Инсомния.

***

Вокруг много дыма. В углу зала сидят две девушки, что звонко смеются с бокалами шампанского в руках, периодически шепча друг другу что-то на ушко, переводя взгляд то с одного, то с другого парня, находящегося на танцполе. Музыка не такая громкая, но всеобщий шум заставляет только догадываться о том, говорят они гадости или, наоборот, похвалу. Помимо мирно пьющих и шутящих шуточки "за триста" на том самом танцполе, у барной стойки стоит троица, глотающих как не в себя сладкие шоты. В помещении приглушенный свет. Ситуацию ухудшают парочка кальянов. Темно-желтые стены, мебель, обтянутая черной кожей... Идеальное место для того, чтоб отметить переход в старшую школу. – Скучно, – говорит тихо Казуха. Девушка, сидящая рядом за столиком не слышит и наклоняется к его лицу ближе, мыча, чтоб тот повторил. – Скучно! – кричит на весь зал Казуха. Бедная девушка отскакивает. – Ему больше не наливать, – юморит одноклассник в образовавшейся после крика тишине. Еще секунда, и галдеж продолжается. – М, Казуха, – мяучет ему та, что сидит напротив стола, – хочешь я тебе погадаю? Это Яэ Мико. Хитрая лисица с розовыми волосами, что весь выпускной класс отсутствовала, но каким-то волшебным образом вышла хорошисткой в аттестате, написавшей на высшие баллы экзамены. Ее увлечениями были такие же высшие волшебные силы. Но про Бога она не говорила. Никогда. Казуха протягивает руку ладонью вверх к девушке и кивает с улыбкой, пока та, будто в отвращении, не отпихивает от себя руку. – К черту мне твоя ладонь. – Прости, душу не дам. – И душа не нужна, – она достает из сумки, лежащей под столом, которую успели испинать почти все из собравшегося класса, гадальные карты Таро, – понадобится только твое внимание. Улыбается она такой же лисьей улыбкой. Хотелось бы ее назвать ведьмой, но это не совсем ей подходит, что ли... – На что гадать будешь? – спрашивает парень, складывая руки полочкой на поверхность стола, кладя сверху свою уставшую голову. – А ты мне сам скажи, чего тебе хотелось бы знать. Сидящие рядом Аяка, что еще не совсем пришла в себя после крика в ухо, Аято, элегантно пьющий красное вино, и Бэй Доу с Томой, не стесняющихся ничего, хлестающих аккуратно ягу, наблюдали за Казухой с Яэ Мико как в зале театра за спектаклем. – На что гадать-то можно? – На любовь, на карьеру, на учебу, на смерть... На все, – подключается Аято. – А можно как-то все в одно соединить? – спрашивает Казуха, не желающий выбирать. – Можно. Тебе на какое время? – На полдесятого, – хихикает он. – Тьфу ты, – Яэ Мико откидывается на спинку стула, когда Аято просто закатывает глаза. – Ладно, – Казуха садится прямо, решаясь собрать все свое здравомыслие, что разбежалось по потолку бара, обратно, – на ближайшее будущее, получается?, – ему кивают, – На год следующий давай. Без лишних слов, Яэ Мико тасует карты. Закончив, она протягивает колоду к парню. – Тяни на себя середину. Неумелыми движениями, словно после комы заново учится двигаться, он делает то, о чем просит лисица. Та довольно кивает и принимается раскладывать карты на столе, с центра которого были заранее убраны Томой бокалы и стаканы, поставленные по бокам. Аято, посмотрев несколько секунд на расклад, покачал головой и пригубил вина. – Забавно, – говорит он. Казуха не знает о чем гласят карты, но благодаря реакции Аято заранее изумился. – Поздравляю, Казуха, тут тебе и любовь, и учеба, и смерть. Все как ты просил! – радуется Яэ Мико. – Тут нет карьеры. Это не то, о чем я тебя просил, переделывай. – Это так не работает, мой дорогой. До карьеры ты не доживешь. Казуха пожимает плечами. – Рассказывай тогда. Девушка еще мгновенье осматривает карты. К самой нижней в раскладе добавляет еще парочку, желая рассмотреть ситуацию поближе. – По учебе у тебя все как всегда, – говорит Аято, – но спать тебе не советую. Может тогда твое "как всегда" перейдет в "хорошо". – Это наезд, что я плохо учусь? – не понимает Казуха. – Пф, технарь не шарит за гуманитариев, – смеется Бэй Доу. – Я умру во сне? – спрашивает снова парень. – Все верно, – возвращается Яэ Мико. – А любовь где? – Во сне. Все молчат. – Загадками говорите, я не понимаю, – мычит Казуха, опираясь лбом об край стола. – Мы сами особо не понимаем... С лица Яэ Мико пропала былая забава и осуждение за неуважение Казухи так же улетело. Впервые за ее опыт гаданий ей выпало что-то довольно сложное и достаточно пугающее. И касалось это в первую очередь Казуху, уже на брудершафт пьющий с Бэй Доу пиво. – Не ссы, Каз, мы тут все немного бухенькие, а гадания, насколько я знаю, в таком состоянии проводить нельзя, поэтому и не верь во всякую чепуху, – говорит уверенно она, хлопая по спине друга. – Да ну. Умру и умру, – машет рукой он, – я-то во сне умру, а вам еще с экзаменами и химичкой воевать! Завидуйте лучше. И Яэ Мико как ни в чем не бывало убирает карты обратно и натягивает прекрасную улыбку, что была до этого. – Чем тебя учитель химии не устраивает я не пойму..., – говорит Аято. Привычный легкий диалог убивает гнет от будущего, возвращая главное место в зале дыму от кальяна.

