love from the first word

Необязательно полжизни знать человека, чтобы любить. Часто бывает так, что сидишь, смотришь на него и резко понимаешь, что вот он – твой человек. Слышали ведь теорию о том, что все люди – звёздная пыль и многие – частицы одной взорвавшейся звезды. Или планеты. Так вот, бывает так иногда, что встречаешь человека и чувство такое родное, будто вы из той самой одной звезды. И кусочки ваши были рядом-рядом. А сейчас, в своих телах, вы готовы продолжать быть рядом. Весь отрезок времени. Все секунды, что были вам дарованы, готовы провести вместе. Просто рядом. А любить как-то уже само получается. На губах расползается улыбка. Они припухшие от недавних поцелуев, обветренны из-за сладкой слюны на ветру и так приятно сейчас покалывают. Он тянется к ним пальцами и прижимается подушечками. Улыбка становится шире. И чёрт, кажется, грудь сейчас разорвёт счастьем. Последние 43 часа не хотят ускользать из памяти, оставлять вымотанное сознание на волю сну. Перед глазами то и дело появляются картинки счастья. Их счастья. Вспыхнувшего за короткие минуты и ярко горевшего почти двое суток. Даже сейчас, находящихся вдали друг от друга, оно накрывает их своим тёплым и счастливым. С самого детства родители говорили, что любовь – это долго. Её нельзя вот так просто взять и встретить, ощутить, прочувствовать каждой своей клеточкой. К ней нужно идти, обязательно после долгого знакомства и общения, обязательно с правильной девушкой, которая будет всем нравиться. Что любовь – только после двадцати пяти, только в осознанном возрасте и только после учёбы. Что сначала нужно прочно устроиться в жизни и только потом отдаваться чувствам. Сейчас Чонгук понимает, что все эти слова и лекции о чистой, а главное правильной любви – настоящий бред. Ему девятнадцать, он только-только окончил школу и даже ещё не подавал документов в университет. И так безбожно влюбился. Полюбил всем своим существом парня, с которым знаком меньше двух суток, с которым проговорил две ночи подряд, прерываясь лишь на сладкие поцелуи. Они пили дешёвое отвратительное пиво, курили не менее отвратительные сигареты и слизывали горечь с чужих губ. Слушали старый американский рок, купались в едва прогретом море и трогали, трогали, трогали. Набили парные татуировки на ключицах и украли семикилограммовый арбуз. Только сейчас он осознаёт, что нарушил все заповеди родителей, внушаемые ему с раннего детства, но на это так глубоко плевать, что даже мысли о скандале не портят настроение. Телефон вибрирует, уведомляя о входящем сообщении, на дисплее лишь одно предложение с незнакомого номера, так приторно, но так приятно греет сердце, что, кажется, ещё немного и треснут рёбра. «Сладких снов, куколка» И только напечатав ответ, Чонгук проваливается в необходимый организму сон. Утром от перманентного счастья остаётся только призрачный след и ощутимый дискомфорт в районе ключицы. От плохого предчувствия, а, может, от не менее плохого пива, в животе завязался крепкий узел, стягивая кишки и печёнку. Со стоном поднявшись с кровати, Чонгук сразу потянулся за телефоном, не глядя снимая с гаджета блокировку. Настроение немного поднимают три непрочитанных сообщения всё с того же незнакомого номера. Это, если честно, безумно радует: чуть меньше двух суток знакомства и безумно влюблённое юношеское сердечко – слабая гарантия для начала отношений. Тем более, которые никто не обсуждал. Раздумывая над ответом, он проводит языком по верхнему ряду зубов, чувствуя препротивнейший вкус похмелья. Нужно срочно почистить зубы и умыться. Выход из комнаты был сродни первому приходу в детский сад, так же холодно, неуютно и немного страшно. Родители Чонгука – до усрачки консервативные и правильные, живущие на основе стереотипов и чужого мнения люди, они точно устроят большой скандал из-за двухдневного отсутствия, это уже не говоря про