урок французского. Китти развеселилась. — И вы, юная мисс, решили провести время здесь? — в ответ девочка вновь кивнула. Она вовсе не походила на Марка — ни чертами лица, ни разрезом глаз. Однако что-то неуловимо знакомое проскальзывало порой во взгляде, он становился суровым, непримиримым, особенно если происходила какая-нибудь несправедливость. Зато в ней угадывалась ее мать — но у Китти, бог свидетель, не было ни сил, ни желания ревновать покойных к покойным. Сначала Китти полагала, что не сможет смириться с присутствием девочки — но со временем искренне привязалась к ней, воспринимая если не как дочь, то как младшую сестру, баловала или награждала сердитыми взглядами, если Сара позволяла себе лишнее. Китти и Джоанна тревожились о том, сможет ли ребенок пережить потерю самых близких — и делали все возможное, чтобы помочь ей. К счастью, мисс Кавендиш, сурового шотландского воспитания и кальвинистских убеждений, уравновешивала это неумеренное желание во всем потакать маленькой Саре со стороны обеих опекунш. — Что вы пишете, мисс Берлингтон? Глубоко вздохнув и собрав все свое воображение, разбредавшееся по полузатопленным коридорам воспоминаний, Китти ответила: — Мисс Егер перед отъездом попросила меня записать одну историю по памяти. Для нее. Девочка просияла: — О! Должно быть, выйдет здорово! А мне сможете написать историю? Вы прекрасно их рассказываете… Дверь растворилась с коротким скрипом: на пороге стояла облаченная в учительское платье и готовая к уроку мисс Кавендиш. Сара, понимая, что ей пора, соскочила с софы, прихватив с собой зайца. — Пообещайте мне, мисс Берлингтон! — Обещаю, Сара. Обещаю.***
— А что же мать этой девушки? Следующий выходной Веры Кэмпбелл пришелся на пятницу, и она любезно приняла приглашение Джоанны перекусить в маленькой кондитерской Боннара, французского эмигранта, нынче преуспевающего дельца, но очень любящего говорить о себе как о неудачнике. Выпечка, впрочем, у него была отменная — и дамы превосходно провели время, болтая о пустяках и согреваясь в уюте скромной, но со вкусом обставленной кондитерской. — О, она, насколько я знаю со слов миссис Браун, очень тяжело переживала потерю дочери. — Миссис Браун не рассказывала, как именно это произошло? Вера прикрыла глаза, вспоминая детали, перебирая свежие фиалки, цветы-украшения, снятые с уже съеденных пирожных. — Я на тот момент находилась на правом борту судна, мисс Егер, и не могла видеть своими глазами. Знаю обо всем только со слов миссис Браун, это верно. Она рассказала, что сама она, миссис Браун, миссис Дьюитт Бьюкейтер и ее дочь в сопровождении жениха, мистера Кэледона Хокли, подошли к шлюпке номер «6» по левому борту. Это ближе к носовой части, и уже было хорошо видно, что… Простите, мисс. — Ничего-ничего, продолжайте, пожалуйста. — Шлюпки были спущены вровень с палубой, чтобы легче было забираться, особенно пожилым дамам или женщинам с маленькими детьми… Миссис Браун сошла в шлюпку первой, затем спустилась миссис Дьюитт-Бьюкейтер. Пришла очередь ее дочери, но та вдруг повернулась и побежала прочь. Мистер Хокли побежал за ней, в то время как шлюпку начали спускать — в носовой части вода очень быстро прибывала, а шлюпкам нужно было безопасно отходить от бортов… Прекрасно, размышляла Джоанна над рассказом бывшей стюардессы. Значит, они с Китти познакомились с Роуз и этим ее Джеком уже через добрый час после того, как шлюпка отчалила — и весь этот час Роуз находилась на судне, как и Кэледон Хокли. Мог ли за этот час обманутый жених попытаться свершить вендетту? И за уведенную невесту, и за украденное сокровище… Это выглядело весьма