Вопрос возраста

      Валерке семнадцать. Ему бы бегать за сверстницами, таскать их портфели, провожая до дома, просить у родителей карманных денег на пломбир и цветы для дамы сердца и срывать неловкие первые поцелуи с пухлых, розовых, девичьих губ возле подъездов. Ему бы жить обыкновенную жизнь подростка, испытывать все прелести и неудобства переходного возраста, но теперь такая жизнь не для него. После обращения в стратилата и обретения вынужденного бессмертия, времени в его жизни стало так много, но по факту, его так мало, чтобы быть нормальным. Он не хочет больше сближаться с девчонками-одногодками, ему хватает беспокойства за близких и бессонных ночей. Смерти Анастасийки и Лёвы показали, что все, кто рядом с ним, находятся в постоянной смертельной опасности. Он раз за разом отказывался впускать Сергушину в свои тайны, не брал с собой в полнолуния, как бы та на него не дулась. Валерка натянуто улыбался Хлопову на предложение того снова дружить, зная, что они не смогут как обычные мальчишки гонять на улице в футбол и тайком пробовать курить за гаражами. Он упорно держал дистанцию с Ритой, хотя та тянулась, обижалась за недоверие и множество недосказанностей. И даже все старания Валерки не уберегли их: одних от смерти, другую от вечного вынужденного рабства. Лучше вообще не иметь друзей, чем иметь, но мертвых. Будь воля Валеры, он бы никого не втягивал в свои проблемы и тайны, но сделанного не воротишь. Игорь, участвовавший в этой истории с самого начала, не был девчонкой, которую можно оттолкнуть напускной холодностью и парой кинутых грубостей. Игорь, он… взрослый. Вечно заботящийся, ответственный, всегда готовый подставить вторую щеку после удара, лишь бы Валерка был в порядке. «Не нравится, не помогай». А тот снова проглотил, не подавая вида, как больно ему это слышать, продолжая неизменно стоять за плечом, бок о бок, какая бы опасность ему не грозила. Игорь его принимает со всей тьмой внутри, зная, что подросток просто боится, а потому огрызается, выпускает иголки, отталкивает безразличием во взгляде, но внутри кричит, прося не оставлять его. Старший с ним был, есть, и будет, что бы ни произошло.       Игорю двадцать два. Ему бы зажимать рдеющих комсомолок по углам, шептать в аккуратные ушки заигрывания, от которых бы щёки тех алели ярче Красного знамени, тихонько выходить с хихикающими девушками, одергивающими юбки из подсобок, приглаживая растрепанные вихры, параллельно поправляя криво наспех застегнутую рубашку. Игорь хотел бы быть нормальным взрослым, но ему уже двадцать два и последние три с лишним года его жизнь — какой-то сюрреализм. В здравом уме, да и на нетрезвую голову он не мог подумать, что будет занят игрой в войнушку с вампирами, в лучших традициях лагерных страшилок. Ему бы наслаждаться молодостью, делать, что там обычно делают двадцатилетние парни, продвигаться по карьерной лестнице, нарабатывать достижения в комсомоле, искать девушку, впоследствии будущую жену и мать своих детей. Но, чёрт возьми, он не может двигаться дальше. Он застрял, увяз в этом мальчишке с огромными глазами, черными волосами и тяжелым проклятием на подростковых плечах. Игорь ощущает огромную ответственность за того, кого необходимо оберегать, спасать и быть всегда рядом. Лагунов ведь один не справится. Человеку нужен человек. И тот, несмотря на то, что не является человеком в привычном смысле этого слова, все равно им остается, а потому, нуждается в том, чтобы кто-то был рядом. И этим кем-то предпочитает быть сам Корзухин. Возможно, в нем говорит чувство вины. Не должно все так быть, это неправильно. Не должен был тринадцатилетний мальчик принимать на себя бремя стратилата, это должен быть он, Игорь. Но вышло так, как вышло. И все, что остается старшему — это поддерживать Валерку, быть ему примером, опорой. Он ведь взрослый.       Быть спасителем — это наказание. За последние годы привыкший впрягаться везде за младшего, он не мог стоять в стороне, когда встретился со своим прошлым. Вероника. Девушка, ради которой он когда-то был готов на всё, та, которая три года назад затронула долгое время молчащее сердце. Воспоминания всколыхнулись в нем теплой волной после встречи в кабинете. Может, у них еще не все потеряно? Может, есть еще шанс? Им было хорошо вместе в лагере, их чувства горели Олимпийским огнём, в жизни обоих после встречи появился просвет. Игорь обязан ее спасти от брака с Плоткиным, чего бы это ему ни стоило. Несколько встреч под покровом ночи, неизменно оканчивавшихся бурным сексом, какие-то обещания, девушка вновь пробуждалась после долгой игры в примерную жену комсомольца. После победы над Глебом у них было несколько прекрасных недель. А потом прошлое изжило себя. Ника хотела нормальной жизни, а Игорь с регулярными полнолуниями и Валеркой не мог ей этого дать. Она хотела забыть все произошедшее, как страшный сон и Корзухин не мог ее осуждать за это, будь на ее месте, он бы поступил так же. Последние несколько дней они много ссорились, бросали друг в друга обидные слова и бессмысленные обвинения, а когда встал выбор, Игорь тихо, но твердо сказал: «Я его не оставлю, я нужен ему». Вероника лишь глянула на него заплаканными глазами в последний раз и ушла из его жизни. На этот раз навсегда. Позже Корзухин узнал, что Плоткин все-таки добился своего. Уговорил своим нытьем отца, не дал жене развода и планирует с ней ребенка. Ника оказалась слабее, чем пыталась казаться. Игорь сжимал кулаки и понимал, что все-таки не сможет спасти всех и помочь всем. Поэтому пусть хотя бы Валерка будет в порядке.       Если бы Лагунов узнал, какой выбор сделал Игорь, он бы сто процентов взглянул тому в глаза, а после, безразлично бы отвел взгляд со словами: «Ну и зачем ты это сделал?». Валерка никогда не признает, что Игорь ему нужен, очень. Старший помогает снять хоть немного ответственности с себя, на него можно положиться и ненавидеть себя в полнолуния чуточку меньше, чем если бы он проводил их в одиночестве. Мальчик полностью уверен в Игоре. Тот не подведет, если будет нужно, даже убьет. Они договорились, что если Валерка не справится со своей силой и сорвется, тот сделает все возможное, чтобы избавиться от стратилата. На самом деле, сразу после обращения Лагунов мечтал исчезнуть. Задумчиво крутил в руках красный галстук, подумывая сорвать его и запульнуть куда подальше, встать под солнечные лучи, сгорая со спокойной душой, обезопасив мир от самого себя. Однажды за этим занятием его застал Игорь. Со страхом глазах он в секунду подлетел к мальчику и с силой встряхнул того за плечи, наверное желая вытряхнуть подобные мысли из глупой подростковой головы. В тот день старший чуть ли не впервые повысил на него голос. Они взяли друг с друга клятвы, что Валера ничего с собой не сделает сам, а Корзухин будет следить за ним и устранит, если придется. За все время, что Лагунов мучается от нечеловеческой жажды, сдерживаясь, чтобы не вцепиться в горло кому-то, он так и не смог довериться никому так сильно, как Игорю. Даже Анастасийке. Как бы он ни был влюблен в нее, он не хотел, чтобы девочка познала его боль, чтобы начала бояться или того хуже, жалеть. Только Игорю было позволено это знание. Он взрослый, он справится. А теперь и вовсе друг у друга остались только они сами.

* * *

      Время идет, жизнь продолжается, а Игорь видит, что у мальчика пубертат. Валерка взрослеет, по росту он почти догнал старшего, его лицо вытягивается, перестает быть по-детски пухлым. А глаза остались все те же. Огромные серо-голубые глаза с легким налетом грусти от пережитого в глубине. На людей он уже смотрит не так доверчиво, а вдумчиво, с некой придиркой. Валерка все реже надевает шорты, но даже через плотную ткань джинс видно, что его коленки уже не такие острые, как раньше, да и весь мальчик потихоньку теряет допубертатную угловатость. Он на пороге того, чтобы стать красивым, стройным, молодым парнем. Парнем, на которого на улице оборачиваются девчонки, чего тот, конечно же, не замечает, постоянно погруженный в свои невеселые мысли с безразличием ко всему происходящему. Валерка не ходит на школьные дискотеки, где на первом же белом танце к нему бы выстроилась целая очередь из школьниц со всей параллели. Лагунову же это не особо и интересно. Игорь ловит себя на мысли, что отчасти даже рад этому, а потом отмахивается сам от себя, списывая все на то, что так за мальчика придется меньше беспокоиться. Он нигде не пропадает вечерами, почти всегда либо дома, либо рядом, под боком.       Парни продолжают свои «экспедиции», расширяя их территории и теперь выезжая в другие города под предлогом поиска исторических ценностей. Ни преподаватели, ни родители не возражают. У Лагунова отличная успеваемость и поведение, выпускные экзамены предстоят только через год, поэтому поездки ни разу не встречают сопротивления. На самом же деле Валерка с Игорем самостоятельно продолжают дело Носатова и ныне покойного Лёвы, а именно, поиск стратилатов, все-таки, с одним из представителей в команде это проще и безопаснее. Бывает, поездки затягиваются даже больше, чем на неделю, в особо сложных случаях приходится и ночевать в УАЗике буквально в нескольких десятках сантиметров друг от друга. И иногда Игорь просыпается посреди ночи в кромешной темноте, чаще всего от духоты в замкнутом пространстве и слышит какое-то копошение слева от себя. Когда это случается впервые, спросонья он ничего не понимает, подумав, что мальчику приснился кошмар. Полежав так с минуту, Корзухин собирается повернуться, чтобы растормошить того, но в последнюю секунду в воздухе раздается полузадушенный всхлип. Парень замирает, задумавшись о природе этого звука, который через момент продолжается, подтверждая догадки. Игорь краснеет, будто бы ему снова шестнадцать и родители застали его в комнате за чем-то неприличным. Ему хочется зажмуриться и закрыть уши от неловкости, но это будет слишком явно и поставит Валерку в неудобное положение, а смущать мальчика не хочется. Переходный возраст, гормоны, он все понимает. И Игорь лежит, упершись лбом в стенку УАЗика, стараясь ничем не выдать свое бодрствование, слушая чужое тяжелое дыхание, судорожные вздохи и тихие стоны сквозь зубы за спиной. Корзухина отчего-то бросает в жар. Подросток забавно пыхтит, зажимая рот ладонью, чтобы сдержать особо громкие звуки и не разбудить соседа. Через несколько минут возня заканчивается, Лагунов приподнимается и выскальзывает из машины с тихим щелчком двери, по-видимому, чтобы избавиться от следов преступления, а Игорь переворачивается на спину и пытается успокоиться, чтобы снова уснуть, замедлить так быстро бьющееся сердце. Сон не идет, в голове упорно стоит это шуршание вперемешку со вздохами. Корзухин очень пытается не представлять лицо мальчика с зажмуренными глазами и закушенной губой, потому что, ну, это не то направление мыслей, которое старший должен испытывать. Со странными мыслями роящимися в голове, Игорь снова уплывает в глубокий сон, не замечая, как возвращается Валерка. Тот долгим испытывающим взглядом поблескивающих глаз смотрит на бывшего вожатого, изменившего свое положение, но так ничего подозрительного и не заметив укладывается рядом, натягивая до шеи аляпистый клетчатый плед и сворачиваясь калачиком под боком. Утром Игорь, не подавая вида о ночном происшествии заводит «буханку» и отправляется в дорогу как обычно, они едут молча, каждый размышляя о чем-то своем. Старший думает, что у мальчика пубертат и подобные происшествия не должны вызывать смущения, они ведь оба парни, и даже в таких конфузах ничего критично ужасного нет, но почему-то выкинуть из головы мысли об этом не получается.       Игорь думает, что для друзей нормально оставаться друг у друга на ночевки, но также он думает, что ненормально разглядывать своих друзей, которые выходят из душа перед сном. Но он ничего не может с собой поделать, когда Валерка в очередной раз распахивает дверь ванной и, шлепая по полу босыми пятками, как обычно проходит в спальню, облокачиваясь на подоконник в одних трусах и с полотенцем на голове, которым агрессивными движениями сушит свои волосы, не подозревая, что на данный момент за ним наблюдают. Корзухин окидывает взглядом чужой голый торс, отмечая вкупе с высоким ростом хрупкое телосложение, равномерно вздымающуюся грудную клетку с просвечивающими ребрами и бледный впалый живот. Лагунову то не нужно беспокоиться о наборе мышечной массы, даже сейчас, без единого дня тренировок он спокойно переплюнет любого тяжелоатлета благодаря силе стратилата. Игорь ведет взглядом сверху вниз, беззвучно хмыкает от вида безволосой груди и непроизвольно сглатывает, натыкаясь на еле видную, состоящую из полупрозрачных тонких черных волосков, пушковую дорожку, ведущую от пупка и ниже. Он снова вскидывает взгляд и натыкается на ответно внимательно смотрящие на него серо-голубые глаза из-под влажных черных прядок и тушуется. — Что-то не так? — невинно спрашивает Валерка. — Да нет, просто задумался. — Понятно.       В комнате повисает неловкая тишина. Игорю она кажется неудобной, смущающей, а Лагунов ведет себя так, будто ничего не произошло. Он легко пожимает плечами и возвращается к приготовлениям ко сну. Старший утыкается в какие-то абсолютно не интересные ему бумаги и изредка, как можно незаметнее, из-под ресниц, продолжает поглядывать на того. Лагунов, выглядит притягательно. Тонкие шея и ключицы, торчащие острые лопатки, выпирающие позвонки, которые проявляются, когда тот наклоняется, чтобы поправить простынь. Игорю хочется поднять руку, аккуратно провести вдоль этой линии, пальцем ощущая каждый из них, но он вовремя одергивает себя. Трогательные ямочки на пояснице, аккурат над ягодицами. Игорь запрещает себе смотреть ниже этих ямочек, он и так занимается чем-то неправильным, у него должна оставаться голова на плечах. Да, Валерке уже скоро восемнадцать, он уже не выглядит, как ребенок и подавно не ведет себя незрело, через слишком многое он прошел, однако от этого ситуация не становится правильнее, как минимум, потому что они оба парни. А как максимум, из них двоих именно Игорь взрослый, он должен держать себя в руках и здраво мыслить. Но ночью парню снится что-то смутное, воспоминания о чем уходят вместе с солнечными лучами, проникающими в комнату, оставляя за собой лишь специфические утренние последствия. Валерка, проснувшийся практически одновременно с ним, абсолютно несерьезно ухмыляется, косясь на чужие выпирающие и чуть влажные боксеры, лишь еще раз набатом в голове напоминая Игорю, что тому всего лишь шестнадцать, у них шесть лет разницы и весь бред нужно выкинуть из головы. Он еще мальчик, его сверстники до сих пор хихикают от слова «многочлен», как можно даже допускать подобные отвратительные мысли о Лагунове и его теле.

