***
Промозглый ноябрьский вечер обещает дарить хандру и желание лечь в постель, чтобы поскорее наступило утро. Такое же холодное, но хотя бы светлое и без моросящего дождя за окном. Скарамучча любит какую угодно осеннюю погоду, но, желательно, чтобы при ней самому ему было тепло. Парень задёргивает потрёпанные шторы болотного цвета и бросает на них недовольный взгляд, возвращаясь на удобный диван, где его ждёт Тарталья. Тот сразу же сгребает своего парня в охапку и прижимается щекой к темной макушке. Его взгляд устремляется обратно на телевизор, в котором уже как полчаса идет фильм, который удалось выбрать с большим трудом. Из-за разных предпочтений в жанрах обоим приходится постараться, чтобы прийти к золотой середине. С тихим топотом из соседней комнаты к хозяевам прибегает кошка, запрыгивая к Скарамучче на колени. Общий и такой долгожданный выходной дарит умиротворение. Давненько не получалось вот так спокойно провести время. Отогретый объятиями своего парня и питомцем, мурчащим где-то внизу, Скарамучча начал откровенно клевать носом, даже не обращая внимания и не пытаясь его удержать на фильме. Но не тут-то было. Конечно, Тарталья замечает сонное лицо Скарамуччи, принимаясь трясти его за плечо. Тот в ответ раздражённо смотрит, пока сон моментально уходит далеко-далеко на второй план. — Я думаю, нам стоит куда-то сходить, — озвучивает Тарталья внезапную мысль, ей же улыбаясь. — Сию минуту? — Скарамучча скептично поднимает бровь, а после оглядывает себя, своего парня и комнату. За этим следует тяжёлый вздох, после которого он укладывается обратно на Тарталью, прикрывая глаза. — В падлу, — отрезает Скар, полностью удовлетворённый тем, что сейчас при нём — максимально комфортной домашней обстановкой. — Да ну! С каких пор тебе так нравится просиживать дома штаны? — чуть ли не хнычет Тарталья, у которого за день энергии набралось выше крыши. — Тяжёлая участь интровертов. — Так не пойдёт, ты живешь в двух локациях: квартира и больница. А мы, кстати говоря, давно не ходили на свидания. — Ну чего тебе вдруг приспичило именно сегодня, — снова вздыхает Скарамучча, но уже более театрально. Помолчав секунд десять, он всё же встаёт с нагретого места и смотрит на довольное лицо Тартальи. — Куда пойдём?***
— Шторы те дурацкие нужно поменять, я не могу уже смотреть на них без отвращения, — жалуется парень, пока его за руку оттягивает Тарталья. — Мы вышли не по магазинам ходить, давай в другой раз, — умоляет Чайльд, которому перспектива оставшийся вечер провести за выбором штор не нравится от слова совсем. Хочется чего-то романтичного, атмосферного, а не бытового и не связанного с работой. — Ладно, — неохотно сдаётся Скар, и в тот же момент его за руку берут уже не в попытке удержать, а более трепетно и нежно. — Но с тебя потом выделенный день для штор. — Договорились… — произносит всё так же без желания парень. Уж кто-кто, но точно не Чайльд занимается дизайном их общей квартиры. Он пытался изначально, конечно, но это дело ему быстро наскучило, а Скарамучче, откровенно говоря, его чувство стиля казалось ужасным. — Зайдём сюда? Скарамучча поднимает глаза и ищет место, на которое Тарталья указывает пальцем. Какое-то заведение с яркой вывеской и тёмными стенами. Выглядит не шибко презентабельно. О чём и сообщает: — Что за дыра? Не хочу туда, — и двигается дальше, поглядывая по сторонам, чтобы найти хоть что-то более приличное для них. — Мы всегда можем пойти в какой-нибудь парк или… — Нет уж, — отвергает моментально Скарамучча, не дослушав предложение до конца. — Сегодня холодно, я бы не хотел заболеть, шляясь по ночным аллейкам парка. — Резонно, — Тарталья кивает, уже думая над тем, куда бы ещё им можно было сходить. На улице действительно не самая приятная погода, а Скарамучча рядом с ним уже начал мелко подрагивать, укутав свой красный нос в ворот шарфа. И тем не менее, до конца не зная, куда ноги держат путь, Тарталья повёл за собой Скарамуччу, чтобы спустя некоторое время по итогу зайти в случайное кафе, малость отчаявшись. Если судить по его реакции — отсутствию сведённых к переносице бровей или закатанных глаз — то Скарамучча и не против вовсе тут находиться. Вполне уютно здесь и тихо — под стать настроению. Парни делают заказ — оба берут что-то теплое. Чтобы согреться после недолгой прогулки по промозглым улицам — хотя, если быть откровенным, Тарталья не так уж и замёрз. Там, откуда он родом, такая погода стояла ранней весной. Под будничные разговоры ни о чём и под вкусную еду также появляется желание самую малость выпить. Совсем немного — завтра на работу. «Чтобы