занятным. Учитывая, что миссис Браун, не таясь, поведала Джоанне — и Вере заодно, — о визите таинственного незнакомца по старому адресу «миссис Доусон», версия с украденной драгоценностью уже не выглядела настолько абсурдной. — Мисс Кэмпбелл, прошу меня простить за несообразительность, однако вы, наверное, будете в силах ответить на давно мучающий меня вопрос. — Спрашивайте, постараюсь, разумеется. — В случае тревоги на судне… Ну вот как на «Титанике» в ту ночь — стюарды просят пассажиров немедленно надеть спасательные жилеты и выйти к шлюпкам, верно? — Да, мисс Егер, обыкновенно все так и происходит. Но только после команды капитана, когда объявляется общая эвакуация. Джоанна кивнула. — В тот момент, когда пассажиры покидают каюты — как обеспечивается сохранность их имущества? Скажем, в каюте этого самого мистера Хокли могла находиться драгоценность, сравнимая по стоимости с самим «Титаником»… — Понимаю, о чем вы. У старшего стюарда в распоряжении есть специальный ключ, он достаточно универсален, чтобы запереть любую дверь пассажирских кают. Иногда, если корабль большой, то таких ключей несколько. Целая связка! Стюарды просто запирают двери, чтобы не случилось мародерства… — Ах, все ясно. Спасибо вам за подробности. А сами вы надели тогда спасательный жилет? — Да, разумеется. Мисс Слоун, мисс Гаррисон и я встретили мистера Эндрюса, упокой господи его душу, он велел нам немедленно надеть их — так, чтобы видели пассажиры, которые все еще колебались. — О, вы видели Томаса Эндрюса? — Да… Это было еще до нашей посадки в шлюпки, он находился в холле главной лестницы на палубе «C», отдавал распоряжения, помогал сориентироваться тем, кто никак не мог решить, что делать… Палуба «C», значит. Отдавал распоряжения. … Джоанна, занятая попытками выяснить, что же все-таки произошло, у бесконечно улыбчивых и рекомендующих ей немедленно надеть спасательный жилет и пройти на шлюпочную палубу, упросила Китти, наряженную, как на светский прием, и совершенно спокойную, забрать из каюты C-97 небольшой сверток — простенькую саржевую папку, перевязанную бечевкой. Кто теперь поймет, видел ли Эндрюс, что ошибался, отдавая распоряжение запереть дверь в злосчастную каюту? Или настолько не желал, чтобы секреты, связанные с заказами на сталь, махинациями поставщиков, выплыли наружу, что оказался готов пожертовать жизнью родственницы? Или был убежден, что вершит судьбу всего лишь кайзеровской шпионки Джоанны Егер? Занятно. Беспокоило кое-что еще. Поблагодарив официанта, доставившего к столику еще пирожных и новый, полный, кофейник, Джоанна спросила, скорее у мироздания, чем у Веры: — Как вы полагаете, мисс Кэмпбелл, где будет прятаться умная женщина, если ей угрожает смертельная опасность? Уточню: ей и ее ребенку. Мисс Кэмпбелл отхлебнула кофе и, поддев миниатюрной ложечкой кусочек новомодного сырного десерта, произнесла: — Думаю, мадам, там, где ее точно не станут искать. А кофе в маленькой элегантной кондитерской с парижским прононсом был гораздо лучше, чем варили в знаменитом «Сент-Реджисе».***
Миссис Браун даже слегка опешила от прыти, с которой ни с того ни с сего обе, и мисс Егер, и мисс Кэмпбелл вознамерились тотчас же отправиться по домашнему адресу миссис Дьюитт-Бьюкейтер. — Вы с ума сошли? — прямо спросила не привыкшая к экивокам «непотопляемая» Молли Браун после того, как женщины ввели ее в курс дела. — Нет, мадам. Считайте, что мы нашли Роуз. Поедемте, мы не отпускали такси. Пожалуйста, возьмите перчатки и сумочку, оставьте дела вашим клеркам. Без вас мы не справимся. Уж кем-кем, а неповоротливой миссис Браун назвать ни у кого бы не хватило