* * *

      Игорю нравится Валерка. Не как подопечный в лагере, коим он являлся три с лишним года назад и не как обычный друг. Корзухин постоянно ловит себя на мыслях о подростке, на любовании им, на беспокойстве за Валерку намного сильнее, чем этого требует дружба, пусть даже и близкая. И вся эта забота и волнение становятся глубже, постепенно перетекая в более сильные чувства. Игорю бы взять и спрятать мальчика от всех проблем, чтобы эти глаза никогда вновь не покрылись мертвой ледяной коркой, чтобы нежно-персиковые и слегка пухлые губы еще хоть раз растянулись в мягкой искренней беззаботной улыбке, без тени усталости, накрывающей лицо. Корзухину хочется взять и разгладить чужие вечно напряженные брови и поджатый подбородок. Он постоянно с неудовольствием наблюдает Валеркину острую линию челюсти, по которой ходят желваки, когда тот злится или нервничает, не имея возможности дать слабину. Старший думает, что подросток не должен скрывать так много, держать внутри себя всю печаль и трудности, не давая себе выпустить все наружу. Игорь не может вспомнить, когда мальчик позволял себе пустить хоть слезинку, не говоря уже о том, чтобы полноценно поплакать, избавляясь от терзающих внутри мыслей. Если в тринадцать лет, в первые недели после обращения, сидя с Корзухиным вечерами в беседке во дворе, Валерка еще мог позволить себе тереть красные от слез глаза, пряча их от старшего, вместе с хлюпающим носом в рукав, то сейчас мальчик начал скрывать свои эмоции и тревоги. А Игорю бы так хотелось притянуть того за хрупкие плечи, уткнуть его себе в грудь и приобнять, поглаживая чужой затылок, чтобы Лагунов позволил себе и без того редкий момент слабости и дал волю слезам. Но тот упорно их копит, не показывая их никому, даже самому близкому Игорю, закрываясь за напускной холодностью, грубя и огрызаясь. Игорь так же прячет от Валерки свою неправильную влюбленность. Он надеется, что тот никогда о ней не узнает.       Игорь надеется на это, но не уделяет должного внимания тому, что у мальчика переходный возраст в самом разгаре. Пусть у него и организм вампира, а сознание порой замутняется жаждой крови с последующей ненавистью к своему существованию и желанием спрятаться от всего мира, чтобы не стать тем, кого он так в себе боится, в остальном Валерка все такой же человек, подросток с очевидными для его возраста желаниями и мечтами. Несмотря на жесть творящуюся у него, а возможно, даже благодаря ей и желая вспомнить что такое адекватно чувствовать, хоть на короткое время вернуться в нормальную жизнь, мальчик хочет влюбляться, он хочет нормальных человеческих отношений, объятий, поцелуев и всего того неизвестного, что следует за этими поцелуями потом. Где-то в глубине Игорь все-таки понимает это, но он не понимает того, что рядом с мальчиком не осталось никого, к кому можно было бы испытывать чувства, кроме него самого. У Лагунова нет близких знакомых, подруг так тем более, его социальная жизнь настолько скудна, насколько это возможно, его не зовут на сейшены, куда тот в принципе и так бы не пошел. Не в его это принципах искать себе кого-то, отталкиваясь исключительно от физиологии. Валерка в глубине души хочет теплого, возвышенного чувства, надежного человека рядом, с которым будет уютно и безопасно, а в нужные моменты и горячо до дрожи, бабочек в животе и закручивающегося узла где-то внизу. И такой человек рядом есть, иногда до него буквально рукой подать, когда они ночуют вместе или сидят в местной столовой за углом, неспешно потягивая вишневый компот. Таким человеком для Лагунова является Игорь.       Валерке нравится Игорь. Он видит в нем не только бывшего вожатого или пример для подражания. Он видит в нем защиту, родного человека, который за эти несколько лет ни разу его не подвел. Валерка, которого взрослым можно назвать только с натяжкой, так устает быть сильным постоянно, а рядом с Игорем ему хочется быть слабее. Да, это стыдно, неловко, но где-то в глубине души позволительно. Лагунов хочет прильнуть к теплу старшего, сжаться в его объятиях, став раза в три меньше, и забыть обо всем происходящем во внешнем мире. Иногда Валерка думает, что слишком очевиден в своих чувствах к старшему. Когда он смотрит на того снизу вверх, как на центр Вселенной, пытаясь не светиться теплом, так откровенно сдавая себя, или когда, хмурясь и испытывая к себе всепоглощающую неприязнь, тонкими прохладными пальцами, задумчиво гладит еще свежие синяки на сгибе локтя Игоря после полнолуний, стараясь быть в своих движениях максимально неподозрительным и ненавязчивым. Старший так страдает из-за него, ранее неумелыми, а ныне наработанными движениями ищет вену, наспех тыкая туда иглой. Он первым предложил идею с кормежкой сразу после приезда из лагеря домой, на что мальчик наотрез отказался, думая, что сможет пересилить себя от слова совсем. В первое же полнолуние, приступ оканчивается тем, что Игорь насильно вливает в того свою кровь из шприца, наспех купленного в аптеке снизу. Потому что смотреть на то, как тринадцатилетний мальчик, привязанный к батарее, сначала бессознательно дергается, набивая себе синяки о чугун, пытаясь сдержать жажду, еще не зная, что противостоять ей невозможно, потом, все-таки оказавшись захваченным вампирской сущностью внутри себя шипит с выпущенным и ищущим крови жалом и пытается вырваться, рискуя порвать веревки, а через несколько часов мучений лишь беспомощно постанывая и то и дело теряя сознания, подозрительно нехорошо прикрывая глаза, приближаясь к тому, чтобы вскоре сделать это в последний раз, просто невозможно без ноющего сердца. И даже в таком состоянии он отворачивает голову от поднесенной ко рту крови, не желая разрывать последнюю ниточку своей человечности. Игорь, думая, что на утро он обязательно извинится за это, хватает того одной рукой за лицо, с силой надавливая на сустав, соединяющий челюсти и заставляя его открыть рот, пуская туда из шприца маленькую струйку теплой крови. Мальчик сначала отплевывается, перепачкав все вокруг, но ощутив вкус самой желанной на тот момент еды, высовывает жало, обхватывая им наконечник. Старший давит на поршень, юный стратилат делает мелкие глотки, а из его огромных глаз медленно текут слезы. Утром Лагунов со злостью кричит на него, срывая голос говоря, что лучше бы тот дал ему умереть, вместо того, чтобы собственноручно превращать его в чудовище, а Игорю каждое из этих обвинений, каждый выкрик, рвет душу острым лезвием. Он как всегда молчит, не разгоняя тему еще сильнее и просто давая мальчику выговорить все накопившееся. И не зря, ведь через несколько минут гнев в голосе сменяется безысходностью, и Валерка начинает горько плакать в объятиях Игоря, пока тот осторожно его покачивает, пытаясь успокоить. Валерка бы хотел исчезнуть из жизни Корзухина, чтобы не приносить ему неприятностей более, но это выше него. Но сейчас подросток понимает, что рассыплется, не сможет больше держаться, оставшись наедине с собой в этом мире. Сцеженная Игорем кровь такая сладкая, вкусная, что Лагунов краем мысли думает, что это одна из причин, почему он до сих пор не сорвался и не начал кусать людей без разбору, ведь это лишит его возможности ощущать себя ближе к Корзухину, когда, приходя в себя, он с постыдным наслаждением катает на языке кровяное послевкусие, надеясь, что тот ничего не заметит.       Валерка не справляется сам с собой. Он ощущает слишком много нового, возможно, даже больше, чем к Анастасийке. С ней у него было все чисто и невинно. Девочку он нежно держал за руку, аккуратно, будто боясь сломать, обнимал и лишь изредка позволял себе невинные короткие поцелуи. Большего он в принципе и не умел. Игорь же был другим. Даже несмотря на свою нечеловеческую силу, Лагунов не боится навредить старшему. Глядя на крепкое и подтянутое телосложение бывшего вожатого, Валерка наоборот хочет ощутить на себе чужие сильные руки. Фантазия не идет дальше движений теплых ладоней Корзухина, оглаживающих тело, подросток вообще мало что смыслит во всем этом. Но даже такие, казалось бы, непорочные мысли заставляли мурашки пробегать по коже табунами от загривка до самого копчика, прикрывая глаза и в сотый раз облизывая губы, горящие от голода, ничуть не связанного с вампирским. Он так не хочет и одновременно так жаждет, чтобы Игорь пробрался к нему в голову и узнал обо всех вещах, о которых думает Лагунов и выполнил хотя бы что-то из этого скудного «списка».       Он испытывает выдержку, но непонятно чью, то ли старшего, когда выходит из ванной почти раздетым и нарочно маячит перед его глазами, непонятно на что надеясь, и изредка бросая, по его мнению, игривые и провокационные взгляды, то ли свою, когда ночью, лежа на полу «буханки» и ощущая жар чужого тела справа от себя, пробирается рукой под резинку трусов, покрываясь румянцем. В этот момент он полностью состоит из противоречий. Одна его часть боится, что Игорь проснется и посмотрит с насмешкой, как на несмышленого ребенка, который не может вести себя прилично и потерпеть, как взрослый человек. Другая его часть мечтает, чтобы старший, наконец, проснулся, заметил, увидел и сделал уже что-то с этим. Что-то, что Валерка себе представляет крайне смутно, но в его ожиданиях это что-то ощущается невероятно приятно и поможет ему перестать сгорать от смущающего желания. От будоражащего страха оказаться обнаруженным за грязным занятием и непосредственной близости Игоря, движения ладони ощущаются намного острее, пальцы на ногах поджимаются, узел внизу близок к тому, чтобы развязаться, а в конце все тело пронизывает сладкая судорога, заставляя задержать дыхание, чтобы всего этого не было так много, иначе он разобьется на миллион осколков постыдного удовольствия.       Позже Валерка думает, что любой другой ощущал бы себя неправильным, испорченным, познав хотя бы сотую долю тяги чувств подростка к Игорю. Но этого не происходит. Он не считает себя ненормальным от того, что они оба парни. Его и так нормальным то не назовешь, он кровожадный убийца из легенд, но никак не из жизни обыкновенных людей. Любовь к парням, хотя лучше сказать, к одному парню, по сравнению со всем остальным, не было чем-то из ряда вон выходящим. Лагунов, в принципе, не особо то и боится реакции старшего на его чувства. Тот если и не ответит взаимностью, но не оттолкнет от себя точно, не перестанет общаться, слишком они друг для друга важны. Он просто, как обычно, врубит поучительный тон взрослого и в абсолютно вымораживающей подростка манере начнет объяснять почему это невозможно и что ему стоит переключиться на кого-то более подходящего. Валерка, сдерживая себя от того, чтобы огрызнуться, сделает вид, что он понял и со всем согласится, а на деле, ничего не сделает со своей влюбленностью и продолжит мечтать о Корзухине, о его поцелуях по ночам, прикусывая ладонь, чтобы не разбудить родителей, а иногда и самого Игоря. Между ними с недельку продержится неловкость, а потом все снова вернется в свою привычную колею. Хотя Лагунов не может со стопроцентной уверенностью утверждать, что старший ничего к нему не чувствует. Может это проделки больного воображения, но Валерка все видит, он иногда ловит на себе задумчивый изучающий взгляд Корзухина, который тот упорно пытается скрыть. Природа этого взгляда не ясна, но хочется верить в лучшее. Валерка, лежа на кровати дома и пялясь в потолок, с раздражением думает, что Игорь, если он правильно истолковал его знак внимания, никогда в жизни не возьмет все в свои руки, будет мяться, тянуть кота за хвост, разглагольствовать о своих великих дружеских чувствах, что тот за ним и в огонь, и в воду, а никаких конкретных действий предпринимать не станет. Лагунов старается заставить старшего наконец плюнуть на все и перейти границу, он флиртует, как умеет, льнет как можно ближе при любой выдавшейся возможности, старается проводить вместе больше времени, просяще заглядывает в глаза. А Игорь либо не догоняет, либо мастерски делает вид, что ничего не замечает, снова строя из себя гипер-ответственного взрослого и самостоятельно ставя между ними преграду в виде возраста. Подросток день за днем теряет терпение, все меньше подавляя в себе желание проявить инициативу, первым припереть Игоря к стенке и с чувством поцеловать того крепко, по-взрослому.       Игорь видит, что мальчик ведет себя странно, постоянно напрашивается в гости, в то время, как его родители неловко извиняются за причиненные неудобства и пытаются давать Валерке больше денег, чтобы тот не сидел на шее у парня, на что старший лишь отмахивается — это не то то, что его волнует. Его волнует Лагунов, который старается садиться теснее, плечом к плечу, который постоянно, как будто невзначай, задевает своей ладонью чужую, который, смотря в глаза взглядом невинной овечки закусывает нижнюю губу так часто, что Игорю пора бы уже отправиться на машине скорой помощи в больницу с инфарктом, потому что сердце не может пропустить столько ударов без единого последствия. Он запрещает давать этому название, признаться себе, наконец, что Лагунов наглым образом пытается его соблазнить, включая в себе природное обаяние. Корзухин думает, что он сходит с ума. Ему казалось, что невозможно смотреть на мальчика еще чаще, но теперь он это делает почти постоянно. Смотрит за дергающимся кадыком на тонкой белой шее, впиваясь взглядом так, будто вампир здесь далеко не Валерка, а он сам. Подавляет в себе желание переплести свою ладонь с чужими тонкими пальцами с длинной, аккуратно постриженной ногтевой пластиной. Заковывая того в полнолуние в цепи, задерживаясь взглядом на тонких запястьях с просвечивающими голубыми венками, обхваченных грубыми звеньями, он мысленно бьет себя по щекам, пытаясь выбросить дурость из головы и не ассоциировать Лагунова в такой тяжелый для него момент с похожими фотографиями женщин из журналов, хранящихся у него под кроватью. Игорь взрослый, опытный, у него конкретные потребности и желания, которые он никак не должен переносить на мальчика. Он не должен ему отвечать, портить невинность своими поползновениями. Старший не может дать Валерке того, что тому нужно на самом деле, он не его девочка-одногодка, с которой можно познать неловкий, но зато общественно менее осуждаемый первый опыт. Корзухин очень старается сдерживаться, не позволить себе ничего лишнего, но подросток, аккуратно прощупывающий границы дозволенного и пробующий для себя что-то новое, познающий свою силу над старшим, легче никак не делает. Его выдержка, «благодаря» всем этим двусмысленным горячим прикосновениям и игривым взглядам уже на пределе.

