Эффект Соколофского (теперь с Эпилогом)

*** Братья Ким разговаривают в тот же день. Сокджин очень сожалеет, что так вышло. — Прости меня, Ким Тэхён, — говорит он искренно, — я не должен был этого делать. — Да, Ким Сокджин, теперь всё стало во сто крат сложнее. Но всё равно, рано или поздно нам пришлось бы обсудить это с Гуки. Оно итак зашло всё слишком далеко. — Что ты будешь делать? — Не знаю, Джин. — И всё же? — Сделаю что-нибудь, из-за чего он сам от меня отвернется. — С ума сошёл? — Джин обеспокоенно смотрит ему в глаза. Хочет понять насколько Тэ серьёзен сейчас. — Другого пути нет. — Даже не представляю, что должно произойти. — Джин качает головой, задумывается. И говорит напоследок. — Главное, береги себя, Тэхён-и. Не навреди себе. Пожалуйста. — Я буду думать, прежде чем делать. Теперь. Я буду. Думать, хён. *** С этих пор Сокджин всегда где-то рядом с Тэ. Готовый подставить свои руки в любой момент. Не переставая думать о нём. Но время бежит. С каждой минутой отдаляя их от того дня. Между Гуки и Тэ нет больше тепла, но и холодности тоже нет. Зато есть такое напряжение, что пять пар глаз, которые, не скрывая своего беспокойства следят за ними, могут поклясться: оно буквально висит в воздухе и его можно потрогать руками. Но есть профессионализм и преданность любимому делу. Уважение к мемберам и сотрудникам компании. Они ведь не виноваты в том, что любовь всегда выбирает тех, кто для неё создан. И парни продолжают работать, даже усерднее чем прежде. Часто на износ. Как будто истерзанное тело, подменит истерзанную душу. Гастрольный промо-тур — Корея, Япония, Америка. Это и всё о чём они могут думать теперь. Сборы, длинные перелёты, смена часовых поясов, выступления, череда бесконечных интервью. Вечерние и ночные шоу в прайм-тайм. Всё это выматывает так, что жизнь в какой-то миг просто сливается в один ряд пёстрых картинок. Они проносятся перед глазами с такой бешеной скоростью, что нет никакой возможности рассмотреть их. Всегда в движении. Всегда на грани. В постоянном поиске и совершенствовании. Всё ради успеха. Сейчас актерские задачи, которые ставят перед парнями хореографы легко выполнимы. Им не нужно играть страдания. Они всегда с ними, всегда внутри. Гуки не сводит глаз с экрана. Сегодня премьера новой песни. И новой хореографии. Эта сцена Сокджина и Тэхёна, где Тэ прикасается к Джину так страстно, вызывает в нем бурю эмоций. Но выплескивать их наружу у него нет никакого права. Он просто смотрит в свое зеркало в гримёрной, в котором отражается столик Тэхёна. Сейчас на его спине появятся две искусно нарисованные «кровавые раны». Там, где раньше были крылья ангела, теперь зияют только два жутких бордовых шрама. Нежный ангел, превратился в ангела падшего. Тот, кто оберегал и дарил любовь, теперь становится жарким соблазном. Чонгук знает каждую часть постановки, которая сейчас будет сыграна на сцене. Он мог бы не смотреть, но с маниакальным упорством идёт к внутреннему монитору, который транслирует всё, что происходит на сцене в этот момент. Там в угасающих лучах прожекторов стоит на коленях Ким Сокджин. Тэхён приближается к нему. Падает на колени за его спиной и сбрасывает со своих плеч искрящийся в свете софитов пиджак. Зал охает от неожиданности. Раны в этом свете видны так отчётливо. Тэхён обнимает Сокджина. Одной ладонью прикрывая его глаза, а второй жадно скользит по груди вниз. И вдруг… Наклоняется совсем близко. Что-то шепчет в изгиб шеи и… Прикасается губами. Целует. Проводит языком длинную влажную дорожку и улыбается. Соблазнительно и зловеще. А ещё удовлетворенно. И Чонгук готов выть от ревности. От злости. Обиды и ненависти. Он не может знать, что Тэхён прошептал Сокджину: Только не дергайся сейчас. И Сокджин, как хороший актёр, принял эту игру. Это всего лишь мгновение на сцене. Всё для фанатов. Зрительный зал реагирует молниеносно. Оглушая Чонгука истошными криками и визгом, переходящим на ультразвук. И это