Серый волк боится кошки

      — Блять! Ебучие пироги! Чё делать-то? ХРАЗ!       Майор суетился, кружась около Риты, которую в порыве злости на Штока случайно толкнул. Девушка, этого явно не ожидавшая, опрокинула на себя кружку с чаем, благо, пила она его теплым и отделалась лёгким испугом, синяком на плече и испорченными вещами, а вот Сережа чуть не получил инфаркт, а сейчас ещё и истерику. Он же не понимал, что пить можно не кипяток, который хлестал чуть ли не из кипящего чайника на плите.       — Для начала успокоиться, товарищ майор, — спокойно ответил ХРАЗ, на что Нечаев вспылил ещё больше.       — Да как тут успокоиться-то?! Рит, тебе больно? Прости, правда, я не хотел! Сейчас я с Дмитрием Сергеевичем свяжусь, он тебя в Павлов направит и осмотрит. Ты чего, Рит?       Сережа смотрел на нее с явным недоумением, не понимая, почему та задыхается от смеха, оперевшись спиной о столешницу. «Истерика?» — тихо уточнил он у ХРАЗА, но тот ничего дельного не сказал.       — Боже, Нечаев, ты не меняешься, — отсмеявшись, воскликнула девушка, улыбаясь. И, глядя в абсолютно непонимающее лицо, спросила: — Как ты мне признался помнишь?       А такое и не забывается. Рита тогда работала у Сеченова на побегушках, когда у того был полный завал: разбирала документы, звонила и писала сотрудникам, сочиняла речи, письма, пригласительные и делала ещё кучу всякой ерунды, которая занимала у ученого слишком много времени. И с майором Нечаевым была знакома не понаслышке. Он частенько оставался с ней поболтать, таскал шоколад, пироги от бабы Зины и выбивал у Сеченова для нее перерывы. Дмитрий Сергеевич только слабо улыбался, делал вид, что прикидывает решение, а потом с напускной строгостью говорил, что надолго их не отпускает. Сережа только глаза в пол опускал, мол, чего это их, он вообще просто за девчонку переживает, работает без продыху, не собирался он ее караулить, даже в мыслях не было.       И Рита, и Сеченов, и ХРАЗ, и даже ушлая баба Зина прекрасно понимали, почему Нечаев все чаще и чаще заглядывает в «Челомей», придумывая какие-нибудь ерундовые поводы. Только Сережа отрицал перед всеми все и вся, боясь, что девушка даст ему отворот-поворот.       Ну нравилась, да. Красивая очень. Глаза лучистые, светлые, а когда смеётся, в них будто звезды загораются. Улыбка настолько чистая, искренняя, а смех звонкий, нежный, да для него лучшей музыки и не было никогда. Он столько анекдотов ей рассказывал, только чтобы та почаще заходилась в смехе, а Сережа просто смотрел на нее такую прекрасную, самую нежную, женственную и понимающую, и улыбался. Пусть и такой мелочью, но он делал ее счастливой в эти моменты, и эта мысль приятно грела и трепетала у него где-то в груди.       И вот один раз Сергей пришел в «Челомей» и заметил, как Шток отчитывает Риту, как провинившуюся пионерку, а та только стоит, переминается с ноги на ногу и губы покусывает.       — Михаэль Генрихович, я все понимаю и приношу свои извинения, — неуверенно начала девушка, но немец перебил ее, строго отрезав:       — Я понимаю, Маргарита, что вам благоволят и П-3, и Дмитрий Сергеевич, но это абсолютно не значит, что теперь на любую вашу ошибку будут закрыты глаза. Все понимают, почему вы все еще на своем месте.       У Серёжи от одного ее виноватого, смущенного вида кровь в сосудах вскипала и растекалась магмой по телу, а когда Шток припечатал подобное клеймо, кажется, даже глаза налились кровью, заполонив обзор. Он шел быстро, чуть ли не отпечатывая подошву ботинка на плитке, а руки против воли сжимались в кулаки. ХРАЗ что-то говорил, пытаясь привести его в чувства, но Нечаев только сильнее сжал челюсти, а в перчатке, кажется, что-то хрустнуло из-за того, что он слишком жёстко сжал пальцы.       Фрица от неминуемой гибели спасло только то, что по пути Нечаев сшиб с ног какого-то сотрудника с чашками чая, выскочившего впереди, и тот пролил все содержимое на себя, пол, Штока, а главное, Риту. Той досталось больше всех. Тонкая блузка не спасла от сильных ожогов, а нежная кожа шеи, живота и груди почти и не старалась смягчить удар.       