* * *

      Наступает очередное полнолуние, которое проходит особенно тяжко, ведь крови из чашки не хватает, чтобы утолить природную вампирскую жажду жестокости. Очухавшийся Валерка тяжело дыша сидит, привалившись спиной к колонне, пытаясь успокоить приступ тремора рук. Игорь смотрит на измученный вид подростка с испариной на еще более бледном от лунного света лбу, видит темные круги под глазами и дрожащие от истощения веки. Любой другой бы, зная тайну Валерки, до последнего бы держал того в цепях, не желая рисковать собственной жизнью, находясь в десяти сантиметрах от опасности быть укушенным, когда тот так слаб и изо всех сил борется сам с собой. Но Корзухин почему-то не чувствует страха, он смотрит на Валерку и видит только бесконечно уставшего беззащитного мальчика, глаза которого, уже не красные от жажды, подозрительно блестят. Игоря хватает за горло чувство собственной беспомощности, что он ничего не может сделать, чтобы подростку больше не было плохо. Прошло уже множество месяцев, но это так и не стало обыденностью, старший лишь сжимает зубы крепче, напускает лживое безразличие и смирение, пытаясь не показывать, как ему больно смотреть на это. Не хватало еще, чтобы Лагунов начал считать себя обузой и закрылся, перестал полагаться на него в моменты полнолуний. В бессилии он роняет голову на согнутые колени, ссылаясь на банальное желание поспать, а на самом деле жмурится, беззвучно бормоча в пустоту какие-то никому не нужные извинения. Его руку, лежащую на старой пыльной каменной плитке внезапно накрывает прохладная ладонь. Игорь немедленно поднимает голову и вопросительно смотрит. — Валер? Все хорошо? — какой глупый вопрос.       В ответ звучит почти жалобное: — Поцелуй меня…       Игорь думает, что он ослышался, резко поворачивается к сидящему рядом подростку, чтобы переспросить, но натыкается на чужое, чуть ощутимое дыхание в нескольких сантиметрах от своих губ. Оно щекочет, вызывая желание облизнуть губы, чего делать категорически нельзя, ведь стоит высунуть язык, как он тотчас же им ненароком коснется Лагунова и за последствия он не ручается. Ему так хочется сделать для Валерки хоть что-то, чтобы тот почувствовал себя лучше в момент максимальной уязвимости, отвлекся от преследующих его мыслей, что он старается не думать о том, как сильно сам этого желает, поэтому медленно начинает сокращать расстояние между ними, вздрагивая от неожиданности, когда в него резко впечатываются нетерпеливые мягкие губы Лагунова. Игорь чувствует остаточный привкус крови, но он не испытывает от этого отвращения, наоборот, этот вкус опьяняет, напоминая кто именно сейчас рядом с ним. Как бы ни хотелось продлить этот момент дольше, старший пытается отстраниться после пары секунд неподвижности с тихим чмоком, но Валерка не позволяет ему это сделать, притягивая ладонями обратно чужое лицо и неумело прихватывая нижнюю губу, слегка задевая ее зубами. Игорь силой заставляет себя не перехватывать инициативу, делая ситуацию еще более ужасной, лишь мягко поддаваясь чужому рвению и неловко пристраивая бесхозные руки на чужих плечах, чтобы удержаться от соблазна жаждуще коснуться струной напряженного тела. Валерка торопится, старается целоваться взасос, жмурясь и неловко сминая полные губы напротив, изо всех сил пытаясь впечатлить старшего, по памяти повторяя движения из какого-то украдкой подсмотренного по телевизору американского фильма. Он шумно дышит, с непривычки не понимая, как выхватывать глотки воздуха и сглатывать слюну, не отрываясь от поцелуя. Корзухин, еле опомнившись и осознав чем и с кем он занимается, замирает в сладком ужасе, а после, мягко, но уверенно отодвигает Лагунова от себя за худые плечи. Подросток недовольно смотрит исподлобья, капризно сводя брови и снова подается вперед, пытаясь возобновить свое занятие, дорвавшись до желанного, но старший, предупреждая дальнейшие попытки, направляет подростка в свои объятия с мыслями, что так будет безопаснее, это не так неправильно.       Мальчик, сгорбившись в неудобной позе и уткнувшись носом в теплую грудь Игоря успокаивается и украдкой довольно улыбается — он наконец-то добился своего. Подгадал нужный момент, чтобы озвучить просьбу, мучавшую его уже не первую неделю. Он так нуждался в этом тепле сегодня. А старший его не оттолкнул, ответил на поцелуй. Реальность оказалась еще лучше ожиданий. Игорь очень приятно целуется, даже круче, чем подросток себе представлял, периодически косясь на чужие губы на протяжении некоторого времени. В груди шевелится теплое чувство, что впереди все еще будет, что их ждет много таких поцелуев, а может и еще лучше. Несмотря на изможденность после полнолуния, Валерка ощущает прилив сил и эмоций, довольно трется макушкой, прикрывая глаза, когда рука старшего неуверенно накрывает ее и нежно треплет и без того беспорядочные волосы. Темнота заброшенного здания успокаивает, как и улавливаемое обостренным слухом постепенно замедляющееся после поцелуя сердцебиение Корзухина, потихоньку убаюкивая подростка. Он бы так и заснул в руках старшего, чувствуя себя невероятно счастливым, но начинающуюся дрёму прерывает Игорь, тихонько зовя того по имени. Валерка сонно отодвигается, слушая шепот старшего, что пора ехать домой. Тот ежится от осеннего холода, усиливаемого каменными плитами, на что подросток неловко улыбается. Он забыл, что парень, в отличие от него чувствует холод своей теплой кровью. Вдвоем они идут к УАЗику, смущенно подергивая плечами от произошедшего: Лагунов с глупой улыбкой на лице, а Игорь, погруженный глубоко в свои мысли.       По возвращении к старшему домой, с подростка спадает весь остаток сна, ведь он находится в предвкушении новых прикосновений и поцелуев, чуть ли не подпрыгивая на сидении от нетерпения. На этот раз Игорь не сможет его остановить, у него не будет никаких достойных предлогов. Дома чисто, тепло, там не будет никаких невольных наблюдателей, парни, как думает Валерка, смогут спокойно отпустить себя и целоваться до припухших губ и затуманенных глаз, прикасаясь к обжигающе нужной коже друг друга. Как много он хочет сделать, как много ему нужно попробовать… Он, мечтательно облизываясь спешно скидывает с себя обувь и ветровку в прихожей, проходя в комнату вслед за Корзухиным. Тот молча стоит, сложив руки на груди и не спеша переодеваться в домашнюю одежду. Весь в своих ожиданиях, подросток не замечает, что тот ведет себя подозрительно тихо, лишний раз не поднимая на Лагунова взгляда. Валерка мягко улыбается, подходя к тому вплотную и обвивая руки вокруг смуглой шеи. С озорством и надеждой заглядывая в глаза, слегка приподнимается на носках и подлезая к опущенному чужому подбородку, приникает ко рту бывшего вожатого, сразу же пытаясь углубить поцелуй, но Игорь не спешит ему с этим помогать, продолжая стоять в какой-то прострации. Подросток недовольно кусает того и напористо продолжает, решая попробовать что-то новое и более взрослое, что, возможно, понравится ему еще больше, высовывая мягкий розовый язык, пытаясь проскользнуть им между плотно сжатых губ, но натыкаясь на преграду в виде зубов. Валерка безуспешно пробует пробиться, но только измазывает их обоих слюной, краснея от своей неопытности, но упорно продолжая попытки. Он мокро целует, лижет, прикусывает неподвижные губы, пытаясь показать Игорю все и сразу, заставить почувствовать то, что чувствует сам подросток, поэтому, увлекшись, не сразу улавливает момент, когда тот отстраняется. А когда понимает, то возмущенно смотрит вверх в глаза старшего.       Игорь выглядит очень серьезно. Он выглядит серьезно, вкладывая в этот вид все свои моральные силы, понимая, что нельзя давать послабление, но не Валерке, а самому себе. Какой же бесконечной выдержки ему стоит сохранять непоколебимость, показывая полную незаинтересованность в этом поцелуе, чтобы не сорваться, прижав того себе как можно теснее и ответить так, как он сам того желает, заставляя мальчика всхлипнуть, а потом гортанно простонать от ощущения горячего влажного жара во рту. Лагунов целуется абсолютно неумело, но с такой нешуточной страстью и желанием, что от его неопытности пробирает до самых кончиков волос, а руки самостоятельно сжимаются в кулаки в бессилии, попеременно то поднимаясь, то безвольно падая обратно от невозможности положить их хоть куда-то, чтобы не начать с нажимом гладить с вероятностью сползти куда-то не туда. Он возненавидит сам себя, если вложит в свои прикосновения хоть толику влечения и возбуждения, которые испытывает по отношению к Валерке. Он безответственно разрушит чужую непорочность таким грязным способом, невовремя почувствовав и сделав что-то не то. Лагунов должен делать все это и пробовать с кем-то другим, но никак не с парнем, на пять лет старше него. Остатки здравого смысла уже давно готовы отправиться в свободный полет, но Игорь в последний раз собирается и, скрывая сожаление, первым разрывает поцелуй. — Не нужно, Валер, прекрати, — тихо говорит старший, уверенно качая головой. — Это неправильно. — Что неправильно? — голос подростка срывается на середине предложения, а лицо выражает искреннее недоумение. Он прокашливается и выжидающе смотрит. А Корзухину уже хочется плюнуть на свои глупые принципы и предубеждения, когда он видит блестящие огромные глаза, просяще смотрящие на него. Но он продолжает гнуть свое. — То, что мы сейчас делаем. Это плохо, так нельзя. — А мне плевать! — вскликивает Валерка. — Я хочу этого, ты тоже хочешь, не отрицай, я чувствую это. Что здесь может быть плохого? — Ты не понимаешь. Ты еще ребенок, а я твой друг, наставник, старше тебя, в конце-концов, на пять лет. Я не тот человек с которым стоит заниматься подобными вещами. Любой нормальный человек скажет, что это ненормально, это растление. — А мы никому не расскажем, — горячо шепчет Лагунов с легким безумством во взгляде. — Это будет нашей тайной. — Нет, Валер, я не хочу этого, — решает зайти с другой стороны. — Мне это не нужно. Если тебе так хочется всякого разного, найди себе сверстницу или на худой конец сверстника и даже это будет нормальнее, чем заниматься таким со мной. — Да не нужен мне никто кроме тебя, я же не только ради «этого» к тебе лезу! И если бы тебе на самом деле не было это нужно так, как мне, ты бы не привез меня сейчас к себе домой! — взрывается подросток. — Оставил бы у родителей и уехал сам. Ты сам втайне хочешь этого, но стопоришь себя, не ври мне. Тебе мешает только мой возраст, ты сам себе мешаешь! — Представь, да, мешает, — Корзухин понемногу теряет терпение, начиная повышать голос. — Повторю еще раз, ты для меня маленький. Нечего тебе со мной зажиматься. Ты хоть представляешь как я себя чувствую, когда понимаю, что меня тянет к несовершеннолетнему подростку? Я считаю себя отвратительным, а ты даже понять этого не хочешь, — он пытается успокоить Лагунова, в примирительном жесте кладя тому ладонь на плечо и слегка сжимая ее. — Я не ребенок, — Валерка практически рычит это, резким движением скидывая с себя чужую руку, — и сейчас я тебе это докажу.       Лагунов подходит ближе с потемневшими глазами, заставляя старшего в легкой панике отступить назад, натыкаясь на кровать за собой. Валерка толкает его на нее, немного не рассчитав силу, отчего Игорь ощутимо прикладывается затылком о стену. И, пока тот не успевает ничего понять, падает с глухим звуком на колени между разведенных ног старшего, сразу же начиная возиться с чужой пряжкой ремня, закусив нижнюю губу от усердия. Корзухин, замерев от шока, тупо смотрит на эту картину, нервно сглатывая от вида черной макушки на уровне своего паха и раздраженно подрагивающих рук на пряжке. — Ч-ч-что ты д-делаешь, В-валер? — Доказываю тебе, что я взрослый, — упрямо отвечает подросток, не поднимая головы и не отрываясь от занятия. — Хочу, чтобы ты понял, что я уже не маленький и могу сделать тебе так же приятно, как и все девушки, которые у тебя были. Игорь окончательно приходит в себя после этих слов и в момент подлетает с кровати, рвано одергивая на себе одежду. После, он рывком поднимает Лагунова с колен и сверкающими от ярости глазами смотрит на того с легкой толикой разочарования. — Ты совсем уже что ли?! Чем ты вообще думаешь, когда делаешь что-то подобное? — старший очень старается кричать шепотом, дабы не перебудить соседей. — Ты эгоист, ведешь себя так, абсолютно не слушая моих слов. Зациклился на том, что тебе нужно, капризничаешь, как ребенок в магазине, которому не купили игрушку. Что с тобой вообще творится? — постепенно Корзухин успокаивается. — Я хочу тебя, Игорь и не просто хочу, а намного больше. И я знаю что ты тоже хочешь меня. И лишь пытаюсь сделать так, чтобы ты перестал делать вид, будто я тебя не интересую, — с налетом подступающей истерики выпаливает подросток и вновь подкашивает колени, пытаясь продолжить начатое, уже абсолютно не внимая всему происходящему, но старший удерживает его, хватая за плечи и без капли шутки смотрит в глаза. — Прекрати это сейчас же! Не знаю что ты сейчас собирался делать, стоя на коленях и даже знать не хочу, — Игорь тяжело вздыхает, надавливая пальцами на внутренние уголки глаз. Боже, если ты есть, дай ему сил пройти через это. — Да, ты прав, признаюсь, я тоже хочу тебя, ты не представляешь насколько сильно. Даже больше, ты мне нравишься, но для тебя это того не стоит. Я тебя уверяю, ты будешь жалеть о произошедшем. У тебя играют гормоны, Валер, это пройдет. А я, как взрослый, должен взять на себя ответственность, чтобы ты не натворил ошибок. Это временно, ты перерастешь, перебесишься и забудешь обо всех этих глупых чувствах… — Корзухин осекается, понимая, что наговорил лишнего, но уже слишком поздно забирать свои слова обратно. — Ты мне очень нужен, — звучит очень тихо. — Я влюблен в тебя. Это не простая минутная прихоть, это не пройдет, я уверен в этом, — поджатая нижняя губа начинает дрожать, а через секунду слышится первый ошарашивающий старшего всхлип.       Игорь готов проклинать себя. В стремлении защитить мальчика от внешнего мира, не позволить никому сделать больно, сам же своим холодом и наибредовейшим, никому кроме него самого не нужным благоразумием и здравомыслием причинил Валерке сильнейшую боль. Он думал, что подросток психанет, накричит, может даже ударит, вылетев после этого из квартиры, хлопнув входными дверьми так, что посыплется застарелая известка. Но срыва и плача он и предположить себе не мог. Он видит, как бледная кожа носа и щек краснеют от душащих того рыданий, а по последним стекают слезинки. Корзухин не изверг, у него, смотря на это разрывается сердце, поэтому он, ни секунды не медля, крепко обнимает его, давая понять, что тот не обуза, что ему он тоже нужен безумно. Старший не размыкает объятий, нежно поглаживая по спине, дожидаясь пока рыдания не утихнут, а после поднимает подбородок Валерки и насухо аккуратно вытирает влажные соленые дорожки. Подросток смущается, пытаясь вырваться и отворачивая голову, но в конце-концов сдается, лишь продолжая шмыгать и рвано дышать в попытках успокоиться. Вряд ли старший сможет до совершеннолетия того спокойно принять и перестать корить себя за то, что, возможно, именно из-за его безответственности и того, что он вовремя не смог пересилить свою слабость и сказать Валерке твердое нет, тот теперь плачет с такой болью, подсознательно чувствуя, что шанс у него есть, а он почему-то упрямится и не дает зеленый свет. В его голове все еще много сомнений, стоит ли оно того, а может у Лагунова переболит и пройдет? Но он не хочет больше быть причиной его слез, которых и так предостаточно. Да и сам Корзухин не из камня сделан, хочется самому быть счастливым и осчастливить Валерку, поэтому плевать на неправильность и всех, что может осудить, включая собственную совесть.       Игорь с теплотой смотрит в слегка опухшие от подходящей к концу истерики глаза, ласково улыбается ему и получает неуверенную ответную улыбку с проблеском надежды. Загоняя куда подальше чуть не испортившую все глупую мораль, Корзухин, наконец, впервые проявляя инициативу, подается вперед и со всей осторожностью, на которую он только способен, целует чуть горьковатые от слёз губы. Валерка еле дышит, до сих пор не веря, и, на этот раз будучи не ведущим, а ведомым, лишь беспомощно приоткрывает рот, позволяя старшему нежно, без излишеств, попеременно целовать, слегка посасывая, то верхнюю, то нижнюю губу. Когда Игорь с трудом неохотно отрывается от своего занятия, за ним тянется тонкая ниточка слюны, которая лопается и остается блестеть на Валеркиных губах. Тот довольно облизывается и грустно улыбается. — Не делай так, если больше не собираешься этого повторить. — Куда я денусь, — усмехается Корзухин. — Теперь мне без поцелуев с тобой никак. — А всё остальное? — невинно спрашивает Валерка, почти сразу же морщась от прилетевшего щелбана. — Ай, за что? — За все хорошее, — мягко журит того старший. — А обо всем остальном поговорим потом, — и, видя что подросток снова надулся, как мышь на крупу, тянет того за собой на кровать, заставляя уложить голову на свое плечо. — Куда ты так торопишься, мелкий? — Мне просто очень нравишься ты, — ровно произносит подросток, устраиваясь поудобнее. — Хочу всего и сразу, чтобы мы были вместе, как взрослые, по настоящему. — Все успеется, Валер. А для того, чтобы по-настоящему быть вместе, вовсе не обязательно заниматься чем-то взрослым. Может тебе это вообще не понравится. Не думаю, что ты вообще знаешь, о чем говоришь. — Да, я не знаю, но уверен, что мне все понравится, ведь это будет с тобой, — и трется о того головой. Старший усмехается про себя. Ну какой же из подростка кровосос, если сейчас рядом с ним самый что ни на есть настоящий котенок. — Что-то ты совсем из меня героя-любовника делаешь, — звонко смеется Корзухин, трясясь всем телом. Валерка рядом с ним лежит, ловя каждый звук, греющий сердце и, как будто, разгоняющий мертвую кровь по венам. Внезапно Игорь, будто что-то вспомнив, напускает на себя строгий вид, а у самого в глазах чертенята пляшут. — И чтобы больше не выдавал мне таких выступлений, — намекая на две неудачных попытки подростка. — Где ты вообще этого понахватался? — От одноклассников, — недовольно раскалывается Лагунов. Один хвастался, что попробовал кое-что со своей подружкой, вот и решил повторить, — и резко подрывается на локтях. — А что, тебе так сильно этого не хотелось от меня? — Хотелось, Валерка, и лучше тебе не знать насколько сильно, — Игорь сдерживает себя от того, чтобы мечтательно прикрыть глаза. — Но не так все это должно выглядеть. Любящие люди делают это, чтобы взаимно доставить друг другу удовольствие. Это не услуга и уж точно не способ что-то доказать, — Корзухин мнется, пытаясь еще что-то объяснить, но по итогу машет рукой на это. — И вообще, ты же у нас взрослый, сам должен все понимать. Так? — Я понял, Игорь, — подросток вновь поднимает на того свой щенячий взгляд. — А еще я понял, что тебе наверное не было бы так приятно, как с другими девушками, если бы это сделал я. — Тьфу ты, ничего ты не понял, глупый. Еще взрослым себя называет. Слушай внимательно. Говорю только один раз, повторять не буду. Мне было бы приятно в любом случае, потому что, украду твои собственные слова, это был бы ты. Мне не показался бы важным ни твой опыт, ни умения, я был бы готов улететь в космос только от ощущения того, что делаю что-то с тобой, человеком, который мне нравится, в которого я влюблен. А теперь все, быстро спать, — ворчит Корзухин, предупреждая дальнейшие вопросы и накидывая на них одеяло. — А поцелуешь еще раз? — Конечно поцелую, но на сегодня это последний.

