***
Это слишком сильная душевная пытка для Феликса. Он знает, что Крис не станет осуждать его за вопрос и не заставит его почувствовать себя плохо. Ему следует просто спросить, и тогда он сможет перестать думать об этом и двигаться дальше. Несколькими вечерами позже, готовя ужин, он набирается смелости. К тому времени, как блюдо оказывается на столе, он даёт волю своему любопытству. — Ты когда-нибудь в действительности делал это? Он видит, как вопрос проникает в сознание Чана, как его брови сводятся к переносице на секунду, когда он пытается проследовать за тем, куда хочет привести Феликс их разговор. — Делал что? Феликс моргает, его лицо краснеет при мысли о перспективе подобного обсуждения. Однако он уже начал это. — Этот твой кинк. Шок отражается на лице его брата, его глаза открываются шире. Время словно останавливается. Никто из них не дышит. Феликс почти берёт слова обратно, когда— — Нет. — Голос Чана тихий. — Это просто… просто в теории. Это звучит, эм… хорошо? Позволить кому-то— да. Звучит заманчиво? Мх. Но нет, я этого не делал. Феликсу следовало бы рассмеяться, ведь это должно быть забавно, как тогда, с Чанбином и Джисоном. Но он не смеётся. — О. Окей. — Потому что это неловко, верно? Спросить к-кого-нибудь об этом? — от Криса исходит нервная энергия. Феликс видит, что он набирает обороты, готовый разглагольствовать, его глаза бегают, он держит палочки железной хваткой. — Что, если они подумают, что я странный? Нет подходящего времени, чтобы спросить такое. Я бы не доверил это кому-то на одну ночь, а приложениям знакомств я доверяю ещё меньше, и— — Я понимаю, Крис. — он бы продолжал, если бы Феликс не остановил его. Оборвать его — единственный способ успокоить, когда он в таком состоянии. — Я думаю, тебе нужно было бы по-настоящему кого-то знать. Тебе нужно установить доверие, прежде чем спросить это. В этом есть смысл. Плечи Чана немного опускаются. — Да, да! — его лицо немного светлеет от того, что он понят, он нервно улыбается. — Вот именно, я не думаю, что смог бы сделать это просто так, с места в карьер. Я должен был бы их знать. Быть действительно близок с ними. Что-то зарождается в сознании Феликса. Безымянная, извивающаяся эмоция. Феликс задерживается на ней, не в силах понять, но только на секунду, прежде чем отодвинуть чувство и нежно улыбнуться. Он двигает ногу под столом, прижимается пальцами ног к лодыжке брата и наблюдает, как улыбка Чана становится шире; его облегчение от того, что его сняли с крючка объяснения его самых постыдных желаний, почти ощутимо в воздухе между ними. Снаружи по улице проезжают машины, звук приглушённый через маленькое окно кухни. Если Феликс сосредоточится, то сможет услышать, что ноутбук Чана всё ещё воспроизводит музыку в его спальне дальше по коридору, но это едва слышно. Низкое жужжание почти полностью перекрывается скрежетом их палочек для еды по тарелкам и тихим напеванием Чана во время еды. У Чана всегда лучше получалось готовить боккумбап, но Феликс не так уж плох. Он думает, что лучше, когда Чан рядом и когда он может делиться с ним этим. Лучше, когда он может убедиться, что его брат хорошо ест, когда он знает, что Чан не забыл поесть из-за бездумного желания просто продолжать делать то что он делает. Чан откусывает немного риса и улыбается поверх палочек для еды, когда понимает, что Феликс смотрит на него. Он вынимает палочки изо рта, и от этого движения у него дёргается нижняя губа. Когда он сглатывает, глаза Феликса инстинктивно отслеживают движение его горла. Неопознанные эмоции раздуваются внутри него, отказываясь быть вытесненными разумом, переполняя его. Он не может дать им название, может только смотреть на брата, на такие знакомые черты его лица, на любовь, с которой он смотрит в ответ; человек, с которым он вырос, с которым у него одна кровь, открытый и доверчивый— — Я мог бы это сделать. Воцаряется гробовая тишина. Крис смотрит на Феликса широко открытыми глазами, так, будто никогда раньше его не видел. У Феликса пересыхает во рту, он едва не захлопывается со щелчком. Он не хотел этого говорить. Он даже не думал об этом, не мог расшифровать мысль, возникшую в его голове без разрешения. Это так неправильно. Это просто за гранью безумия — предлагать что-то подобное своему собственному брату. Не так ли? Но что ещё хуже, так это то, что теперь, когда Феликс признаёт эту идею, она… не кажется неправильной. Это должно казаться неправильным. Однако разбираться во всём этом сейчас не может быть главной заботой Феликса. Прямо сейчас ему нужно убедиться, что Крис не чувствует себя некомфортно. Ему нужно убедиться, что Крис не ненавидит его. Он не уверен, что знает, что бы он делал, если бы Крис возненавидел его. Но Феликс умеет его читать; умеет инстинктивно. И Крис— Крис не выглядит так, как будто он ненавидит Феликса. Крис, конечно, выглядит слегка испуганно. Его рот приоткрыт, он неподвижен, но изгиб его брови будто намекает на… любопытство? Как будто он заинтригован. Что-то растекается в его сознании, спускается вниз, чтобы скрутиться в животе Феликса. Это похоже на голод, гложущий его, как будто он только что не съел целый обед. «Это плохо», кричит мозг Феликса. Возьми себя в руки. Возьми свои слова обратно. Глаза Чана тёмные, а щёки порозовели. Его уши ещё краснее, чем были мгновение назад, и Феликс подавляет желание дотронуться до них, пряча его там, где больше не