О правлении в чужих руках

Ризли слегка наклонился, задевая воду кончиками пальцев, он видел фонтаны тысячу раз ― любой фонтейновец видел ― но непрестанно продолжал тянуться к воде, будто найдет там что-то новое. Солнце в послеобеденное время не слепило глаза, но всё также отбрасывало на воду блики, что, играючи, переливались. Ризли стряхнул рукой, подстраиваясь под прежний шаг, впору Нёвиллету, которого подкараулил у Эпиклеза прямо после заседания. Последнего на неделе, точно (если, конечно, не возникнет чрезвычайная ситуация, с которой снова придется разбираться на суде). ― А да, ещё чуть не столкнулся с госпожой Фуриной, ― Ризли покачал головой, будто неверяще, продолжая разговор, ― но меня вовремя заметила Клоринда. Они переглянулись: избегание Фокалор никогда не было намеренным, просто с учетом истории, что связывала Ризли с ней, а ещё с количеством совпадений и редких случаев, которые можно было пересчитать по пальцам, навевающего опасения с ней внезапно встретиться и быть сильно задержанным беседой или ненужными вопросами, Ризли перевел это в шутку, понимаемую только ими двумя. ― Она сейчас как, кстати? Нёвиллет попытался вспомнить, видел ли Клоринду где-то ещё кроме как по правую руку от Фурины. ― В работе. Ризли понимающе мыкнул. ― Всё не могу с ней нормально встретиться. Я должен ей бутылку хорошего вина, ― долгая история, возникновение которой лавировало на грани абсурда и глупой случайностью. ― Клоринда же не пьет. ― Знаю. Но вино-то я всё равно должен, ― Ризли пожал плечами. ― Ах да, насчет вина. Решил, раз в городе, проверить, пришли ли поставки ― нет. Я просил их доставить вино из одуванчиков месяц назад. Голос не звучал по открытому возмущенным или четко рассерженным. Нотки недовольства лишь проскакивали, и то подавлялись навалившейся усталостью и утомленностью от долгой недели работы, из-за чего они не могли никак свидится. И Ризли, видно, решивший с этим покончить, встретил его прямо у театра ― в деловой рабочей форме, конечно же. Новостей навалилось много, Ризли проговаривал их тихо, пока они как можно дальше уходили от театра, из которого продолжал вываливаться взбудораженный очередным заседанием народ. Говорил об утре, интересных моментах и, конечно же, Сигвайн. ― Потом она сказала, ― вырвался легкий, похожий на фырканье, смешок, ― что такими темпами объявит мне бойкот… Последние слова растерялись в возникшем шуме ― не взбудораженная всплескивающая волна, а режущие восклицания. Они одновременно повернули голову на громкий вскрик. ― Вор! Глаза забегали, тут же остановившись на выбивающейся фигуре ― мужчину, замеревшего, и ринувшегося разгонять людей с женской сумкой в руках, нельзя было не заметить. А ещё, не смотря на возгласы, толпа не горела желанием его останавливать, в опаске разбегаясь в разные стороны. Нёвиллет быстро скользнул взглядом по площади, с каждой секундой сжимая губы в тонкую полосу друг с другом всё сильнее и посмотрел на Ризли. Жандармов поблизости не было. Ризли поджал губы, тяжело вздохнул и, не теряя времени на размышления, пошел быстрым шагом в обход, секунду спустя переходя на бег. Преступник, вероятнее, бежал в сторону станции. Всё произошло моментально быстро ― толпа волной распустилась вновь, секунда, две ― вор поворачивается на шум, спотыкается, бежит вперед, оказывается в захвате. У Ризли навыки выработаны до такой степени, что въелись под кожу, распустились под каждой мышцей, и те, чуть что, сразу переходили в боевую готовность. Когда Нёвиллет подходит, руки преступника заломлены за спину, жандармы сбегаются с Эпиклеза на шум и, Ризли, сосредоточенный, не глядя подцепляет с пояса наручники, ловким движением набрасывая их на запястья. Щёлк. Они заковывают запястья. Ризли дергает за цепь, проверяя, и, убеждаясь, сам себе кивает. ― Мсьё Нёвиллет, вы в порядке? ― подбежавший стражник обеспокоенно и в опаске склоняет голову, получая в ответ молчаливый слабый кивок, пока Нёвиллет продолжает смотреть вперед туда, где мышцы рук отчетливо проступают от напряжения. ― Господин Ризли, вы можете передать его нам. Ризли ― нахмуренно лицо, идущие от него волны серьезности, и читаемые в глазах всплески недовольство от произошедшего инцидента и работы жандармов ― чуть грубо подталкивает согнувшегося в три погибели человека, и двое стражников уводят его в сторону. В толпе разносятся шепотки, что этого человека кто-то когда-то видел, что как он посмел совершить такое, ещё и под носом верховного судьи и герцога крепости Меропид, что надо же иметь такую наглость, что это, кажется, опасный преступник ― сплетни разлетаются быстрее, чем Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь принимает решения. Ризли, отряхиваясь, подходит к нему и выдыхает. ― Полагаю, рабочий день не закончен, ― не удерживает тихое Нёвиллет. Ризли смотрит на него, во взгляде полная готовность принять и их неудавшуюся прогулку, и, скорее всего выходные, а заодно в скором времени настигнувшую его вселенскую усталость подтверждает: ― У меня тоже. Опасения оправдываются: пойманным преступником оказывается не просто мелкий карманник, а один из членов секретной группировки, что причастна к незаконным финансовым пирамидам и разорению нескольких организаций. Затем находится больше свидетелей, зацепок, улик, что спустя пару дней после первого суда пред Нёвиллетом предстает ещё один участник, запуская череду судебных разбирательств. Истории вскрываются самые разные ― кого-то обманом затащили и заставили участвовать, кто-то вступил из-за своего обедненного положения, ― и людские судьбы снова покачиваются на ладони Нёвиллета, заставляя грудную клетку слегка сжиматься каждый раз, как он выносит приговор. Кажется, он может потеряться в ворохе бумаг, и не сколько потому, что не привык к такому ― с серьезным делом он сталкивается далеко не в первой, ― а потому что перед этой заварушкой не успел толком выдохнуть. Пергамент шуршит, буквы перед глазами от долгого непрерывного чтения плывут и встают на свои места только после того, как Нёвиллет проморгается несколько раз и тяжело выдохнет. Но, спокойно