***

Середина октября. Пятница. Последний урок математики. Казуха сидит ниже травы и тише воды, лишь его не вызывали к доске. Он совсем не понимает тему, о которой учитель рассказывала всем буквально вчера. Самое главное, на вопрос: "Все поняли?", нужно ответить: "Да". Дальше уже придется как-то справляться. Не зря у пол класса спорная между двойкой и единицей. Но на вопросы всегда нужно отвечать уверенно, и не важно, что лживо. Может быть ему бы и объяснили, если бы он ответил отрицательно, но как-то глупо он смотрелся бы среди остальных. Теперь он в поте лица считает последние десять минут. – И последний пример на сегодня выйдет решать..., – долгая пауза. Все молчат в необъятном напряжении. – Выйдет решать Тома. Прошу, Тома, к доске, – улыбается учитель. Для нее, вовремя отвернувшейся посмотреть на птиц за окном, не было видно, как Аято сунул другу в руки тетрадь с уже решенным примером. Бэй Доу тыкает в плечо Казухи ручкой. – Повезло ему сидеть с ним, – шепчет она. Парень молча, с некой скорбью в глазах, кивает. Тем не менее, на сегодняшний день все неучи в классе спасены. – Сегодня чисто поэтический обед будет или нормально выпьем? – спрашивает девушка. – Я могу и под пивом Есенина прочитать, – пожимает плечами Казуха. Бэй Доу улыбается. Друзья каждый конец учебной недели заваливаются к одному из своих домой отдыхать. Смотря из того, к кому они приходят, выносится приговор: чем они будут заниматься. Сегодня все будут у Казухи, значит, будут стихи. В его квартире чутка одиноко, по правде говоря. С малых лет парень жил с бабушкой и дедушкой. Его родители погибли при пожаре, когда тот находился в классе в начальной школе. Тогда-то они и взяли опеку над ним. Но долго терпеть не стали. Дали разрешение на жилье одному с шестнадцати лет, подарили дом в городе, в котором он учился, и, перекрестив напоследок, отправили в путь. Казуха не жаловался, только наоборот, радовался самостоятельной свободной жизни без надзора людей старой закалки. Да и досады сильной от смерти родных не испытывал. Те были не совсем к нему нежны, потому достойной любви он к ним не ощущал. Полную пустоту скрашивает домашний питомец. Белое существо, что выросло из непослушного котенка в нежного и любвеобильного кота, являлось доказательством того, что Казуха был бы хорошим отцом – так ему говорила Аяка. С виду парень сам себе на уме, читающий и сочиняющий стихи, слегка холодный и отстраненный от "примитивных" чувств, на самом деле знал об этих чувствах гораздо больше остальных, только вот дарил их проверенным лицам. Желательно с усиками и ушками на голове. С белой шерсткой. Можно и с цветастой. И с черной. Главное, что мягким и мурлыкающим. И конечно же своего кота Казуха идет кормить первее, чем провожать гостей в комнату. А стоило хотя бы Яэ Мико прогнать, ведь та увязалась за ним на кухню. В гостиной Тома уже хватает в руки чужую классическую гитару и валится на белый диван, сразу начиная настраивать забытый хозяином инструмент. – Будь вежливее к чужому дому, Тома, – говорит Аято, зайдя следующим в гостиную. – Да ладно..., – начинает было вернувшийся Казуха, – Ой, Яэ Мико, не трогай этот виски, это не мое!, – несется он обратно к холодильнику. Точнее к девушке рядом с ним. – А что он у тебя делает тогда?, – удивляется она, читая этикетку на бутылке. – Сосед от жены прячет. – Дурак, – комментирует своим ласковым голосом Аяка. Все здесь собравшиеся – несовершеннолетние. Но отец Камисато, верящий в адекватность и спокойствие дочери, никогда не отказывал детям в покупке алкоголя, ведь "лучше они под моим надзором пьют хорошие напитки, чем непонятно с кем в подъездах паленку". Кстати, празднование перехода в старшую школу устроил тоже он. Разложив на полу бутылки импортного пива, друзья взялись за телефоны. Казуха на задний план ставит тихо музыку на пианино, чтоб не было так пресно читать стихи. Выключает свет для полной атмосферы, оставляя открытыми шторы. Осеннее солнце оставляло рыжий оттенок на стенах. Еле заметный запах пыли располагал к лиричным откровениям, а наевшийся белый комочек, мурча, улегся на колени Аято... И спустя шуточные четверостишия Бэй Доу, романтичные стихи Аяки и кое-как выученные ради уважения к поэтическому вечеру Томой парочки стихов... В комнате становится совсем темно. Вечереет. Но никто не спешит включать светильники рядом с диваном. Музыка становится тише, а затем вовсе заканчивается. Было бы так нехорошо вставать из круга, который друзья образовали своими телами, и включать плейлист по второму кругу. Нужно было раньше об этом подумать, конечно... – Выходи, – командует Яэ Мико. Казуха хитро улыбается и смотрит на Бэй Доу. – Что? – не понимает она, – читай. – Я же говорил, что Есенина прочитаю, – продолжает ехидничать парень. – Удивил так удивил, – безрадостно, но, самое главное, с сарказмом говорит Аято. И Казухе ничего не остается, кроме как начать то, что он учил не так долго, как думал. ... – ... Месяц умер, Синеет в  окошко рассвет. Ах  ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала? Я  в  цилиндре стою. Никого со  мной нет. Я  один… И  – разбитое зеркало… Казуха дочитывает выученное наизусть стихотворение. "Черный человек". Достаточно жуткое. Но оно так отозвалось в душе Казухи, пусть тот сам и до конца не понимал по какой причине. Данное домашнее выступление звучало неплохо для обозначения конца пыток для некоторых и начало простого веселья. Хотя для Аято и Яэ Мико это время было отличной возможностью похвастаться выученными чужими чувственными письмами и отрывками из повестей. Даже Казуха так не старался. Но в любом случае мурашки пробежали по всем. Белый кот так же стал тише, будто внимательно вслушивался в слова хозяина, понимая каждое. Было и то, что не мог увидеть ни один человек, присутствующий здесь. Кот насторожился, но никто этого не заметил. В этой вечерней тьме, во все