наверняка согреться» мимоходом говорит Скарамучча, стоит официантке отойти, на что Тарталья кивает. Пьют до тех пор, пока в голову не отдаёт приятное ощущение головокружения. Скарамучча дискуссирует насчёт глобального потепления, а Тарталья, облокачиваясь щекой на руку, внимательно слушает, на самом деле пропуская всё мимо ушей, любуется чужим лёгким румянцем на лице. Это быстро замечается, ибо скрыть так называемые глаза-сердечки трудно. Не то чтобы он пытался. Скарамучча самую малость возмущается: — Ты как влюбленный подросток, ей богу. Он наконец просит счёт, но не злится на самом деле, вовсе нет. Парни выходят на улицу, невольно подставляя лица колючему ветру. Нос Скарамуччи заметно краснеет, хотя он даже куртку не успел до конца застегнуть. Чайльд помогает — завязывает аккуратно шарф, укутывая настолько, что половина лица его парня остается закрытой. Сцепляя руки в замок, оба идут, немного пошатываясь, в обратную сторону — домой. Но, несмотря на погоду, желание вызвать такси в мыслях не появляется: хочется подольше прогуляться вдвоем. «Зря», — думает Скарамучча, когда к ним подходит высокого роста молодой человек с кривой улыбкой и запахом перегара. Почему такой вечер портит вот это? «Зря», — всё также вертится в голове, когда этот человек пытается завести диалог своим невменяемым тоном: — Вы, ребята, смотритесь как педики, — выплёвывает он, то ли пытаясь обидеть, не зная совершенно, что такие слова не вызывают негативных чувств у давно наслушавшихся подобного дерьма людей, то ли просто бредя и находясь в одном шаге от того, чтобы поймать белку и упасть прямо на улице. — Чего за ручки держитесь? Здесь же люди ходят. На самом деле улицы пусты, и едва ли в столь позднее время и во всё ту же морозную погоду кто-то будет блуждать здесь, но, даже если бы люди ходили или если вот это подразумевает себя под человеком, то какая разница? — Ты бы беспокоился о том, чтобы домой добрести, а не о том, как кто ходит, — хмыкает Тарталья, всё же вступая с этим парнем в диалог, хотя можно было бы и пройти мимо. «Зря», — вновь мигает в голове Скарамуччи, который гораздо конфликтнее Тартальи. Ведь что взять с пьяного, точнее, убитого в хлам? С ним поспорить-то не о чем! — Ты гляди, — непонятно к кому обращается незнакомец. — Грубить ещё пытается! Ну что за дела? Вам бы, пидоркам, вообще на свет не высовываться, а вы ещё и пасти свои разеваете! Тарталья глубоко вздыхает — видимо, до него наконец дошла та же мысль, что изначально была у Скарамуччи на уме, стоило только этому парню вывалить что-то из своего отвратительно пахнущего рта. Чайльд безмолвно тянет в сторону Скарамуччу, собираясь всё же пройти мимо, но то, как он сильнее сжимает руку говорит о том, что слова алкаша его равнодушным не оставили. Скар пальцем оттягивает шарф вниз, выпуская клуб пара, и через плечо смотрит на того парня. — Ну что вы, уже уходите? А жаль… Эй, длинный, — в спину крикнул незнакомец, имея в виду Тарталью. — Может, есть в этой вашей гомосятине какой-то свой прикол? Одолжишь своего дружка, я опробую? Ладно, это ну совершенно лишнее. Скарамучча сам хочет уже разразиться гневной тирадой, наплевав на мнимое спокойствие и понимание, что перед ним — пропивший свои мозги индивид. Но, когда вдруг оказывается, что его руку больше никто не держит, когда ветер быстро проходится меж пальцев, мгновенно заставляя их мёрзнуть, тогда-то Скар и понимает, что Тарталья опережает его с реакцией. Тот уже развернулся, движимый вспыхнувшей злобой и самую малость алкоголем, и бьёт наотмашь незнакомца. Не целится, но попадает, да так, что парня аж качает — отходит на добрые два шага назад поневоле. У него что-то хрустнуло. Нос, как выяснилось благодаря хлынувшей крови, пачкающей и без того не самую чистую одежду. Глаза его лихорадочно глядят то на Тарталью, то на Скарамуччу. — Перегнул ты палку, вот и получил. Не смей говорить что-то подобное в адрес меня или моего парня, иначе проснёшься утром в травмпункте, — предупреждает Чайльд, возвращая свою руку на её законное место — в ладонь Скарамуччи — и ведёт их прочь от этого треклятого человека. — Это так мило с твоей стороны, угрожать ему травмпунктом, — смеётся Скарамучча, стоит им отойти достаточно далеко. — Неужели мне, по-твоему, не хватает работы? — Да первое, что в голову взбрело, то и сказал! Он вообще сам виноват, так выбесил, слов нет, — пыхтит Тарталья, откровенно дуясь на шутку. — Врач калечит пьяницу среди ночи! Как иронично. Что бы начальство подумало! — Да уж, лучше им не знать… Они посмеиваются, хотя ситуация и впрямь не самая лучшая. Но кто этот парень вообще такой, чтобы портить им вечер?***