сможет его чувствовать, пряча под тем, что шевелится в его животе. После самого долгого мгновения в его жизни Феликс смеётся. Сначала это звучит неловко, явно наигранно, но затем Крис с явным облегчением расслабляется и присоединяется к нему, и кажется, Феликс снова может дышать. Ужин быстро заканчивается, и между ними повисает тяжёлое молчание. Крис предлагает помыть посуду, чтобы компенсировать Феликсу готовку, и Феликс не спорит, просто отдаёт посуду и удаляется в свою комнату. Его разум балансирует и застревает, пойманный на своём проступке. Когда шум на кухне стихает, Феликс задерживает дыхание, ожидая, когда Чан пройдёт мимо его комнаты и займётся своими ночными делами. Вместо этого он слышит стук в дверь, скрип, с которым она открывается, достаточный для того, чтобы осветить кусочек лица Чана. Феликс остаётся сидеть в своём компьютерном кресле, безучастно оглядываясь по сторонам. Крис не ждёт приглашения, проскальзывает в комнату Феликса и останавливается у кресла брата. Феликс остро ощущает тело Криса, где начинается и заканчивается каждая его часть. Его торс, талия, бёдра, его поза. Рядом с Феликсом он такой же надёжный и тёплый, каким был всегда. Крис будто колеблется, когда поднимает руку, его движение замедляется, когда он, наконец, дотрагивается до головы Феликса и нежно взъерошивает его волосы. Это похоже на отпущение грехов. — Спокойной ночи, — говорит Крис, на мгновение задерживая пальцы на затылке Феликса, прежде чем убрать их. Прикосновения — привычно для них, совершенно нормально. Тем не менее, это прожигает Феликса насквозь, посылая молнии по его позвоночнику по причине, которую он не может назвать. — Не засиживайся допоздна, ладно? — Конечно, — отвечает Феликс, проглатывая нарастающий внутри него конфликт. Крис дарит ему ещё одну улыбку, прежде чем уйти, но она не достигает его глаз.***
Странное новое напряжение между ними никогда не исчезает полностью. Это висит над ними тяжестью, над тем, как они разговаривают друг с другом, что-то будто туго натянуто между ними, ниточка, которая ждёт, чтобы зацепиться за что-то и оборваться. Однако жизнь продолжается. Феликс идёт на занятия, Чан — на работу. Они проводят время вместе за едой, работая над своими проектами и заданиями. Находятся в пространстве друг друга. Для Феликса становится привычно замечать, что Крис смотрит на него в тихие уютные моменты, его взгляд расфокусирован, как будто он смотрит сквозь Феликса, погружённый в размышления о… чём-то. Иногда Крис вздрагивает, когда Феликс ловит его, быстро возвращается к своему занятию или просто пассивно улыбается и продолжает идти в свою комнату или на кухню. Каждый такой раз Феликс чувствует мурашки по коже от тяжести взгляда брата, ему хочется тянуть за ниточку между ними, пока она, наконец, не оборвётся. Однако он никогда не находит в себе достаточно смелости, чтобы сделать это. Их кондиционер выходит из строя в середине июля. Руководство здания присылает письмо с объяснением проблемы; по их словам, это не займёт много времени, но Феликс не может не заметить отсутствие нигде не напечатанной даты, указывающей на временные рамки. Хорошо, что у них есть окна. В шкафу может быть вентилятор. — Здесь так жарко. — Голос Чана похож на скулёж, разносящийся по квартире, когда Феликс проплывает мимо, хватая свою сумку, чтобы положить туда книги. Прошло всего полдня, а Крис уже выглядит измотанным, волосы вьются и прилипают к лицу, когда Феликс смотрит на него. Крис надувает губы, и Феликс не может удержаться от того, чтобы ласково закатить глаза, прежде чем вернуться к тому, что он делал. — Подожди. У меня есть идея. Феликс убеждается, что у него есть ручка, слушает, как Чан шаркающей походкой выходит из гостиной и идёт по коридору. Через мгновение в ванной открывается кран, и Феликс задаётся вопросом, делает ли Чан то, что, по мнению Феликса, он делает. — Ты действительно—? Когда он заглядывает в ванную, Крис уже сидит в ванне, промокший до нитки, его рубашка и шорты прилипли к нему. Он лежит боком, свесив ноги с края и прижав к нему руки. В его улыбке есть что-то такое знакомое, озорство и радость, как будто он забавляется сам с собой. — Просто купаюсь в нашем бассейне. Присоединишься ко мне? И Феликс вспоминает: лето, проведенное дома, без бассейна во дворе, они обходились только ванной. Крис всегда старался развлечь Феликса, используя своё воображение. Всегда заботился о нём. В ванной царил беспорядок всякий раз, когда они заканчивали играть в самую короткую в мире игру Марко Поло или пытались задержать дыхание под водой, чтобы посмотреть, кто из них продержится дольше. Он помнит, какими недовольными всегда были их родители, помнит, как Крис научился хватать полотенце и вытирать пол изо всех сил, чтобы родители ничего не заподозрили. Это воспоминание согревает Феликса. Мягкое и желанное. Как мило, когда о тебе заботятся так. Как же ему повезло. — У меня учебная группа, хён. Несмотря на свой протест, он заходит в ванную, закатывает джинсы и снимает носки. Когда он садится на край ванны рядом с ногами Криса, он замечает, как тот улыбается, так широко, что это невозможно не заметить. Феликс опускает ноги в прохладную воду, шевелит пальцами с лёгким выдохом удовольствия. — Ладно. Это была хорошая идея. Улыбка Криса становится самодовольной. — У меня всегда хорошие идеи. Феликс морщит нос и вскидывает ногу так, что брызги