еще темной комнате. Когда уже солнце их полностью покинуло. – А теперь врубаем роцк, – шуточно говорит Бэй Доу, поднимаясь на ноги и несясь к рубильнику. В освещенной комнате, с вкусным продолжением в виде вина, на котором настоял его ценитель - Аято, под веселую музыку, перешедшую со старого хеви-метала на современную попсу, все расслабились. Жути больше не видать, пусть она еще витала где-то рядом. Но с ней придется остаться наедине Казухе. Друзей она волновать не должна. И конечно время близилось к позднему. Хорошо то, что все живут совсем рядом друг к другу, потому и засидеться в гостях было не стыдно. Распрощавшись, сил не оставалось ни у кого. В мыслях у всех было только: "Как же я хочу спать!". Казуха не был исключением. Даже не убравшись в гостиной, он, только коснувшись подушки, провалился в сон. Но очнулся он не в следующем дне, а в незнакомом саду. Чувств, словно он спит, совершенно не было. Он четко ощущал себя и окружающее его пространство, и ему безумно хотелось проснуться и проверить что же за бред происходит. Правда желание отдохнуть было настолько сильное... Что он просто лег на землю, но ощутив на своей коже ее холод, принял положение сидя. Повертев головой, он приметил клумбы с желтыми цветами, называемыми тюльпанами. Рядом мелькали белые хризантемы. Главное, за что можно было зацепиться и не открепиться, затаив взгляд надолго, это абрикосовое дерево. Красиво ведь, но как-то скуден был набор растений. Его хозяину не хватало фантазии. И подумав об этом, его плеча касается что-то такое же холодное, как и земля. Периферийным взглядом он видит белые пальцы. Казуха вздрогнул. – Ой. Человек позади него, по всей видимости, не хотел его пугать и вздрогнул вслед за ним, не ожидая такой реакции. – Извини, – говорит сладкий, словно черничное варенье, голос. И перед парнем встает довольно красивый юноша. По внешности ясно, что его ровесник. Небольшая противоположность вечно в светлой одежке и блондину Казухи, но такой же бледный человек с иссиня-черными волосами в темных, старых одеждах. Старых по стилю времени, но не по качеству. В глазах погасший млечный путь, а губы белые. – Похож на мертвого, – Казуха совсем уставший, говоря это роняет лоб на свои колени. – Я не мертвый, я Скарамуш, – как-то обиженно доносится до ушей парня. Казуха поднимает голову. Названный Скарамушем протягивает ему руку то ли для рукопожатия, то ли для того, чтоб поднять его с пола... В любом случае, он протягивает руку в ответ. Его тянут вверх. – Что ты здесь делаешь? – спрашивает "не мертвый", не отпуская чужой руки. – Я не знаю. Я пытался поспать. Скарамуш кивает и отворачивается лицом от парня. Казухе не видно, как у того поднялись уголки губ, а цвет глаз и вовсе потемнел. Каэдэхару ведут по тропинке ближе к дереву, что ему понравилось, продолжая держать в своих холодных ловушках чужую теплую ладонь. – И ты сейчас во сне, и не чувствуешь, как отдыхаешь телом? – Скарамуш продолжает вести, поглаживая своим большим пальцем кожу человека. – Не то что бы.., – шепчет Казуха, потихоньку чувствуя, как сонное состояние проходит, а на его место встает непонятная эйфория. Словно сон начал потихоньку вспоминать как он работает. Подойдя к дереву совсем близко, Скар наконец отпускает гостя и садиться на чистую зеленую траву, спиной облокотившись об стебель. Впервые оказавшийся тут парень смотрит на своего проводника и мнется. – Садись рядом, – командует, – можешь положить свою голову мне на плечо. Ты ведь хочешь отдохнуть. Здесь отличное место. Казуха слегка стеснительно кивает и делает то, о чем было сказано. – Сон во сне, – хмыкает он. – Странно, понимаю, – вздыхает Скарамуш, – я сам в замешательстве. Но главное, что сейчас уютно, верно? – Верно, – мычит Каэдэхара и трется щекой о чужое плечо, пытаясь улечься удобнее, – это твой сад? В ответ идет недолгое молчание. – Прихожу сюда иногда что-то посадить, поэтому тут так скучно, если ты об этом, – Казухе становится стыдно за свои недавние мысли, – чаще всего я в других местах. – В каких? И в этот раз ему точно отвечать не будут. Это маленькое знакомство перейдет и в следующую ночь с субботы на воскресенье, когда они свидятся вновь в этом же саду. Разговоры пойдут чуть более буйные, чем сегодня. А в ночь с воскресенья на понедельник, Казуха, что заснул за столом с кофе в руках, за тетрадью по химии, очаровательно попросит Скарамуша ему помочь. Если тот, конечно, сам знает решения. А Скарамуш знает, и не в его планах отказывать парню.

***

К несчастью, посреди недели Казуза заболевает, но больничный брать не собирается. Он закидывает в себя таблетки, что, в теории, могут ему помочь, и несется в школу, ведь тот стал опаздывать пока мерил температуру перед выходом. Эту пятницу он так сильно хотел закончить хорошо. Отсидев эту мерзкую математику, и выпив горячего вкусного чая Аяки за настолками в доме Камисато. Однако этот день не мог пойти так, как ему хотелось бы. Классный руководитель с самого утра поздравил его новостью о дежурстве, а под конец урока увидеть удивительный бардак в кабинете стало почти что смертельным ударом. Он задерживался надолго. И на достаточно так, чтоб Аято сказал ему доубираться и возвращаться домой лечиться. Каэдэхара понимал, что заражать друзей будет не совсем хорошим поступком, но в груди закрался комочек обиды, которую тот планировал выплюнуть, ведь... С кем не бывает? Правда дома, вместо лечебных процедур, он заснул в обнимку с котом, с которым разговаривал долгие минуты до этого. – Болеешь? – выглядывает из дерева на него все такое же мертвенно-бледное личико нового друга. – Болею, – шмыгает носом Казуха. – Я в другом смысле спрашиваю, – мотает он головой, подходя к парню, – тебя что-то тревожит или мне кажется?, – Скарамуш поднимается на носочках и касается губами чужого лба. Щеки вспыхнули у обоих. – Э-э... Да? – Ты у меня спрашиваешь?, – холодно