АоСаку

      На улице лето. Жара. Двое учеников старшей школы не спеша направляются на подготовительные курсы. Скоро вступительные экзамены. Но если один идёт с целью успешно сдать их, то причина второго — идущий с ним рядом парень. Аомине искренне не понимал смысла идти в школу летом, к тому же в такую рань, в такое пекло, но даже когда Сакурай аргументировал это благополучным поступлением в университет, для него это всё равно оставалось вселенской глупостью.       Завернув в школьный двор, обойдя обувные шкафчики, пройдя по коридорам и зайдя в класс, парни обнаружили, что пришли самые первые.       «Если не единственные», — подумал Аомине.       Рё вошёл первым, Дайки — за ним.       «Тишина… — подметили про себя два старшеклассника, а второй, оглядывая кабинет, с удовольствием заметил отсутствие раздражающих одноклассников и продолжил: — Может, подремать до звонка?..»       Но тут его взгляд пал на Сакурая, который стоял к нему спиной возле своей парты у окна и что-то искал в портфеле. Аомине не умеет сдерживать себя, когда речь заходит о поддразнивании над бедным Рё. И даже сейчас, предвкушая ойкание-айкание и испуганные щенячьи глазки, он на цыпочках бесшумно подкрался к нему сзади и резко прижал свои ладони к его бокам.       — Ой!.. — как и ожидалось.       Аомине выжидающе и неторопливо проводит руками вверх, вдоль тела, вынимая аккуратно заправленные в брюки края рубашки, тем самым оголяя некоторые участки торса. Ошарашенное, с заливающимся лихорадочным румянцем лицо Рё вводило Дайки в неописуемый детский восторг.       — А-А-Аомине-сан! Извините! Что вы делаете? Но-но-но-но, простите, н-но скоро же одноклассники придут, — почти на одном дыхании протараторил Сакурай, пытаясь выкрутиться из неловкой ситуации.       Но для Дайки, у которого озорная ребячливость была неотъемлемой частью характера, такие слабые протесты только сильнее подливали масла в огонь котла озорства. Он продолжал свою игру, водя ладонями уже под рубашкой Рё, поглаживая бока, живот, грудь, задевая соски и сдержанно кусая в шею так, чтобы следов не оставалось.       — Ик!.. — последнее, что услышал Аомине, пока раздающиеся вдали беспорядочные шаги, ребячий гам и громкий смех учеников не заполонили весь школьный коридор, заставив его вмиг позабыть о своей детской забаве, зло посмотреть на дверь и сесть за парту. Сакурай ещё никогда не был так рад одноклассникам, казалось, опоздай они на полминуты и его бы здесь не было — был бы лишь красный, скукоженный под палящем солнцем помидор.       Румянец потихоньку спадал, благо, сейчас можно списать на жаркую погоду. Аомине мирно дремал на своём месте, Сакурай копошился в портфеле, студенты то и дело, что проходили, приветливо улыбались второму, игнорировали первого, сновали от парты до парты и что-то да просили. Рё решил проверить, не забыл ли бенто, как к нему подошла небольшая кучка из четырёх учеников.       «Вроде из параллели… Но что…» — на ум никак не могла прийти ни одна толковая мысль, зачем он мог им понадобиться.       Длинноволосый блондин со смазливым личиком и множеством цепочек, колец и серёг — во главе этой группы — встал напротив, с открытым ртом вальяжно жевал жевательную резинку и что-то строчил в своём телефоне. Через пару-тройку секунд он уже убирал телефон в карман и сверху вниз взирал на Сакурая.       — Слушь, Рё ж? Здоров. Короч, просьба такая. Дашь да списать инглиш? И ещё там какая-то тема была, чёт, ну, непонятная, сможешь объяснить, пажалст?       «Наглости нет предела…» — как подумал Сакурай, малозаметно надув губы и сведя брови, но в действительности он же не сможет сказать такое незнакомому человеку.       — …Ладно.       Пока Рё искал свою тетрадь по английскому, главарь стал рассказывать своим прихвостням, как он «засадил той вчерашней соске», как «она стонала и извивалась» под ним, посвящал во все детали их «горячей ночки» и что «не менее горячая ночка» ждёт его сегодня, так как он собирается «всадить второй малышке с огромными буферами, которая на втором курсе уника».       Как же Рё не хотелось становиться свидетелем чей-то интимной жизни, но он не знал, куда себя деть и что делать, кроме как ненароком слушать и покрываться стыдливым густым румянцем от щёк, ушей до загривка.       