духу. Поэтому, оставив пару сумбурных распоряжений работникам Фонда, она по шаткой лестнице спустилась к воротам склада. Таксомотор, припаркованный на улице, ждал всех троих, и недовольный водитель поблескивал на дам стеклами специальных очков. Размытая улица, наспех заложенная брусчаткой, сказалась и на автомобильном движении — пришлось делать круг, дам трясло на ухабах, так как улочки, по которым их везли, были еще уже и с гораздо более рискованными поворотами. Наконец, по выезду на широкую ровную улицу все вздохнули с облегчением; путь предстоял неблизкий. Вновь зарядил дождь, и в его завесе было сложно разглядеть, куда именно свернул водитель, два раза приходилось возвращаться: наемная квартира миссис Бьюкейтер располагалась в квартале доходных домов, но местность выглядела гораздо приличнее и чище, и не в пример спокойнее, чем те меблированные комнаты, где в последний раз видели Роуз. Автомобиль, припаркованный у одного высокого крыльца, почему-то вызвал у всех собравшихся острое нехорошее предчувствие: машина была явно очень дорогая — такие, если и проезжали по здешним местам, то редко парковались и никогда не принадлежали местным жителям. — Боже мой, — пробормотала миссис Браун подрагивающими губами. — А если мы опоздали? Едва дождавшись, пока такси остановится, и расплатившись, дамы едва ли не наперегонки бросились под навес крыльца. Они не сверялись с клочком бумаги, на котором был записан точный адрес — ни к чему, их вело страшное предчувствие, и они шли на него, как корабль идет на маяк в густом тумане. Только отдышавшись в холле, перед лестницей, осматриваясь, прикинули, какой именно этаж им нужен. На стук в дверь — во все шесть рук, — откликнулись не сразу. Спустя несколько мучительных минут тишины дверь наконец открылась, и на пороге молчаливая и бледная, как изваяние, возникла Руфь. За последние полгода она еще высохла, бледное лицо осунулось и губы сжались в нитку. Скорбь и раскаяние, слезы, пролитые и непролитые, обжигавшие душу изнутри. — Руфь, господи!.. — нарушила наконец молчание миссис Браун, пробуя рассмотреть, что происходит в темной квартире за спиной хозяйки. — Здравствуйте, миссис Дьюитт-Бьюкейтер, — все-таки начала с формул вежливости Джоанна, более других владевшая собой. — Мы прибыли к вам поговорить о вашей дочери, Роуз… От звука произнесенного имени Руфь словно содрогнулась, вскинув голову и оглядывая нежданных гостей. Медленно приходя в себя и отступая в сторону, прошептала: — Входите. В гостиной, обставленной дешевой тиковой мебелью, типичной для такого рода жилья, немедленно стало шумно и многолюдно. При виде вошедших дам из дальнего, у стены, кресла тяжело поднялась сама Роуз Дьюитт-Бьюкейтер. Широкое темное платье с чуть заниженной талией не скрывало налившихся форм, как и лицо — следов усталости и пережитых лишений. — Роуз, детка! — Миссис Браун шагнула навстречу «воскресшей» Роуз, но тут же одернула сама себя, обратившись к Руфи, так и оставшейся стоять в дверях комнаты. — Мы очень спешили... Если вы не знаете, то Хокли ищет вас. И, если мы все правильно поняли, то не для того, чтобы поздравить с прибавлением! Молли Браун подняла руку в замшевой перчатке. — Да, все верно, — ответила Руфь, отводя взгляд. — Он уже был здесь. — Мы опоздали? — не удержалась Вера, с беспокойством поглядывая на фигуру Роуз. Не следует даме в ее положении подвергаться таким тревогам… — Можно и так сказать, — подала голос сама Роуз. Тяжело переступая, она подошла ближе и выглянула в ближнее окно, отодвинув портьеру. — Там внизу его автомобиль. Почувствовав опасность, Джоанна выпрямилась, оглядываясь. — Нет-нет… — отрицательно