говорит он себе, работа есть работа, отчеты заполнять нужно на благо справедливой судебной системы Фонтейна. Дверь открывается, Нёвиллет кидает взгляд на кружку: кажется, последовала новая порция кофе. Он с облегчением откладывает, пусть и на секунду, стопку документов, поворачивается и с удивлением видит прикрывающего за собой дверь Ризли. Взгляд цепляется, как он покручивает на пальцах наручники, не зная, чем себя занять ― обычно за такой привычкой его можно застать при подчиненных в крепости Меропид. ― Привет, ― говорит он. Нёвиллет смаргивает, ловит зрительный контакт и выдыхает. ― Много работы? ― сдержанного лица Нёвиллета хватает, чтобы не отвечать на вопрос, и, оттолкнувшись от двери, Ризли хмыкает. ― Тоже. Я здесь по делам, решил быстро забежать к тебе. ― Сейчас, ― с паузой говорит Нёвиллет, но, раз начал, решает продолжить неуверенным голосом, словно он сомневается, стоит ли напоминать это себе вообще, ― идет самый разгар дела. А значит, господин верховный судья должен заниматься работой, значит, если его заметят с кем-то в более чем формальных отношениях, ― но ведь обычное дело, начальник крепости Меропид заходит по делам к верховному судье, правда? ― ищущие любой повод для сенсации люди начнут подозревать о предвзятости в суде. ― Я ненадолго, ― вкрадчиво повторяет Ризли, успокаивая. Он чуть взмахивает кистью, ловит наручники, захватывая их в ладонь, когда останавливается прямо у стола. Нёвиллет смотрит на него спокойно, долго, и чувствует, как к плечам возвращается чувствительность, передавая по шейному позвонку в голову навалившуюся усталость. Хочется сидеть здесь, с Ризли, хотя бы часика два, отвлекшись от монотонной работы. Но он смотрит внимательно, видит такую же усталость ― у Ризли особенно выделяются мешки под глазами, ― понимает, что, как бы они не хотели, из графика пока что выбиваться нельзя, и шумно выдыхает, поджимая пальцы одной руки. Хочется почувствовать тепло, шершавую кожу, но он почему-то медлит: наверное, влияние мертвецкой усталости на него. Когда Ризли поддается вперед, Нёвиллет, будто срабатывает спусковой крючок, сам отклеивается от спинки и наклоняется. Преодолевает совсем небольшое расстояние, и уже чувствует тепло. Щека к щеке: волна шумного дыхания залетает в ухо, пуская мурашки, и внутри пробуждается наконец-то что-то по-настоящему живое. Нёвиллет поворачивает голову, утыкаясь холодным носом в теплую кожу. Он слишком падок на нежность и, если не остановит себя прямо сейчас, потом будет тяжелее. Мягкость уходит из-под носа, Ризли наклоняется, ловит его губы своими обветренными в сухом поцелуе и отстраняется. Они выдыхают: ― Дела. ― Работа. Одновременно с одинаковой обреченной интонацией, и Ризли на секунды вскидывает брови. Потом хмыкает, отталкивается от стола одной рукой, чтобы вернутся в прежнее положение, и крепит всё ещё зажатые в ладони наручники себе на пояс. Крепит быстро с характерным: щёлк. Звук как удар по клавише с высокой нотой звенит в ушах. Нёвиллет цепляется за него внезапно снова, будто не слышал никогда раньше, потому что с щёлк началась загруженная неделя, в ходе которой Нёвиллету постоянно нужно держать лицо и себя в целом. А ещё монотонной работы настолько много, что выбивающийся звук прочно заседает в голове. ― Я побежал, ― бросает Ризли, направляясь к выходу. Нёвиллет слегка запоздало кивает: ― До встречи. Он опускает голову, когда дверь закрывается и, кажется, с минуты смотрит пустым взглядом в стол, пока непонятная, словно разносящаяся под кожей, вибрация, не отпускает внутреннее ухо. Нёвиллет думает потянуться за отчетами, мышцы рук для простого действия, как и полагается, вполне обычно напрягаются, но заставляют его остановиться, ещё не начав ничего делать. Он глядит на руки, словно они ему не принадлежат и поворачивает запястья, прикидывая их толщину. Предплечья замирают в воздухе, когда до него не сразу доходит, чем он занимается, и Нёвиллет шумно выдыхает. Возможно, ему нужно будет пройтись. Нёвиллет берется за отчеты, но ни одна прочитанная буква не остается в голове.

***

Последнее крупное заседание в Эпиклезе из этой лихорадки заканчивается, публика всполошена, Фурина довольна, и Нёвиллет может спокойно выдохнуть. И на следующий же вечер сесть на ближайший аквабус, направляясь к крепости Меропид. Когда Нёвиллет по приходе к Ризли видит его идущим в комнату, то резко останавливается. Сначала ― непонимание, позже ― беспокойство от вида вдруг засуетившегося под вечер Ризли. Он с опаской думает, что, наверное, прибыл слишком рано, дела у Ризли ещё не закончились, и вообще, стоило ли так спешить… Но тот, заметив его, также останавливается на секунду сконфуженно, потом безмятежно машет ему рукой в знак приветствия, но под пристальным взглядом всё же, наклоняет голову и, прерывая любые вопросы, отвечает: ― Чай пролил, ― Ризли раскидывает руки в стороны, мол, смотри, и взгляд падает на большое растекшееся пятно на футболке. Нёвиллет обеспокоенно хмурится. ― Не ошпарился? Ризли машет рукой. ― Нормально, ― и ступает за порог. Если Ризли и производил впечатление человека, у которого все вещи вразброс, а дела выполняются грубо и без аккуратности, то только на первый взгляд. По педантичности он соревноваться с Нёвиллетом не мог, но держал свой порядок: всё минималистично и по делу. Чашки с чаем он, кстати, проливал тоже редко ― у Ризли были весьма ловкие руки и проворные, с мозолями на подушечках пальцы, но, тем не менее, двигались они плавно, что, смотря на них долго, порой Нёвиллет начинал думать слишком много даже для судьи. ― Как день? ― Нёвиллету становится неловко от того, насколько фраза непривычно-дежурная для них, но он просто не знает, как лучше подступиться к интересующему вопросу. Ризли фыркает и качает головой. ― Были проблемы с заключенными. Но это последние, ― он тяжело вздыхает, но потом уголок губ слабо дергается, и Ризли с облегчением говорит дальше, ― наконец-то. Нёвиллет заходит комнату и закрывает за собой дверь. Улыбка тайком появляется на лице, и он расфокусированным взглядом смотрит куда-то на ручку двери, которую ещё