Рита вскрикнула от боли, Шток тихонько зашипел, а сотрудник мало того, что попал под суровое тело майора, так ещё и ошпарил руки и завыл. Из глаз девушки брызнули слезы, и она, закусив губу, тихонько заскулила, пытаясь оттянуть ткань блузки от кожи как можно дальше. Руки дрожали, а ноги подгибались от боли, кожа горела невыносимо и хотелось содрать ее заживо, лишь бы прекратить этот ужас. Она смотрела на Сережу с такой мольбой, будто тот способен за секунду все исправить, одним своим касанием избавить от боли.       Первым сориентировался Нечаев. Подхватил девушку на руки и побежал в кабинет шефа, в ужасе прикидывая, сколько времени ему нужно, чтобы добраться до «Павлова», есть ли у Дмитрий Сергеевича обезболивающее и сможет ли он сам ей сейчас помочь? Сеченов свёл брови у переносицы, вскакивая со своего места, когда Сергей ворвался в его кабинет с бледной Ритой, прижимающейся к его груди, и в истерике кричал о помощи.       Его самого чуть удар не хватил, потому что от паниковавшего майора не получалось выдавить ничего дельного, кроме просьб о помощи и «срочной, блять, быстрой, как Шток, транспортировке в больницу». Рита была в полуобморочном состоянии, бледной, слабо дышащей, обмякающей в руках майора, что заставляло паниковать его ещё сильнее. А попытки обратиться к ХРАЗу приводили к тому, что тот похрипывал и скрипел, глотая слоги и буквы.       Спас их, на удивление, Штокхаузен, пришедший в кабинет… Пожаловаться, на майора Нечаева. Жестикулируя, он кратко описал всю ситуацию, в красках отведя первое место Сергею, который, будучи «tollpatschiger Bär», покалечил нескольких людей. Риту быстро отправили в «Павлов» на руках Серёжи, который наотрез отказывался ее отпускать, даже когда прибыли в комплекс и попросили положить ее на кушетку. С боем Дмитрий Сергеевич отвоевал девушку у майора и пытался привести того в чувство. Получалось плохо, Нечаев либо молчал, либо срывался, говоря, что угробил малышку, и все разумные доводы отрицал.       — Она меня возненавидит теперь, да? — тихо спросил Сергей, сам не зная, к кому точно обращается.       — Сынок, ты же в нее не кислотой плеснул, — выдохнул Сеченов, присаживаясь рядом с ним. — Рита — милейшая девушка, явно симпатизирующая тебе, не думаю, что она оборвет с тобой все связи из-за недоразумения. А я обещаю, что на ней в память о нем останутся только небольшие шрамы, а не грубые рубцы. Но лучше бы ты заполонил их чем-то более светлым, чем воспоминанием о пролитом кипятке.       Сережа опустил голову на сложенные на коленях руки. Ну а если?.. А если что? Ну скажет Рита — нет, что изменится? Кроме неловкости, смущения, обрывания диалогов на полуслове, полного прекращения общения, ее смеха. Этого нежного, насмешливого «Майор Нечаев», когда он хмурится. Ласковых рук, пытающихся разгладить морщинку между его сведенными бровями. Объятий, когда он готов рвать и метать в гневе, будто это маленькое хрупкое тельце способно остановить человека, напичканного микросхемами. А ведь способно. Сережа сжал зубы, сильно, до боли, чтобы челюстные суставы неприятно заныли, и понял, что нет. Он не готов на такое «если».       — Серёж, — он почувствовал, как на его плече сжалась рука, слышал недовольство Дмитрия Сергеевича, переплетённое с какой-то личной досадой, и только тихо выдохнул сквозь зубы. — Ты дуришь, ищешь если бы да кабы, будто знаешь, что сулит нам будущее. Я не хочу распинаться о том, что ты должен признаться ей в чувствах и ждать, словно подсудимый, стоящий на плахе. Я задам тебе только один вопрос. А ты готов будешь смотреть, как Рита будет счастлива с другим человеком?       Сергей замер и готов был поклясться, что никогда о подобном не думал. Рита ведь и правда молодая, красивая, умная, да разве захочет она смиренно ждать, пока он тешит свои страхи. И крутились же возле нее, аспиранты, академики, а она им только улыбалась, а Сережа желваками играл. А надолго ли? Она же тоже семью захочет, детей, стабильности хоть какой-то.       — Блять, — глухо выдохнул Нечаев, злясь ещё больше.       — Приму это, как отрицательный ответ, — хмыкнул Сеченов и снова потрепал его по плечу. — Ты можешь добиться ее, а можешь потерять навсегда. Зато смотреть издалека, какая она хорошая, любимая. Да только не с тобой.       — А вы-то откуда знаете? — раздражённо отрезал Нечаев, резко поднимая голову и прожигая шефа взглядом. И на свое удивление получил даже больше, чем ожидал. Дмитрий Сергеевич грустно улыбнулся, старался потупить взгляд, устремляя его куда-то в пол, но потом недовольно зажмурился и снова поймал взор Сергея, и заговорил каким-то глухим, абсолютно не своим голосом:       — Я выбрал «если», Серёж. И проиграл.       Рита лежала на кровати, закрытая почти по самые уши, и весело благодарила Сеченова за хлопоты, да ещё и за его личное присутствие такой длительный срок. Уверяла, что ей намного лучше, и, если врачи не пригвоздят ее к постели, завтра же напишет за него все пригласительные на открытие нового зала. Тот только смешно грозил ей пальцем, пообещав, что займётся этим сам, но, если она желает, здесь, под ее чутким руководством.       — Рита, подпишу тебе больничный с сегодняшнего дня, — прощаясь, бросил он у двери, бросив на Сергея выразительный взгляд.       — Дмитрий Сергеевич! — возмущенно воскликнула девушка, подскакивая на постели.       — Не обсуждается.       Сережа топтался около кровати, глядя в ее счастливое лицо, будто и не она сейчас с ожогами, накачанная обезболивающим, открыла больничный. Рита недовольно цокнула языком и, схватившись за его ладонь, потянула на себя, приглашая сесть на кровать. Майор постарался аккуратно, почти не тревожа ее, устроиться на краю, чувствуя, как сердце галопом бьет в груди из-за того, что девушка не отняла руку, оставив в его огромной мозолистой ладони.       — Рит, я поговорить хотел, — неуверенно начал Сергей, пряча взгляд.       — Ой, Серый волк, ты чего хвост поджал, как будто курицу стащил? Или кошку боишься?       — Я серьезно, Рит…       — Да не обижаюсь я на тебя, Сереж, успокойся. Ты главное не убей Штока, пока я тут на кровати под лампами отдыхаю, хорошо? Ему мне еще списки гостей утверждать, — на шутку мужчина даже не улыбнулся, продолжая сверлить взглядом простынь. — Майор Нечаев, — мягко протянула она и потянулась к его щеке, нежно очертив скулы, веки и пытаясь разгладить извечную морщинку между бровями.       — Рит…       — Опять надумал себе всяких глупостей и крутишь их в голове, да? — тихо, почти интимно, прошептала она, поглаживая его большим пальцем по скуле. И вдруг резко неожиданно воскликнула, сжимая пальцами обе щеки:       — Балбес!       — Рит, ну черт бы тебя драл, ну я же серьезно поговорить хотел, — борясь со смехом, проговорил Сергей, хватая ее за руки. — Накачали тебя чем-то увеселительным что ли?       Рита хихикнула и повалилась на кровать, таща Нечаева за собой. Тот замешкался, посмотрел на нее как-то странно, но потом все-таки аккуратно прилег с краю, только чудом не падая. Он боялся задеть ее раны, а Рита, кажется, и не чувствовала почти ничего, быстро уселась, подпихнув подушку под спину, зарылась пальцами в его волосы и начала их ласково перебирать.       — Вот выпишут меня из больницы, я Михаэлю перца насыплю в перчатки, — спокойно продекларировала она. — Соучастником будешь?       Сережа только утвердительно замычал, ближе пристраиваясь к ее боку, млея от неторопливых ласк. Заснет сейчас здесь, что потом про нее говорить будут? А она и не гонит, не понимает что ли?       Тишину прервало шипение ХРАЗа. Он похрипывал, скрипел и прерывался, но все-таки произнес:       — Маргарита, майор хочет сказать, что он к вам неравнодушен.       — Теоретически, кстати, признался мне ХРАЗ, — засмеялась Рита. — А ты потом красный пытался его убить. Морально. Задавить интеллектом советского военного.        — Именно так.        — Ну ты-то хоть завались, помощничек. Делать-то с ней чего теперь?       — Для начала снять поврежденную одежду.       — Так, подождите, я против, — воскликнула девушка, когда Сережа с максимально хитрым выражением лица начал на нее наступать.       — Рит, надо исключить любую возможность опасности для старых ран.       — Нечаев, мне через час на работу! Меня Дмитрий Сергеевич ждет!       — Ты на больничном, — смеясь, сказал он, закидывая хохочущую девушку на плечо.