покачала головой Роуз. Потом печально улыбнулась: — Он только что ушел. — Вы… не хотите об этом рассказать? Поподробнее? — Только в том случае, если вы дадите слово об этом не писать, мисс Егер, — холодно ответила Роуз, усаживаясь ближе к электрокамину и поправляя воротник платья. — Садитесь же. Все четверо последовали ее примеру, расположившись на софе, втором кресле и венском стуле. Глубоко вздохнув и обведя взглядом женщин, обратившихся в слух, Роуз подтвердила: — Он ушел и больше не появится. Вам не о чем беспокоиться. Как, надеюсь, и нам. — Одной рукой она обняла округлившийся живот, а вторую протянула ко все такой же тихой и почти неподвижной матери. — Я пришла сюда в момент отчаяния, понимая, что рано или поздно он меня найдет. И единственным местом, куда, как мне казалось, не сунутся Хокли и его ищейки, было именно это. — Руфь… Потрясенная, миссис Браун наблюдала, как по сухим, пергаментно бледным щекам Руфи скатываются потоки слез, а она ничего, ровным счетом ничего не делает, чтобы отереть их. — Мне казалось, что, получив желаемое, он уйдет, — горько усмехнулась Роуз, указывая на небольшой сверток из грубой бумаги на столе. — Но он только стоял и смотрел. На меня. Потом — стоял на коленях и смотрел. Джоанна, приподнявшись, хорошо видела со своего места сапфировое сияние громадного синего бриллианта, бесценной вещицы, украшавшей некогда королевские венцы — до тех пор, пока они не сменились терновыми. — Боже милосердный… — Молли Браун круглыми, как плошки, глазами смотрела поочередно на Роуз, на бриллиант и на Руфь. — Он угрожал вас убить? Роуз подняла взгляд к потолку. — Нет. Нет, не угрожал. Убить, по крайней мере, не пытался. Все было гораздо хуже. Он все еще желал взять меня в жены. Все четыре слушательницы, включая молчаливую Руфь, не сговариваясь уставились на талию «миссис Доусон». — Несмотря на то, что я ношу ребенка Джека. — И вы?.. — пробормотала мисс Кэмпбелл, комкая носовой платок. — Потребовала убираться с глаз долой. Вместе с этим… «Сердцем океана». Но он не ушел. Просто стоял и смотрел. Говорил, что был идиотом. Будто женитьба на мне это могла бы исправить!.. Роуз собиралась что-то произнести, но только открыла рот — и тут же охнула, замолчав и придерживая бок. Мисс Кэмпбелл привстала с места, собираясь принести ридикюль с нюхательными солями. — Ничего, ничего страшного. — чуть помолчав, Роуз продолжила, — Я объявила, что не желаю его видеть. Никогда. Теперь мама знает, что он хотел меня убить, тогда, на «Титанике». И меня, и Джека… — Я могу это подтвердить, — подала голос Джоанна, — если вы собираетесь судить его. Но Роуз только грустно улыбнулась этой мысли. — Да, я помню вас, тогда, в коридоре… Потом я читала ваши колонки и радовалась, что вы выжили, если могла достать газеты… Но не стоит. Мы хотим начать жизнь с чистого листа. Поэтому уезжаем. Кэл, — Роуз сделала движение рукой в сторону стола, — отказался забирать свое сокровище. Сказал, что оно ничего не стоит. — Интересно, что бы сказал Нэтэниэл, — покачала головой миссис Браун, — на такую невероятную щедрость? Джоанна кусала губы. Иногда тайны так дорого продаются. А иногда цена им — жизнь. — Что бриллиант «Сердце океана» покоится в запертой каюте B-54 на дне Атлантического океана, — произнесла вслух Джоанна Егер. — И пусть там и остается. Роуз Дьюитт-Бьюкейтер-Доусон сможет начать жить заново. — Куда вы едете, Руфь? — спросила миссис Браун у матери Роуз, сидевшей рядом с ней на софе. — В Калифорнию. Завтра утром сюда придет водитель Хокли — свой автомобиль Кэл любезно оставляет в нашем распоряжении. Мы готовы к этому. В