тату, алкоголь и стойкий запах сигарет. Губы растягиваются в кривой усмешке, утречко явно обещает быть интересным. — Молодой человек — голос матери звонкий, рикошетит от стен не хуже пуль, вызывает только чувства страха и вины. Последний раз она так с ним разговаривала в средней школе, когда он принёс домой двойку. К слову, плохих оценок у него больше не было. — Через десять минут мы с отцом ждём тебя на кухне. В твоих интересах явиться вовремя и с готовым объяснением. Чонгук замер. Он смотрел в спину удаляющейся женщины и мечтал провалиться под землю, выпасть в окно, быть съеденным прикроватным монстром, да что блять угодно, только бы избежать этого разговора. Вдоль позвоночника предательски поползли противные мурашки, выдавая весь ужас. В мыслях остался один лишь вопрос: что им сказать? Об этом, безусловно, стоило подумать раньше, но парень настолько был опьянён счастьем, что о последствиях думалось в последнюю очередь, вернее, вообще не думалось. С тяжёлым вздохом он развернулся, продолжая путь к своей комнате, перед предстоящим разговором нужно привести себя в порядок. Полюбить – это ведь не сложно. Это больно. Сложно ужиться с этой любовью, так, что бы и в голове, и в сердце, и везде. Чтобы не оставалось вопросов, только утверждения. Все принятые. Все знакомые. Все родные. Как и человек, которого полюбишь. Он станет частью тебя, голосом будет бежать по венам, мешаясь с кровью, запахом оседать в лёгких и пускать там ростки. И не вырвешь это всё. Никак. Он останется с тобой, в тебе, даже если не рядом. Так думает Чонгук на третий час после разговора с родителями. Честно, разговором это было назвать сложно. Из диалога каждый что-то для себя вынесет, поймёт другого и или примет, или отстанет. В этот раз так не получилось. В памяти даже цельной картинки не получалось. Всё по кусочкам: вот крики, звоном отлетающие от стен и окон, вот слёзы, зло стоящие в щиплющих глазах, вот руки, разрезающие взмахами воздух. Всё урывками. Всё, кроме итога: из дома он выйти больше не сможет. Истерика уже закончилась, оставив после себя неровное дыхание и солёную влагу, подсыхающую на щеках. В голове пусто, надо бы придумать, что делать, ведь что-то нужно, но выдохшийся мозг может только пересчитывать углы в комнате, заходя на сотый круг. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Теперь только и остаётся половину жизни пересчитывать углы в комнате, пока родители не женят. Найдут ему ту самую «правильную любовь» с какой-нибудь дочкой папиного друга и сплавят на голову этой самой дочки. Или пока не свихнётся. Вот то позор на семью будет – единственный сын и тот умалишённый. Бракованный. Нужно заменить, но поздно уже. Пользуйтесь тем, что получилось. Уголок губ дрогнул, на лице появилось подобие усмешки. Такой же кривой, как и душа после этой ругани. Мысль сбежать ходит по кругу, не оседает в сознании, но и не отступает. Как зверь вокруг добычи, выжидает, наблюдает, кинется и вопьётся клыками сразу, как только почувствует готовность, слабость. А до этого ведь совсем недалеко, чуть-чуть осталось и будет вам слабость. И побег тоже будет. Здравый смысл пытается бороться, защищает. Говорит, что работать-то тело не умеет, всегда в опеке, на обеспечении, как тепличное растение – выпусти на свободу и погибнет в считанные дни. Нагнетает. Но лучше уж погибнуть, чем до конца жизни так и позволять подрезать шипы и устанавливать направление, в котором расти будет правильным. Красивым. Таким, что бы можно было всем друзьям и соседям показывать, гордиться, мол, посмотрите, какую красоту вырастили. А то, что эта красота загибается уже от задаваемых стандартов, никого не волнует. Он подходит к окну, проводит кончиками пальцев по краю широкого подоконника. Второй этаж, внизу – кусты роз и трава. Если постараться, может, даже ушиба не будет, с царапинами потом разберётся. Главное, чтобы не