задает риторический вопрос юноша, делая от больного шаг назад, начиная тереть свои скулы рукавами темно-фиолетовой накидки, – температура стала выше, – говорит так, словно он знал какая была его температура до этого. А может он говорит про температуру прошлой ночи. Видятся они ведь каждую. – Да, тревожит, – снова, но более уверенно отвечает Казуха, самостоятельно подходя к лавочке рядом с аккуратным фонтаном в центре среди кустов цветов, названий которых он не помнит. – И что же?, – Скарамуш берет парня за руку и садиться с ним на лавочку. Каэдэхара задумывается. И пока он не решается начать рассказ, отсаживается от друга подальше, поворачивает корпус, кладет ноги на ручки скамейки, а голову кладет на ноги Скара. Последний удивлен такому жесту, тем не менее, впутывает свои пальцы в чужие пряди, гладя их и массажируя голову, дабы та перестала чувствовать, словно еще секунда и она взорвется. – Я сегодня дежурил в классе. Друзья меня не дождались и ушли, приказав лечиться. Я все понимаю, но... Почему-то все равно грустно и обидно, – вздыхает парень. – Без тебя им тоже весело, получается. Казуха чувствует иголочку в сердце. – Почему?, – он прикрывает глаза. – Я бы тебя дождался, – мычит Скарамуш, – вас там сколько? Шестеро? – Угу. – Шесть минус один будет пять. Все равно есть люди, и все равно весело. Ты не такой уж важный человек для этой компании. Пропадешь - и забудут. Были бы хорошими друзьями, то отменили бы посиделки на сегодня. Но они этого не сделали. Понимаешь к чему я клоню? – Немного... Не будь его в этой компании, то ничего бы и не поменялось. Вот, что он понял. Значит его существование даже так не особо важно? Даже родственникам было от него легко избавиться. Но у него есть любимый кот... И Скарамуш его бы дождался. – Ты тут совсем один?, – спрашивает Казуха. – Да. – Тяжело ведь... – Тяжело. Поэтому ты здесь. И Казуха не придает этим словам значения. Он думает, что Скарамуш сильный. Дальше думать болезнь не позволяет. И в выходные он не отвечает на сообщения Аяки с вопросами о его здоровье. Не открывает дверь Томе перед новыми учебными днями. Берет больничный. И по ночам сидит в беседке нового друга во сне. Пьет его чай, слушает его рассказы, и чувствует себя в разы лучше. Каэдэхара думает, что это благодаря Скарамушу. И, отчасти, так и есть. В одну из ночей. Рядом с белыми пионами. Казуха полный сил, окрыленный заботой, чувствует на губах малиновый холод чужих губ и не хочет просыпаться. Поцелуй был таким быстрым и невинным, что хотелось его ощутить на носу, на веках, на лбу, на раковине ушей, и еще раз на губах. И еще раз. И еще раз. Сладко и ненавязчиво. Яэ Мико подходит к нему на перемене и просит съездить с ним в торговый центр. Посмотреть фильм в кинотеатре, купить новой одежды вместе. Но у Казухи другие планы на этот день. Его компания тяжело вздыхает, когда лисица оборачивается к ним и жестами показывает, что растормошить закрытого в последнее время от них друга не получилось. Правда парня ожидало разочарование. Со стремительным вознесением идет такое же быстрое падение, как правило. Он во сне. Ищет Скарамуша, но нигде его не находит. Не громко, он кричит вслух, где он может быть. Слышит ли он его. Почему его нет. Подходя к тропе из высоких зеленых, ровно стриженных кустов, его одной рукой хватают за запястье, а второй прижимают за талию к себе. Не романтично и вовсе не возбуждающе. Совсем нет. Пусть Казуха и испугался, но глупо было себя обманывать. Мурашки, размером с муравьев, бегут от места ледяного поцелуя в шею, в страхе. Парень тихо охает от неожиданности, и чутка от того, как приятно было это ощущать на себе. Вместо ласки, чувствует не сильный укус на мочке уха, и как затем слегка шершавый язык проходит по ямке челюсти. Одновременно с этим его низ живота оглаживает ладонь друга. И ноги подкашиваются от непривычки, но его удерживают от падения. – Подожди, – скулит парень. – М?, – Скарамуш не отрывается от его шеи. – Отцепись, – Казуха пытается вырваться, но не во всю силу. Было приятно, но все же что-то не то. И он чувствует себя по-глупому неблагодарно. – Что не так?, – спрашивает Скар, отпуская друга, но придерживает его за локоть, так как тот почти рухнул. Нет ничего слабее, чем сонный Казуха, что никогда не чувствовал такой любви и таких прикосновений. Что в силу его привлекательности было довольно странно. – Мы даже не поговорили, – шепчет парень. – А тебе нужен разговор? О чем?, – Скарамуш откровенно давит, и в нем видна раздражительность, но Казуха то ли специально, то ли взаправду не замечает этого. – Все так стремительно происходит... – И почему тебе это не нравится? – Не то, что бы не нравится... Я не привык и... – Это связано с холодом твоей семьи к тебе?, – вдруг задает вопрос Скар. – Что?, – не до конца понимает Каэдэхара. Под тяжелым разочарованным взглядом друга, – или уже не очень друга, – парень думает о том, что же ему сказать, желая быть осторожнее и более закрытым в этой теме. – Наверное, ты прав, – сдается он, – я не готов так быстро открываться и поддаваться. В моей семье не принято... – Любить?, – перебивает Скар. Казуха задыхается. – Можно и так сказать. Чтоб наверняка, он вздыхает. Затем парень поднимает край кофты, и на животе виднеется длинный противный ряд шрамов, идущий вверх к груди, от ударов проводом, шваброй и остальными предметами, которыми возможно было бить, оставленные матерью в детстве. Решив не мелочиться, он снимает верхнюю одежду полностью, показывая предплечье, где вместо нежной кожи красуется шрам сильного ожога, оставленный уже дедушкой. – Это все..., – не договаривает Скар, продолжая изучать все неровности на теле. – Это оставлено моей семьей. Поэтому я не чувствовал грусти от гибели родителей. Поэтому не жаловался, когда бабушка с дедушкой отправили меня в город жить самостоятельно, но, – с алых глаз скатываются слабые