конце концов, у нас не так уж много вещей. На прощание Молли Браун обняла миссис Дьюитт Бьюкейтер. — Нелегко тебе пришлось, а, сестрица? — и пытливо вгляделась в лицо Руфи, но та слегка отстранилась и нашла нужным пояснить: — Тогда, в шлюпке, перед рассветом, я молилась так, как не делала этого никогда в жизни. Всем своим сердцем я просила у бога оставить Роуз в живых — и знала, что прошу невозможного. И когда она появилась здесь, я подумала, что схожу с ума — я так часто говорила с ней, так часто просила прощения… Теперь, когда чудо наконец произошло, я не позволю ей исчезнуть снова.***
В прихожей было непривычно тихо, да и в гостиной, несмотря на тихие сумерки, еще не зажигали лампы. Бостонская квартира встретила Джоанну полным молчанием. — Кэрол! Но в ответ не послышались привычные торопливые шаги горничной. Вместо них — постукивание тросточки и неровная походка мисс Берлингтон. — У Кэрол выходной, Джоанна. Обернувшись на тихий голос Китти, Джоанна замерла на месте; рука, стаскивающая перчатку, застыла в воздухе. — Вы куда-то собрались? К удивлению Джоанны, Китти была причесана и одета для прогулок — или в дорожное. Светло-серое платье с оборками сидело немного свободно — за время болезни Китти потеряла в весе. — Да. Но прежде, чем я уеду, я хотела бы поговорить с вами. Дурное предчувствие Джоанне не померещилось, интуиция ее никогда не подводила, вот только направлено оно было вовсе не в том направлении. — А где Сара? — На детском празднике, под присмотром мисс Кавендиш. У Агнес Бишоп день рожденья. Очень радостно, что у Сары появляются друзья. — От голоса Китти, ровного и бесстрастного, у Джоанны по коже поползли мурашки. Она смогла только кивнуть в ответ, чувствуя, как что-то важное, невероятно значительное убегает сквозь пальцы — как время. Чувство неотвратимости, необратимости, чего-то ужасного, только что произошедшего, чего уже нельзя изменить. — Хорошо. Удерживать ведь все равно бесполезно, так? Невозможно остановить неумолимо бегущие минуты, ни повернуть их ход вспять. — Могу я поинтересоваться, что такого произошло в мое отсутствие? Джоанна вовсе не собиралась пытаться разжалобить Китти. Разум цеплялся за оборванные нитки, силясь связать ткань воедино. Просто получить ответы на вопросы. — Прошу прощения, — Китти смутилась, словно вспомнив о чем-то, достала из сумочки маленькое письмо, простой конверт с сургучной печатью. — Пока вас не было… Вас разыскивали, мисс Егер, напугав нас всех. Несколько секунд Джоанна просто вертела конверт в пальцах, не решаясь ни раскрыть, ни прочитать подпись чуть выцветшими чернилами безупречным берлинским курсивом. Наконец она сломала печать и, отряхивая пальцы от сургучной крошки, быстро побежала взглядом вложенный листок. Потом быстро зажмурилась, немного поморгала, поднимая взгляд к потолку — скрывая навернувшиеся слезинки. — Я хочу знать, — объявила Китти тоном, не допускающим возражений. — Хочу знать, чье имя на конверте? — Вы ревнуете? — Нет, мисс Егер! С чего вы взяли? Вы… Джоанна пожала плечами. Нет, лучше бы зажечь хотя бы электрокамин. В этой гостиной чертовски холодно… — Слухи были верны… Вы работаете на германскую разведку? Лучше бы ревновала, боже правый. Китти благородно не открывала конверт и не пыталась понять, что все это значит — сделала выводы, основываясь на… Впрочем, откуда бы ей знать. — Китти, послушайте… — Джоанна мягко улыбнулась, и Китти, не ожидавшая такой реакции, не сразу нашла возражения. — Тильбах — моя девичья фамилия. Эрни… Эрнст Тильбах — мой брат. Да, у нас с ним есть что вспомнить. Но с некоторых пор я… как бы вам получше объяснить… больше не занимаюсь тем, что вы назвали работой на германскую разведку. И вообще какой бы то ни было разведкой. — Но папка с документами… Разве вы не должны были?