* * *

      После того, как Валерка укусил Риту, и окончательно обратился, жажда становится все сильнее, ее тяжелее контролировать. Он не мог переступить через себя и использовать девочку, как пищеблок, так же, как и не мог позволить ей начать кусать других людей, превращая их в тушек, поэтому невзирая на свои мучения отдал ей приказ никого не трогать, которого она не могла ослушаться. Добыть своему хозяину пропитание диктовала ей природа, однако сила стратилата была еще сильнее. Лагунов ощущает удовлетворение, что он в очередной раз выдержал, не поддался соблазну. Однако в моменты, когда глаза неконтролируемо краснели, приобретая взгляд убийцы, а его всего раздирал жуткий голод, Валерка начинал сомневаться в себе, что этот момент стойкости на грани не станет для него последним. Тайком от Игоря он иногда исчезал на несколько часов, пока тот или же собственные родители спят, выбираясь через окно, скрывался в лесу, пытаясь пить кровь диких животных. Вначале было стыдно, жалко, но подросток начал оправдывать себя тем, что теперь он хищник и это будет естественным отбором, как когда волк загрызает отбившуюся из отары овечку. Он хладнокровно присасывался жалом к зверям, набивая желудок отвратительной, горчащей кровью, но надеясь, что она поможет хоть немного сбить желание убивать. Чуда не происходило и Лагунов падал на мягкую траву, с жуткими звуками выворачивая внутренности наизнанку, а после этого обессиленно валился на бок, разбивая костяшки на кулаках о близ стоящие деревья и подвывая, пока никто не видит, от того, насколько он жалок. Валерка считал себя отвратительно слабым, что его человеческая часть, свет в нем, не может пересилить ту половину, которую он в себе ненавидит. Он считает слова отца Павла бредом. Если бы он был по-настоящему хорошим, он бы смог заставить себя в моменты голода перестать смотреть на мимо проходящих людей, родителей, Игоря, как на ходячие пакеты с кровью. Три года для него не были показателем. Игорь же вообще теперь находился в наибольшей опасности, чем все остальные, потому что Валеркин внутренний зверь за прошедшие три года выучил и запомнил вкус его сладкой опьяняющей крови, а потому хотел испить того до конца. А голод не отступал, риск следующего срыва повышался и он оставался лишь вопросом времени. Так и произошло. — Валер… Валера, прекрати! Приди в себя, прошу тебя, — какой-то до боли знакомый голос умоляюще просит его что-то перестать, доносясь, как из тумана. Игорь? Сознание прорывается наружу, как сквозь толщу воды. — Игорь? — голос не слушается, язык заплетается, а имя старшего вылетает изо рта шипением.       Валерка окончательно вырывается из бредового сна и понимает, что нависает над старшим, пригвоздив плечи того кровати и не давая пошевелиться, склонившись над его шеей, а длинное жало находится в считанных сантиметрах от бьющейся жилки и тянется все ближе, угрожая присосаться. Подросток резко осознает, что только что чуть не произошло и резко отпрянывает, отодвигаясь на другой конец кровати, придвигая к себе колени и беспомощно обхватывая их руками. Его глаза расширены от ужаса и паники, постепенно светлея и приобретая человеческий оттенок, а жало с недовольством прячется обратно, так и не достигшее цели. Лагунов в шоке смотрит на старшего, который ровно садится, разминая затекшие от чужой хватки конечности. Подросток на автомате тянется к нему, чтобы помочь, но Игорь резко отдергивается от рук того, а в его глазах читается отчетливый страх. Валеркино сердце бьется на части, своим проклятием он оттолкнул последнего оставшегося у себя близкого человека. Теперь он его боится, считает монстром, коим тот и является. Лагунов пристыженно прижимает свои руки убийцы к груди, теряясь. — Прости, прости, прости, — шепчет он с бушующим океаном боли в глазах. — Я не хотел, правда. Верь мне, пожалуйста. — Эй, все хорошо, — Корзухин, взяв в себя в руки и оправившись от первоначального ступора приближается подростку, собираясь привычно заключить в успокаивающие объятия, но на этот раз подросток сам не дается ему, съеживаясь и всем видом показывая к нему не прикасаться. — Не трогай меня! Я… опасен. — Валер, ничего страшного не случилось, — Игорь предпринимает еще одну попытку успокоить того, но все безуспешно. — Но могло. Я чуть не укусил тебя, — Лагунов закрывается в себе прямо на глазах, покрываясь невидимой ледяной оболочкой. Он становится все спокойнее, но вместе с тем безразличнее, что является очень, очень плохим знаком. — Я сам в этом виноват. Утром неудачно побрился и порезался. Уже все хорошо, ты полностью держишь себя под контролем, — старший повторяет одни и те же слова, надеясь, что они достигнут Валеркиного понимания. — А дальше что?! — огрызается подросток. — Это был обычный порез от бритвы. Что будет в следующий раз? Я накинусь на тебя из-за твоей случайной царапины или неудачно прикушенной губы? — Ты бы этого не сделал. Я знаю, что ты никогда бы не причинил мне вреда. Ты не такой, как они, ты сильнее, ты все еще остаешься человеком. Ты до конца не понимаешь этого, но это на самом деле так. — Нет, Игорь, это ты ничего не понимаешь. Я реально хотел убить тебя, я был готов, в секунде от того, чтобы сделать это. Я бы укусил тебя, выпил твою кровь до последней капли, а потом бы сделал тебя своим рабом, — Валерка пытается вразумить старшего, оттолкнуть его, чтобы тот перестал вести себя так, будто после этого происшествия между ними ничего не изменилось. — Как ты можешь закрывать на это глаза? — Я не закрываю ни на что глаза, — серьезно отвечает Игорь, — просто я в тебе абсолютно уверен. — А я в себе нет, — отрезает Лагунов, вставая с кровати с до боли прямой спиной и отсутствующим выражением на лице, направляясь к выходу. — Постой, куда ты уходишь? — Туда, где такому, как я, самое место, — и тихо прикрывает за собой дверь, оставляя за спиной абсолютно беспомощного Игоря, который знает, что пытаться идти за Валеркой, чтобы остановить того, не имеет никакого смысла, ведь стоит тому воспользоваться своими вампирскими штучками, и его будет не догнать.       Игорь ищет его не день и не два, не прекращая поисков ни на секунду. Он обивает пороги любых мест, заброшек, склепов, где тот может находиться. Но пока безрезультатно. Он постоянно ломает голову над его последней фразой. Где же, по мнению Валерки, то самое место, которого он достоин? Зная характер подростка и полной отрицание сущности, тот считает себя последним чудовищем на земле, заслуживающим смерти. Недаром Лагунов всегда лез в самое пекло, отмахиваясь тем, что у него нечеловеческая сила и что с любой опасностью он справится. Валерка искал смерти, а та упорно его избегала, заставляя влачить свое существование, и ежедневно, уже более трех лет заставляя бороться с самым сильным врагом — самим собой. И даже несмотря на недавний срыв, Корзухин с уверенностью мог сказать, что мальчик до сих пор всегда побеждал, что бы он себе там не напридумывал. Внезапное озарение о возможном местонахождении Лагунова приходит в голову старшего, кружащуюся от длительного недосыпа и незатихающего волнения за любимого человека. Он там, где ему самое место… Подросток видит в себе того самого, жестокого стратилата, коим был Серп Иванович, или же отец Глеб. И то, что Валерка скрылся в «Буревестнике», маловероятно, там, все-таки баба Нюра, собаки, слишком легко быть обнаруженным кем-то нежеланным. А вот нахождение в бывшем доме отца Глеба, находящегося в какой-то глуши, куда, после распространения слухов о пропаже хозяина, перестали ходить с просьбами помочь или вылечить, вполне себе возможно. Взбодренный новой надеждой, Игорь накидывает на себя курту и выбегает на улицу, в ночную зимнюю метель. Он гонит на выдающем свой максимум УАЗике по скользкой дороге до конечной, нарушив с добрый десяток правил, но все это абсолютно его не волнует. Валерка. Он должен быть рядом с ним. Это самое главное.       В прилеске пахнет морозом, почти ничего не видно, а холодный ветер пробирает насквозь продрогшего, застревающего в сугробах Корзухина до костей. Он, скрестив пальцы на удачу, тянет на себя дверь, которая, к счастью, оказывается не запертой и открывается с легким скрипом. По привычке он зачем-то прикрывает ее за собой, войдя внутрь, хотя это никому не нужно. Игорь оборачивается, с силой вглядываясь вглубь дома и видит Валерку, сидящего на кресле и внимательно смотрящего на него. Тот выглядит точно так же, как в день, когда ушел из дома старшего. Та же одежда, прическа, будто они виделись буквально час назад, а не больше недели, хотя его выдает бесконечная усталость на лице. — Нашел, все-таки, — грустно усмехается Лагунов. Его голос звучит очень хрипло, голосовые связки, не используемые все это время подводят. — Я думал, что это будет тяжелее для тебя. — Ты хотел, чтобы я тебя отыскал, — низким голосом говорит Игорь, боясь спугнуть того, кто не сбежал, только завидев. — Валер, возвращайся, пожалуйста. — Я пил кровь у Риты, — бросает безразлично, как бы между прочим. — Не сдержался, слишком сильно был голоден. — Неважно, — мгновенно отзывается старший. Ему реально так плевать на это, хочется, чтобы мальчик просто вернулся домой, к нему. — Ты ведь обещал мне, что если я сорвусь и буду вести себя, как настоящий стратилат, то ты обязательно от меня избавишься, — с насмешкой поднимает бровь. — Я же взрослый, а взрослые часто врут, — и Игорю ничуть не стыдно за эту ложь. — Ты и так знал, что на самом деле я никогда не смогу сделать этого, когда брал с меня это обещание. — Тогда как же мне тебе верить? — Ты можешь сомневаться во всем, в любом моем слове и действии, кроме моих чувств к тебе. — Я видел страх в твоих глазах, ты меня боялся, — холодно продолжает Лагунов, но старшего не обманешь, он слышит дрожь в этом голосе и надежду на отрицательный ответ. — Я боялся не тебя, — ничуть не лукавит Корзухин. — Я боялся за тебя. Что ты возненавидишь себя еще больше, сбежишь, решив, что это будет самое лучшее решение, чтобы не причинить вреда. — Как же хорошо ты меня знаешь, — усмехается Валерка и зажигает лампу сбоку от себя. Его лицо освещается желтым и старший видит, что собственноручно выстроенный лед в чужих глазах тронулся.       Игорь подходит ближе к сидящему парню и в ожидании раскрывает свои руки, давая ему выбор. Тот несколько секунд колеблется, но по итогу не выдерживает и вскакивает с кресла, теряя все свое безразличие. Он бросается в объятия старшего, обмякая и, наконец, отпуская себя. Корзухин крепко обхватывает его, бормоча, как же сильно он скучал и целует того в лоб, щеки, макушку, ощущая, что Валерка холоднее, чем обычно, как ледышка. Он только сейчас замечает, что в доме нет никакого тепла, а из открытых окон задувают порывы сквозняка. — Валер, поехали домой, пошли со мной уже, хватит этого. — Не сейчас. — Валер… — Игорь думает, что тот снова начнет упрямиться, выдумывая какой-то бред. — Завтра. Я обещаю, завтра утром мы поедем домой. Сейчас слишком опасно ехать самому, ночь, и погода ужасная. Я волнуюсь за тебя, — Лагунов, слабо улыбаясь, заправляет тому за ухо слипшуюся от дождя прядку. — А сегодня давай переночуем в машине, там теплее, заболеешь ведь.       Уже лежа на полу УАЗика, под неизменным клетчатым пледом, парни не могут наглядеться друг на друга, выпустить из объятий. Да, тема осталась не закрыта, но самое страшное уже позади, понимает Игорь, переплетая их конечности друг с другом для дополнительного тепла. Валерка больше не уйдет. — Ты, небось, все эти дни не ел и не спал, как нормальный человек, — недовольно хмурится Корзухин. — Ты же знаешь, я делаю это только после твоих напоминаний. Самому мне это не требуется, так что я забываю об обычной жизни, — Валерка молчит с минуту, а потом, собравшись с духом продолжает. — Я возвращаюсь не только потому что ты попросил, но еще и потому, что без тебя рядом мне намного тяжелее. — Мне тоже без тебя было тяжко, — перебивает Игорь. — Мне сильно не хватало тебя рядом, я волновался. — Я не только об этом. Когда тебя не было рядом, я начал забывать о своей светлой стороне. Мой голод стал практически неконтролируемым, еще день или два, и я бы точно окончательно сорвался, — Лагунов шумно сглатывает. — У меня перестало биться сердце, я начал забывать дышать, температура тела понизилась еще сильнее, мне стало тяжелее чувствовать что-либо, я постепенно терял эмоции.       Игорь ничего на это не отвечает, лишь сильнее прижимая к себе подростка, ощущая, что тот реально будто начинает возвращаться к жизни. А Валерка продолжает спокойно рассуждать. — Я долго думал, пока был один всю эту неделю. И, на самом деле, кое что вспомнил. Во время полнолуния в начале этой осени, когда я вырвал цепи, я набросился не на тебя, а побежал за Риткой, хоть ты и стоял ближе. Мне бы и крест не помешал выбить его у тебя из рук и напасть. А я ведь изначально чувствовал, что с ее кровью что-то не то, запах был… другой. Я сознательно предпочел тебе ее. И, почему-то я не обращал на это внимание, но ты не успел закрепить замок только на левой руке. Правая была закована, как обычно, но я с легкостью разорвал цепь, а, значит, мог это спокойно сделать в предыдущие месяца, когда мы были только вдвоем. Мы бывали и в более разваленных заброшках, а раньше вообще использовали веревки, пока я не попросил, из страха, использовать что-то более прочное. Я всегда мог вырваться и напасть на тебя, если бы захотел этого. Но я не хотел, ты понимаешь, Игорь? — взволнованно и с надеждой спрашивает Лагунов. — И из-за этого я очень хочу думать, что даже в приступе никогда не сорвусь и не укушу именно тебя. Ты слишком нужен мне живым, и не послушным рабом, а какой есть, с характером, — усмехается он напоследок, вновь расслабляясь в теплых объятиях. — Я никогда не сомневался в том, что ты не причинишь мне вреда, Валер. Надеюсь, теперь, перестанешь сомневаться и ты, — Игорь нежно трется носом о чужой прохладный нос и легко целуя его в уголок губ. Парни замолкают, вслушиваясь в ветер, подвывающий за окном и барабанящие по стеклу ледяные капли. Абсолютно обессиленный пожиравшей его все эти дни тревогой и, наконец, успокоившись от ощущения, что Валерка теперь рядом, старший, не в силах справляться с усталостью, начинает медленно погружаться в спокойный сон, краем уха слыша тихое: — Ты всё, ради чего я остаюсь человеком.

