Два юноши пошли и пришли в дом блудницы, которой имя Раав, и остались ночевать там…
Книга Иисуса Навина 2:1
* * *
Томас Ли Уинтворт по прозвищу «Ушастый Томми» не знал грамоты, но знал жизнь. А потому, стоило ему лишь взглянуть на чужака, что появился на центральной — она же единственная — улице их городка, как он слетел с забора. Вечерело. Из чужих окон тянуло едой, и милосердная ночь готовилась набросить свой чернильный плащ, подобно Мартину Турскому, на изрытый морщинами лик городка, который, впрочем, именовался на военных картах штата Техас «полустанок 38/1», а настоящего имени ещё не заимел, поскольку всё его население искренне полагало, что остановка их здесь — временная, а потому и беспокоиться о формальностях нечего… Но не будем углубляться и скажем проще: Ушастый Томми в свои одиннадцать лет знал жизнь, и поэтому он слетел с забора, на котором имел честь восседать, и запрыгал у стремени высоченного широкогрудого коня с длинной нестриженной гривой: — Мистер! Мистер! Гостиницу?! Салун?! Почту?! Церковь?! Я покажу, я покажу! — Постой и помолчи. Приказ явно был отдан не лошади, которая и без того остановилась и уж точно не славилась разговорчивостью. Томми замер, нетерпеливо меся босыми ногами толстый слой грязи, заменявшей "полустанку 38/1"дороги, тротуары и прочие пути передвижения. Весна 1860 года выдалась дождливой. — Мистер… — просительно зашептал Томми, заглядывая под широкополую шляпу чужака. — Вы только скажите, что нужно, я покажу. За спиной Томми скрипнула дверь, и полоса света упала на дорогу. Лощёный. Именно это слово, с протяжным округлым «ё», подцепленное у станционного телеграфиста — полубога для мальчишек всей округи, — лучше всего описывало чужака. Добротный сюртук, хорошей шерсти штаны с остатками заломленных стрелок, белый — белый! по такой-то погоде! — шейный платок, отличной выделки сапоги, пусть и забрызганные грязью… Как-то так — лощё-о-оно — выглядели хозяева железной дороги, что месяца два назад наведывались на полустанок: с атласными цилиндрами и холодными взглядами, в которых звенели стальные мили путей и щелкали костяшки прибылей. Железная дорога, давшая существование «полустанку 38/1», ненадолго запнулась в этих холмах; совсем скоро она рванёт дальше — к Тихому океану на запад и на юг, к Мексиканскому заливу… Этот приезжий, правда, ростом был куда как выше железнодорожных богатеев, а щечка револьвера, блеснувшая богатой резьбой из складок пыльника, намекала, что владелец умеет управляться не только с пером и бумагой. Но вот взгляды-то у них были похожи… Железные. — Здесь есть хорошая гостиница? С мягкой постелью, горячей ванной и без клопов? Томми честно подумал и решил не врать: — Нету, сэр. У Барнса-Две Кобылы вам не понравится… Путешественник посмотрел — Томми для надежности ткнул пальцем в расхлябанную халупу о двух этажах, — и поморщился. Коротко спросил: — Варианты? — «Иерихонская роза», сэр! — расплылся в улыбке Ушастый Томми. — Салун — первый класс! Лучше и в Сан-Антонио не найдёте! Вкусный ужин, мягкая постель, горячая вода по первому требованию, сговорчивая мисс, чтобы согреть вас прохладной ночью… — Предпочитаю одеяло, — хмыкнул чужак и спрыгнул с лошади. «Чмя-я-як», — сыто ответила дорожная грязь. — Это должен быть очень, очень хороший салун, — задумчиво протянул чужак, поднимая холодные серые глаза с сапог на Томми. — Скажи-ка, мальчик, ты получаешь сдельно или посуточно за каждого соблазнённого в твой вертеп? — Еженедельно доллар десять центов, сэр, — с законной гордостью ответил Томми, вот уже два года подвизавшийся на мелких поручениях у хозяина «Розы» и тем кормивший себя и старую, вечно больную бабку. — И еще по десять центов за каждого, кто останется дольше, чем на два дня. Мистер… Сэр, как прикажете вас звать? — Фэйнор. И не рассчитывай, за меня ты десять центов не получишь. — Как прикажете, мистер Фэйнор! — не стал возражать Томми и повел добычу к ярко светящимся дверям салуна, откуда доносилась музыка и гул голосов. «Не рассчитывай…» Они все так говорили. Над безымянным городком, где в одинаково-красных холмах заканчивались железнодорожные пути, зажигались звезды. «Чмяк!» «Чмяк!» «Чмяк!» — радовалась грязь «полустанка 38/1» приезду Карантира Фэйнора.* * *