… — Должна, — покачала головой Джоанна. — Но «Интернешнл меркантайл марин» предложили более выгодные условия. Поэтому в ближайшие несколько лет мне лучше не показываться в Старом свете… О чем мой брат счел нужным меня предупредить. Очень любезно с его стороны. — Неужели и он здесь? — Нет-нет, что вы, мисс Берлингтон. Скорее всего, это был связной. Обычное дело. Джоанна обаятельно улыбнулась и похлопала ресницами. Китти, вне себя от ярости, отвернулась. — Вы невыносимы! — Мой бывший муж говорил примерно так же. Итак, — в поле зрения Джоанны попали собранные чемоданы, — куда вы направляетесь? — На побережье, — с плохо скрываемой досадой ответила Китти. — Я хочу немного… воздуха. Свободы. Доктор Роубленс уверил меня, что это безопасно и даже в некоторой степени полезно — для самочувствия. Задумавшись о чем-то Джоанна спросила: — Вы не думали о том, что ваша семья как-то поменяла, хм, отношение к вам? Не желаете навестить их? Быть может, и другие матери молят о чуде… — Думала, — смягчаясь, проговорила Китти, понемногу согреваясь, поскольку Джоанна наконец повернула ручку электрокамина. — Но, мисс Егер, не раньше, чем в будущем году. Пока не могу себе представить путешествие по морю. — Когда вы планируете вернуться? — задала она прямой вопрос, чувствуя, как сердце замерло в болезненной паузе. — К рождеству. Легкая улыбка тронула губы мисс Егер. Но вздох облегчения все еще был бы недопустимой слабостью, и Джоанна удержалась. — Непременно возвращайтесь. Сара будет без вас очень скучать. Потирая озябшие руки и внезапно вспомнив о данном обещании, Китти указала взглядом на дверь кабинета. — Ах, кстати… Я написала все, что вы просили — на столе в вашем кабинете. Там сверху несколько листов — Сара просила записать кое-что из тех историй, которые я ей рассказывала. — Я ей почитаю, пока вас не будет. Когда вы отбываете? — На «Уайт флайт», девятичасовом. Проводите меня? — Что это? Джоанна не ослышалась? Китти, кажется, сменила гнев на милость... — Непременно. Но вы позволите выпить кофе? Я ведь и сама только что… — Ох, да, простите мою бестактность… Спустя некоторое время в пустой и темной кухне замерцал огонек плиты. Упакованные чемоданы у порога пока могли подождать.***
Перед самым Рождеством, за пару дней, Китти, посвежевшая, смягчившаяся, вновь с ямочками на щеках, переступила порог дома мисс Егер. Разумеется, тут же оказалась в объятиях Сары, и только затем — самой Джоанны. В квартире отчаянно пахло хвоей и кондитерской: Кэрол и мисс Кавендиш всю ночь накануне пекли украшения для небольшой пушистой ели, установленной в простенке между высокими окнами, выходившими на заснеженную и праздничную Норфолк-авеню. Поэтому, едва успев сбросить котиковое манто, Китти пришлось принять участие в украшении гостиной гирляндами из приятно шуршащей цветной бумаги, пока Сара и Джоанна развешивали пряничные звезды на ветках ели. Трость ей теперь почти не требовалась — и Китти с удовольствием продемонстрировала походку, пройдясь по комнате в новых туфельках, подаренных придирчивой мисс Егер. Тысяча девятьсот двенадцатый, год катастрофы, подходил к концу. Уходили в прошлое воспоминания, заживали давние раны, люди начинали мириться с потерями и учились жить заново. В богатых залах и бедных каморках вспоминали тех, кто не мог встретить рождество со своими семьями. Горевали в трауре Мадлен Астор и Хелен Эндрюс. Где-то далеко, в Калифорнии, на побережье Тихого океана молодая женщина смотрела на