держит пальцами, прислушиваясь к внутренним ощущениям, и обнаруживая, что внутри становится приятно тепло, а потом поворачивается к Ризли. Тот распахивает дверцу шкафа, даже не смотря, что внутри, скидывает плащ на ближайший стул и принимается быстро-быстро расстегивать жилетку под которой Ризли, иногда, и на том спасибо, носит черную майку. ― Кстати я слышал ещё, что наконец-то поставили вино из… ― Ризли затормаживает, с характерным звуком останавливая поток воздуха выпускаемый вместе со словами, пока стягивает промокшую майку с головы, ― одуванчиков, ― выдыхает. ― Можем сходить сегодня, прогуляться по городу. М? Ризли бесцельно приглаживает лохматые волосы и останавливается. Смотрит на него выжидающе и так безмятежно, словно не стоит сейчас здесь, с Нёвиллетом, после недели их разлуки, словно не понимает, что заставляет живот поджиматься от смущающего желания, стоит как обычно, словно не знает, насколько красив. И насколько Нёвиллет любит. Галстук ― красный, притемнено-яркий, который Ризли, чтобы не морочиться, решил не снимать, ― издевательски качается долгую секунду на фоне кожи. Нёвиллет медленно втягивает носом воздух, взглядом проходится всё ниже, окидывает крепкие плечи, цепляется за многочисленные шрамы ― они в голове Нёвиллета уже характерная часть Ризли, по-своему красивая, рассказывающая о многом, и Нёвиллет их любит ― прослеживает как выступающий пресс сглаживается у пояса брюк. В тишине он слышит ухмылку и медленно переводит внимание выше, как будто приподнимать веки уже большая работа. ― Или отложить на потом, ― тихо добавляет Ризли. Они мягко смотрят друг на друга некоторое время, чувствуя настоявшийся в этом моменте ещё не заискривший воздух. Майка одним движением улетает на спинку стула, руки ставятся в бока, и, стоит Нёвиллету сделать пару шагов вперед, ныряют под его плащ. Ризли клюет ему в щёку, наклоняется ближе; подцепив, слегка кусает нижнюю губу и, наконец, утягивает в тягучий медленно льющийся поцелуй. Он не отрывается, оттягивает губу назад, слегка отклоняется, но продолжает поддерживать телесный контакт, словно один факт, что они оторвутся, может порушить момент, и поэтому они продолжают выливать друг другу всё нетерпение и желание, накопившееся за всё продолжительное время. Им приходится взять паузу только когда мышцами икр Нёвиллет упирается в кровать, к которой они, не глядя, перемещаются, и Ризли в останавливающем жесте ― и очень, очень приятно отдаваясь на слуху, ― мычит в поцелуй и отстраняется. ― Погоди, обувь сразу, ― тяжело выдыхает он. Они дышат порывисто, Нёвиллет захлёбывается в кислороде, которые легкие не успевают перерабатывать и выталкивать изо рта, воздух между ними становится общим. В ушах какая-то плотная тишина, будто туда воткнули запонки, и рассеивается она не сразу. Нёвиллет рассеянно бегает взглядом по лицу. Кивает запоздало. Обувь ― у обоих высокая, с нескольким завязками и шнурками, ― времени занимала немало, и разумно было снять её сейчас, чтобы не отвлекаться на раздражающий элемент дальше. Нёвиллет, несмотря на медленно закипавшее желание, что подталкивает скорее разобраться со стоящим вопросом, аккуратно усаживается на край, педантично начиная расправляться с мудреной шнуровкой. Ризли высвобождает верхние узлы, наступает на пятки, снимая обувь, и с него стало. Выдыхает, смотря на Нёвиллета, приседает на колено рядом с ним, вмещая в процесс свои руки. Дыхание от такого вида почему-то спирает, застревает, без возможности выбраться. Пальцы продолжают развязывать так же медленно, но больше механически, чем осознано, пока Нёвиллет в очередной раз пробегается взглядом по макушке Ризли, его плечам и выглядывающей улыбки. Тот оканчивает со шнуровкой ловко и с легким подрагиванием уголков губ обхватывает лодыжку для помощи. Нёвиллет не сдерживается и наклоняется, утыкаясь носом в щекочущие вихри. Ризли своим смехом щекочет ещё и что-то внутри. Он не пахнет шампунем, не пахнет духами со всеми разными видами фонтейновских диковинок, начиная от маркота и заканчивая растущими на дне морском роз, это просто запах Ризли. Может, в нем немного отдавало холодными стенами его работы, но, стоило Нёвиллету зарыться глубже, аромат развевался. Ризли проводит ладонью в ответ по ноге мягко, с легким нажимом, и, будь она не прикрыта тканью и кожей высокой обуви, вдоволь бы начуствовался тока, волнами разлетающемуся по конечностям. Нёвиллет выдыхает, отстраняется, позволяя спокойно снять Ризли обувь. Та в последний раз проходится по ноге, прежде чем освободить её полностью, позволив почувствовать прохладу. Ризли с тихим стуком ставит в сторону, и так же аккуратно берется за другую, задевая ладонями икры, и в этом жесте, сентиментально думает Нёвиллет, льется интимности больше, чем когда между ними пару минут назад играло напряжение от желания, наросшее при долгой разлуке. Нёвиллет смотрит внимательно, смотрит долго и сглатывает ― громко для накрывшей их, как приятное покрывало, тишины. Ризли поднимает взгляд ― лёд в глазах под теплым светом превращается в холодную воду, море, растворяющее в нежности, от которой у Нёвиллета каждый раз, как в первый, сжимается сердце, и он не знает, как отреагировать, кроме мягкого поглаживания ладонью по щеке. Они замирают в тишине, и Ризли поворачивает голову, не отрывая взгляда, касается губами тонкой, но плотной ткани и тут же тянется к оборке. У Нёвиллета медленный процесс снимания перчаток отпечатался в голове ассоциацией с Ризли и только Ризли. Он всегда подцепляет их аккуратно, стягивает палец за пальцем, сразу перехватывает голую кожу в теплую ладонь и принимается за другую руку, чтобы потом её сухо поцеловать, пустив по предплечью мурашки, вызывающие на секунду онемение. Кожа дышит, чувствует каждое прикосновение, каждый миллиметр того, с чем она соприкасается, каждую крапинку на губах, чувствует, как льется по ней атласная ткань галстука, когда Нёвиллет медленно наматывает его на кулак. Ткань не затягивается сильно, но Нёвиллет на пробу чуть дергает на себя, и та прекрасно держится обмотанной вокруг ладони. Уши пылают, на