* * *

      После возвращения домой, Лагунов еще некоторое время неловко мнется от неловкости, присаживаясь не на кровать, а на край раскладушки, куда не садился с того момента, как они начали… встречаться? Целоваться? Валерка не знал, как охарактеризовать то, что между ними происходит, потому что они ни разу этого не обговаривали. Игорь не заводил этой темы, возможно, не видя в ней надобности, а подросток в принципе лишний раз не поднимал неудобный вопрос, предпочитая не будить лихо. А то тот снова начнет еще шугаться и читать нотации. Лагунов фыркает в своих мыслях, но быстро возвращается в реальность, когда видит, что Игорь, недоуменно смотря на него, ладонью слегка похлопывает по мягкому матрасу рядом с собой. Он шустро перебирается на кровать, погружаясь в теплое гнездо из рук, сразу наклоняя голову и привычно прикрывая глаза. Старший нежно оглаживает его лицо кончиками пальцев и без промедлений целует, ощущая, как же сильно он истосковался не только по Валерке, но и по его пухлым аккуратным губам, которыми тот с готовностью отвечает. Как стратилаты не могут без крови, так и он не может без поцелуев с Валеркой, он безбожно от них зависим. После долгой разлуки на неприятной ноте, Игорь ощущает себя наркоманом, дорвавшимся до дозы, поэтому не может остановиться, даже слыша тяжелое частое дыхание подростка, который, как спичка, готов вспыхнуть от любого неверного движения. Он сам уже еле держит себя под контролем, цепляясь за остатки благоразумия, что сейчас точно не на его стороне. «Еще немного, я точно смогу остановиться».       С этой мыслью Корзухин позволяет себя последнюю шалость, давая волю языку и проникая им в рот замершего Валерки. Но тот находится в замешательстве считанные миллисекунды, сразу же на пробу касаясь кончиком своего языка. От этого невиннейшего прикосновения, которое ощущается похлеще вампирского жала, сносит крышу, а внизу тянет почти до боли. Лагунов не сразу ловит темп, снова слишком спеша. Старший, почти не отрываясь, шепчет что-то успокаивающее, как в бреду, зарывая пальцы в волосах и несильно, бессознательным движение оттягивая их. Подросток прогибается вслед за ними, распахивая рот в безмолвии и позволяя Игорю делать с его губами и языком все, что вздумается. Тот несдержанно рычит, аккуратно роняя Валерку на подушку и снова накрывая беспомощные губы, терзая их наравне со своим самообладанием. Он спускается ниже, целуя подбородок и оставляя за собой влажную дорожку вдоль дрожащей линии челюсти. «Нужно прекратить это, я сейчас зайду слишком далеко». Корзухин отмахивается от этой мысли и переходит на хрупкую шею, борясь с желанием оставить на бледной коже несколько ярких отметин. Целует ее, вылизывает, прикусывает нежную кожу. Валерка жалобно стонет, запрокидывает голову, обнажая шею еще сильнее, сжимает в руке футболку на плече старшего, второй рукой бездумно проникая под нее, заставляя ту задраться, царапает спину и живот короткими ногтями и пытаясь ухватиться за железную пуговицу на джинсах, чтобы расстегнуть. Это моментально отрезвляет Игоря, он рывком принимает сидящее положение, делая несколько глубоких вдохов и выдохов, упрашивая кипящую кровь остыть хоть немного. Валерка лежит, прикрыв глаза сгибом руки, весь красный и растрепанный, занимаясь примерно тем же самым. На этот раз он даже не возмущается тому, что старший снова остановился, видимо, даже для него этого всего оказалось предельно много.       Игорь, облизывая губы и чувствуя опьяняющее послевкусие, с шумом в ушах и полнейшим туманом в голове встает с кровати, направляясь к выходу из комнаты. — Куда ты? — с тревогой спрашивает Лагунов, уже сев и приводя себя хоть в какое-то подобие порядка. Выходит у него, конечно, слабо. — Я в душ, — дрожащими руками снимает с двери полотенце, — тебе бы тоже не помешало, кстати. Весь пыльный, после недели в доме Глеба, — очевидно он пытается сменить тему, но выходит у него очень плохо.       Валерка прыскает в кулак, видя как тот идет, слегка прихрамывая и морщась от неприятных ощущений. Корзухин оборачивается на звук, скептически приподняв одну бровь и закатывая глаза, видя хитрый взгляд подростка. Ну ничего от него не скроешь.       В душе Игорь стоит под холодными струями воды, остужая свой пыл. Еще немного и он бы не остановился. Игорь взывает про себя, вопрошая кого-то сверху, за что ему такое наказание? Этот подросток, сам того не осознавая, вызывает такие чувства и желания, будто бы переходный возраст сейчас у самого Корзухина, а не у Валерки. Он пытается отвлечься, чтобы сейчас вернуться в комнату и быть уверенным в том, что он сможет держать себя в руках. Старший включает напор посильнее, ежась и ощущая ползущие от холода мурашки по телу. Некстати думается, что Лагунов бы и не заметил температуры воды, в то время как у него самого уже зуб на зуб не попадает. Опять Лагунов, опять все мысли приводят именно к нему. Игорь тихо бьется головой о руки, сложенные на стене, думая, что он скоро либо свихнется, либо умрет от Валерок, ежесекундно выплясывающих чечетку у него в голове. Он понимает, что сам кормит зверя, и, на этот раз, к сожалению, или к счастью, в переносном смысле. Сам целует так, как обещал себе не целовать, сам доводит положение дел до критического. Корзухин бы, будь у него близкие друзья, знающие об этой ситуации, принимал бы у них ставки, кто первый окончательно сорвется: он или Валерка. И в исходе он ой как не уверен. Он своими руками, а точнее сказать, губами, показывает Лагунову другую, запретную сторону любви. Подростка станет невозможно сдерживать, ведь уследить сразу за двумя думающими не о чем надо головами, старший физически не способен. А если он потеряет контроль над собой, то останавливать Валерку от чего бы он там ни придумал, совершенно не захочется.       Еще через несколько минут Игорь практически окончательно приходит в норму, выключает воду, насухо вытирается полотенцем и полностью одевается, чтобы не дразнить Лагунова и себя лишний раз. Он еще раз делает глубокий вдох, прежде чем схватиться за ручку двери, выходя в комнату. Подросток сидит на кровати, скучающе прислонившись к стене, выглядя так, будто бы совсем недавно не произошло ничего особенного. Он изучающе смотрит на свои руки, поднимая голову, слыша чужие шаги. Корзухин кивает в сторону ванной, мол, свободно, можешь идти. Валерка изящно соскальзывает с кровати, мягкой походкой подходя к Игорю и останавливаясь напротив него. Кидает на старшего томный взгляд, цепко, но аккуратно подхватывая его подбородок, опуская его чуть ниже и запечатляет на губах короткий поцелуй, напоследок многозначительно легко проводя пальцами по груди и удаляясь, закрывая за собой дверь и щелкая крючком. Корзухин ошарашенно хватает воздух ртом. Ну вот и как с ним быть? Даже, будучи одетым, когда Лагунов выкидывает такое, он ощущает себя абсолютно голым, а сердце вновь заходится в бешенном ритме. Кажется, ему снова нужен холодный душ. А может и что-то покрепче.       Из душа Валерка выходит поспокойневшим и разморенным, держа в охапке свою одежду и полностью завернутый в пушистое полотенце, после чего мешком валится на кровать и устало зевает, слабо улыбаясь. Игорь приглашающе приподнимает руку, позволяя подростку удобно устроиться под мышкой. Согнув локоть он задумчиво гладит его по спутанным от воды волосам, и изредка, забывшись, теребя прохладную мочку уха. Валерка, довольно прикрыв глаза, подтягивается выше, клюя того в щеку. — Кто мы друг для друга? — спрашивает он, не открывая глаз. — Ну-у-у… Мы… дружим? — пытается некстати пошутить Корзухин, но, наткнувшись на кислую мину подростка, который, по видимому, шутки не оценил, быстро исправляется. — А сам как думаешь, Валер? Не помню, чтобы целоваться с друзьями для меня было обыденностью. — Вдруг ты сегодня целуешься со мной, завтра с другой, а послезавтра вообще женишься на третьей. Ты привлекательный мужчина, Игорь. Поджарый, светловолосый, мускулистый. С тобой очень интересно еще, между прочим. Я вижу, как на тебя смотрят мои одноклассницы, когда ты приходишь за мной в школу, — Лагунов наигранно печально вздыхает. — Вот именно, что прихожу то я за тобой, а не за ними. Пусть смотрят, мне то что. На тебя тоже смотрят, между прочим. — На меня? Бред какой-то, кому может понадобиться на меня смотреть. Для всех я необщительный, занудный ботан-очкарик. Еще и с комсомольским значком хожу постоянно, будто выслужиться пытаюсь, — подросток морщится. — Дурной ты, Валер, — смеется старший. — Не замечаешь очевидных вещей. — Мне и не нужно никого замечать, мне тебя достаточно, — серьезно отвечает Лагунов. — И все же, кто мы, как нас называть? — Все просто, мы любящие друг друга люди. Как парень и девушка, только парень и парень, — терпеливо объясняет Игорь, вспоминая, что в его возрасте он был таким же. Нужны были какие-то статусы, подтверждения. Это сейчас ему все очевидно. Старший тепло улыбается своим мыслям. — Если хочется это как-то называть, то мы в отношениях. — Слушай, а это сильно плохо, что мы, ну, оба парни? — Валерка задумчиво закусывает губу, смотря в потолок. — Поздновато уже об этом думать, когда всё уже вот так, — Корзухин делает неопределенный жест рукой, как бы обводя их, лежащих вместе в обнимку. — Люди нас не поймут, осудят. Да еще и возраст твой, — на этих словах Лагунов морщится, а голос старшего снова приобретает поучительные нотки. — Меня бы с работы выгнали, посадили, возможно, тебя бы из комсомола исключили, водили бы по психологам. Был у меня такой товарищ на первом курсе, влюбился неудачно и об этом узнали ненужные люди. Пока слухи не пошли дальше, бросил учебу и в Москву переехал. Там с этим, конечно, не проще, но город большой, до тебя особо никому нет дела. Надеюсь сложилось у него все, — Игорь грустнеет от воспоминаний. — И вы с ним, ну… — тянет Валерка с намеком. — Нет, конечно, — посмеивается старший. — До тебя мне как-то девушки больше нравились. — А после, парни начали, что ли, — скептически смотрит подросток. — А после, ты начал нравиться, — и от этого серьезного заявления у Лагунова перехватывает дыхание. — И ты не боишься возможных последствий? — Не боюсь. И тебе не позволил бы от них пострадать. Как старший, взял бы всю ответственность на себя, обещаю. — Не нужно мне такого обещать, — хмурится Валерка. — И о плохом не думай, о нас никто лишний не узнает, мы не допустим оплошности, — слушая это, Игорь думает, что это слова не юного подростка, а мужчины. — Лучше пообещай мне, что будешь со мной всегда. — Буду, до последнего вздоха, — клянется Корзухин. — Мне не нравится эта формулировка, слишком мрачно. Давай быть друг с другом, пока вместе легче, — в голову приходит их с Анастасийкой правило и, чуть ли не впервые, воспоминания не болезненные. Тоска постепенно утихает, а рана на сердце затягивается благодаря тому, что теперь он не один. — Хорошо, Валер. Тогда я с тобой до тех пор, пока вместе легче, то есть, навсегда.