слезы, но их поток все равно не такой большой, как раны на сердце, оставленные самыми близкими людьми на свете, – все равно больно. Пожалуйста, давай не будем никуда спешить. И Скарамуш чувствует ступор, смотря, как пристыженно Казуха натягивает кофту обратно и как соленые, по его мнению, совсем не слабые слезы человека падают на песок. – Я понял, – подходит он ближе и заключает парня в невесомые объятия, – ты очень красивый, и ты мне нравишься. Нужно было поговорить, прости, – Каэдэхара льнет ближе к чужому телу, дрожит от негативных чувств, что смешиваются с теплом, которое старается отдавать ему Скар. И последний понимает, что лучше сейчас будет рухнуть на землю и просидеть так всю ночь, обнимая человека и слушая его всхлипы, какие он всю жизнь держал в себе. Без этого он не сможет завоевать доверия. И ведь изначально слегка поломанного человека легче спровоцировать на нездоровую связь. Здоровый человек вместе со здоровой привязанностью отреагировал бы на действия Скара по-другому. И последнему нереально повезло знать о Казухе больше, конечно, но с такой же силой он облажался, не просчитав этот момент. Отторжение со стороны друга. Хочется, да что-то мешает ему. Эти сомнения кормят его демонов внутри, позволяя Скару воспользоваться минутами слабости. Все же обернуть все в свою пользу. Но нужно было подумать заранее, несомненно. Ведь одному тяжело. Нужно идти осторожно. Кстати про друзей. В очередную ночь Казуха попадает из реального мира не в сад, а в обычный лес. Что он там делает и почему ему не по себе? Однако его за руку сразу же хватает Скарамуш и молча ведет туда, куда Каэдэхара не знает. В этом была прелесть его друга, как он думал. Вечно загадочный и вечно таскающий его куда только можно. Не предупреждая и не рассказывая заранее. На этот раз они оказались на обрыве, внизу которого виднелась река с буйным течением – упадешь, и кто знает что с тобой произойдет. Ты же во сне. Умрешь? Или нет... Река выглядела потрясающе. Вода была не мутная, а кристально-чистая, прозрачная, аж каждый камушек, несмотря на волны, на дне был виден, пусть и с такой большой высоты. Шум ее напоминал древнюю песню, о которой уже никто не помнит и не знает, но слушать ее было до жути приятно. А самое главное, такие же невиданные прежде хрустальные растения, что обрамляли берега реки. – Они правда выглядят как стекло..., – говорит Казуха, сильнее сжимая ладонь друга. – Это и есть стекло, – хмыкает Скар, целуя Каэдэхару в висок, будучи не столь заинтересованным в картине, которую тот видел множество раз, прежде чем показать ее человеку. – Как такое возможно?, – а у этого человека аж дыхание спирает. – Это же сон, глупый, тут все возможно, – и целует в щеку. Только этот сон - настоящая ловушка. Но об этом парню никто не скажет. Ведь даже достаточно давнее гадание стерлось из памяти всех. По большей степени из-за выпитого алкоголя. На утро почти никто не мог вспомнить где они пили, что уж тут говорить про какое-то там гадание, сделанное ради веселья. – Мы же не друзья?, – спрашивает Скарамуш, садясь поодаль от толстого дуба, на довольно дальнем расстоянии от обрыва. Казуха, почувствовав за месяц, проведенный с новым то ли мертвым, то ли воображением, то ли правда просто Скарамушем, смелость, садится на колени юноши. Тот не удивлен. Он ждал его шагов в свою сторону. – А мы друзья?, – спрашивает Казуха, хлопая глазками. Скар хихикает. Иногда этот парень действительно может вести себя так, что даже в таком существе, как Скар, пробуждается что-то детское и светлое. – Не друзья, – шепчет пьяно юноша, приближаясь к желанной шее, которую он не успел распробовать на вкус в последний раз. Казуха чувствует как плавится, и в этот раз все происходит так, как надо. Скар осторожен: не касается триггерных мест, ведь знает, что, на крайний случай, успокаивающие движения вызовут только негатив в душе его парня, поцелуи становятся сильнее, грубее, но медленно и с определенным таймингом. Скарамуш старается быть очень осторожным. И отметины на шее оставляет, слушая писк и тихие стоны от Каэдэхары, что вот-вот сложится на нем полочкой. Чувствительный, все же. Заходить дальше никто не смеет. И на утро перед школой Казуха в панике замазывает засосы, поставленные во сне, но оставшиеся на его теле наяву, и синяки от сильной хватки Скарамуша на запястьях тоже не исчезли. Приходится завязывать на них бинты. Его белый питомец трется носом об них, жалобно мяучет, пытаясь о чем-то рассказать хозяину. Его милое существо в последнее время часто стало его будить по ночам, вырывать из сна. Он иногда прыгает по Казухе и не дает уснуть. Он оберегает. И через время после повторного пробуждения парень замечает царапину на ушке котика, которую он быстро залечил. В светлую, постоянно уставшую и болезненную голову прорываются нехорошие подозрения. Например, что стоит быть осторожнее. И не просто осторожнее, а очень, блин, осторожным. На какой-то период времени он трезвеет, а после совместного обеда с Аято и Томой, во время которого эти бинты было несложно заметить, после их переживаний и просьб беречь себя... Казуху пронзает дрожь. Он задумывается о том, что же он предает. Живой реальный мир, где, по сути, не так уж плохо, на неясно какую сущность, после ряда встреч с которой почему-то происходит нечто, похожее на ломку? И этой ночью он сидит с двумя банками энергетика, для того чтоб просто все обдумать. Всего лишь обдумать. Но случайным образом не возвращается к любимому три ночи подряд. То ли к экзаменам готовится, то ли бессонница – он не знает как соврать. Но что-то ему подсказывало, что тогда кричащее "стоп" во время первой близости его и Скара, было вовсе не травмой прошлого и отсутствием нормальной семьи. А может ему кажется. Кто ж его знает. Он проваливается в сон незаметно для себя. Видит перед собой юношу с кровоточащими ранами на пальцах, что