летят в разные стороны. Крис смеётся и поднимает руки, чтобы защититься, капли воды оставляют тёмные следы на джинсах Феликса в области бёдер. После ещё одного небольшого всплеска Крис протягивает руку и обхватывает лодыжку Феликса; он делает небольшой рывок, и Феликс на секунду паникует, думая, что упадёт. Но он этого не делает, потому что Крис никогда бы этого не сделал. Крис никогда бы не сделал то, чего Феликс на самом деле не хочет. Его рука остаётся там, где лежит, пальцы обхватывают лодыжку Феликса даже после того, как он успокаивается. Вода помогает, но в ванной по-прежнему слишком жарко, слишком тесно и душно, чтобы можно было надолго расслабиться. Феликс остаётся на месте, их веселье становится сдержанной радостью от того, что они просто вместе. Это снова кажется почти нормальным — как будто их странное напряжение исчезло, — но в этом всё ещё есть что-то новое. Граница, которую они пересекли там, где это ощутимо. Не странно, просто… ново. Феликс наклоняет голову. — Хочешь пойти со мной в библиотеку? Там есть кондиционер. — Нет. Не могу больше задерживать тебя, не так ли? — Крис проводит большим пальцем по круглой косточке на лодыжке Феликса, едва задевая заднюю часть его голени. Крис всегда был неравнодушен к такого рода тактильному контакту — небольшие действия, маленькие способы показать, что ему не всё равно, — но почему-то это тоже ощущается по-другому. — Ты меня не задерживаешь. — Это ложь, и они оба это знают. Феликс должен был уйти, встретиться со своей учебной группой перед библиотекой, чтобы занять их привычный столик, но вот он здесь, всё ещё сидит со своим братом в их воображаемом бассейне. Ни один из них не озвучивает правду, которая витает между ними невысказанной. — Всё в порядке, Ликс. — Лицо Криса мягкое и открытое. Его прикосновение к коже Феликса обжигает. — Ты должен идти. Пока он смотрит на Феликса, его взгляд словно растворяется в том, с чем он всё чаще сталкивается в последнее время. Привычная близость уступает место расчёту, обдумыванию чего-то. Он снова смотрит сквозь Феликса. Феликсу кажется, что хватка на лодыжке усиливается, но он слишком погружён в попытки разгадать то, о чём думает Крис, чтобы обратить на это внимание. Он хотел бы понять, что изменилось между ними. В этом нет ничего необратимого — ничего такого бы не было, только не с Крисом, — но что-то изменилось. Иногда Феликс смотрит на Криса, и ему кажется, что он проснулся не на той стороне кровати или пропустил ступеньку, спускаясь вниз. Было ли это из-за того, что он сказал тем вечером за ужином? Но ведь это было, кажется, так давно, и Крис бы не стал держать на него зла за это. Не Крис, его единственный брат. Его лучший друг. Крис был первым, кому Феликс открылся; Феликс, в свою очередь, был первым, кому открылся Крис. Они делятся всем. У них одна кровь. Одной маленькой оплошности, одного маленького неловкого момента недостаточно, чтобы изменить то, как Крис относится к нему. Так ли это? Феликс заставляет себя сосредоточиться, пошевелиться, переставляя ногу достаточно сильно, чтобы Крис отпустил её. Он перекидывает ноги через край ванны, поворачивается, чтобы поставить их на коврик. — Я принесу домой ужин, — бормочет он, хватая носки и направляясь к двери. — Я буду здесь! — голос Криса звучит немного сдавленно. Феликсу не нужно оборачиваться, чтобы знать, что Крис смотрит ему в спину, когда он уходит. Как и обещал, Феликс покупает ужин по дороге домой, заезжает за холодными напитками и мороженым, чтобы забить холодильник, прежде чем заскочить в один из их любимых ресторанов неподалёку от дома. Надеемся, что всё останется холодным достаточно долго, чтобы они смогли по-настоящему насладиться этим. Крис находится в гостиной, когда Феликс открывает дверь, но Феликс слишком занят, стараясь не уронить ни один из пакетов, которыми жонглирует, чтобы по-настоящему увидеть, что делает его брат. — Я принёс ужин, — говорит Феликс, поднимая пакеты, когда проходит мимо. — Муль нэнмён. Думал, это поможет нам оставаться холодными. — Ох-хо. И у кого теперь хорошие идеи? Феликс смеётся на пути к кухне. Всё нормально. Всё хорошо. Как только он со всем разбирается, он возвращается в гостиную, находя Криса на полу. Диван отодвинут к стене, кофейный столик отодвинут в сторону, и Крис разглаживает что-то похожее на пуховое одеяло со своей кровати, рядом с ним нагромождена небольшая гора подушек. Как только он понимает, что Феликс наблюдает за ним, он поворачивается с улыбкой. — Подумал, что мы могли бы переночевать здесь, чтобы было не слишком жарко, — говорит он. — Вечеринка с ночёвкой, как когда мы были детьми. Если мы оставим все окна открытыми и включим вентилятор, это будет не так уж плохо. — О. Они не спали в непосредственной близости уже несколько лет — в последний раз это было, когда Минхо потащил всю их компанию в горы на экскурсию. Такое чувство, что это было целую жизнь назад. Суматоха последних нескольких недель переворачивает сознание Феликса, лёгкое настроение, которое было у него с тех пор как он вернулся домой, сменяется вновь знакомым напряжением, которое он отчаянно хочет забыть. Он пытается вспомнить время, предшествовавшее всему этому, улыбается Крису сверху вниз, надеясь, что это выглядит искренне. — Да, здорово! А теперь ужинай, пока не остыло. Крис поднимается с колен и следует за Феликсом в кухню. Феликс раскладывает всё по порциям