* * *

      Игорь чувствует, как пистолет дрожит в его руках. Он не хочет этого делать, не хочет убивать, но вынужден сделать это. Так будет лучше для всех. Вокруг сплошная темнота и он спускает курок наугад. Попал. Он слышит болезненный вскрик и глухой звук падающего мертвого тела. Его мутит, содержимое желудка поднимается все выше, заставляя его прислонится к стене, сглатывая кислую слюну через силу. Сердце готово выскочить из груди, а легкие горят от гипервентиляции. Он ощущает, что более не может бороться с тошнотой и в момент, когда сгибается пополам, чтобы выплюнуть отвратительную горькую желчь, вперемешку с сегодняшним ужином, он просыпается. Игорь хватает воздух ртом, его майка насквозь влажная, на лбу холодная испарина, а вся простыня под спиной скомкана от того, как он метался из-за кошмара. Игорь садится на кровати, спуская ноги на прохладный линолеум, чтобы ненароком не уснуть обратно и не погрузиться снова в этот ужас. Он закрывает лицо ладонями, призраки и грехи прошлого все еще мучают его. — Игорь, там кран протекает, я что-то силу не рассчитал, когда умывался… — тянет зашедший в комнату Валерка, который обычно вставал с восходом солнца и в принципе был тем еще жаворонком, но, к счастью, старшему, любящему сладко дрыхнуть до обеда, спать не мешал. Неловкая улыбка со следами мятной зубной пасты в уголке губ сменяется на обеспокоенное выражение лица. Он в один шаг подлетает к кровати, присаживая на корточки напротив. — Что случилось? — Ничего, все хорошо, — Корзухин отнимает руки от лица и пытается сделать вид, что он в порядке, криво улыбаясь. Выходит у него, мягко говоря, не очень. — Неудачно встал просто, в глазах потемнело и голова закружилась. — Тебе опять снятся кошмары из-за меня? — грустнеет подросток, ни на грамм не веря его словам. Он знает, что эти три года Игорю часто снится, что в мальчике побеждает тьма и он убивает людей, начиная со своих близких.       Валерка, еще когда они спали раздельно, до признаний, всегда чутко спящий, иногда просыпался из-за того, что Игорь подрывался с кровати после такого кошмара, чаще всего, после полнолуний. Ему всегда хотелось подойти, по-дружески положить руку на плечо и поддержать, успокоить, сказать, что это всего лишь сон. Еще он хочет сказать, что старший зря беспокоится и такого никогда не произойдет, но мысленно одергивает себя, боясь, что в таком случае, это может оказаться наглым враньем, потому что, честно, он не знал, можно ли с уверенностью говорить за себя, что подобного не случится. По итогу Лагунов так и не подходил к Игорю, будто бы чувствуя, что тот не хотел бы обнаружить свидетеля собственной слабости. Из них двоих именно старший стойкий, сильный, не показывающий свою боль никому. Ему важно оставаться примером, человеком, что никогда не сдается и, как бы ни болело, всегда будет тем самым другом-жилеткой. Игорь всегда строго пресекал чужую жалость, зная, что стоит расслабиться, начать жалеть себя, и он развалится. А у него ответственность за этого мальчишку, ему нельзя. И Корзухин на утро с огромными кругами под глазами, преувеличенной бодростью и измученной улыбкой рассказывал, что ночью ему «та-а-акой бред приснился, докажи же, Валер». Лагунов условия игры принимал, выслушивал и неестественным голосом говорил, что да, жуть какая-то стремная, ведь он еще неплохо так держится, а если и сорвется, то близких точно убивать будет в последнюю очередь. Игорь с умным видом кивал ему, соглашаясь со словами подростка.       Но Валерка не знает, что в этих снах, старший в свои последние минуты жизни беспомощно стоит перед ним, весь в слезах, которых Лагунов в реальности никогда не видел и тот очень надеется, что не увидит, ибо это бы означало конец, просит прощения за то, что не уберег, не исполнил обещание, не смог спасти, а Валеркины черные бездонные глаза, у которых где-то внутри еще горит слабый огонек чего-то человеческого, с разочарованием смотрят на него. «Это все из-за тебя, ты не смог помочь мне не стать чудовищем». От холода в его голосе старший будто инеем покрывается, вина и страдания волнами накрывают его. Остаток человечности во взгляде юного стратилата тухнет навсегда и он бросается на Корзухина, кусая его. А тот даже не сопротивляется. Больше не для кого бороться. Об этой части сна Игорь ему никогда не расскажет. — Нет, все хорошо, правда, — Игорь натянуто улыбается. — Просто кошмар, не о тебе. Наверное, слишком много воды на ночь выпил, вот и снится всякое. — Я же вижу, что ты врешь. От ничего не значащих кошмаров так не выглядят. Я просто хочу тебя поддержать, — подросток берет его руку в свои и мягко сжимает, трогательно сводя брови. — Валер, пожалуйста, хватит, — раздраженно выговаривает Игорь. Спохватившись, что реакция вышла слишком бурная, он свободной рукой накрывает замок из ладоней, притягивает их к себе и легко прикасается губами, глядя в светлые беспокойные глаза. — Куда ночь, туда и сон.       Лагунов молчит, все еще ни капли не веря его словам. Но старший упрямый, пока сам не захочет, ничего не скажет, так и будет упираться на своем. Качество нужное, Валерке нравится, но иногда оно срабатывает очень некстати, как сейчас, например. — Ладно, я пойду быстро кран починю, потом завтракать будем. Но сперва еще раз умоешься, — Корзухин облизывает кончик большого пальца и вытирает слюной зубную пасту с лица мальчика, встает и быстро скрывается за дверь, сбегая от дальнейших расспросов.       Чуть позже парни сидят за кухонным столом и жуют бутерброды. И, как будто бы утром ничего не произошло, тему они больше не поднимают, но, как кажется Лагунову, старший слишком уж выглядит, как не в своей тарелке. Больше курит, чем притрагивается к еде, чего он в принципе чаще всего старается не делать при нем. Раньше Валерка на это всегда язвил. «Да что мне будет от твоего курева, умру что ли?». А Корзухин всегда многозначительно поднимал палец и говорил: «Не положено, значит, не положено», расчехляя пачку при мальчике лишь в редких случаях, либо слишком хорошего, либо, напротив, слишком плохого настроения. Главное, когда в гости к подростку приходил, и родители с заботливой упрямостью танка сажали его вместе с ними за стол, после ужина он мог удалиться с Валеркиным отцом на балкон и там раскурить с ним пару сигарет за беседой, но чтобы дымить прям при нем, так ни-ни. Лагунову, кстати, всегда было интересно что мужчины там обсуждали, но они оба лишь с загадочным взглядом называли это взрослыми разговорами, не рассказывая о подробностях. По малолетству Валерка дулся, пытался подслушивать, но с возрастом махнул рукой, не рассказывают, ну и ладно, лет через пять все равно расколются. А Игорь так, может, и еще раньше, если правильный подход подобрать. Сейчас же маленькая кухня наполняется запахом дыма, керамическая пепельница окурками, а Лагунов размышляет, смотря на то, как старший задумчиво поджигает очередную сигарету, чиркая спичками, и затягиваясь, прикрыв глаза, что утренний кошмар может немного подождать. А сейчас интереснее поцеловать Игоря, пропахшего табаком, что он и осуществляет в ближайшее время.       Парни проводят вместе еще несколько часов, после чего Валерка, с сожалением нехотя начинает собираться. Суббота, нужно помочь маме с покупками в продуктовом, а потом в хозяйственном, он вчера еще обещал, пока со скоростью ракеты собирался к старшему на ночевку. Так не хочется уходить и оставлять вот только повеселевшего Корзухина, но обещание есть обещание. Напоследок подросток крепко его обнимает и нежно улыбаясь ободряюще заглядывает в глаза, а сам уже думает, как бы поскорее снова его увидеть. Тот, как будто бы тоже не хочет отпускать, но где он, а где родители в пирамиде важности влияния на Лагунова. Естественно, сам Валерка бы поспорил с этим, но пока ему нет восемнадцати, Игорь ни на какое место повыше претендовать не будет, да и после совершеннолетия того, думается, тоже, не в том положении их отношения, к сожалению.       Подросток, ощущающий фрустрацию от того, что его выдернули из заслуженных выходных с Игорем, ходит по магазинам дергано, постоянно задумываясь о том, прокатит или не прокатит его план на вечер, пытаясь ненавязчиво поторапливать маму, чтобы закончить все побыстрее. Женщина на такую спешку лишь удивленно оборачивается, а Валерка спешно меняет унылое выражение лица на измученное долгим походом, всеми силами показывая, что пакеты в руках невероятно тяжелые и он устал их таскать. Хотя в нынешнем состоянии он мог бы повесить все эти пакеты на один мизинец и с легкостью проносить их весь день, зевая от скуки. Наконец, мучения оканчиваются и они возвращаются домой. Пока мама хлопочет, раскладывая все купленное, Лагунов пулей залетает в комнату, хватая рюкзак, с которым он обычно ходит на ночевки и проверяет там наличие всего нужного. Что-то из запасной одежды, какие-то ручка с тетрадкой, чтобы не вызывать подозрений, футляр для очков, куда он их складывает, лишь выходя за порог дома. Чтобы не вызывать вопросов, приходится продолжать их носить, хотя после обращения зрение стало более чем идеальным. Жутко неудобно, конечно, продолжать их носить, ведь при каждом случае, когда его задирают, страдают именно они. Раны то заживают, как на собаке, регенерируются, а вот треснутые очки постоянно приходится заменять. И не ответить же этим придуркам никак, поубивает ведь ненароком. Хотя Игорь всегда говорил, что нет ничего такого, чтобы хотя бы защитить себя, но Лагунов, и так еле справляющийся с приступами животной агрессии знал, что неизвестно в какой момент защита может перерасти в нападение. Да и старшего просил не лезть, не критично. Обидно, да, больно немного, но не стоит того, чтобы вмешивать его в свои проблемы. У Корзухина же горячая голова, он сдержанный только при Валерке, чтобы не навредить ему своей паникой в ответственные моменты. А так он может и додуматься не особо болезненных, но крайне унизительных подзатыльников навешать малолеткам. Одно название, что филфак закончил. Как только вожатым решился практику проходить, где глупой мелочи полно, один Бог знает. Подросток удостоверяется, что все на месте, застегивает рюкзак, накидывает его на плечо и собирается выходить, но тут в комнату стучится мама: — Валера, пошли ужинать, папа тоже уже дома, я накрыла на стол. Мы тебя ждем, — Лагунов с виноватым видом выходит из комнаты полностью собранный. — Ты куда-то собрался? — Прости, мам, мне бежать надо. Я это… Мы с Игорем не успели закончить один очень важный отчет по экспедиции, а сдавать его уже в понедельник. Вот и иду к нему. — Опять на ночь? — недовольно хмурится женщина. — Сынок, это не совсем вежливо уже второй день подряд ночевать у человека. Игорь взрослый парень, он всю неделю работает, ему надо отдохнуть, побыть наедине, а не тебя развлекать, — Валерка мысленно ухмыляется, мол, кто еще кого обычно развлекает. — Дорогая, да ладно тебе, пусть идет. Он уже не маленький мальчик, да и ходит не к непонятно кому, а к серьезному ответственному человеку. Нужно им этот отчет дописать, пусть пишут. Завтра же воскресенье, никому в школу или на работу не надо, что ты так волнуешься, — с кухни раздается голос отца. — Ну пусть поест хотя бы, — принимает мама последнюю попытку. — Ну куда на голодный желудок мотаться будет? — Мам, мне кушать уже некогда, последний автобус скоро, опоздать не хочу. — Да ты и там сто процентов не поешь, — будто и не слыша его продолжает суетиться женщина. — И Игорь тоже голодным будет сидеть, я уверена. Что вы там, два здоровых лба, приготовить то можете? Хлеба с колбасой нарезать и яйца пожарить? Давай я, пока ты обуваешься, с собой вам что-нибудь положу? — Ничего не нужно, честно. Если захотим поесть, сделаем макароны по-флотски, — Валерка умалчивает, что «по-флотски» равно «с тушенкой» и закатывает глаза.       А самому на душе так приятно, в эти редкие дни, когда голод временно отпускает, затаиваясь, он как будто вспоминает что такое жить. Когда в последний раз такое было, чтобы он в шутку препирался с родителями, волнуясь лишь о том, что не успеет приехать к старшему, пока еще ходят автобусы? Чтобы, наконец, не приходилось врать, придумывать что-то, чтобы они не волновались, смотря на его странное поведение. Не улыбаться через силу, скрывая страшную тайну. Торопиться, чтобы поскорее увидеть Игоря, а не бежать, скрываясь от всех, лишь бы никому не навредить. Лагунов скучает по скуке в жизни, по ежедневной рутине, которая всем осточертела, которой ему так сильно не хватает. — Иди уже, — мама в шутку замахивается на него полотенцем в руках. — Не забывай, что послезавтра в школу, поэтому не засиживайся там сильно.       К старшему Валерка добирается в кратчайшие сроки. Сначала на автобусе, а от остановки до самого дома, оглядевшись и удостоверившись, что невольных очевидцев нет, добегает буквально секунд за десять, используя свою суперспособность. Иногда эти штучки, как бы собственная сущность не была ненавистна Лагунову, бывают очень полезны. Уже стоя перед домом подросток игнорирует игривое желание взобраться по водосточной трубе наверх и постучаться прямо в окно. Игоря от неожиданности либо сердечный приступ хватит, либо сперва запустит, а потом ругаться будет. И не сказать, что сам иногда такое может выдать, хоть стой, хоть падай, таким занудой бывает, когда дело касается Валеркиной безопасности. К счастью, дверь в подъезд оказывается открытой, услужливо подпертая кем-то подобранным из ближайших кустов кирпичом. Лагунов шустро проскальзывает внутрь, буквально взлетая по лестнице наверх и нетерпеливо звонит в дверь квартиры старшего, пытаясь стянуть с лица глупую улыбку, но терпя поражение. Он безумно рад снова увидеть Игоря, пусть и прошло всего лишь полдня. И как ему кажется, тот тоже будет не против провести с ним еще чуточку времени перед их новой бесконечной рабочей и учебной неделей. Плюс Валерке кажется, что вечерняя атмосфера лучше располагает к душевным разговорам, потому до того, как они лягут спать, он непременно выяснит что именно произошло утром. Из-за двери слышится слегка хриплый голос. — Кто там? — глазок темнеет от того, что кто-то изнутри приблизился к нему. — Валер? — Корзухин звучит удивленно, очевидно, он не ожидал гостя. После нескольких щелчков замка, дверь перед подростком открывается. — И снова привет, — неловко улыбается Валерка на пороге квартиры. — Подумал, что было бы неплохо еще немного побыть вместе, — говорит он, нежно прикасаясь к щеке старшего. — Ты же не против? Я тебя не разбудил? Выглядишь очень уставшим.       