лице абсолютное спокойствие, Нёвиллет сжимает галстук в кулаке, тянет, одновременно вдыхая, и поток воздуха яро устремляется в легкие одновременно с тем же, как Ризли охотно поддается движению. Он поднимается, следуя за рукой, и от одного этого вида по внутренней стороне бедра проходит вибрация, что хочется её куда-то деть, яро потерев место ладонями, сжав ноги или обхватив ими что-нибудь. Ризли мажет губами по щеке, уголку губ, наконец, Нёвиллет сам подставляется под следующий поцелуй, возобновляя когда-то их прервавшийся поток. Нёвиллета утягивает, он валится на Ризли и подтягивается сверху, стараясь, чтобы ноги не запутались друг с другом. Неудобный мешающий плащ, наконец-то, скидывают с плеч, заставляя Нёвиллета приподняться, и Ризли с отсутствием хоть толики сожаления, откидывает его куда-то в сторону. Воздушные рукава рубашки свисают вниз, шелк, теперь не прижатый к коже, а ластящийся, плавающий по ней кажется куда приятнее. Рука Ризли крадется по боку, перебирается на поясницу и обхватывает Нёвиллета, вновь притягивая к себе. Они мажут друг по другу носами, цепляют губы, и длинные волосы опадают, закрывая их как шторы с обеих сторон. Иногда возникает прилипчивая ассоциация, что Ризли словно горячая печка ― Нёвиллет одной рукой опирается ему на грудь, проходится по торсу, отчетливо чувствуя под ладонью рельефы тела, ― от него исходит столько потоков тепла, что Нёвиллет, ведомый непонятными ему желаниями, хочет иногда пролежать так вечность, чувствуя обвивающие его греющие волны и безопасность. И Нёвиллет ластится ближе, наклоняется сильнее, а внутри разливается сладкое удовольствие от каждого поглаживания Ризли по его спине, от ощущения, как тот юрко проводит кончиком языка по губе Нёвиллета, а потом снова и снова, углубляя поцелуй, и Нёвиллет уже не знает, за что цепляется. Возбуждение частичка за частичкой скапливается в водоворот, который устремляется ниже. Он шумно выдыхает, удерживаясь, чтобы не поелозить, и стискивает бедра крепко-крепко, в пытке вытеснить куда-то жаром прошедшую волну от того, как Ризли целует. В ответ Ризли приподнимает таз, и прошедшее мазнувшее трение выбивает из Нёвиллета резкий вздох. Жар пробирается по шее, Нёвиллет с нажимом ведет руками вниз, пытаясь облегчить накатывающее на него нечто, что нельзя назвать одним словом, но в этом месиве точно есть смущение, напряжение, странные желания дать себе сделать глубокий вздох или прильнуть ближе, между которыми можно метаться бесконечно. Под подушечками проскакивают шрамы, углубления и выпуклости на теле ― пресс они оглаживают торопливо, будто и не причастны к этому действию, ― а когда Нёвиллет кладет руку ближе к поясу, то её касается прохладный металл. Это заставляет его замереть всего на несколько мгновений. Прошлые мысли вихрем влетают в голову и выуживается одна за другой, крутятся с разных сторон, давая себя рассмотреть, вспомнить, как, когда и где Нёвиллет думал. Он дергает кадыком, ничего по сути не сглатывая и, чтобы не замереть окончательно, как-то машинально двигает губами. Ризли не видит, с чем соприкасаются пальцы Нёвиллета, не слышит никакого звона от наручников, потому что его и нет, но зато Ризли на лету схватывает любые возникшие паузы. Он аккуратно отстраняется, заглядывая в глаза. Нёвиллету кажется, его щёки вспыхивают. Ризли в голову забираться не умеет и сейчас ничего не знает, но Нёвиллету под внимательным взглядом много чего может начать казаться. Глаза он, тем не менее, не отводит. От Ризли не отводит. Внимание Ризли перебегает по лицу напротив и скользит ниже. Он выдерживает небольшую паузу молчанием, и вдруг толкает бедро: наручники, напоминая о себе, звякают. ― Слушай, может… ― как прочитав его мысли ― стоило этого ожидать, ― с вопрошающим «м?» он ловко подцепляет их пальцами. Слюна перекатывается по языку и с медленным глотанием уходит к горлу. Нёвиллет шумно выдыхает. Навязчивое желание попробовать, крутившиеся голове очень долго, и, настигнувшее его прямо здесь и сейчас, прижимает язык к небу, не давая говорить. Нёвиллет только медленно моргает, поднимает взгляд и долго, внимательно смотрит на Ризли глазами, в которых плещется желание, что одними словами Нёвиллет выразить не сумеет. И одним нависшим многозначительным молчанием всё сказано. На это Ризли спокойно медленно моргает в ответ, как кивок, не глядя тянется вниз и со звоном легко перехватывает наручники, чтобы те не болтались на кончиках пальцев. Облегчение плавно прокатывается вдоль позвоночника, сжимающее смущение уходит, переходя на шею розовым румянцем. ― Иди сюда, ― хриплый шепот пробирает Нёвиллета, заставляя втянуть носом прохладный воздух. Под руками Ризли он, словно глиняный горшок в руках гончара, приподнимается, позволяя перейти в сидячее положение. Нёвиллет кладет руки на плечи для опоры, получше усаживается бедрами. Ладони Ризли проходят от ребер до выемок в талии, пристраиваются, будто там им самое место, но поднимаются снова, оглаживая руки и плечи через скользящую ткань, и слегка дергают за воротник. На лице напротив ― блеснувшая нежная усмешка. Ризли закидывает голову к верху, доставая губами сначала до подбородка, а потом утягивает в мягкий поцелуй. Пальцы подбираются и цепляют первую пуговицу. Вторая выходит из петли уже в четыре руки. Они задевают друг друга пальцами, сталкиваются костяшками, но с каждым оголяющемся участком тела Нёвиллет прекращает обращать внимания на эти мелочи. Наручники, всё ещё висящие на пальцах, ударяются о каждую вылетающую пуговичку. Ризли часто дышит носом в грудь и, если пару секунд назад она прикрывалась белоснежной тканью, теперь остается совсем незащищенной, охваченной настигшим пеклом, от которого кружится голова. Рубашка свободно висит на плечах недолго ― Ризли стягивает её, заставляя Нёвиллета расправить плечи, чуть выдвинув вперед диафрагму, и туда же, на грудь, приходится следующий горячий поцелуй. Нёвиллет выдыхает с еле слышимым звуком неразборчивого, колеблющегося в интонациях мычанием. Ризли поднимает довольный взгляд, позже ― голову, кладет широкие ладони на