в две миски: лапшу, охлаждённый бульон, ломтики огурца, груши и редиса, по половинке яйца на каждый из них. К тому времени, как он ставит миски на стол, Крис уже раздобыл для них палочки для еды, ложки и напитки, а посреди всего этого стоит поднос со льдом из морозилки. Бульон всё ещё прохладный, несмотря на жару, но Феликсу нравятся кубики льда. Всё, что поможет им остыть, не повредит. Крис с улыбкой берёт у Феликса свою миску. — Выглядит великолепно, бро. Феликс закатывает глаза — они оба знают, что на самом деле он ничего не делал, чтобы приготовить это блюдо, — и усаживается на свой стул напротив Криса. Он берёт несколько кубиков льда, высыпает их в свою миску, прежде чем потянуться за ложкой. Крис тоже берёт несколько штук, бросает кубик в суп, но в руке у него ещё два. Он засовывает один между губами, и капля воды скатывается из уголка его рта вниз по подбородку, прежде чем он успевает это остановить. Другой кубик отправляется к его затылку: он прижимает его к коже, дрожа от удовольствия, когда лёд начинает таять, вода капает и скатывается по его плечам, едва сдерживаемая рубашкой без рукавов. Что-то в воде на его коже будоражит разум Феликса, это неосознанно, но неизбежно, то, куда уходят его мысли без его разрешения: Крис с капельками влаги на коже, стекающими по груди ручейками, его лицо перекошено от удовольствия, звуки, которые он издаёт— Феликс пылает. Он наклоняется к своей тарелке, как будто может спрятаться в ней, как будто охлаждённый бульон может заморозить его мозг и остановить его работу. Чан издаёт тихий довольный звук, держа лёд во рту, и Феликс заставляет себя не обращать внимания на то, как переворачивается его желудок, трясущейся рукой он берёт ложку, чтобы заставить себя есть. Он делает это механически, сосредотачиваясь на еде и процессе пережёвывания, чтобы прочистить мозги, и так продолжается до конца ужина, когда Крис уносит их тарелки на кухню. Он выдыхает, снимая напряжение, прежде чем: — Ты принёс мороженое? Мило! — Чан выходит из кухни, разворачивая мороженое. Феликс наблюдает, как он подносит его ко рту, колеблясь всего секунду, прежде чем обхватить его губами, встречаясь взглядом с Феликсом. Феликсу кажется, что он издаёт какой-то звук, но он вскакивает со стула прежде, чем до него доходит. — В холодильнике также есть напитки. — Он, спотыкаясь, идёт по коридору. — Я собираюсь принять душ. Прохладная вода (и уединение) в душе — это блаженная передышка перед тем, как Феликс вернётся в их апартаменты. Ночь рассеяла большую часть жары, но влажность остаётся, пот уже заставляет его кожу прилипать, когда он ненадолго заходит в свою комнату, чтобы привести мысли в порядок. Он слышит, как Чан входит в ванную, слышит, как включается душ. Он натягивает шорты и свободную рубашку, проводит полотенцем по волосам, пока они не становятся достаточно сухими. Вентилятор стоит перед окнами гостиной, когда он наконец покидает свою безопасную спальню. Он выключает свет, прежде чем осторожно опуститься на матрас, который Крис приготовил для них, пытаясь устроиться поудобнее. Вентилятор обдувает его прохладным ночным воздухом. Крис был прав; это не так уж плохо, пока он не обращает внимание на то, что его желудок всё ещё скручивается в узел. Звук льющейся воды в душе смешивается с жужжанием вентилятора, шумом улицы снаружи. Феликс натягивает на ноги самое верхнее одеяло, позволяет глазам закрыться, пока белый шум притупляет беспорядок в его голове, превращая его во что-то гораздо более управляемое. Он обнаруживает, что достаточно погружён в себя, чтобы игнорировать свои проблемы, пока не слышит, как Крис возвращается в комнату, и он не может удержаться, чтобы не приоткрыть глаза и не посмотреть, как он выключает последнюю оставшуюся лампочку на кухне. В свете уличных фонарей снаружи Феликс замечает его влажные волосы, завивающиеся по краям, обнажённые руки в майке с глубоким вырезом, свободные шорты на бёдрах. Чан вздыхает, когда неуклюже перекатывается на кровать, приземляясь прямо рядом с Феликсом, не думая о личном пространстве. Чан издаёт какой-то звук, и Феликс сосредотачивается на этом, а не на тепле тела своего брата. — Мы должны позвонить Чанбину и Джисону, чтобы погостить у них завтра. Феликс знает, что у их друзей есть только один раскладной диван. Мысль о том, чтобы поделиться этим со своим братом, заставляет его чувствовать, как комната сжимается вокруг него. И всё же, несмотря на жару, он понимает, что предпочёл бы быть прямо здесь с Крисом, а не у Джисона и Чанбина. Интимность этого старого ритуала с братом отчасти успокаивает его, несмотря на их недавнюю неловкость. Феликсу нравится вот так находиться в его присутствии. Это их маленький собственный пузырь, их мир. Это то, из-за чего они с самого начала так стремились жить вместе, когда Феликса приняли в Сеульский университет и они вместе отправились искать квартиру. Та самая интимность. Та же нежность. Но, может быть, Крис не хочет спать на полу две ночи подряд. И это побеждает эгоизм Феликса. — Конечно, — шепчет он. Крис прижимается ближе. Его рука оказывается между ними, всего в дюйме от руки Феликса. На секунду ему кажется, что это намеренно, то, как Крис дёргается, придвигается ближе, кончики его пальцев касаются кожи Феликса. Он дрожит. Крис приоткрывает один глаз. — Холодно, бро? В очень свойственной Чану манере он не дожидается ответа, прежде