С самого появления этой сомнительной компании Аомине не спал — дремота преследовала, но сон — никак — и с самого начала наблюдал за разворачивающейся перед ним ситуацией: видел, как парни вели себя некрасиво, видел опустевшую голову Сакурая, его покрасневшие кончики ушей и шею. Стряхнув утреннюю дрёму, он нехотя встал и сделал два огромных шага в сторону однокашников, перед этим взяв рядом стул за спинку и протаскав его за собой с омерзительно-раздражающим скрежетом по полу, который привлёк внимание всего класса, а главное — тех парней:       — Э, слышьте, Рё так-то мне обещал объяснить английский, так что проваливайте, пока кости целы, утырки, — зло рыкнул, свысока посмотрев на них, и добавил: — а если нужно списать, то можно и у других.       Парни, проигнорировав оскорбления, не выдержали звериного взгляда напротив и направились к выходу, а Дайки поставил стул, где недавно стояли те дерзкие типы, и непринуждённо сел, положив правую руку на стол и ею же подперев голову.       Вместе с вниманием и интересом класса Сакурай так же просто сидел и наблюдал, но если через пару мгновений ученики вернулись к своим делам, то у него такой возможности нет. Два одноклассника с секунд десять сидели в тишине и лишь изредка заглядывали друг другу в глаза. Во взгляде Рё читалось недоумение, а у Дайки — усталость и недосып.       — И-извините, Аомине-сан, но… …Простите! Но я не помню, как обещал вам объяснить английский! Мне очень жаль, что я забыл об этом! — на одном дыхании, будто совершил тяжкий грех и теперь исповедуется в церкви прощебетал Сакурай, виновато опустив свою макушку.       — А ты и не обещал, — сонно зевнул тот, ковыряясь мизинцем левой руки в ухе и смотря куда-то вверх.       Сакурай растерянно следил за действиями парня перед собой и спросил:       — Извините, я не понимаю, а что тогда…       Дайки перевёл взгляд на лицо Рё в ожидании. И тот будто прозрел: дотронулся до своих пылающих щёк, ушей и понял. И ведь догадался — до него дошло, что сам и есть виновник этого. После озарения он явно поник, слегка зашторившись чёлкой, и стал просить прощения.       — Извините, но… — последовал тяжёлый вздох, — …неужели это было так очевидно?.. — нежели кому-либо, скорее всего, в воздух был брошен вопрос.       — Кроме меня никто не заметил.       — …Спасибо… — Сакурая гложила вина: его снова пришлось защищать.       Тишина затянулась. Один из них не выдержал:       — Давай, объясняй английский, как и обещал, — на этих словах Аомине взял учебник со стола Сакурая и невесомо стукнул того по голове.       «Так ты ж сказал, что я не обещал… Пхе-хе…» — про себя усмехнулся Рё, а вслух произнёс: — Извините, сейчас, учебник достану, — и полез в портфель. — Ой, а где…       — Тут, — расслаблено отвечает Дайки, поднимая и передавая учебник.       — Простите, а что мне?..       — Артикли. Я спал весь урок, — как само собой разумеющееся сказал Аомине, не замечая за собой, что уже второй раз перебил собеседника.       Пока один объяснял тему артиклей, другой был в своих мыслях — как ему не удалось повеселиться, будучи наедине:       «Блять, исчезните… — невыносимая агрессия была направлена на одноклассников, которые ничего не понимали, замечая на себе яростные косые взгляды. — Нахуя вы вообще припёрлись в такую жару сюда, идиоты. Лучше б дома торчали, кретины, тупицы… Аргх!.. Если б не вы, то я и Рё сейчас…»       На этих словах изощрённое, юношеское воображение Аомине познало все прелести допустимой вольности, будто переродившийся феникс, играя ярчайшими, ослепительными красками и добавляя их в консистенцию иллюзорной реальности вперемешку с опьяняющими фантазиями. В своей голове — как в своей крепости. Аомине думал сейчас только об одном: взять Сакурая прямо здесь, прямо сейчас, прямо на этой парте. Он буквально видел, как встаёт перед Рё, хватает его за правое плечо, приподнимая и наблюдая так будоражащий его до одури волнительный взгляд перед собой. Не дожидаясь ответа или вопроса, он припаливает губы Сакурая своими, устремляя свободную руку тому под рубашку и оглаживая оголённые участки тела: бока, живот, грудь, — всё как вначале; задевая соски, вызывает приглушённый стон сквозь прижатые к нему губы, слегка размыкает их и углубляет поцелуй, запустив язык. Левая рука уже успела проложить дорожку невесомых касаний от плеча до затылка, запуская ладонь в мягкие русые волосы Рё и легонько толкая на себя, не давая тому возможность хотя б на мгновение освободиться — ещё больше уничтожить расстояние между ними. Аомине на взводе, ничего не может с собой поделать, поэтому прижимается всем телом к Сакураю, вставая между его ног. Десять секунд, которые уходят на один лишь страстный поцелуй, кажутся вечностью и чем-то малым — не терпится испытать сладкую истому, окончательно отбросить последние жалкие остатки совести и стыда и в конце концов поблаженствовать телами, — поэтому, освободив искусанные, опухшие и блестящие слюной губы Рё, Дайки