торс, теплые, контрастирующие с холодным металлом наручников, щекотливо задевающих кожу. Нёвиллет судорожно выдыхает от мелких частых мурашек. Ризли размашисто проводит вверх-вниз, от чего Нёвиллет под порывом прижимается ближе, прихватывает чужие губы совершенно спонтанно и рассеянно, но Ризли успевает его куснуть, подхватить поцелуй, настойчиво пройтись кончиком языка, заставляя в голове Нёвиллета пронестись мысль, что с такими действиями закончить он может прямо здесь и сейчас ― в руках Ризли и скапливающимся теплом возбуждении внизу. Приятная духота, витавшая здесь ещё с того момента, как они повалились на кровать, полностью облепляет тело, напоминая о своем присутствии, и Нёвиллет снова отводит плечи назад, пытаясь смахнуть налипшие пряди. ― Не мешают? ― тут же улавливает Ризли и зарывается пятерней в шевелюру, проводит чрез них, любовно подносит к лицу, и наблюдает, как они стекают меж пальцев вниз. Он тянется рукой, пока не нащупывает бант, и дергает за ленту, легким движением его распуская. Оставшиеся концы, уже ничем не прикрепленные, сыплются за остальными волосами в разные стороны, щекоча бока. Ризли ловко просовывает ленту ближе к затылку и крепко завязывает волосы наверху. ― Не туго? ― Нёвиллет качает головой. ― Хорошо. С мягкой улыбкой Ризли опускает руки, на прощанье оглаживая ими плечи. Пальцы рябью проводят по бокам, металл снова задевает кожу, и Нёвиллет шумно втягивает воздух, чувствует улыбку, затем ― видит светлые глаза, а по коже идут бережливые касания. Нёвиллет кидает быстрый взгляд вниз, на наручники, болтающиеся на руке, и от мыслей медленно выдыхает. Вскидывает голову лишь когда слышит слабую усмешку. Но Ризли только тепло улыбается, кладет горячую ладонь на щеку ― Нёвиллет тут же накрывает её своей почти неосознанно ― и коротко целует. ― Наручники, ― они понимают друг друга и так, но Ризли решает уточнить на всякий случай и то, кратко, одним словом ― лишних разъяснений тут ни к чему. Нёвиллет в ответ кивает, пока уши начинают алеть сильнее и от пошедшего потока предвкушения, и от смущения, и от отсутствия силы произнести вслух. Но Ризли улавливает и так. Он кладет крепкие руки на талию, склоняя его в сторону, и Нёвиллет подхватывает направление движения ― секундами позже спина касается мягкого матраса. Ризли плавно подвигается выше, пока не упрется коленями на внутреннюю сторону бедра, мимолетно огладит разведенные ноги, шершавая ткань на ладонях заденет кожу, заставляя мышцы сжаться. Ещё секунда ― поток ветра мажет по рукам, когда их в цепкой хватке заводят вверх, и живот рефлекторно втягивается, а бедра чувствуют жилистые мышцы ног. Они ловят взгляды ― последняя проверка и разрешение, последний осознанный зрительный контакт, перед тем, как возбуждение затемнит сознание. Пальцами одной руки Ризли захватывает запястья, наклоняется ― глаза Нёвиллета бесстыдно проходятся по груди ― перекидывает наручники, звеня железом и― Щёлк. Звук раздается прямо над ухом ― быстрый, звонкий, легкий, но до странности на секунду оглушающий. Нёвиллет громко сглатывает. Пальцы Ризли в оглаживающем жесте проходятся по предплечьям, прежде чем исчезнуть с них, перемещаясь ниже. Теперь движения не обрывочные и торопливые ― Ризли двигается с нажимом, мягко обводит плечи, склоняется. Он поддевает зубами кожу шеи, от чего разбегается если не щекотка, то дергающий внутренности поток мурашек. Кусает снова, слегка, слишком он любит это делать, и прижимается носом к коже. Поток воздуха плывет по яремной впадине, летит дальше, а Ризли идет вниз, оставляя на солоноватой груди поцелуй. Нёвиллет медленно выдыхает. Ему не открывается большой угол обзора ― постоянно держать шею на весу неудобно, ― поэтому остается откинуться на подушку, отдаваясь ощущениям. Прикосновения губами легкие, дразнящие, пускающие ручейки мурашек от того, что ничего конкретного и не происходит, но тело всё равно содрогается. Руки непроизвольно дергаются, и первое звяньканье железных наручников прокатывается по комнате. Вместе с довольной тихой усмешкой Ризли Нёвиллет чувствует устремившееся прямо от запястий по телу возбуждение. Проверка железной хватки полностью накрывает осознанием: он здесь, он прикован наручниками, и Ризли над ним. От тяги в паху дышать становится труднее, а от поцелуя под ребрами хочется выгнуться и сильнее подогнуть колени разведенных ног. Ризли осыпает поцелуями разгоряченную кожу медленно, втягивая её и покусывая, что Нёвиллета каждый раз тихонько подбрасывает, и он задается вопросом, доживет ли вообще ― хотя, на минутку, он верховный судья, которой отличается стальным терпением. Нёвиллет прикрывает глаза, растворяется в ощущениях, дикой волной захлестывающих его постепенно. Он чувствует ладонь, что с нажимом давит на живот, слышит копошение, чуть приподнимает веки, замечая, как Ризли избавляется от всего ненужного, оставляет лишь повязки на руках, слишком долго их разматывать. А потом перемещается к кромке его брюк и предупредительно дергает, прежде чем медленно отвести вниз. Перед глазами ― светлый потолок, мышцы шеи напрягаются, когда Нёвиллет запрокидывает голову. Дышит медленно, и осторожно, словно лишний вздох поднимет волну, которую потом нельзя будет остановить, словно лишнее движение моментально вскипятит кровь, сравняв её с температурой самых горячих источников Фонтейна, словно… Мысли не обрываются, но рассыпаются на мелкие-мелкие осколки, и Нёвиллет сдавленно мычит. Запястья упираются в сталь. Ризли ведет носом по подвздошным костям, с нажимом оглаживает внутреннюю сторону бедра, перемещается так близко, но не касается, а проводит совсем рядом-рядом, и Нёвиллет уже не знает, куда себя деть от внутреннего желания. Кровь приливает вниз ещё сильнее от фантомного ощущения тепла. Ризли кусает ― тепло сменяется жаром, ― пуская яростную волну мурашек, целует, заглаживая, покусывает снова. Он задевает губами ствол невесомо, и руки непроизвольно напрягаются, пока до Нёвиллета не доходит, что он, вообще-то, не может ими ничего сделать ― и тогда шумно выдыхает. От дразнящего легкого прикосновения к самому требующему