последняя капля. «Фансервис!» — бьется где-то на краю сознания. И эхом в ответ звучат слова Тэхёна: «…забудь ты это мерзкое слово!» Забыть?! Он хотел бы забыть, но довольная улыбка Тэ никогда не позволит ему этого сделать. Чонгук смотрит и не видит. Слушает и не слышит. Всё перемешалось в один миг. Люди, улыбки, звуки. Голоса идут отовсюду. Проникают внутрь, проходят сквозь него. Какая-то липкая паутина, в которую он попал. Лабиринт, из которого нет выхода. Вокруг не меньше десятка людей аплодируют Тэхёну и Сокджину, которые возвращаются после своего номера и в спешке переодеваются к следующему выступлению. Нужно успеть сменить костюм и поправить грим. Но Чонгук не в силах присоединиться к общей радости за своих мемберов. Он рвется на сцену и не важно, что его костюм в беспорядке, а обувь и вовсе отброшена в сторону. В свой единственный существующий сейчас мир. К тому единственному месту, где он сможет выплеснуть все свои эмоции. Ненависть и тоску. Заполнить зияющую пустоту внутри себя, чем угодно. Радостными воплями, жадными раздевающими взглядами, похотливыми улыбками. Ничего другого он не видит сейчас вокруг. Лица кажутся масками. Белыми. Безликими масками. Свет ударяет в глаза. Он на какую-то минуту слепнет. Спотыкается. И ужас падения рвется к горлу, перекрывая дыхание. Мерзкий металлический « в-в-жу-х!», как лезвие ножа и кожа лопается, где-то на ступне. И боль. Нестерпимая. Рвущая всё его существо на части. Перекрывающая боль душевную. И ему становится так легко, только ступню начинает заливать чем-то противным. Липким и горячим. Он не помнит как оказывается лежащим на полу гримерной. Кажется, менеджеры и охрана принесли его и уложили на холодный кожаный матрас. Тот самый, которым должны быть укрыты все металлические конструкции по ходу их движения на сцену. Он холодит кожу и от этого Чонгука начинает трясти. — Врача! Нужна помощь! — Кто звонил? Когда приедут? — Сколько? — От пятнадцати до тридцати минут? Вы спятили? Он истечёт кровью! — Так остановите её хоть чем-нибудь! Чёрт вас разбери! Чонгук не знает кто это говорит. Голоса путаются у него в голове. И испуганное лицо Чимина склоняется над ним. — Чонгук? Чонгук, пожалуйста, открой глаза. — Он гладит его по щеке. — Ты спать что ли вздумал? Чонгук открывает глаза и видит всех: Намджуна, Хоби и Юнги. И только Сокджина и Тэхёна нет на месте. Он не может знать, что ровно минуту назад Сокджин еле успел подхватить рухнувшего прямо перед ним Тэхёна. Кровь рисованная и кровь настоящая — две большие разницы. И сейчас Тэхёна выворачивает наизнанку в уборной. Проходит не меньше десяти минут, прежде чем его лицо становиться не таким бледным. Сокджин придерживает его одной рукой над умывальником, а второй плескает ледяную воду ему в лицо. Еще минута и Тэхён стоит сам, упираясь обеими руками. — Я не переношу вида крови, — его мелко трясёт. Сокджин усаживает его на стул и сворачивает крышку у бутылки с питьевой водой. В городе Ангелов, где они сейчас выступают, абсолютно точно — ангелов нет, зато есть застекленные боксы с питьевой водой. Повсюду. И даже здесь. — Пей! — приказывает он. И Тэхён покорно пьёт, а потом опускает голову и слёзы начинают заливать его лицо. Никто не знает сколько проходит времени, но врачи «Скорой» увозят Чонгука в больницу. Располосованная рана так велика, что её необходимо зашить. Перепуганный персонал суетится, приводя гримёрную в порядок. Убирая бинты и подручные средства, из которых пытались соорудить жгут для остановки кровотечения. Запыхавшиеся менеджеры, утирают пот рукавами и в срочном порядке меняют порядок выхода парней на сцену. Гримёры наготове. Костюмеры на старте. Охрана с рациями наперевес проверяет весь путь от «зелёной комнаты» до сцены ещё раз. И только один человек наблюдает за всей этой неразберихой со стороны. Смотрит на часы. Затем набирает номер и говорит еле слышно. — Травма. Да. Больше тридцати минут. Нет. На скорой. И даёт отбой. ***