говорит о его переживаниях о чем-то, и со слегка опухшими и покрасневшими глазами. – Что-то случилось?, – спрашивает любовно Казуха, нежно гладя Скара по мешкам под глазами. Последний фыркает и хочет отвернуться от парня. – Ничего. Очевидно же, что ничего не случилось. Каэдэхара чувствует свою вину. Объяснять почему его не было он не собирается, конечно, но Скару и не нужны были объяснения. Казуха не знает, что тот все понял и все видел. Все слышал. Больше они не разговаривали. Сидели рядом, да и все. На утро, перед школой, парень замечает странный черный силуэт в отражении зеркала в коридоре. Его это не хило так пугает, естественно. Будто черный плащ висит. Но черных плащей у Казухи отродясь никогда не было. Каэдэхара все списывает на галлюцинации по причине долгого отсутствия сна, пусть тот и спал немало за последние несколько часов. И было то предзнаменование или что, но лучше бы ему было оставаться в тот день дома, ведь по возвращению его ждало безумное огорчение. Он не знает что за существо это сделало, каким образом так могло случится, но перерезанная шейка питомца, чье тело лежало в осколках битого зеркала, вызвала шок. На какое-то время он перестал чувствовать что-либо. А затем буря напала на него. И он не знал что с ней делать. Крупные слезы, порезанные ладони, пока парень пытался собрать стекло и выкинуть его, мимолетные мысли взять осколок и перерезать себе тоже что-то, что позволит ему уйти от всего и просто все забыть. Сильная дрожь. Онемение. Он не мог пошевелиться, сидя у мусорки. Ему не хотелось заходить в комнату смерти его самого близкого друга. Кто-то скажет, мол, глупо убиваться так из-за простого животного. Но это не просто животное для Казухи. В маленькое беленькое тельце было вложено его сердце. Его душа. И принимать это все обратно совершенно не хотелось. Не хотелось смотреть на труп. Не хотелось осознавать, что больше не будет кормежек кормом после школы. Походов в зоомагазины. Мурчания и тепла во время сна, когда на его спину во время сна ложился кот. Глупого смеха с очередной странно-забавной выходки любимца. Не хотелось понимать, что он в четырех стенах теперь один. Совсем один. И остается только призрак воспоминаний, что делает нахождение в реальном мире, в этой квартире, еще более невозможным, ведь сердце словно режут бумагой. Так щиплет. В парк, где он осмелился похоронить котика, он больше никогда не зайдет. Не сможет. Разве что повидаться со старым другом где-то в будущем. А сейчас ему до невыносимого больно. Хочется отключиться. Что он и делает, зайдя в свою комнату, падая на кровать. – Чудо, что с тобой?, – на лице Скарамуша сильное волнение за человека перед собой. Казуха не понял, что его щеки пылают от бесконечных слез, которые продолжали течь из его глаз. Он так хотел пропасть. Сбежать. От этих чувств. – Можно я останусь тут навсегда?, – наивно спрашивает он, всхлипывая. Скар бы улыбнулся, однако тот закрывает Каэдэхару от всех ран на сердце в своих объятиях. Без лишних слов. И в тишине льющихся водопадов в неизвестном ранее месте. Может Скарамуш и подлец, но долгое время в одиночестве и его все же юная душа заставляли изнывать от беспокойств, когда Казухи не было рядом. Его так зацепил этот парень... Не ясно чем. С ним не хотелось расставаться. По факту, он стар, но эмоциями и чувствами моложе того, в кого давно влюбился. Он не умел любить правильно, но все-таки чувствовал как по нутру стекали маленькие, соленые, не выпущенные на волю, капли, когда Каэдэхара был в подобном состоянии. Он хотел, чтоб тот был всегда рядом с ним. Но как же он не хочет делать плохие вещи. Но иначе никак не получается. На него словно действует скверна, когда однажды ты поклялся себе, что никогда не будешь чего-то делать, а в итоге... С концами сходишь с ума. Но у Скарамуша осталась совесть. Осталась человечность. И от этого еще хуже.

***

– И зачем ты так говоришь?, – хмурится Казуха, демонстративно отходя от юноши. Они спокойно прогуливались в саду, в котором полгода назад встретились впервые. – Ну а в чем я не прав?, – останавливается Скар, складывая недовольно руки на груди, – им легко было провести время без тебя, а как только Яэ Мико не смогла поприсутствовать, то все! Все встречи отменились. В мысли его прокрадывается, что это очень детская истерическая позиция, но она почему-то действует. Значит, уже были предпосылки, чтоб Казуха не сильно противился такому негативному мышлению. Давить можно. Каэдэхаре нечего ответить. В голове совсем пусто. Он молчит и смотрит совсем в другую сторону. – У тебя друзья не такие уж и друзья, кот погиб, родителей нет, родственники избавились от тебя. В чем смысл твоей жизни, я не пойму..., – вздыхает Скар, смягчая голос и подходя ближе к любимому, чтоб приобнять его, – смысл же в ощущении счастья. Любой человек тянется к нему. Зачем жить, если ты этого лишен и вряд ли когда-нибудь его достигнешь? – Почему ты так думаешь?, – вдруг оживился Казуха, что аж сама нечисть прыгающая рядом вздрогнула от неожиданности. – Ты о чем конкретно? – Почему я вряд ли когда-нибудь достигну счастья? Я что, совсем ужасен?, – Скар немного не ожидал, что парень станет защищать себя. Аж отшатнулся. – Если раз за разом происходит одно и то же, то разве не становится очевидна система? – Я тебе компьютер, что ли? Какая система?, – фыркает он, – ты так стараешься каждый раз напомнить мне о моей ничтожности, которой на самом деле нет. К чертовой матери, Скар, ты торопил меня в отношениях, если я настолько пустое место? Когда очень многое копишь в себе, стараешься никого не обижать и быть спокойным... Иногда происходят и такие моменты, как этот: взрыв – выпуск злых эмоций. Казуха потом пожалеет о своих словах и поведении, такой уж он человек, но сейчас он даже во сне никого не хочет видеть. От переизбытка негативных эмоций он просыпается. Нервный срыв во сне – это