и ноющему, внутренний вой идет по гортани и застревает там, не добираясь до приоткрытых губ. Улыбку Ризли Нёвиллет отчетливо ощущает на своем бедре. Всё, что может сейчас сделать ― прикрыть глаза и ждать. Но проходят секунды, две, пять, десять, и Нёвиллет чувствует лишь дыхание. Приподнимает голову, заставляя себя глянуть вниз. Натыкается на пристальный взгляд Ризли. Его волосы, полнейший беспорядок, его шея, маняще обмотанная черной повязкой, теряют фокус ― тот смещается только на глаза. Нёвиллету иногда кажется, они становятся насыщенного цвета льда, покрывшего коркой тёмную-тёмную гладь, поглощающую, бездонную. Нёвиллет смотрит и выжидает, сглатывает от того, что теплое дыхание потоками через раз опаливает эрекцию, а потом слышит: ― Хочу смотреть на тебя, ― звучит как будто только что осознанно, но Ризли с нажимом уверенно ведет руками вверх, поднимаясь до груди, и ― Нёвиллет давится собственным вздохом ― перекидывает ногу через бедро. Ощутимый вес выталкивает весь воздух. Ризли медленно наклоняется ниже, оглаживая впадающий под прикосновениями живот, подцепляет большими пальцами соски и идет дальше, до плеч, потом вдоль самых рук, пока не нависнет над лицом. Телом дразнящее задевает член, и Нёвиллет поджимает губы, лишь бы не дать звуку вырваться раньше времени. Ризли окидывает его взглядом, словно видит так впервые, что у Нёвиллета неосознанно возникает желание поерзать на месте, но он лишь лежит и со спокойным выражением лица ― хотя уши его предательский выдают ― готовится встретить ответный взгляд. Ризли, смотря на него, просто улыбается, так нежно, что внутри поднимается тепло, разрастающееся от живота по всему телу. ― Мне даже любопытно, что интересного для рассматривания ты здесь найдешь, ― едва разлепляя губы, проговаривает Нёвиллет, и на основании языка скапливается слюна, которую он поспешно проглатывает. Ризли на беспристрастный голос усмехается и мажет руками по плечам. ― Много чего, ― хмыкает он, чуть склонив голову, и ведет пальцами с нажимом аккурат у выступающих кровеносных сосудов на бледной коже, где, если приглядеться, будет видны тёмно-морского цвета полосы. Ризли не говорит ― свои слова облачает в действия, мягкие любовные поглаживания, от которых в местах, где он касается, Нёвиллету тепло, а остальному телу уже прохладно, и хочется почувствовать Ризли везде и отовсюду. Живот поджимается под прикосновениями от охвативших мурашек ― они следуют так часто, поток за потоком, и никак не хотят останавливаться, подливают масла в огонь возбуждения, заставляют Нёвиллета вздрагивать, а бёдра едва-едва дрожать. А потом Ризли, конечно же, не спустившись ниже, убирает руки и тянется за флаконом. Легко и привычно его открывает, выливая небольшую часть на пальцы. Отбрасывает, опирается чистой ладонью на матрас у бока Нёвиллета, ещё раз осматривая его, с заведенными, прикрепленными спинке кровати руками. ― Придется тебе, ― предложение ненадолго рвется вздохом, когда Ризли заводит руку, ― немного подождать. Стальная выдержка скрипит, готовая треснуть, но Нёвиллет спокойно выдыхает. Ризли как в успокаивающем, извиняющемся жесте за ожидания, оглаживает свободной ладонью бок, но движения рваные, хаотичные. Его брови в нахмуренности сведены; Нёвиллет опускает взгляд и на секунду думает, что, может, этого делать не стоило ― а потом мысли сметаются к бездне. Слюна застревает над кадыком, не ушедшая в горло, и Нёвиллет внимательно смотрит, как исчезают фаланги пальцев Ризли. Тот ловит его взгляд и слегка усмехается, чтобы потом нахмурить брови и чуть наморщить лоб. Мышцы руки напрягаются, когда он с заминкой вводит третий, и Нёвиллет понимает, что застывшее на полпути дыхание где-то в горле не дает ему ничего сказать: смотреть и только. Смотреть, как завороженный, смотреть, не в силах ничего сделать ― наручники от этих мыслей становятся ощутимее, чем раньше, он не удерживается от незаметного прокручиваниями запястьями, и думает, не доставит ли его эгоистичное желание дискомфорт им обоим, как давится вздохом. Ризли обхватывает ствол, приподнимается ― Нёвиллет остервенело мажет взглядом по телу перед тем, как воспринимать информацию на слух и на глаз станет затруднительно, он цепляется за каждый знакомый шрам, подтянутые мышцы рук, пресс, широкие плечи, а ниже ― то, что возбуждает ещё сильнее, заставляя сглатывать, ― и плавно, но с уверенностью вводит в себя. Нёвиллет сжимает зубы, откидывает голову, несмотря на желание снова увидеть, как до конца он погружается, и мычит громко, низко и протяжно. Цепь звенит и натягивается. Стенки сжимают, каждое прикосновение ощущается как мажущий язык пламени, всё остро-остро, он возбужден до невыносимого желания, особенно после долгого отсутствия близости, особенно после прелюдии, особенно в таком положении. Ризли насаживается медленно, постепенно обрывая каждую струну, и Нёвиллет снова тихо мычит, с каждой секундой неосознанно усиливая издающий звук. Утыкается всей силой в подушку, припечатываясь затылком, выгибает поясницу, но бедра остаются лежать, прикованные тяжестью сверху. А потом подвздошных костей касается внутренняя сторона бедра, а Нёвиллету хорошо и тепло везде. На деле ― в одной конкретной точке, где бурлит все напряжение и удовольствие, но оно отдается по всему телу. Над головой слышен рваный тяжелый вздох, как будто Ризли пробежал за минуту несколько миль, и Нёвиллет в полном согласии вторит ему. Руку Ризли, горячую и крепкую, Нёвиллет чувствует у себя на груди. ― Хорошо? ― тихо, потому что слова заглушает громкое дыхание, говорит он. Нёвиллет бы перехватил его руку, сплел бы пальцы, вообще ― поддался ближе, но он окутан собственным желанием отдать узды кому-то другому. Он вообще ни о чем не думает, Нёвиллету не может быть не хорошо ― брови приподняты в удовольствии, рот приоткрыт, готовый испустить полувздох-полустон. ― Хорошо, ― он шепчет будто в забытье и сглатывает. Ризли аккуратно поддает вперед, чуть раскачиваясь привыкая ― от елозанья по бедрам, когда член внутри горит и напрягается от каждого движения, Нёвиллет сдерживается, чтобы не