чем приподняться на локте и подоткнуть одеяло поближе к Феликсу. Это такой заботливый жест, сделанный так нежно, что Феликс тихо вздыхает. Крис улыбается про себя, его руки гладят Феликса поверх одеяла. Постепенно его движения замедляются. Его улыбка исчезает. Он смотрит на Феликса; Феликс смотрит в ответ. Ещё одна нить натягивается между ними, угрожая оборваться таким образом, к которому Феликс не готов. Крис отворачивается прежде, чем это происходит. — Спокойной ночи, мелкий. Когда Феликс просыпается утром, все еще свёрнутый калачиком в гнездышке из одеял, которое соорудил Крис, кондиционер снова включён, и в комнате приятно прохладно. Крис, должно быть, закрыл окна, когда встал. Феликс чувствует себя немного разочарованным, и он не уверен, то ли это из-за того, что ему не удастся провести ночь со своими друзьями, то ли из-за того, что он не сможет разделить постель — настоящую кровать — с Крисом. Он стирает эту мысль из своего сознания в ту же секунду, как она сформировалась, но чувство, которое она оставляет после себя, остаётся с ним до конца дня.***
Прошли недели этого — что бы это ни было: напряжение, неловкость, смущение, — когда наконец-то наступает день рождения Чанбина, и их друзья собираются в квартире Чанбина и Джисона, чтобы ночью сильно напиться. Алкоголь льётся рекой в их затемнённой гостиной, шоты суют в руки Феликсу, а скандирование «Пей!» смешивается с грохочущими басами и хриплым смехом. Они прощаются к тому времени, когда вечеринка подходит к концу, наблюдая, как Чанбин тащит очень пьяного Джисона обратно в свою комнату, умело уклоняясь от его ухаживаний с многолетней практикой. Крис выводит Феликса из парадной двери здания, и они, спотыкаясь, переходят от одного квартала к другому. Феликс рад, уже не в первый раз, что они живут не слишком далеко от Чанбина и Джисона. Как только он перестал пить тот пунш, который приготовил Хёнджин, Крис заставил Феликса прикончить две полные бутылки воды, чтобы избавиться от похмелья. Феликс хотел воспользоваться туалетом перед уходом, но Минхо и Чонин заперлись в ванной. Он довольно быстро решил, что лучше подождать, пока он вернётся домой — для его рассудка, а также для физического благополучия, — чем стучать в эту дверь. Его потребность в ванной затмевается желанием создать оазис с кондиционером, которым является их квартира. Несмотря на то, что уже давно стемнело, августовская жара держит город в ежовых рукавицах. Время близится к двум, но жарко и влажно, неподвижный воздух удушлив, на затылке Феликса выступают капли пота. Крис плетётся рядом с ним, необычно тихий. Обычно он немного громче, когда выпьет, немного обидчивее, но их последняя порция выпивки была достаточно давно, чтобы шумиха утихла, и вдобавок ко всему кажется, что он чем-то отвлечён. Феликс довольно быстро понимает, чем. — Ликс. — Крис колеблется на обочине в квартале от дома, его глаза темнеют в оранжевом свете уличных фонарей, волосы вьются от влажности. Он всё ещё немного раскрасневшийся от выпитого. — Ты бы… ты бы действительно… Как бы сильно он не хотел делать поспешных выводов о том, о чём спрашивает Крис, мысли Феликса устремляются в одно очень конкретное место. Тон голоса Чана не помогает, как и то, что его руки переплетены, как и то, что он избегает встречаться взглядом с Феликсом. Феликс делает шаг к нему, наблюдает за тем, как он наклоняется к Феликсу в ответ, как завороженный, покачиваясь так, что это явно не из-за выпитого. Улица пустынна, светофоры над ними переключаются и освещают линии тела Криса зелёными и красными цветами. Феликс и близко недостаточно пьян, чтобы винить алкоголь в своём собственном ходе мыслей. Он достаточно пьян, чтобы позволить себе сделать ещё один шаг к Крису, по крайней мере, спросить. — Стал бы я что, хён? Крис, кажется, вздрагивает, широко распахивает глаза и встречается взглядом с Феликсом, прежде чем полностью отвернуться. Он нервно заламывает руки, его дыхание прерывистое. Феликс не ожидает ответа, думает, что Крис собирается пойти на попятную и свалить всё на алкоголь, позволить странному напряжению продолжать расти до конца их отношений— — Ты знаешь, — наконец произносит он с придыханием, — это… то о чём мы говорили. Что ты и предложил сделать. Шок заставляет Феликса выпрямиться, по его спине пробегает дрожь. Он думает, что у него побежали бы мурашки, не будь он весь липкий от пота. Светофор позади Криса загорается жёлтым, его волосы образуют пушистый янтарный ореол. Индикатор загорается красным. Другой становится зелёным. Феликс с трудом дышит, чувствуя себя так, будто находится под водой. — Ты хочешь, чтобы я…? Крис сглатывает, сгорбившись. Он скулит, и от этого звука по коже Феликса пробегает электрический заряд. — Не заставляй меня говорить это. — Ты должен сказать мне, чего ты хочешь. — Феликс придвигается ближе, больше не возбуждённый, но чувствующий себя пьяным от такой возможности. — Иначе я не буду знать, о чём ты меня просишь. — Ликс. — У Чана перехватывает дыхание. Его глаза, наконец, встречаются с глазами Феликса, напряжение в его взгляде такое сильное, какое Феликс никогда раньше не видел. Его уши сияют красным даже в темноте, румянец стекает по шее. — Я не могу… не заставляй меня говорить это. Это не первый раз, когда они в безвыходном положении. Феликс знает, как это бывает. Они были вместе всю жизнь, делили комнаты, одежду и кровь. Иногда