мощно, конечно. За кружкой кофе на серой кухне, с попытками не помнить, что вместе с ним всегда находился белый пушистый друг во время чаепитий, парень думает, что Скар отчасти прав. Ему особо не для чего жить. Может во сне, несмотря на все разногласия, он смог бы быть в более лучшем состоянии. Но это все "может", а не "точно", так что он и думать больше не будет. В это время, по ту сторону реальности, Скарамуш в замешательстве. Он переживает, что от него сбегут. Что он снова останется один. А ведь он так долго старался осуществить свой план. Мертвая душа в бесконечном скитании – это он, и он почти сошел с ума. Ему нужен кто-то. И этот кто-то – Каэдэхара Казуха. Скарамуш так устал быть один. Быть ничем. Как бы то ни было, он смотрит на любимого из тени, любуется его потихоньку сдающейся моське лица. Кажись, его слова подействовали. Это не может не радовать. Но ликование над своей маленькой победой нарушил звонок в дверь. – Не открывай..., – говорит юноша вслух, но его не слышат. Казуха встает открыть внезапным гостям дверь. В это время тень его перемещается, а Скар исчезает. На пороге дома Каэдэхары стояла Аяка. – Пропустишь?, – спрашивает она так, будто уйдет, если ее прогонят. – Пропущу. Парень молча идет на кухню заваривать любимый чай подруги. – Мы так редко стали общаться в последнее время. Ты часто спишь и..., – начала говорить девушка, подойдя со спины к нему, но запнулась, – а где твой кот?.. Увидев ступор, в который впал друг, пока он уже размешивал сахар в кружке, Аяка поняла, что произошло что-то плохое, из-за чего этот парень как раз начал потихоньку, незаметно сходить с ума. – Он умер, – Казуха старается казаться спокойным, но дрожь в голосе выдает его. Хотя Аяка, и все его друзья, без этой дрожи тоже бы выявили его настоящее состояние, – каким-то образом зеркало разбилось и он... Смертельно поцарапался об осколки. Одинокая, вымученная слеза падает на поверхность кухонной тумбы. Это замечает девушка, и подходит ближе к другу. – Можно тебя обнять? Каэдэхара отлипает от чайной ложки и встает лицом к подруге, и с вздохом, в попытках успокоиться, кивает. Неловкие теплые объятия отличаются от объятий Скарамуччи. Сейчас именно такие прикосновения ему нужны. Аяка невесомо гладит Казуху по спине, пока тот выравнивает дыхание и роняет пару слезинок на чужую кофту. – Я переживаю за тебя. И не только я. Тебя как-будто подменили, – шепчет девушка, – а еще мы соскучились. Я вчера вспоминала то гадание Яэ Мико, жути нагнала на себя и..., – она вздыхает, сжимая друга в объятиях чуть сильнее, – больше ничего не происходило, милый?, – спрашивает она, отодвигаясь. Всматриваясь в чужие глаза в поисках чистой правды. – Можешь напомнить..., – парень шмыгает, – о гадании?.. – Про смерть и про любовь во сне. Не помнишь уже?, – удивляется Аяка. Она единственная не пила в тот день, поэтому запомнила. У Казухи в голове шестеренки начали активно работать. – Нужно позвонить Яэ Мико, – говорит он и принимается за поиски своего телефона. – Значит, что-то подобное с тобой действительно происходит?, – спрашивает подруга, несясь за парнем хвостиком. – Типа того, – ухмыляется Казуха, возвращаясь на кухню с мобильником. Он игнорирует острую боль в душе. Скарамуш стал родным за это время. Не хотелось, чтоб все это были его козни. Яэ Мико долго не отвечает. Она сейчас в пригороде, у дальних родственников, поэтому пришлось отменить встречу друзей. И это не повод думать против них что-то плохое. – Каз, сладкий, ты полгода был не "але", а теперь названиваешь мне, когда я картошку копаю?, – без злобы спрашивает лисица, попутно снимая рабочие перчатки. Честно, сложно представить, что такая изящная девушка, вечно носящая потрясающие дорогие вещи, сейчас занимается огородом и тяжелым трудом. – У меня важная просьба, – говорит он, – помнишь, когда мы пили перед новым учебным годом, ты нагадала мне что-то про смерть? – Припоминаю, – слышно как она заходит с улицы в дом. – Можешь сейчас более подробно погадать... Пожалуйста? Яэ Мико заходится в слегка безумном смехе. Казуха никак не реагирует, находясь в ужаснейшем настроении, а Аяка в это время падает головой на стол. Надоела ей вся эта свистопляска. – То есть что-то все же происходит?, – спрашивает она весело, – да быть не может, – говорит уже тише и более ошеломленно. Проходит минута. Две. Три. На фоне слышно как девушка тасует карты. – Кто-то во сне. Злое, мертвое существо. Выдает себя за твоего друга. Романтические отношения вижу. Аяка цокает. Настала очередь Казухи ронять голову на стол. – На деле он причина всех твоих бед сейчас. Он убийца и очень многое скрывает от тебя. Хочет тебя забрать в свой мир. – Весело, – хмыкает Каэдэхара, но вовсе не от веселья, а от горького чувства. Он даже не знает как это чувство назвать. Несмотря на все предостережения, ему хочется сейчас очутиться во сне. Увидеть Скарамуша и просто напросто забыться. Какая-то часть его разума говорит, что ему плевать, если существо в его снах плохое. Зато он чувствует себя любимым. Это несомненный плюс! Но слыша голос Яэ, сидя рядом с Аякой, парень понимает, что его друзья очень важны. Пусть бывают спорные моменты, пусть у Казухи шалит психика. Он не может с ними просто так расстаться. Есть один главный фактор, который сильно решает дальнейшие действия Казухи. Он боится умирать. Очень, мать его, боится. Это же он больше не увидит новых людей, новые места, забудет когда-то любимых... Своих друзей. А если ему надоест Скарамуш? Если он захочет уйти? Он ведь не сможет уйти. Да и скорее всего вся та нежность была напускной. Пыль в глаза, и не более. Конечно от такой мысли глаза слезятся еще больше, но желание спать отбивает. Он запутался в нитях и не может понять как ему лучше и где находится истина. Эти нити являются уже сшитой чужой паутиной, созданной специально для Казухи. И в ней он чувствует дикую панику.