нашли. Угроза отца отдаётся болью в висках и обидой глубоко в груди. «Уйдёшь – признаю невменяемым, это не так сложно, как кажется. Вообще больше этот дом не покинешь, а попытаешься – в психбольнице до конца дней закрою. Спятивший сын будет меньшим позором, чем трахающийся с мужиками» Вспоминать эти слова – невыносимо больно. Понимать, что люди, растившие тебя девятнадцать лет, никогда не примут настоящим – ещё больнее. А Чонгук не мазохист. Возможно, он совершает самую глупую свою ошибку, наскоро скидывая самое необходимое в рюкзак. Возможно, он пожалеет о том, что переписывает новый номер с телефона на запястье, оставляя гаджет на столе. А возможно, он принял лучшее решение за всю свою жизнь, когда осторожно сбегал через окно, исцарапав ноги и руки о кусты роз. Долгие гудки в телефоне кассира круглосуточного заставляли сердце биться чаще. И совсем не от счастья. Мысли о том, что он может быть не нужен, начали закрадываться только сейчас. Какой же он идиот. Они знакомы двое суток, ни секунды не провели вместе трезвыми, но больше обратиться не к кому. Да и не хочется, раз уж на то пошло. Времени, что они провели вместе – безумно мало для чего-то серьёзного, но в груди при одном воспоминании низкого бархатистого голоса разливается тепло. И пусть не в голове, но в сердце сидит уверенность, что его не пошлют. Хриплое «Алло» слышится из динамика. Сердце, будто вмиг окоченев, падает куда-то в желудок. Сил хватает только произнести адрес и дрожащими руками протянуть телефон парню за кассой. Страх начинает грызть изнутри. Постепенно, не торопясь. Сначала немного свербит в груди, затем появляются мысли о худших исходах, а потом становится невыносимо. Настолько, что тело начинает бить крупной дрожью, а в уголках глаз скапливаются слёзы. Он начинает жалеть. Он хочет вернуться обратно. Но нельзя. Роза выросла, разрослась. Ей нужно больше пространства, пересадка в более свободное место. И если ей его не дать, она разрушит корнями горшок, сбежит от него и больше никогда не приживётся. Или зачахнет. Засохнет. Умрёт. На парковке пусто, даже ветер не выгуливает никакой мусор, только холодный свет магазина освещает грязный асфальт. Выглядит жутко. Постапокалиптично. Подъезжающая машина приводит в ужас. Первая реакция – желание бежать. В голове набатом звучат угрозы отца. Но, увидев, кто вышел из машины, тело окутывают спокойствие и дикая усталость. А ещё лошадиная доза облегчения. Вот прям разом, будто внутривенно ввели и сказали лишний раз не дёргаться – могут быть побочки в виде подкашивающихся ног. Тело, ослабев от такой дозы препарата, наваливается на стену и склоняет голову, сил нет даже держать её прямо. А совести не хватает поднять глаза на подошедшего. Что ему теперь сказать? Как объяснить? Как попросить помощи? Вопросы летают по черепной коробке, как дрозофилы над протухшими фруктами. Жужжат, раздражают потрёпанный этим днём организм. Единственная реакция, на которую он сейчас способен – слёзы, сопли и далее по списку. А парень, увидевший покрасневшие глаза и прозрачную стенку ещё не пролитых слёз, опешил. Испугался. Да так, что забыл куда шёл, зачем шёл и что вообще куда-то шёл. Несчастная парковка этого несчастного магазинчика впитала в себя столько страха за эту ночь, что даже асфальт стал казаться темнее. Печальнее. Запуганнее. — Тэхён, увези меня — последнее, что произнёс он этой ночью. Весь страх, окутывающий до этой секунды настолько сильно, что, казалось, вот-вот станет материальным и будет душить уже не психологически, остался на этой всё ещё несчастной парковке. На заднее сидение не нового, но уютного автомобиля он перенёс с собой только давящую тяжесть. Она стальной хваткой держала за шею и не давала поднять голову, открыть рот, произнести хоть слово, а затем, в конец осмелев, закрыла веки и отключила сознание. Перегрев организма. Экстренное выключение.