мысли. Родственная телепатия, так что Феликс знает, как это устроено. То, как устроен Крис. Он пристально смотрит на Криса сверху вниз. Стоит твёрдо, наблюдая, как губы его брата приоткрываются с прерывистым вздохом. Голос Криса едва ли похож на шёпот, когда он наконец заговаривает. — Я хочу… попробовать. К-кинк. — Его голос немного надрывается, становясь хрупким. Хрупким от стыда, страха, или может быть от чего-то совершенно другого. — С тобой. Я доверяю тебе. Эти слова воспламеняют Феликса. Его мочевой пузырь внезапно становится тяжелее, чем раньше, непрошеная потребность опорожниться нарастает. Феликс отступает назад, напряжение между ними внезапно становится как электрический провод. Искрящийся. Опасный. Это так неправильно. Его сердце учащённо бьётся. Где-то в глубине его сознания, приглушённый всем остальным, раздаётся сигнал клаксона. Огни снова меняются: зелёный, янтарный, красный. — Давай поедем домой, хён. Мне действительно нужно в туалет. Лицо Чана озаряется, в его глазах мелькает что-то похожее на удивление. Он выглядит таким же задыхающимся, как Феликс, и неправильность происходящего окутывает их. Но он видит, что сейчас это не волнует никого из них. В выражении лица Криса есть резкость, признание: они оба выбирают это. Это то, во что они оба вступают с открытыми глазами. Это укрепляет чувства Феликса. Он позволяет себе погрузиться в этот момент. Они продолжают свою прогулку в молчании, обмениваясь очевидными взглядами, тыльные стороны их ладоней соприкасаются при движении.***
Феликс думал, что у него сдадут нервы ещё до того, как они доберутся домой, что Крис откажется или посмеётся над этим и оставит их ещё более напряжёнными, чем раньше. Однако, как только они возвращаются домой, Феликс направляется в ванную, и Крис безмолвно следует за ним. Послушный. От этого у Феликса кружится голова. Они оставляют дверь открытой, но им всё равно тесно в узком пространстве их общей ванной комнаты. Феликс колеблется перед унитазом, раздумывая, стоит ли ему вообще притворяться, что он собирается… но Крис проскальзывает за его спину, его грудь задевает спину Феликса, когда он переступает через край ванны и становится коленями на фарфор. У Феликса перехватывает дыхание, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на него, дрожащего, нервного, но он знает, что это волнение, а не страх. — Крис. Когда он зовёт, Крис отвечает взглядом. Его глаза широко раскрыты и слезятся, они яркие, в них отражается верхний свет в ванной. Феликсу требуется секунда, чтобы впитать этот момент, позволяя себе отдаться своим самым тёмным желаниям, о которых он на самом деле не подозревал до этого самого момента или, по крайней мере, отказывался на самом деле исследовать подобное. Желания, которых у него не должно быть. Желания, которых ни у кого не должно быть. Должно быть, с ним что-то не так, потому что он знает, что это ненормально. Это… это ненормально. Он должен чувствовать себя больным. Ему должно быть стыдно. Он не должен чувствовать себя наэлектризованным. Он не должен чувствовать себя очарованным, глядя на Криса, стоящего на коленях. И всё же— Он выглядит так хорошо, что Феликс даже не может злиться на себя за то, что думает так, потому что это правда. Он светится от предвкушения. Опьяняюще видеть, как его брат принимает это. Как охотно он на это идёт. Он должен чувствовать тошноту, но единственное, что вызывает тошноту — это его собственное желание, скользкое, тёмное и растущее, терзающее его изнутри. Съедающее его заживо изнутри. Он позволяет голоду победить. — Такой нетерпеливый. Ты намочишь свою одежду. — О… — Крис опускает глаза, как будто только что осознал это. Он быстро снимает с себя рубашку, отбрасывая её в сторону, как всегда не беспокоясь о своей наготе. Он не останавливается, расстёгивая брюки и спуская их до бёдер, прежде чем остановиться, засунув большие пальцы за пояс. Он застывает, переваривая услышанное, как будто только сейчас осознавая, что сейчас произойдёт, что весь его стыд нужно отбросить в сторону. Феликс знает его, знает его мысли. Он протягивает руку и проводит пальцами по волосам Криса. — Всё в порядке, хён. Это всего лишь я. Крис кивает на это, немного замедленно, но, похоже, это всё же успокаивает его. Его глаза остекленевшие, когда он смотрит на Феликса сквозь ресницы, и затем он отстраняется от прикосновения, но только для того, чтобы подняться. Он стягивает брюки и трусы с бёдер, бросая на пол рядом с рубашкой, у ног Феликса. Рядом с ковриком, который они вместе выбирали, когда снимали эту квартиру. Это не первый раз, когда Феликс видит Криса обнажённым. Жить вместе всю жизнь — значит время от времени обнажаться, особенно с Крисом. Но это первый раз, когда взгляд Феликса задерживается на нём. Его мускулы, его бледная кожа, веснушки на плечах, его вздымающаяся грудь, его розовые соски, выпуклость его пресса. И ещё ниже — у Феликса перехватывает дыхание. Его брат чисто выбрит, его член наполовину твёрд между его бёдер. Феликс понимает, что теперь его очередь. Его сердце подскакивает к горлу, от желания становится трудно дышать. Его дрожащие руки находят пуговицу на брюках, мгновение он пытается расстегнуть их. Щелчок молнии — самый громкий звук, который Феликс когда-либо слышал в своей жизни. Он вдыхает, выдыхает и опускает своё нижнее бельё вместе со штанами. Наблюдает за лицом Чана, когда его взгляд скользит по