зашипеть, только брови хмурит и чувствует, как напрягается опирающая на грудь ладонь. А потом Ризли приподнимается и насаживается снова. Медленно до искр в глазах, до тихого стона, до напряжения на кончиках пальцев. Бедрами Нёвиллет ощущает, как в легкой вибрации с непривычки подрагивают мышцы ног Ризли, когда он выходит снова. Мелкая дрожь передается и ему. Охватывает тело, резко пуская по нему волну холода, тут же заменяющуюся всепоглощающим жаром. Ризли двигается медленно. И Нёвиллет знает, что тот уже не привыкает, а осознанно растягивает удовольствие. Ризли поначалу всегда любил быстро, потому что его жизнь состояла из торопливых действий и на месте осуществляемых решений. Его быстрота проявлялась в делах, ударах на поле боя и просьбах двигаться ускореннее, закончить побыстрее от кипевшего желания, в собственных резких толчках. Потом понял, что нужно медленнее, нужно вникать, вкушая каждую секунду, что Нёвиллет любит на мгновенье впадать в забытье от сладкой неги. Медлительность заставляет тянуть в паху сильнее, медлительность стягивает жар, а ещё, что с особым удовольствием понял Ризли ― медлительность доводит до исступления. Мимика Нёвиллета не славится большим разнообразием, но сейчас на лице эмоции выражаются лучше чего бы то ни было. Нёвиллет мечется, Нёвиллет проглатывает стоны через раз, Нёвиллет надламывает брови в жмущем со всех сторон удовольствии. Руки напрягаются, выделяя под кожей очертания сухожилий, с каждым до ужаса медленном движении, что начинает подрагивать всё. Нёвиллет чувствует, как мышцы напрягаются сильнее. Внутри бурлит кровь, словно после долгой варки достигла температуры кипения, и он с зародышем ужаса понимает, что сила начинает искриться на кончиках пальцев от невозможности высвободиться обычным путем. Горло изнутри что-то обхватывает. Он может не выдержать, может порвать эту цепь к бездне, может… В то же мгновенье ладони Ризли накрывают его предплечья, останавливая любые метания. Они задерживают на пике удовольствия с бурлящей силой, пока всё это вместе не достигло безумного апогея, дают передышку. И Нёвиллет судорожно выдыхает. Каждый маленький поток воздуха рвано следует за другим. Жилка на шее бьется и дрожит. Тишина пылинка за пылинкой, после того, как была взбудоражена и вскинута вверх, медленно оседает. Ризли молчит и не шевелится, только мышцы ладоней слегка сокращаются, но Нёвиллет ощущает любое малое движение. Каждый вздох громко отдается в ушах, эхом возвращается назад, снова и снова, пока, наконец, шум в голове не уляжется, Нёвиллет не сглотнет, взгляд не станет осознанным, сфокусировавшись над нависшей фигурой. Ризли сосредоточенно на него смотрит, кажется, выжидающе, и Нёвиллет открывает рот, дабы сказать что-то ― извинения, оправдание, объяснение, ― как Ризли наклоняется, и от совсем небольшого смещения пах будто натягивается. Ризли выдыхает прямо в ухо и шепчет мягким, с отчетливой слышимой хрипотцой, голосом: ― Можешь двигаться. И, несмотря на всё это, для Нёвиллета звучит как приказ, заставляющий в странном предвкушении мышцы сжаться. На губах застывает дыхание. Нёвиллет ещё лежит, пытается обработать информацию, понять, что он здесь, сейчас, руки не потеряли чувствительность, их накрывают теплые широкие ладони. Ризли не шевелится. Можешь двигаться, разрешил он. А потом из Нёвиллета вместо слов, вырывается тихий стон, когда он с небольшой заминкой неуверенно, но плавно поддает бедрами вверх. Опускает вниз он тягуче медленно, и каждая частица тока осыпает всю площадь тела, не давая возможности нормально шевелиться, управлять своим телом вообще. Внутри Ризли хорошо, горячо, и он хочет вжаться всем телом, чтобы ощутить потоки тепла. Ризли твёрдо хрипит: ― Ещё. Нёвиллет повинуется команде. Он всегда всё должен контролировать: как пойдет судебный процесс, что должны сказать присяжные, любые разбирательства, связанные с делом ― это его работа, управление. Он должен контролировать сплетни, законы, то, что подумают о судебной системе окружающие исходя из его действий. И после сплошной недели, во время которой держал в руках несколько судеб, наконец, он со спокойной душей передает вожжи, отпускает всё. Позволяет взять над собой вверх с полной уверенностью и невероятным облегчением, потому что есть человек, с которым точно всё пройдет гладко, если опустить контроль. Который сейчас шепчет до мурашек: ― Ещё, ― чтобы потом Нёвиллет пробрался ими от макушки до кончиков пальцев и сделал ровно одно движение. Протяжный стон раздается прямо над ухом, Ризли поворачивает голову, утыкаясь в шею, кусает и быстро шепчет одно единственное слово, чтобы Нёвиллет сделал одно единственное движение. Это похоже на сладко-тягучую пытку, но искушение сорваться не забирается поверх других мыслей, наоборот: Нёвиллет ждет. Руки затекают, но он на краю сознания понимает, что ладони Ризли ещё там. Каждый вздох начинает даваться с трудом, потому что стенки внутри сжимают до мучения, а Нёвиллет во что бы то ни стало будет ждать знакомого голоса, от одного звука которого все трудности и проблемы кажутся решаемыми, а любое пространство априори безопасным. Будет ждать, когда тот понизится на октаву меньше, снова произнося разрешающее: ― Ещё. Бедра утыкаются в крепкие мышцы, дыхание выбивается с такой силой, как если бы ударили под дых. ― Ещё. Быстрее. Нёвиллет дышит остервенело, легкие горят и будто не поглощают кислород вовсе. Ему кажется, это шевелится не он, а Ризли двигает его телом, потому что в голове ― ни одной связанной мысли, и бедра продолжают подниматься резко, до конца, только потому что до ушей доносится шепотом ещё, ещё, ещё, давай, вот так, хорошо а потом голос и вовсе дает полную волю. Ризли стонет приглушенно ему в шею, но протяжно и всё равно громко, покусывает, зализывает, бормочет то, от чего Нёвиллет краснеет, но слова не может уложить себе в голове ― мысли сметаются с каждым новым толчком. Ризли слегка отводит бедра назад, поддаваясь навстречу, пальцы оглаживают закованные предплечья. Нёвиллет не может ничего поделать, кроме как двигаться, с накрывающим его пластом