новорожденного сына и повторяла обещание, данное холодной апрельской ночью его отцу: никогда не сдаваться, жить и быть счастливой. В первый день тысяча девятьсот тринадцатого года Джоанна вновь получила загадочное письмо — лично в руки, но на сей раз Китти была поставлена в известность немедленно. Тем более, что это касалось непосредственно ее. — Это ответ от издательства, мисс Берлингтон. Четыре детские новеллы войдут в пасхальный сборник — поздравляю вас. А вот история о «Титанике» требует более тщательной подготовки. Ее вернули на доработку. Но очень просят поскорее — хотят успеть к годовщине. — Мисс Егер, это… — Очень неожиданно? — …наглость с вашей стороны! Как вы могли без моего ведома отправить рукописи в издательство? Джоанна возвела очи горе. — Ах, Китти… У вас совершенно явный талант драматурга. С рукописью о «Титанике» я вам помогу, но вот потом извольте пробиваться на Бродвее сами — и да поможет нам всем бог, потому что, кажется, вы будете иметь успех… Donnerwetter! Едва увернувшись от летевшей прямо в нее диванной подушки, Джоанна все равно оказалась повержена на пол — от хохота. Китти, вовсе не разделяя причину для веселья, тоже не смогла удержаться от смеха. Минуту спустя, когда Сара, заглянув в кабинет, то застала самую настоящую разгорающуюся безобразную драку на подушках с той самой софы с деревянной спинкой — и, разумеется, присоединилась. Мисс Кавендиш, угощавшаяся вместе с Кэрол на кухне пирожными и какао, только качала головой, но вмешиваться не решалась. Пусть балуют этого ребенка — а плохого Сара на своем коротком веку уже успела навидаться.***
Через год с небольшим, весной тысяча девятьсот четырнадцатого, новая потеря оказалась поводом для встречи. Тихо и безрадостно ушла из жизни, угасла Изабелла Пэрэдайн. — Вот уж хороша причина съехаться… Эй, чтоб тебя… — Мадлен Астор, все еще под траурной вуалью, поддержала оступившуюся на комьях раскисшей земли миссис Браун. — Простите, милая Мадлен, и вы, Белла, простите мне. Шмыгая носом, она взглянула на низкое небо. Промозглый мартовский ветер дергал дам за вуали и шарфы, Вера, тоже немного простудившаяся, куталась в шерстяную накидку. Она закончила обучение на курсах медицинских сестер совсем недавно, в феврале, получила сертификат и готовилась отбыть в Лондон — с самыми блестящими рекомендациями. Миссис Браун то и дело спрашивала, не страшно ли ей — вновь на корабль, на что Вера, грустно улыбаясь, отвечала, что судьба, какова бы ни была, может настичь где угодно — хоть на море, хоть на суше. Первыми ушли убитый горем Эдуард Пэрэдайн и Клэр, всхлипывавшая, но старавшаяся держать себя в руках — чтобы не расстраивать обожаемого папу. Мадлен, тоже торопясь к автомобилю, где в теплом салоне ждали сын и няня, еще раз прикоснулась к холодному мраморному надгробию, безупречно чистому, сияющему не оскверненной ничем белизной. — Пусть бог хранит тебя, Белла. — Уж верно Уинн будет рад ее видеть, — прошептала миссис Браун, косясь на Веру, но та, погруженная в свои мысли, не слушала их тихий разговор. — Она ушла свободной от своих долгов, миссис Браун, — печально ответила ей Мадлен Астор. — Почем вы знаете? — с некоторым недоверием спросила та. Помолчав, миссис Астор оглянулась на собеседницу. С понятной только ей улыбкой, — одними уголками губ, — ответила: — Эдди похоронил ее в красном.***
А в Ирландии, в прекрасной Ирландии, под первым весенним солнцем, под высоким синим небом уже поднимался на стапелях «Харланд-энд-Волфф» третий брат — «Британник», которому прочили блестящую карьеру, потому что никто не превосходил его ни размерами, ни роскошью, ни надежностью...