обнажённой коже. В блеске глаз Чана Феликс видит тот же голод, который пульсирует в его собственной груди. Это всё, что ему нужно, чтобы взять свой член в руки. Он дрожит от предвкушения. — Где? — спрашивает Феликс. Его голос звучит хрипло даже для него самого. — Везде. Блять. Феликс прикусывает губу, наклоняясь вперёд, пока его колени не упираются в край ванны. Его мочевой пузырь так переполнен, что почти болит. Он понимает, что слишком нервничает. За ним вот так наблюдают. Чья-то рука опускается на его бедро, слегка сжимая его. — Всё в порядке, Ликс. Это всего лишь я. И, о, трепет благодарности пронизывает его насквозь. Он знает своего брата так же, как его брат знает его самого, так же, как он знает мысли Криса. На мгновение он задаётся вопросом, мог ли Крис видеть его насквозь все эти недели, когда он отрицал правду о себе. О том, что происходит между ними. Он не может не чувствовать благодарности. Феликс вздыхает и отпускает себя. Первые несколько капель почти падают на пол, и ему приходится перестроиться, целясь в тело брата и заставляя себя расслабиться ещё больше. Капли превращаются в непрерывный поток, и Феликс наблюдает, как его брат молча наклоняется к нему, моча Феликса стекает по его шее и груди. Он выглядит… он выглядит так хорошо, его зрачки расширены, рот приоткрыт, он рвано дышит, его член твердеет, когда моча омывает его. Облегчение от того, что он отпустил её, в сочетании с открывшимся перед ним зрелищем, заставляет Феликса тихонько застонать. Спустя секунду Крис повторяет этот звук, в нём слышится отчаяние, и это такой… такой хороший звук. То, что Феликс слышал раньше, но никогда в таком контексте, в смысле чистого сексуального удовольствия. Это волнующе — всё ещё находить в Крисе те стороны, в которые он не был посвящён. Знать его так близко во всех отношениях, знать, что ему ещё многое предстоит открыть. Потому что Феликс знает Криса. Он живёт с ним, он вырос вместе с ним, у них общая кровь. И это, делая это, что Крис никогда никому раньше не доверял, заставляет Феликса чувствовать себя как… как— Это его брат. Каждая его частичка обнажена, всякая неуверенность была отброшена в сторону. Его брат. Ничей больше. Доказательство этого бежит по коже Чана: Феликс метит свою территорию, как собака. Поток превращается в тонкую струйку, замедляясь до нескольких капель, которые Феликс выталкивает просто для того, чтобы посмотреть, как они падают на кожу Криса. Он стряхивает излишки лёгким движением запястья, но это движение в сочетании с интенсивностью момента заставляет его член пульсировать в его собственной руке, возбуждение, наконец, выходит на первый план. Он бесстыдно выдыхает тихий звук, как следует обхватывает рукой свой член, поглаживая себя прямо перед лицом Криса. — Могу я—? — голод в глазах Криса не угас. Он с трудом сглатывает. — Можно мне попробовать— можно я тебя помою? — Да. — Согласиться легче, чем дышать. Конечно, Крис может делать с Феликсом всё, что захочет. Они уже так далеко перешли черту, что нечего и говорить «да». Поэтому Феликс перестаёт двигаться, чтобы посмотреть, как Крис наклоняется вперёд, приоткрывая губы. Феликс замирает, ожидая, пока его брат высунет язык и облизнёт головку. Это почти ничего, но дыхание всё равно вырывается из Феликса, заставляя бёдра податься вперёд в поисках большего. Ему даже не нужно просить: Крис открывает рот шире, на секунду встречаясь взглядом с Феликсом, прежде чем взять его член в рот, окутывая его теплом, спускаясь ниже, пока его губы не встречаются с кулаком Феликса. Когда Феликс ослабляет хватку, Крис следует за ним, принимая всё больше и больше, пока его член полностью не оказывается во рту брата. Они выдыхают одновременно. Феликс запускает руку в волосы Криса, позволяет своим пальцам запутаться в локонах. Он тянет, совсем чуть-чуть, и от того, как Крис мычит вокруг него, у него почти подгибаются колени. Крис отодвигается назад, его скользкие красные губы обхватывают член Феликса, как что-то из эротического сна. Когда он опускается обратно, это почти нежно. Как будто Феликс хрупок, как будто Крису нужно заботиться о нём даже сейчас. — Хён, — выдыхает Феликс. Он хочет— хочет большего. Хочет этого сильнее, как он привык получать это от беспечных связей на одну ночь, от своих бывших. Но он также не может заставить себя быть грубым. Хватка, которой он держит волосы Криса, едва ли больше, чем то, как он держится за Криса для устойчивости, когда Крис задаёт свой темп, мягко покачивая головой. Он отдан на милость своего брата. Его губы, его тёплый рот, его кружащийся язык обволакивают Феликса, пока у него не начинает кружиться голова. Крис стонет, посылая волну удовольствия вверх по позвоночнику Феликса. Когда звук повторяется, Феликс замечает движение руки Криса и понимает, что его брат трогает себя. Из-за этого. Из-за него. — Блять. — Хрипло выдыхает Феликс. Он наклоняет голову. — Дай мне посмотреть. Ресницы Криса трепещут, его рот полон Феликса, когда он сжимает в кулаке собственный член. Это такое прекрасное зрелище. Феликс обнаруживает, что стонет, его хватка на волосах Криса слегка усиливается. Свободная рука Криса сжимает один из его сосков, опускаясь вниз, чтобы обхватить его яйца, а затем ещё дальше, почти как… как будто Крис пытается трахнуть себя собственными пальцами. Феликс не может удержаться и кладёт другую руку Крису на голову, насаживая его на свой