А выглядит Игорь и вправду не лучшим образом. Примявшиеся растрепанные волосы, огромные круги под глазами, будто бы тот не спал не меньше недели, а сами глаза красные, взгляд слегка диковатый, на лбу розовые следы чего-то явно отпечатавшегося. Но несмотря на все это, Корзухин измученно улыбается в ответ, хоть и слегка нервно, явно довольный тем, что подросток пришел. — Я не спал, работу… заканчивал. Отчет сам себя не напишет, — старший прокашливается и приглаживает ладонью растрепанную прическу.       Валерка морщится. Экспедиции в качестве прикрытия для полнолуний, конечно, вещь крайне замечательная, но бумажной волокиты добавила им знатно. И писать документацию приходилось не абы как, а более или менее ответственно, выдумывая все как можно правдоподобнее. Парни не хотели лишний раз действовать на нервы Плоткину, который только недавно слегка подуспокоился и перестал рвать и метать после «счастливого воссоединения» с женой. Игорю незачем было подводить их, так можно и снова служебной машины лишиться. — Давай помогу тебе, вместе быстрее разберемся, — подросток заходит в квартиру, прикрывая за собой дверь, разувается и намеревается пройти в комнату, но Корзухин неожиданно хватает его за запястье. — Может поедим сперва? Давай я быстро приготовлю чего-нибудь, а потом уже за работу возьмемся. — Ну и заладили же вы со своим «поужинать». Сначала мама, теперь ты, — недовольно бурчит Валерка. — Я за то, чтобы сперва покончить с самым неприятным, а после этого можно уже и о еде подумать, — и тянет того в комнату. — Ну руки хоть помой, — предпринимает Игорь последнюю попытку.       Лагунов сводит брови, видя, что старший ведет себя странно. Его, обычно всегда спокойного и пофигистичного, выдают нервное жевание нижней губы, бегающие глаза и плечо, которое за последние пару минут он расчесал до красных полос. Взгляд Игоря то и дело пугливо замирает где-то за спиной у Лагунова, и он все еще крепко держит того за руку, будто бы… не пуская в комнату? Подростка начинает напрягать это поведение, он беспокоится, мало ли что произошло, но на всякий случай виду не подает, натягивает на губы беззаботную усмешку, мягко высвобождая запястье и все-таки проходит в комнату, недоуменно озираясь. Из-за чего Корзухин так нервничает? — Игорь, ты так выглядишь и так ведешь себя, что я бы подумал, будто ты прячешь у себя еще одного стратилата. А судя по тому, какой ты бледный сейчас, ты его еще и кормил недавно, хорошо так, — Валерка старается не нагнетать атмосферу, в это время быстро окидывая взглядом помещение. Как будто бы, все, как обычно. — Я уже начинаю тебя ревновать. — Все в порядке, — заученно повторяет Игорь фразу в который раз за день, чем начинает слегка раздражать. Теперь Лагунов понимает, каково ему было, когда он сам закрывался, не отвечая на чужие расспросы. Хочется сперва подзатыльник дать, а потом обнять крепко-крепко, чтобы, наконец, раскололся. — Просто работа совсем доконала, тяжело больно. — Так давай я посмотрю что там, это же наше общее дело, — Лагунов подходит к столу, облокачиваясь на него и хватая тетрадный лист в клетку, лежащий в самом центре, кидая на него быстрый взгляд. Еще не сфокусировавшееся зрение не успевает выхватить ничего из пяти строчек, написанных округлыми аккуратными буквами. — Не густо, — машет листом усмехаясь, — еще и в черновике пишешь. — Валер, погоди, — беспомощно выдыхает Игорь, делая шаг вперед, но уже поздно. Валерка читает написанное и улыбка сползает с его губ, а выражение лица сменяется на непонимающее. — Чистосердечное признание. Я, Игорь Александрович Корзухин, совершил преступление… Игорь, что это?       Старший садится на кровать, ставя локти на колени и обхватывая руками голову. Твою ж мать. Замечательно, теперь еще и Валерка узнал о том, что его мучает. Как будто ему мало стресса в жизни, еще проблемы Игоря на себе тащить. Лагунов же такой… Все чужие проблемы через себя пропускает и себя еще чувствует ответственным за все происходящее. Опять себя винить начнет во всем, хотя его вины там вообще нет. Корзухин всегда только тяжело вздыхал, когда мальчика накрывало желание повесить на себя груз всех смертных грехов. Он так не хотел волновать того своими тараканами, чтобы теперь так глупо проколоться запиской на столе. И под дурака косить, сказать, что он все не так понял, уже не выйдет, подросток только еще сильнее разозлится. На листочке черным по белому написано его рукой и никак иначе написанное не истолковать, как бы ни хотелось. — Ничего особенного, я вот, выкинуть собирался, не обращай внимания, — убитым голосом тупо произносит Игорь, понимая, что ссоры им сейчас не избежать. — Я спрашиваю, что это такое? — Валерка гневно трясет запиской. Он в несколько шагов пересекает комнату и наклоняется к старшему, хватая его за плечи. Тот морщится, на эмоциях Лагунов слабо контролирует свою силу. — Игорь с какого перепугу тебе внезапно взбрело в голову признаться в убийстве сторожа?! Три года уже прошло, черт возьми. — Вот именно, прошло уже три года, а я до сих пор не могу нормально спать по ночам. Я невинного человека застрелил, как ты не понимаешь? Это не та вещь, на которую можно плюнуть и с легкостью забыть. Мне кошмары об этом, сука, стороже, снятся, — горько говорит Игорь, повышая тон. — И записку эту я написал не сейчас, а еще тогда, на пароме. — И сегодня ты ее откопал откуда-то для того, чтобы что? Ручку расписать или хлеба на ней нарезать? — скептически рычит подросток. — Зачем ты вообще продолжаешь ее хранить все это время? — Потому что это мой грех! Я не могу о нем просто взять и забыть, как тебе того хочется. — И если бы я не пришел к тебе этим вечером, не узнал бы о существовании этого признания, что бы ты сделал? Пошел бы в милицию? — с холодом в голосе произносит Валерка. — Может, мне тоже стоит сходить к ним и признаться куда подевался Серп Иванович? Или отец Глеб? Еще на всякий случай упомяну, что я один из сильнейших вампиров и докажу это тем, что одна девочка там больше не умирает от рака, потому что я ее укусил и обратил в бессмертный пищеблок. Если не посадят, так хоть в дурку упекут, почему бы и нет? Зато понесу ответственность за все свои грехи, — язвит он. — Не неси чуши, — строго отрезает Корзухин. — А что, не только же тебе у нас быть сердобольным и сознательным. Я тоже могу, чем я хуже? — Прекрати паясничать, Валер. Я совершил преступление. Это не то, что можно выкинуть из головы на раз-два.       Лагунов резко отталкивается и нервным шагом подходит к окну, поправляя отсутствующие на носу очки рваным жестом, а после складывая руки на груди. Его глаза потемнели от ярости, челюсти плотно сжаты, чтобы не сказать ненароком ничего лишнего. — Отлично, что сказать. Иди, признавайся, раз так хочется, — язвит, отворачиваясь. — Ты же не можешь, чтобы все хорошо было, не можешь жить спокойно. Только все закончилось, только мы победили, тебе нужно испортить все, внезапно вспомнить о прошлом. Прекрасно, — выплевывает он. — Ты истеришь, — тихо подмечает Игорь. — И я не внезапно вспомнил о прошлом, я думаю о нем постоянно. Мне все о нем кричит. И буквально недавно это сделал именно ты, Валер, не припоминаешь? «Тебе не привыкать ошибаться». Будто бы я сам не знаю, что это была моя самая огромная ошибка, — горько усмехается парень. — Игорь… — мгновенно остывает Лагунов. — Я тогда не специально это сказал, прости меня. Просто Анастасийка только погибла, Ритка влезла куда не следует, а у меня как обычно, жажда. Я не хотел, правда. Ты же знаешь, я никогда не считал тебя плохим человеком и не винил за это. Так вышло и крайних здесь нет, — уголки его рта опускаются. — Я знаю, не нужно этого, — жестом обрывает его Корзухин. — Но то что ты не считаешь меня виноватым, не значит, что это не так. И резко переобуться и сказать, что ничего плохого в случившемся нет или что это того стоило, я тоже не могу. — Да этого сторожа даже никто толком и не искал! — вновь вскипает подросток. — Зачем так корить себя из-за случайного убийства, которого никто не заметил? Не спать, не есть, записки по несколько лет хранить. — Не знал, что ты стал таким безразличным к людям. А сам то как рыдал под дождем тогда, забыл уже? — Первое убийство всегда самое тяжелое, — криво усмехается Лагунов. — Мне пришлось стать таким, сам знаешь. Да и сердце у меня бьется не так часто, чтобы столько чувствовать. — Как же я ненавижу, когда ты начинаешь изображать из себя бесчувственного придурка, — со злостью выплевывает Игорь. — Ничего он не ощущает, конечно. Сам в это веришь хоть? — подрывается с места и вплотную подходит к подростку, почти чувствуя его дыхание. — Что, когда меня целуешь, тоже ничего не ощущаешь?       Валерка застывает, но почти сразу берет себя в руки, продолжая напирать. — Ты ненавидишь мою бесчувственность, а я терпеть не могу, когда ты строишь из себя праведника. Спать с помолвленной, а потом замужней девушкой, значит, было правильным. Когда я Ритку укусил, обрекши ее на вечные мучения, вместо того, чтобы дать ей умереть, как нормальному человеку, ты мне и слова не сказал. Твои правила начинают работать, только когда тебе взбредет в голову какой-то бред. И вот, тебе захотелось пострадать, почему бы не начать винить себя в чужом убийстве? Главное, абсолютно забывая о том, что именно ты помог мне победить стратилата в первый раз. Я бы не смог ничего сделать один, без тебя, ты это понимаешь? — Я только ради тебя и не сдался сразу с этой запиской, — шепчет Корзухин. — Подумал, как ты без меня, мелкий совсем и с такой страшной силой. Мне в тюрьму нельзя было, тебя защищать важнее. — А сегодня зачем достал эту ерунду? — кивает на злополучную бумажку, осекшись в конце своей тирады. — Защищать больше не важно что ли стало? — В голову ударило, что ты взрослый теперь, стратилатов вроде больше не разгуливает на свободе. Да и ты сам научился с силой и голодом справляться, если что, тебя твоя пиявица прокормит, я бы не осудил. Попросил бы только невинных людей не убивать никогда. Больных, немощных, безнадежных — подумал, что простил бы тебе… Рот Игоря прикрывает прохладная мягкая ладонь. Ее обладатель укоризненно смотрит на него, глазами показывая, что старший сморозил полную чушь. — Никогда так больше не говори, — качает головой Валерка. — Ты прекрасно знаешь, каких усилий мне стоит держаться, чтобы окончательно не превратиться в чудовище. Я не хочу даже думать о послаблении, все начинается с малого. Начну кусать больных, потом на стариков перейду, потому что начну думать, что им все равно скоро на покой отправляться. А потом… Игорь, я уже не остановлюсь, я буду хуже отца Глеба, потому что он даже никогда не пытался бороться с этим грехом и быть хорошим, — Лагунов жмурится, не желая даже представлять это. — Он и Серп были кровожадными безумцами, а я добровольно начну опускаться на дно этой пучины жестокости. — Прости, не подумал, — тушуется Корзухин. — Бывает, бред лезет в голову. — Куда подевалась твоя гуманность? Слишком неожиданно ты изменил свое мнение, как по мне. Предложение кусать смертельно больных, это на тебя не похоже. — Ты заставляешь меня меняться, — грустно улыбается старший. — Не специально, конечно. Просто твои жизнь и счастье становятся для меня важнее, чем благополучие мира. Конечно, окончательно слететь с катушек и превратить весь город в свою столовую я бы тебе не позволил, но теперь, когда ты стал для меня дороже, чем просто друг, заставить себя остановить тебя теперь намного сложнее. Возможно, последний раз, когда я мог сделать это, был после похорон. Я реально на секунду подумал, что это сделал ты и думал убить тебя, прости меня за это, — Игорь виновато замолкает. — Ох, и прости, за то, что напомнил… — Ничего, — слабая улыбка в ответ, — уже почти не болит, я в порядке. Знаешь, у тебя тогда так сильно дрожали руки. И нож ты держал еле-еле, больно легко он вылетел у тебя из руки, — припоминает он. — Нет, ты бы не смог убить меня. — Не смог бы, — соглашается Корзухин. — Уже нет. Никогда нет. Я никогда не хотел представлять себе, что ты мог бы сорваться окончательно, потому что я бы не знал, что мне делать, Валер. Страшно даже подумать, что я простил бы тебе многое, если не все, только из-за того, что чувствую к тебе. Это был бы самый сложный и ужасный выбор в моей жизни. Я знаю, что ты умный и сильный и не воспользуешься тем, что я сейчас скажу, поэтому могу признаться в том, что простил бы тебе даже убийство, если бы ты посчитал его нужным, — он смотрит прямо в Валеркины блестящие глаза. — Тогда почему ты хочешь, чтобы я считал иначе? Ты можешь простить за убийство меня, но не себя самого, это откровенный бред. Ты можешь прикончить сколько угодно людей, но я всегда останусь на твоей стороне, потому что так будет правильно. Я не смогу тебя осудить, у меня самого руки в крови запачканы, — жестко выплевывает Лагунов. — Мы были одни в этом чертовом лагере, у нас не было никого, чтобы помочь бороться против своих же товарищей. Я и ты победили стратилата без кого-либо рядом, поэтому единственная случайная жертва по сравнению со спасенным лагерем в том и в последующие годы, была мизерной ценой. Прекрати себя винить, пожалуйста, ради меня. — Легко сказать, — усмехается Корзухин, — но я постараюсь.       Валерка ободряюще улыбается старшему и решительно разрывает записку с признанием и проходит на кухню, скидывая обрывки в пепельницу и поджигая их. Парни молча стоят и смотрят как бумага догорает до пела, пока подросток не очухивается и не открывает окно, морщась от запаха и дыма, от которого слегка слезятся глаза. Он садится на табуретку у стены и невинными глазами смотрит на Корзухина. — Ну так что, поедим, а потом за работу? А Игорь думает, что да, он со временем сможет простить себя и отпустить чувство вины. Вместе с Валеркой это уже не кажется невозможным. А пока, старший достает из кухонных шкафчиков банку тушенки, и кидает на мальчика вопросительный взгляд. — Как насчет макарон по-флотски? Лагунов насмешливо фыркает и кивает. У них все хорошо.