Иль Дотторе — вот кто он. И Скарамучча хотел бы не знать его имя, но мир тесен, а потому именно к нему, именно в его смену — впервые за долгое время утреннюю, — именно в эту больницу обратился некогда пьяный грубиян с переломом носа. Хах. Скарамучча глядит на него, стоя в своем кабинете, где всё при себе: и халат, и инструменты. А тот прожигает взглядом в ответ, кажется, всё-таки узнавая. — Так вы дадите педику вас осмотреть или так и будете в дверях стоять, ожидая, что всё пройдет само? Синьора кидает в его сторону непонимающий взгляд, а Скар лишь отмахивается, мысленно обещая ей обязательно рассказать все подробности такой до скрипа зубов занимательной истории.***
Кавех вбегает в лабораторию, ненамерено заставив вздрогнуть Тигнари от громкого звука. Не только его, но и других людей, находящихся на своих местах. Большинство из них переводят раздражённые, а кто-то заинтересованные взгляды на побеспокоившего их рабочий процесс своим внезапным появлением Кавеха. Тот смущается от столь пристального внимания и сразу же извиняется, пальцем маня Тигнари, одними губами произнося просьбу выйти. Тигнари на это долго вздыхает, пока встаёт с места, но к другу всё-таки выходит. — Что-то срочное? — устало спрашивает он, пальцами сжимая переносицу. Под глазами виднеются тёмные мешки, а поведение Тигнари малость нервное. Кавеху становится даже стыдно беспокоить и без того занятого и уставшего приятеля. В последнее время работы у него добавилось. — Не знаю? Не уверен? Но... я последовал твоему совету, казалось бы, совершенно простому — решил поговорить с аль-Хайтамом. Знаю, долго убегал от этого, но всё же собрался и сделал первый шаг, переступив свою гордость. Знал же, что Хайтам ни за что сам бы не подошел… — Хорошо? Но давай ближе к делу, пожалуйста, — Тигнари указывает большим пальцем себе за спину, на дверь лаборатории, как бы без слов говоря «У меня не так много времени». Хотя взгляд его заинтересованный — не первый день известно, как долго эта тема беспокоила Кавеха. И так же долго всё это не продвигалось ни на йоту вперед. — Да-да, прости! В общем, оказалось, что этот засранец не такой уж и засранец. Он... Он засранка! — в голове Кавеха это недо-оскорбление являлось более мягким. — И аль-Хайтам, оказывается, не против сгладить углы наших взаимоотношений! — Ну наконец-то! Два дебила — это сила, — Тигнари искренне улыбается, похлопывая друга по плечу. — Смотри не просри всё. — Уж как-нибудь постараюсь… Рассказав приятную новость Тигнари и распрощавшись с ним на позитивной ноте, Кавех возвращается в своё отделение. Работа для него всегда найдётся, а филонить совершенно не хотелось. Находясь в хорошем настроении, парень готов хоть чудеса творить. Он заходит в ординаторскую и останавливается, пока за ним захлопывается дверь. Жизнь такая штука интересная, захотевшая чудеса утраивать для Кавеха. Иначе как объяснить наличие тут аль-Хайтама, совершенно одного, спокойно читающего очередную книжку и попивающего ароматный кофе. Он на пару секунд поднимает глаза, отрываясь от чтения, и кивает Кавеху. Даже непривычно как-то… Кавех садится рядом на софу, заглядывая в чужое чтиво. Какая-то философия. Скучно. — Неужели у тебя нет дел? — Мой законный обеденный перерыв, — пожимает плечами аль-Хайтам, даже не смотря в его сторону. — И ты тратишь это время на какую-то мелочь? — Кавех скептично косится на хирурга, надеясь, что тот хотя бы почувствует его взгляд, раз свой на него не обращает. — А что, — тихо хмыкает, — можешь предложить мне «не мелочное» занятие? — и откладывает книгу в сторону. — Предложить могу только свою компанию. — Что ж, я не против, — спокойно произносит аль-Хайтам. Кавех несильно хмурится. Всё еще не привык, что они так спокойно общаются. А аль-Хайтаму хоть бы хны! Говорит своим будничным тоном, а не как обычно — жеманным. Словно и не было той многолетней пропасти между ними. Хотя это ожидаемо, ведь это аль-Хайтам, а это — Кавех. В том-то и дело, что прошлое их объединяет, создаёт подушку безопасности для Кавеха — спусковой крючок для Хайтама. Он же всегда был таким человеком: не замкнутый, а необщительный. Не недоверчивый, а осторожный. Осторожность эта заключается в том, чтобы открываться, только если человек этого достоин. А также если он как швейцарские часы — надёжный. Поэтому отсюда и берётся та легкость, с которой аль-Хайтам вновь разговаривает с Кавехом. Просто знает, что он из себя представляет, проверенный самим временем. Аль-Хайтам на самом деле не сложный человек, который ограждает себя от лишней мороки.***