член до упора. Звуки, издаваемые братом, заставляют его запрокинуть голову, купаясь в удовольствии. Он толкается в рот Криса в последний раз и кончает. Крис чуть не падает назад, но быстро подставляет свою руку. Теперь его движения неистовы, брови приподняты от удовольствия. — Феликс, — скулит он. Это лучший звук, который Феликс слышал в своей жизни. — Феликс— Феликс улыбается. Он проводит большим пальцем по щеке Криса. — Крис. Глаза Криса закатываются, его рот приоткрывается в стоне, когда он кончает. Сперма покрывает его живот, стекает по кулаку, стекает по бёдрам. Феликс не думает, что сможет забыть эту картинку, даже если захочет. (Он уверен, что никогда не захочет.) Их громкое дыхание эхом отражается от кафеля. Грудь Криса вздымается, его глаза всё ещё закрыты, и Феликс принимает решение. Он спускает штаны до конца, стаскивает рубашку и забирается в ванну. Это липкое от его мочи напоминание, от которого его бросает в дрожь. Он включает горячую воду, наклоняясь всем телом, чтобы прикрыть всё ещё стоящего на коленях брата. Похоже, ему нужно время, чтобы отдышаться, всё обдумать. Вернуться в реальный мир. Феликс регулирует напор душа, следит за тем, чтобы занавеска вокруг ванны была плотно задёрнута, чтобы вода не растеклась по полу. Одной порции жидкости на ночь вполне достаточно, думает он, забавляясь. Как только дыхание Криса выравнивается, Феликс наклоняется над ним, осторожно проводит пальцами по его волосам. — Чанни, — бормочет Феликс. Он дотрагивается до уха своего брата, пощёлкивая по нему в знакомой форме привязанности. — Позволь мне привести тебя в порядок. Крис встаёт. Они смотрят друг другу в глаза, пристальные взгляды притягиваются, как магниты. Он не может быть уверен в том, кто пошевелился первым, но в момент, когда их губы соприкасаются, они ахают в унисон. Поцелуй мягкий, почти слишком осторожный, удивительно нерешительный и почти сладкий после всего остального. Руки Криса ложатся на плечи Феликса, и он наклоняет голову, раскрываясь. Прикосновение его языка к нижней губе Феликса заставляет его вздрогнуть, а Крис улыбается так широко, что они не могут удержаться и прерывают поцелуй. Крис отпускает его, всё ещё улыбаясь, всё ещё краснеющий, и Феликсу приходится заставить себя отвернуться и потянуться за мылом. На полочке для душа лежит кусок мыла Криса, а рядом с ним — средство для мытья тела Феликса. Он инстинктивно хватается за флакон, на самом деле не задумываясь об этом, только когда он намыливает гель между ладонями, он понимает, что так Крис будет пахнуть им, что Крис будет пахнуть им, даже когда его чисто вымоют. От этой мысли тепло разливается по его телу, голова немного кружится от болезненного удовольствия, которое охватывает его, когда он снова думает о Крисе, принадлежащем ему и только ему. Они молчат, пока Феликс потирает Криса, проводя рукой по плечам брата, его груди, животу, бёдрам. Смывая свидетельства того, что они сделали. Всё в порядке. Они оба знают. Они оба будут помнить. Крис отвечает тем же, намыливает Феликса и моет его осторожными руками, нежно, пока не находит место, где ему щекотно, впиваясь пальцами в рёбра, пока Феликс не смеётся и не вырывается. Они вместе вытираются полотенцем, и Феликс автоматически следует за Крисом в его спальню, подталкиваемый необходимостью оставаться рядом с ним. Он берёт рубашку и шорты, которые предлагает Крис, натягивает их, прежде чем забраться в кровать Криса. Он больше не чувствует стыда ни в одном уголке своего тела, беззастенчиво наблюдая, как Крис снимает полотенце со своих бёдер, чтобы высушить волосы, изучая сильные линии и мягкие изгибы тела своего брата. Если Крис и замечает, что он смотрит, он ничего не говорит, не спешит прикрыться. Он не торопится, вешает их полотенца на дверь и находит пару шорт для себя, натягивает их и отказывается от рубашки, прежде чем присоединиться к Феликсу поверх одеяла. Они естественно прижимаются друг к другу, напряжение, накопившееся за последние месяцы, исчезает. Сейчас Феликсу комфортно, его согревает неоспоримая истина о том, что никто в мире не знает его лучше, чем Крис, что никто не знает Криса лучше, чем Феликс. Теперь есть и кое-что ещё, но это приятное напряжение, небольшой огонёк. Тревога сменилась восторгом и предвкушением. Крис тихо вздыхает, поворачиваясь, пока его голова не оказывается на одном уровне с головой Феликса, лицом друг к другу, на одной подушке. — Было бы… — даже после всего случившегося у Криса хватает наглости выглядеть смущённым. Он избегает взгляда Феликса, опуская подбородок. — Не мог бы ты… — Хён? — Ты бы… т-трахнул меня? Волна жара распространяется по телу Феликса. Он неуверенно кладёт руку Крису на бедро, ведёт ею вниз, чтобы обхватить его задницу. Он наслаждается удивлённым вздохом брата, наслаждается тем, как трепещут его ресницы. — Ещё один первый раз для тебя? Крис качает головой. Теперь он серьёзно смотрит Феликсу в глаза. Доверчивый. — Просто… хочу знать, каково тебе было бы. — Да? — изумлённо спрашивает Феликс. — Ты хочешь почувствовать меня внутри себя? — Пожалуйста, — шепчет Крис. Феликс улыбается, и это острая улыбка. Он наклоняется, чтобы снова поцеловать брата, тепло и уверенно. Подтверждая. Не сегодня, но скоро. Адреналин выветривается, Крис становится мягким, податливым, сонным и сладким, прижимаясь к Феликсу. Спешить некуда. У них есть всё время мира друг для друга.