удовольствия, отдаваясь командам, набирать остервенелый темп, чувствуя, как напряжение начинает скапливаться в тугую приятную боль. Он вдруг резко останавливается, замирая на полпути, когда Ризли слишком ощутимо сжимается, отсекая любую возможность пошевелиться. Нёвиллет крепко зажмуривается и запрокидывает голову. Руки дергаются непроизвольно и сами по себе ― они затекли настолько, что Нёвиллет и вовсе не понимает, его ли это руки вообще. Ризли издает долгий останавливающий шепот. В висках у Нёвиллета набатом отбивает пульс, и он ничего не слышит. Замирает в остром ожидании, когда натянуто каждое отвлетвление нервной системы. Всё держится на тонких отслаивающихся нитях. Ризли издевательски поддает совсем немного бедрами вперед-назад, вытягивая из Нёвиллета все соки, а потом дает разрешение: двигайся. И Нёвиллет двигается ― усиленнее. Шлепки о кожу становятся отчетливее, заставляют полыхать. Нёвиллет стонет тихо, но часто, голосовые связки натягиваются, каждый звук отскакивает от шеи, прежде чем выбраться неясным звуком. Бедра горят от частых мощных толчков. Его стенания становятся несвязным потоком мычания, когда он поддается ещё вверх, тянется за удовольствием. Оно настигнет вот-вот, но всё никак не идет, и Нёвиллет задыхается. Затем ― теряет кислород вообще, когда Ризли накрывает в смазанном поцелуе, сжимает руки на предплечьях. Нёвиллет двигает губами в полубреду в ответ, всё смешивается в одно сплошное ощущение из такого количества чувств, что, будь он способен ясно мыслить, поразился, что столько существует в человеческой природе. Пальцы наверху сжимаются в кулак, задевая руку Ризли, и Нёвиллет чувствует, как тот напрягается. Колени стискивают бедра сильнее, и движения становятся уже резкими, рваными, ― такими же, как удары Ризли в бою с врагами ― вдалбливающимися. Нёвиллет тянется вверх, ещё немного, ещё чуть-чуть… Его подбрасывает от прошибающего удовольствия, лишающего всякой возможности шевелиться. Он замирает с поднятыми бедрами, выгнутой спиной, задерживаясь на том самом пике. Член внутри пульсирует и сокращается, сердце бьет грудную клетку изнутри. Он не слышит почти ничего. Оседает медленно, пока понизу разбредается, обхватывая, дрожь. В голове шум, и ему кажется, что ощущение, как он достигает грани, проходит постепенно, но ещё не покидает окончательно. Ризли слабо кусает его за губу. Наволочка шуршит, когда он перемещает вверх, опираясь на предплечье у лица Нёвиллета, и тянется другой рукой вниз. Ему хватает полдюжины фрикций и пару резких стонов, прежде чем снова сжаться стенками вокруг Нёвиллета, иглами вонзая остатки уходящего удовольствия, и с тяжелым вздохом устало рухнуть вниз, всё ещё стараясь опираться хотя бы на одну руку. Тишина накрывает их плотной дымкой, разум затуманивает. Нёвиллет разлепляет глаза, но даже знакомый потолок не возвращает к реальности. Он понимает до конца только то, что Ризли здесь, и то, что ему очень хорошо. Отдышка идёт с трудом, потому что высоко вздыматься груди мешает навалившееся тяжелое теплое тело. Нёвиллет поворачивает голову и утыкается носом в солоноватую кожу Ризли. Вздыхает с тихим приглушенным звуком. Лохматые заросли перед лицом покачиваются, шейные мышцы напрягаются, и Нёвиллет краем глаза прослеживает, как натягивается покрасневшая кожа под черными повязками. Ризли поворачивается к нему лицом с выражением максимально усталым, но до чертиков довольным. В глазах только-только развевается дымка. Ризли не глядя клюет его куда-то в скулу и привстает, плавно выпуская Нёвиллета из себя, заставляя того медленно выдохнуть от обострившейся чувствительности. Ризли тянется в сторону, шуршат брюки, маленький ключик звенит о свое колечко, он устремляется руками вверх и ― щёлк, ― запястья высвобождаются быстро и незаметно, Нёвиллет даже не понимает сразу. Ризли обхватывает затекшие предплечья и отпускает, начиная массировать медленно и вяло. Нёвиллет лениво моргает, наблюдая, как Ризли целует его руки. ― Хорошо? ― шепчет он. Нёвиллет прикрывает глаза, кивает, выдавая сдавленное мычание согласия. А потом, слыша усмешку, сам улыбается и говорит так же тихо: ― Хорошо. Ризли целует его в щеку снова и откатывается в сторону. Руки он из захвата не выпускает, продолжая растирать, возвращая чувствительность. Касается их влажными губами, впадает своими пальцами меж фаланг, идет ими вверх, будто вытягивая и выпрямляя не свои пальцы. Руки начинают четче ощущать прикосновения. Нёвиллет медленно устало выдыхает, веки тяжелеют, и он не до конца прикрывает глаза, иначе потом разлепить станет совсем тяжело. ― В душ? ― Ризли шепчет это так вяло, что Нёвиллет думает забыть о предложении, раз сам герцог крепости Меропид выдохся. Усталость в двойном объеме наваливается на Нёвиллета, но потом рациональная часть берет над ним вверх, он слегка потягивается, и сладкая истома равномерно растекается по телу, давая расслабленно выдохнуть. Он тихо мычит в согласии, прикрывает глаза и улыбается. Вздох Ризли доходит до него отчетливо, задевая горячим воздухом ухо и приподнимая короткие волоски. ― Пойдем тогда, ― он начинает ворочаться, ставя предплечье в нужное положение, чуть смещая корпус, чтобы приподняться, как Нёвиллет вытягивает руку и останавливает его за плечо. ― М? ― Погоди, ― говорит, не открывая глаза. Они дышат несколько минут в приятной тишине, а потом Нёвиллет подтягивается, закидывая на бедро Ризли ногу, тут же слышит сдавленное ох, но оно быстро заглушается, когда он утыкается губами в поцелуе ― мягком, до такой степени нежным, что хочется отвести плечи назад от щекочущего чувства. Уголки губ подрагивают, пальцами Нёвиллет зарывается в самые края волос, спутавшись у шеи, и бесцельно что-то там расчесывает и перебирает. Он отстраняется, заглядывая в чуть приоткрывшиеся глаза, чтобы тихо шепнуть: ― Спасибо, ― и уткнуться носом во впадинку на шее. До ушей доносится тихий смех, Нёвиллет ощущает, как под ним едва-едва трясется грудная клетка, и смущенно зарывается сильнее, давая волосам спасть по бокам и спрятать улыбку, которую Ризли непременно почувствует кожей.