хватает его за бёдра, приподнимает и сажает на парту. Пока он делает это — экстазу Дайки нет предела, когда он наблюдает за Рё, смакуя всеми фибрами души оторопелый взор на себе — парни безотрывно, с толикой робостью и азарта наблюдают друг за другом помутневшими, затуманенными дымкой разврата глазами — до исступлённого самозабвения — выдыхая разгорячённые клубки пара, будто наркотики, дурманящие, заставляющие вожделеть всё пуще, яростнее, отчаяннее. Первым разрывает томительную паузу Дайки, снова жадно опаляя чужие губы своими, кусая и посасывая их. Сакурай из-за хмельного марева в голове действует на диктующих ему инстинктах, поэтому не сразу осознает дать отпор.       — Аомине-сан… — сквозь губы шепчет Сакурай, касаясь своими пальцами чужой груди. — Аом… Ах…       На вдохе произносится короткий стон, шёпотом, когда Дайки, продолжая играться с губами Рё, пробегает пальцами с бёдер до его паха и ощутимого набухания. Укусив и оттянув нижнюю губу Сакурая, он скалится в ухмылке, напоминающую дикий оскал перед долгожданной победой, и наслаждается реакцией парня напротив через хищно суженные глаза. После небольших игр, Аомине решает зайти дальше, увлекая Сакурая в очередной неутолимый поцелуй и медленно расстёгивая ширинку его брюк. Своей левой рукой Дайки поглаживает затылок Рё, чтобы расслабить и отвлечь от действий правой, пока та, плавно щекоча, скользит по возбуждённому члену сквозь тонкую ткань трусов. Сакураю ничего не остаётся делать, кроме как шептать имя Аомине, взахлёб, утопая в каждом слоге жалобно просящими стонами, которые так завлекают и возбуждают Дайки. Аомине же мог продолжать эти раззадоривающие игры, если бы не наваждение, проявляющееся тянущей приятной болью в нижней области живота, разрастающееся с каждым сладострастным стоном Сакурая всё быстрее, больнее и до безумства приятнее. Однако, под удивлённый Дайки взгляд, Рё первый, кто делает шаг навстречу слепой ненасытной похоти: он стискивает туловище, крепко сцепив свои ноги за его спиной, руками неспешно, ласкающе проходится с груди на плечи и обвивает ими шею, впутываясь в волосы Аомине, и углубляет и без того безудержный двумя неуёмными молодыми сердцами, пылкий поцелуй. Выгибаясь всем телом, Рё беззастенчиво, нескромно тёрся своим пахом о пах Дайки, ёрзая на месте, пытаясь хоть как-то совладать с теми зудящими головокружительными страданиями — сладкими муками. Обвитые ноги и руки Сакурая заставляют Аомине пододвинуться ближе, а тело — припасть к нему, чтобы все частички их кожи касались, трогали, целовали друг друга всегда и везде. После несуществующего щелчка даже речь Рё изменилась — стала более требовательной и бесцеремонной, что несвойственно для него:       «Д… Дайки…»       «Да… Давай… Ещё… Нгх…»       «Сильнее надави… Да, Дайки!.. Ещё…»       «Ещё… Ещё… Ещё… Ещё…»       «Ещё… Ещё…» — уже думает сам Аомине и не может поверить своим ушам, но был беспредельно польщён и останавливаться не намеревался. Решив, что играм пришёл конец, он ускоряет темп и начинает уже с остервенением водить своей правой рукой по члену Рё вверх-вниз, пока тот извивается всем телом, ослабевая либо укрепляя хватку рук и ног. От нарастающего со стремительной скоростью по всему телу возбуждения носочки Сакурая, напрягаясь, то вытягиваются, оттопыривая пальчики в разные стороны, то съёживаются. Ни у Рё, ни у Дайки нет больше сил сдерживаться. И вот, когда двое уже погрузились в настойчивый чувственный поцелуй, обрывающийся лишь попыткой перевести дыхание, Сакурай готов излиться в руку Аомине:       «…Дайки!.. …Ох… …М-м…»       «…Аом… …са…»       «…Аомине… …сан…»       «…Аомине-сан, вы слышите?..»       Аомине открыл глаза: он всё так же сидел напротив Сакурая, положив правую руку на стол и придерживая голову. Взгляд был рассеянным (насколько это возможно для его безмятежного выражения лица) — Рё списал на бессонные ночи, в то время как для самого Дайки казалось, что весь мир для него будто и не существовал и всё было чужим.       «Нихуясе… Никогда не видел такие реальные сны…» — мигом промчалось в голове Аомине и взглянул на Сакурая — тот беспокойно следил за его поведением.       — Извините, Аомине-сан, если вы хотите спать, мы можем потом заняться английским, — скорее виновато и расстроено, чем нравоучительно произнёс Сакурай, закрывая свою тетрадь.       Аомине понял, что сейчас он ни на что не годен, поэтому встал, взял стул и поплёлся за свою парту. По пути он легонько растрепал волосы Сакурая и с громким выдохом плюхнулся на место, положил руки на парту, голову на руки и уснул, пока в кабинете не стало слишком шумно.