***

– Тебе лучше сторониться снов, – говорит Тома, протягивая другу баночку энергетика. Все оставшиеся друзья собрались дома у Казухи. Яэ Мико продолжала копать картошку, увы, без связи. – Благодарю, – кивает парень, сразу же открывая напиток и делая несколько глотков. – Завтра контрольная по математике..., – начинает аккуратно Аято. Каэдэхара тяжело вздыхает. – Ребят, я посплю, пожалуй, – шутит он. – Предлагаю готовиться к ней, – договаривает Камисато. – Что уж тут поделать... И парень готовится. Тома вместе с ним. Камисато их тщательно проверяют. Бэй Доу же очень решительно забила на все болт и на уговоры друзей не велась. Сдались ей эти цифры. В ход идет вторая банка энергетика. А на следующий день литр кофе. Казуха делает все, лишь бы не возвращаться в сон и не разочаровываться в том, кого полюбил. Но без сна ведь так же можно умереть. На третий день без сна его мучают галлюцинации. То по нему кто-то ползает, то кто-то смотрит из угла, то его кто-то зовет. Крыша едет беспощадно. Все это время от него не отставали друзья. Яэ Мико только ходила непривычно тихая и печальная. И на четвертый день без сна, придя домой со школы, написав на всякий случай друзьям, что он их сильно любит, Каэдэхара все же ложится на кровать. Засыпает моментально. Он оказывается в деревянном дачном домике, подобному дому бабушки с дедушкой. За окном идет снег, а В комнате камин, в котором трескаются бревна в огне, поэтому холодно не было. Казуха вспоминает ледяные наступления зим в его детстве. Насколько мерзли конечности и отнималась возможность двигаться в пространстве. В те времена было не совсем смешно, но сейчас воспоминания вызывают легкую улыбку. Из-за картинок к голове он не замечает чужого присутствия за своей спиной. Скарамуш вальяжно сидит в кресле, на колючем пледе, с чересчур недовольным взглядом. Казуха оборачивается к нему и радуется отсутствию на его лице боли и злобы. Парень делает к нему шаг, но на него шикают. Он предпринимает попытку сказать хоть что-то, но на него снова шипят. – Я все же скажу..., – хрипит Казуха. Юноша напротив него демонстративно всматривается в узоры на окне. – Ну давай. Его голос впервые стал теплым. Теплым от размякшей в крови обиды за себя, но не из-за чувств к парню. – Яэ Мико как-то нагадала мне смерть во сне, – он подходит ближе, но на него все еще не смотрят, – я забыл об этом в силу своего алкогольного опьянения. Недавно я узнал, что смерть от рук существа в этом сне. От тебя. Чего ты добиваешься?, – он садится на пол, беря в свои руки ладони Скара. Тот так и не вернул свой взгляд к нему, в то время как внимание Казухи привязано к юноше. – Чего я добиваюсь?, – спрашивает он, без просьбы повторить. Наконец он смотрит на Каэдэхару и делает паузу. – Вспомни наши первые беседы, – вздыхает и закрывает глаза. Казуха напрягает свою память. – Что ты такое?, – задает вопрос он. Скарамуш фыркает. – "Что", – с грустью цитирует. Настало время для рассказа. И юноша открывается. Он действительно "что", а не "кто". Неодушевленный предмет. Много лет назад был человеком, конечно, но в возрасте пятнадцати лет его убили. Довольно жестоко. Совершенно незаслуженно он получил мучительную долгую смерть от рук друзей отца. Матери не было – мертва. И пока родитель был на работе, как думал сам Скар, в гости зашли пару мужчин, под предлогом дождаться друга, чтоб сообщить важные новости. Перечислять все издевательства, которым подвергся мальчик будет бессмысленно и долго. Боль он ощущал даже будучи уже мертвым духом. Избавиться от нее он смог спустя лет десять. Гнев, которому поддалась мелкая душа, был велик. Да так велик, что на упокой его не пустили. Это что-то по типу его личного ада. Существовать бесчисленное количество времени без возможности упасть в забвение или перерождение. Зато он был сам себе Богом. Творить чудеса в своих мирах, создавать их – поистине прекрасно и увлекательно. Но так всю бесконечность проводить невозможно. Тем более одному. Может он и был уже мертв, но нужда в ком-то рядом была намного сильнее, чем у всех людей вместе взятых. Как-то раз он смог оказаться в мире живых, но был ограничен зазеркальем и областью теней. Переходя от одного дома к другому, в одно пятилетие он добрел до квартиры парня с белоснежными волосами. Его пустоту в сердце он заметил сразу же. Он был окружен людьми, но так одинок внутри. Этот человек так заинтересовал его, что обезумевший Скарамуш захотел его себе. Как статуэтку. Как экспонат в музее. Он перепробовал множество способов, как же он мог с ним заговорить. Удача наконец встала на его сторону, когда умирая со скуки и печали, перемешанной с привычной злостью, стараясь успокоиться любованием роз в своем саду, он обнаружил того, кого хотел все это время. – Даже если ты умрешь, ты все равно не будешь рядом со мной, – говорит со скорбью Скар. У Казухи все время рассказа мурашки по телу ползали. Он хотел отпустить чужие руки, уйти в другую комнату, проснуться и больше никогда не возвращаться в эти места. Он чувствовал панику. Сама история духа его пугала. Ему не было комфортно. Любимый в его глазах стало тем, кем на самом деле всегда было. Несчастным злым существом. И Каэдэхара хотел к своим живым и светлым друзьям. Он понял, что был слеп. Что заигрался. Изначально он поступал себя неимоверно глупо. – Мне нужно..., – юноша встает, сам толкая от себя Казуху, – сделать что-то очень плохое, – говорит он, подходя к двери выхода из дома. И Каэдэхара чувствует, что не может пошевелиться. Даже пальцем дернуть не в силах. Тревога и страх хотят выйти наружу, но они застывают в его взгляде. – Прости, – шепчет Скар, закрывая за собой дверь. Слышится щелчок и железная дверца, закрывающая пламя камина открывается. Огонь много просить не надо для того, чтоб тот начал делать то, что должен. Сжигать. От ощущения плавления кожи не крикнуть. Скарамуш всегда мог управлять Казухой как хотел, пока тот был во сне. В его мирах. И в холоде, толком не ощущаемом, Скар роняет слезы сожаления. Не всхлипывая. Очень тихо. Страшно принимать свое безумие, когда глубоко внутри остались капли детской наивности и доброты. Через какое-то время Казуха к нему вернется. Так же запертый в бесконечности, как Скарамуш. С жуткими ожогами. Их очень нежно, под тяжелое молчание парня, будет обрабатывать и заматывать в новые бинты Скар. Каэдэхара долго будет молчать, игнорировать и убегать от него, но однажды он сдастся и упадет к нему в объятия. И еще скоро Казуха сможет увидеть друзей на его могиле спустя три года со дня его смерти во сне. Они помнят его и вряд ли когда-то смогут его забыть. Дружба компании станет еще крепче, чем была до этого, ведь их объединяет нечто общее призрачное.

***

– Прости, – обнимает Скарамуш парня, находящегося в дикой панике. Сколько лет прошло, а он еще не готов принять свою смерть. Естественно, Каэдэхара не отвечает Посреди белых хризантем. Спокойно и горько.

***