* * *

— Иго-о-орь, я заебался, — устало стонет Валерка с кровати, жалобно обмахиваясь бумажками.       Упомянутый старший, не поднимая глаз от стола, запускает в подростка ненужную тетрадку, попавшуюся под руку. Та абсолютно не больно, но обидно прилетает ему в лоб, звучно шлепая обложкой и валясь ему на колени. — Ай, за что? — оскорбленно тянет он, потирая место удара. — За то, что материшься. Ни стыда, ни совести, — мягко журит его Корзухин. — Да потому что это пиз… трындец, — исправляется Лагунов, понимая, что на столе лежит еще много вещей, которые можно в него кинуть. — У тебя сегодня день рождения, между прочим, а мы опять сидим над этим отчетом, будь он проклят. Скукотища смертная. — Ну погоди ты немного, — Игорь улыбается, глядя на недовольного подростка. — Сейчас допишем и отметим немного. Я там торт купил, с масляным кремом, как мы любим, — дразнит он. — Днем то, не до этих бумажек было. У меня работы по горло, ты на учебе весь день почти. Радуйся, что сегодня пятница, в противном случае пришлось бы празднование до конца недели самим откладывать. Так что потерпи еще чуть-чуть. А лучше, страдай поменьше и тоже напрягись с работой. Быстрее начнешь, быстрее закончишь, и забудешь, как страшный сон.       Корзухин насмешливо наблюдает, как мальчик хмуро бурчит что-то себе под нос, но послушно садится на кровати прямо, размашистым почерком рисуя табличку для отчета. Заниматься ему этим явно лень, а это значит, что старшему придется провести не один час, разбирая что там написано, чтобы перечертить в окончательную версию. Забавно так, вроде Валерка всегда до невозможности аккуратный педант, волосы уложены прядка к прядке, одежда чистая и выглаженная, в школе во всем порядок, чистоплюй, да и только. Но если не хочет чего-то делать, то и не заставишь, все равно сделает спустя рукава. Если напишет, то по делу, но кривые каракули, нарисовать что заставят, то сделает по сути задания, но грязь разведет. Сам всегда говорит, что делал это, чтобы у старших в привычку не вошло припахивать его к общественно полезной деятельности. Пионер, однако. А в привычку делать на отвяжись то, что не хочется, так и вошло. Благо хоть пишет без ошибок, проверять и переписывать отчет не придется, а вот поработать дешифровщиком — однозначно. Одним словом, подросток.       А сегодня пропасть между ними стала еще на год больше. Игорю исполнилось двадцать три. Хотя с ровесниками, из общего у него были только любимые блюда в столовой с работы, да и все на этом. Еще не тот возраст, чтобы ощущать себя старым, но все еще тот возраст, чтобы быть слишком взрослым для Валерки, хотя этой темы они давно уже не поднимали. Корзухин просто не заходит дальше поцелуев и объятий, лишний раз даже не касаясь подростка, чтобы не забыться и не увлечься слишком сильно. И с каждым разом это становится все сложнее, потому что Валерка ведет себя все более напористо, целует крепче и глубже, руками постоянно пытается добраться до всевозможных застежек на одежде их обоих. А останавливать его получается тяжелее, да и с каждым разом делать это хочется все меньше. Тем более, что Лагунов обижается сильно, не понимая, что мешает им перевести отношения в более горизонтальную плоскость. Постоянно пытается уговорить на что-то этакое, применяя аргументы от «ну пожалуйста», подкрепляя это упрашивающим взглядом и заканчивая «я тебя не привлекаю», после чего он сидит и дуется целых пятнадцать минут. Пробует и тяжелую артиллерию применять, когда совсем невмоготу, зажимает по всей квартире, предпринимая забавные попытки ухватить за причинные места, терпя неудачу. И как только не страшно упрашивать старшего на то, чего никогда не пробовал, не боясь разочароваться… А Игорь что? А бедному Игорю только и остается, что шарахаться от него с безумными глазами, когда напор становится слишком уж сильным.       Игорю очень тяжело. Он не может представить сколько холодной воды вылил на себя после всех их посиделок и еще больше теплой воды он потратил на то, чтобы смывать с рук и бедер следы своих преступлений. В привычку уже входит дремать сидя на рабочем месте, подскакивая и изображая бурную деятельность всякий раз, как кто-то обращает на него внимание. Как до Плоткина еще не дошли вести о его халтуре, непонятно. Старший пытается пресекать это, по ночам шикает на Лагунова, чтобы тот спал, потому что им утром рано вставать, но прохладная рука, скользящая по груди и мягкие губы то тыкающиеся в шею, то игриво обхватывающие мочку, заставляют терять и без того трещащую по швам выдержку, толкать Валерку на подушки и целовать, ласкать шею, ловя чужие горячие всхлипы, пока рот не онемеет, а за окном не зазолотится рассвет. А подростку этого мало. Игорю, если быть честным, тоже.       Старший надеется, что он не пожалеет о планах на сегодняшний вечер, и что ничего недозволенного не произойдет между ними. Корзухин не особо и планировал масштабно праздновать свой день рождения, да и не с кем это делать. Родители в другом городе, друзей близких нет, с коллегами исключительно деловые отношения. Так что провести время только с Валеркой показалось ему отличной идеей. В честь этого, он даже решил поступиться на сегодня принципами и достать заныканную в дальней части шкафа ягодную наливку, которую когда-то передали родители, а руки до нее все никак не доходили. Не до распития как-то было все это время, а сегодня и повод есть, и компания приятная. Если бы кто поведал Игорю, что свое двадцатитрехлетие он будет отмечать, выпивая со своим семнадцатилетним бывшим подопечным, тот был бы встречен кручением пальца у виска. Не сказать, что он и сейчас был в восторге от этой идеи, но он помнит, что Лагунов уже не первый месяц упрашивает его дать попробовать ему алкоголь. Обычно он строго отказывал ему, понимая, что это плохо и что родители мальчика ему доверяют, а подросток злился, иногда даже угрожая, что тогда он пойдет к кому-нибудь на сейшн и выпьет там. Игорь только скептически посмеивался, потому что, конечно же, угрозы в жизнь не воплощались, ведь Валерка не сколько сам хотел попробовать алкоголь, сколько хотел выпить вместе со старшим. Почему бы не сделать это сегодня. Последние пара месяцев, если не лет были тяжелыми для них обоих, можно и позволить себе расслабиться. Главное, не переборщить. — Игорь, я все дописал, — зевает Лагунов, соскакивая с кровати и припечатывая лист с каракулями к столу. — Поаккуратнее нельзя было? — улыбается старший, тоже вставая со стула, потягиваясь и разминая затекшие мышцы. — Ничего страшного, разберешь, — ухмыляется он в ответ, обвивая руками чужую шею и прижимаясь ближе. — Я торт уже хочу, хватит с меня работы. — Здесь поедим, у меня спина уже отваливается сидеть на жестком. Валерка в ожидании присаживается на краешек кровати, пока Корзухин удаляется на кухню, доставая из холодильника что-то до ужаса шоколадное и сладкое. Снимая прозрачную пластиковую крышку, он недовольно косится на грязный нож, лежащий на столе, а после плюет на все и просто прихватывает с собой две ложки. Гостей в доме не предвидится, поэтому можно забыть о правилах приличия и есть с общего куска, осудить некому. Игорь притаскивает торт в комнату, кивая подростку, чтобы тот подвинулся ближе к стене, ставит упаковку на кровать, втыкая в нее ложки, одновременно придвигая ногой стул поближе. — А чем будем запивать? Ты купил газировку? — подросток оказывается тем еще сладкоежкой, даже с отсутствием потребности в человеческой еде, он никогда не откажется от сладостей, что Корзухин считает очень милым. — Один момент, — подмигивает Игорь, уходит снова и возвращается уже с бутылкой темно-красной жидкости в одной и двумя граненными стаканами в другой. Он ставит их на стул у кровати, усаживаясь рядом с Валеркой и сразу хватая одну из ложек. — Не перестарайся только, — и смотрит с притворной строгостью. — Вишня? — довольно жмурится Лагунов, перед этим нехило прокашлявшись после первого глотка с непривычки, но упрямо крепко держа стакан в руках. — Вишня, — соглашается старший, медленно потягивая наливку и понимая, что ему самому придется сегодня выпить намного меньше, чем обычно, чтобы оставаться с здравом уме. За мальчиком придется присматривать. — Тортом хоть закусывай…       Через некоторое время, когда было съедено и выпито чуть больше половины, Валерка сидит, прислонившись спиной к стене, еще не пьяный, но уже хорошо захмелевший, с румянцем на щеках и слегка несфокусированным взглядом. Игорь ласково смотрит на него, думая, что тот, в ближайшее время, скорее всего, вырубится до самого утра, потому что в нем ровно такая доза, которую он называет снотворной. Сам же Корзухин ощущает себя максимум согревшимся и слегка расслабленным от пары выпитых стаканов. Ему забавно видеть подростка в таком состоянии, без извечного напряжения, которое тот вынужден держать постоянно. Сейчас мальчик очень мягкий, ластится поближе, рискуя вляпаться в остатки торта на кровати, которые старший сразу же убирает от греха подальше. Он слегка скатывается пониже, подложив под спину подушку и вытянув ноги в спортивных штанах так, что они касаются пола. Притягивает не сопротивляющегося подростка к себе поближе, закидывая руку ему на плечо и неосознанно вырисовывая на нем пальцем какие-то узоры. Валерка едва слышно вздыхает и переплетает их руки, поворачивая голову и сразу приникая к губам, прикрыв глаза. Парень лениво ему отвечает, ощущая какой же он сладкий на вкус после торта и наливки, настолько, что хочется попробовать больше. Без задней мысли Игорь углубляет поцелуй, скользя языком по чужой нижней губе и нежно проникая в рот, исследуя его податливую мягкость. Дыхание Лагунова сбивается, он не ожидал от старшего подобной инициативы, но с энтузиазмом включается в процесс, сплетая их языки. Корзухин переводит дыхание, ненадолго разрывая поцелуй, и тепло выдыхая в губы напротив, от чего подросток шипит, жмурясь выдыхая воздух. Он томно шепчет «ещё», и старший не в силах отказать ему в этой просьбе.       Полулежать, повернувшись друг к другу лицом, не самое удобное положение, поэтому Валерка неосознанно двигается все выше, нависая над Корзухиным, а в конце, наплевав на все правила приличия, будучи навеселе, перекидывает через него ногу, фактически переползая на бедра старшего. Тот, не прекращая целовать его, приподнимается на руках, садясь ровнее и опираясь на стену. Раньше Лагунов такого еще не делал, вес хрупкого тела на себе выбивает его из колеи. Игорь тихонько рычит, не в силах совладать с собой и кладет руки подростку на талию, прижимая к себе как можно теснее. Низ живота тянет до невозможности, будто бы оттуда разом пропали все органы, оставив лишь чистый жар, распространяющийся по позвоночнику выше, к загривку, и ниже, до кончиков пальцев ног. Он пытается остудиться, выплеснув весь избыток эмоций в движения своих губ, из-за чего поцелуй становится еще более горячим, лишая их возможности остановиться, потому что слишком много, слишком хорошо, слишком близко. Валерка ерзает из-за дискомфорта от ощущений, сконцентрировавшихся в одной точке, заставляя старшего чуть ли не взвыть. Господи, ну как здесь держаться, оставаясь в своем уме, когда этот мальчик творит такое, сам того не подозревая. Он отрывается и смотрит на лицо Лагунова, с которого можно было бы писать иконы, если бы оно не было настолько грешно откровенным. Дрожащие от возбуждения ресницы, приоткрытые припухшие от следов страсти влажные губы, которые Валерка судорожно облизывает, абсолютно мутным взглядом смотря на Игоря. Он выглядит так, будто бы сейчас не понял бы ни слова, если бы ему что-то сказали, и Игорь сомневается, что это из-за выпитого. Он сам ощущает себя таким опьяненным, держась на грани того, чтобы перестать отвечать за свои действия. А тот был бы только рад, воплоти старший хоть одну из мыслей, похотливым вихрем проносящихся у него в голове. Корзухин вновь решает рискнуть, надеясь, что сегодняшний день не станет днем похорон его выдержки. Но и не сделать совсем ничего он не желает, день рождения же, хочется себя порадовать. Игорь перемещает губы на шею Лагунова, беспорядочно водя ладонями по внезапно согревшемуся телу. Появляется невозможное желание запустить руки под его футболку, прикоснуться к мгновенно втянущемуся животу, большим пальцем скользнуть по ребрам, но он понимает, что стоит ему почувствовать голую молочную кожу, он точно не остановится. Одни только мысли об этом заставляют неосознанно сомкнуть зубы на чужой нежной шее, что выбивает из Валерки протяжный всхлип. Старший опоминается и виновато зализывает место укуса, что на удивление не помогает: и без того тяжелое дыхание подростка становится еще более учащенным. — Я тоже хочу, — выдыхает он и ответно припадает к шее Игоря, которую тот до этого момента не считал особой чувствительной.       Игорь давится воздухом, чувствуя, как подросток ласкает губами и языком часто бьющуюся жилку и это невозможно будоражит. Вампир в ужасающей близости, который не вызывает чувства угрозы, а напротив, вынуждает подставлять беззащитную шею теснее. Валерка не особо понимает что делать, он действует по наитию, повторяя за Игорем, это горячо, мокро и невероятно желанно. Возможно, Корзухину было бы стыдно за то, что он ощущает все так остро, как мальчишка, а не опытный мужчина, но сейчас ему далеко не саморефлексии своей мужественности. Он бормочет что-то, закатив глаза и стараясь прочувствовать каждое прикосновение, каждый поцелуй до последней капли, впитав их в подкорку своего мозга. Он страдает от того, что Лагунова сейчас так мало и одновременно так много, потому что он чувствуется каждым страждущим нервом, почти причиняя боль. Потерявшись в ощущениях он почти упускает момент, когда проворные руки подростка снова тянутся к его одежде. Какая-то более или менее адекватная часть Игоря смеется внутри от того, что даже в таком состоянии Валерка знает чего хочет и не упускает возможности попытаться это сделать. Где-то на грани сознания, готового его покинуть, Корзухин издает протестующий звук, перехватывая чужие тонкие запястья, обхватывая их своими ладонями и перетягивая куда-то к себе на плечи. Он крепко держит их, давая четко понять, что несмотря на то, что они сейчас делают, принципы остаются прежними, и еще слишком рано для большего. Хотя, на самом деле, дает он по тормозам больше для самого себя, потому что Лагунова он мог бы остановить любой момент, если бы захотел, а вот захотел бы он сам его останавливать, увидев сейчас раздетым хотя бы по пояс, вызывало у него огромные сомнения. В очередной раз недовольный обломом Валерка не отстраняется, но обиженно слегка прикусывает кадык, так соблазнительно маячащий перед глазами. И это оказывается слишком для натянутого струной тела старшего, он удивленно ахает и невольно толкается напряженными бедрами вперед, проезжаясь по натянутому шву чужих джинс. Валерка несдержанно и громко стонет. — Пожалуйста!       А у Игоря от этого вскрика терпение плавится, а пальцы стискиваются на чужой спине почти доставляя боль им обоим. Лагунов закусывает нижнюю губу, пытаясь успокоиться хоть немного, восстановить дыхание, но глаза с головой выдают его, он смотрит жалобно, просяще, иногда судорожно встряхивая головой, чтобы убрать мешающие волосы. Корзухин думает, что подросток его никогда не простит, если он сейчас снимет его с себя и успокаивающе обнимет, как это делает обычно. Он уже упустил момент, когда ситуацию еще можно было спустить на тормозах, потому что сейчас Лагунов слишком возбужден, а старшему честно хочется сделать хоть что-то, чтобы это исправить. О своих желаниях он старается не думать, потому что ни одно из них не ограничится малым, а значит, исполнению не подлежит. Игорь делает несколько движений бедрами на пробу и сам же шипит сквозь сжатые зубы, потому что ткань спортивных штанов слишком тонкая для того, чтобы ничего не почувствовать. Это отвлекает его от цели просто выполнить Валеркину просьбу, сделав ему хорошо, заставляя желать прислушаться к мольбам своего тела. Что он творит и как не дойти до точки невозврата? Парень слегка сползает по стенке, передвигая Лагунова повыше, чтобы тот прижимался к его животу, а не к тому, к чему он прижимался до этого. Внизу все и так тянет до невозможности, чтобы терпеть это и не освободиться из плена одежды, поддавшись порыву.       Игорь продолжает свои легкие толчки, каждый из которых заставляет подростка запрокидывать голову и издавать звуки, на которые старший готов молиться. Он скулит и хнычет, поджимая пальцы на ногах от интенсивной стимуляции, каждое скольжение обжигает его внизу, вызывая неконтролируемую пульсацию. Он комкает майку на плечах Корзухина, пытаясь поймать и прочувствовать наслаждение от каждой секунды в своем положении. Его голос звучит уже слегка охрипло из-за пересохшего от постоянных стонов горла. Он прикрывает рот и шумно сглатывает слюну, опуская мутный взгляд на старшего, понимая, что тот тоже внимательно смотрит на него снизу вверх. Выглядит он не лучше, с красными щеками, испариной на лбу и распутно приоткрытым ртом он из-под ресниц цепко оглядывает сидящего на нем дрожащего от болезненного наслаждения Валерку. Игорь резко втягивает воздух через нос, нервно облизываясь, собственническим жестом накрывая ладонями бедра подростка, сжимая их и рыча от необходимости себя контролировать. Если бы у него были развязаны руки, он бы тотчас же освободил их от одежды и сделал бы что-то, что что помогло бы избавиться от этого невыносимого жара, но от осознания того, что сейчас они находятся на грани, через которую нельзя переступать, безумия в голове становится только больше. Свое желание более или менее получается обуздать, а опьяняющее возбуждение немного спадает, потому что стремление доставить мальчику первое в его жизни подобное удовольствие намного сильнее эгоистичных побуждений.       Не сказать, что Лагунов очень тяжелый, но Игорь, пренебрегавший спортом последние несколько месяцев быстро выдыхается держать ритм, поэтому решает сделать передышку на пару минут, что точно не входит в планы подростка, только вошедшего во вкус. Он умоляюще постанывает потеряв остатки здравомыслия, корябая ногтями чужие плечи и начиная бессознательно двигаться самостоятельно, чуть сползая вбок пониже и слегка потираясь, позволяя ноющему жаждущему телу получить желаемое. Корзухин с усмешкой не вмешивается, предпочитая наблюдать за разворачивающейся перед его глазами картиной. Валерка часто дышит через рот, кусая покрасневшие влажные губы, зажмурившись и двигаясь на бедре старшего в крышесносном темпе так, как ему это нужно. Игорь, который чувствует эту горячую влажную твердость на себе, как в трансе исследует его тело трясущимися от происходящего ладонями, как будто подбадривая и направляя его, чтобы тот не испытывал стыда от того, чем он сейчас занимается и просто наслаждался. Подросток сбивается, чувствительно проезжаясь особо сильно и резко, вскрикивая от заполняющих до звездочек перед глазами ощущений. Напряженные руки на чужих плечах подкашиваются, заставляя его буквально рухнуть в объятия парня, слабо опираясь на твердую вздымающуюся грудь, уронив голову тому на плечо и упершись прохладным лбом, спрятав смущенное лицо в изгибе шеи. Валерка уже на грани, он прижимается теснее, продолжая тереться о чужую ногу всё быстрее, как в бреду шепча имя старшего и повторяя «да… пожалуйста, да». Игорь чувствует, что мальчик уже очень близок, его затапливает непонятная нежность, он зарывается пальцами в растрепанные волосы, гладит их, повернув голову и аккуратно легко выцеловывает на ухе и шее Лагунова узоры, бормочет малоразличимые комплименты, слова поддержки и другую сладкую чушь, приходящую ему на ум. Еще несколько особо грубых толчков и Валерка с последним надломленным стоном содрогается в его руках, постепенно затихая. Он приподнимается, переводя сбитое дыхание, а его глаза светятся от счастья, выглядя слегка осоловелыми. — Спасибо, — выдыхает он. — Я тоже хочу тебе помочь, — и Лагунов опускает взгляд на нерешенную проблему старшего, готовый сделать всё, о чём его попросят. — Все в порядке, не нужно, — измученно улыбается Корзухин, но внутри него все ликует от того, что он все-таки выдержал эту проверку своей стойкости и одновременно смог не обидеть подростка своей отстраненностью и нежеланием. Однако его радость быстро сменяется осознанием и последующими болезненными охами. Чертовы фрустрации, он слишком долго сдерживался, поэтому ближайший час его ждут мучительные боли во всей нижней части многострадального тела. Но все же, удовольствие Валерки того стоило. Еще до Игоря доходит, что после произошедшего, Лагунов будет продавливать его и дальше, как минимум, прося повторения, а как максимум, подталкивая к большему, от чего у него уже заранее дергается глаз. Он же не железный, чтобы терпеть такое постоянно. — Хорошо, сейчас тогда вернусь, — подростку сейчас слишком хорошо, чтобы упрашивать Корзухина, да и ощущение липкости заставляет его поморщиться, поэтому он вскакивает и забегает в ванную, пока старший зависает в своих мыслях, ментально долбясь головой о стенку.       Через каких-то минут тридцать оба парня, освежившиеся после душа, сидят на кровати обнявшись и потягивая остатки вишневой наливки, вкус которой теперь точно будет ассоциироваться у Игоря с сегодняшним вечером. Он отстраненно перебирает черные пряди подростка, задумавшись о чем то своем, вздрагивая, когда Лагунов грустно улыбается, тяжело вздыхая. — М? Что такое? — Как бы я хотел, чтобы вот так было всегда. Спокойно лежать с тобой, целоваться, заниматься этой глупой работой, ходить в школу, препираться с родителями, волноваться об экзаменах, а не постоянно беспокоиться о завтрашнем дне, боясь напасть на кого-то. Спасибо хоть, что я понял, что по крайней мере рядом с тобой я могу быть уверенным в том, что не нападу, если не будет никакого спускового крючка, — устало говорит Валерка, доверчиво укладывая голову старшему на плечо. — Я хочу быть нормальным человеком, Игорь, я устал. Я помню, что обещал тебе ничего не делать с собой, но мне становится все тяжелее просто жить. Прошло уже столько времени, я никогда не привыкну к тому, что как бы хорошо мне ни было, за спиной всегда будет стоять сущность стратилата, которая шепчет мне убивать людей. Я заканчиваюсь… — Прости меня, я даже не могу представить себе, что ты ощущаешь, не то что помочь ощущать это меньше, — с беспомощной болью в голосе отвечает Корзухин. Он уже давно думал о самом очевидном способе освобождения Лагунова от этой тяжести, но всегда боялся предложить это, небезосновательно считая, что Валерка как обычно ощетинится, восприняв все в штыки. А делать это без спросу он считал нечестным, потому что несправедливо было бы решать такие вещи за него, выбор был слишком важным. А сейчас, когда подросток в уязвимом состоянии уставшей безысходности, возможно, что вопрос Игоря хотя бы был бы выслушан, с чуть меньшей возможностью быть посланным куда подальше. — Валер, а если я стану стратилатом вместо тебя? Я готов на это, чтобы ты перестал страдать, я верю, что справлюсь. — Не смей просить моей крови, — шипит Лагунов, широко раскрыв глаза. — Ты не можешь знать справишься ты или нет, ты понятия не имеешь о чем говоришь. Этот голод, он разъедает тебя изнутри, заставляет сходить с ума наяву. Ты чувствуешь его постоянно: на улице, наедине с собой, во сне. Его ничем не перебить и в полнолуния твоей кровью он ослабляется совсем ненадолго. — Я хочу это сделать ради тебя и мне плевать как тяжело это будет, потому что ты снова станешь нормальным человеков, как твои сверстники. — А мне не плевать, — Валера ставит точку в этом бессмысленном диалоге. Он никогда не позволит Игорю пожертвовать нормальной жизнью ради него, не для того он его спасал от двух стратилатов, чтобы потом самому обречь на пожизненный груз. — Если ты сделаешь это, я тебя никогда не прощу, запомни это навсегда. Я тебя слишком хорошо знаю, после того, как ты заберешь мою силу, ты не захочешь, чтобы я винил себя в этом и решишь самоустраниться или в лучшем случае уйти от меня навсегда, ты как раз достаточно жертвенный для этого. А я тебе обещаю, что не приму твое решение, не продолжу жить нормальной жизнью, когда ты уйдешь, не найду себе кого-нибудь со словами «Игорь бы хотел этого», я не стану счастливым. Запомни, что если такое случится, я наложу на себя руки, чтобы твоя жертва стала бесполезной, потому что я физически не могу быть счастливым без тебя рядом, — с надрывом выдает Лагунов дрожащим голосом.       Старший понимает, что эта слабость может перерасти в истерику, потому что задел он очень болючее место в чужой душе, да и в его тоже — возможность потерять друг друга. Он крепко обнимает мальчика, притягивая к себе поближе и слегка покачивая, шепча что-то успокаивающее и извиняясь за то, что так напугал. Постепенно Лагунов расслабляется, доверительно оставаясь в чужих руках, морща нос от желания устало зевнуть. Игорь медленно ложится и тянет за собой своего Валерку, укладывая рядом и накрывая их обоих одеялом. Он с любовью смотрит в глаза напротив, наполняющиеся надеждой и ответными чувствами, нежно поглаживает мягкую кожу на скулах, придвигаясь еще ближе и запечатлевая на лбу ласковый поцелуй. — Мы обязательно придумаем что-то. Если был способ стать стратилатом, значит обязан быть и способ перестать им быть. И я обещаю, что найду его, — клянется старший, а Лагунов, обычно скептический к такому, почему-то ему верит. — Я люблю тебя, — просто отвечает Валерка. — И я тебя люблю, а потому знаю, что мы справимся со всем этим. — Вместе? — Вместе.