Капли пота собирались на лбу мистера Фергюссона медленно — сначала повлажнели седые виски, затем появилась испарина над бровями. И только потом заблестели мелкие капельки в бороздах морщин на лбу. Такие морщины даёт не возраст и страдание. Такое случается, когда мужчина познает женщину и делает это усердно и прилежно. Мод застонала громче и прижалась сильнее, вскидывая бедрами и впиваясь ногтями в спину. Сейчас она желала долгожданной petite morte ничуть не меньше мужчины, что «вспахивал её аки целину». И поскорей, пожалуйста, поскорей! Мод Галлахер, двадцати трех лет от роду, уроженка 52-й Вест-стрит славного города Нью-Йорка, когда-то — рыжая девочка с васильковыми глазами и катехизисом в руках, а нынче — «Рыжая Мод», шлюха в салуне «Иерихонская роза», до полусмерти ненавидела, когда пот клиентов капал ей на лицо. Капли на лбу мистера Фергюссона тем временем преодолели границу между белой кожей, сохранённой от загара широкими полями шляпы, и почти коричневой, выдубленной солнцем и ветром. — Да, да, да… — застонала Мод, глядя в потолок, чтобы не кривиться. Фергюссон задвигался быстрее, сбиваясь с ритма. Капли, пробежав по заломленным бровям, слились в одну большую, которая стремительно покатилась и застыла на самом кончике носа… Мод закрыла глаза, но это не помогло — отвратительная капля упала прямо ей на губы. Она вздрогнула всем телом, и Фергюссон сорвался. Кончал он долго, мелко подёргиваясь. — Уф-ф-ф, — он удовлетворенно выдохнул, скатившись с Мод. Полежал, разглядывая потолок и выравнивая дыхание. Провел колючей мозолистой рукой по её бедру. — Тебе понравилось, девочка? — Очень, — серьезно ответила Мод и чмокнула мистера Фергюссона в щеку. Заснул он ещё до того, как высохли пот и семя на её теле. Мод тихо поднялась со скрипнувшей кровати, укрыла клиента одеялом — из открытого окна дул прохладный ветер. Пожалуй, она была даже благодарна — Джонатан Фергюссон, богатый скотопромышленник и отец пятерых дочерей, всегда брал целую ночь, не скупился, не был груб, а после — спал крепким сном до самого утра. Остальные девушки в салуне подшучивали, что целую ночь он берет по старой памяти, когда и он был моложе, и трава зеленее, и быки — рогастее. Мод с ними не спорила. За ширмой её ждал кувшин с водой и таз. Вода ещё была теплой. Губы она помыла с мылом.* * *
— Польку, польку давай! — Нашу, нашу из Айдахо! «Красотку Кэт…» Ну, знаешь?! — Да ты заснул, черномазый?! Играй! Давай! Джимми-Рубаха послушался — и дал. Пианино ревело и плакало под сильными пальцами; на пятачке возле — топало, свистело, пристукивало и пританцовывало многорукое и многоногое чудище. Скрипели запыленные сапоги, мелькали слишком яркие юбки и слишком потертые кружева. В свете керосиновых ламп терялись и морщинки у глаз, и усталые взгляды. И это, пожалуй, к лучшему. — Всё, мистер, всё! — Мод вырвалась из пляшущей толпы и облокотилась на стойку. Она и вправду любила танцевать, как будто… Как будто и не было этих трёх лет. — Я устала. Всё-всё-всё! — Так это… давай, — её кавалер по танцу, здоровенный как бык и пахнущий быком погонщик, навис над ней, недвусмысленно ухмыляясь и запуская руку под юбку. — Так пойдем, полежим. Отдохнёшь. — Нет, я пас, мистер, — Мод заставила себя улыбнуться и бросила короткий взгляд за стойку. Там должен был стоять Джо Бойд, единственный и неповторимый владелец «Иерихонской розы». Человек со специфическим чувством чести — ему не жало перекупить долги у проигравшегося в пух и прах дурня, навесить их на молоденькую жену дурня, а потом предложить ей отработать долг в борделе. Впрочем, надо признать, Бойд редко принуждал своих девушек и договоренности соблюдал строго. С Мод у него было всего два пункта в договоре: он принимает отработанный долг без проволочек и позволяет ей перебирать клиентами. В пределах разумного, конечно. — Давай, не ершись! Ну! — Отпусти! — Пошли, пошли, шлюха! Ты же хочешь! — погонщик стиснул ей ладонь и ухватил за грудь. — Какая ты мягонькая! А ну-ка, дай пощупаю… Да где же этот чертов Бойд?! Мод попыталась выдернуть запястье, может, даже пнуть этого бугая… — Леди сказала, что не хочет идти с вами. И грубая хватка сразу же исчезла. Этого джентльмена Мод Галлахер приметила еще час назад, как только он вошел. Высокий, правильное лицо, длинные, стянутые в хвост на индейский манер волосы… Он был бы однозначно красив, если бы не презрительно скривленные губы и высокомерный взгляд. «Красавчик» — так определила его про себя Мод, и готова была спорить, что неприятности ждут его за ближайшим углом. Оказалась права. Даже за угол сворачивать не пришлось. Бугай попытался стряхнуть с себя руку красавчика и набрал воздуха: — Ах ты гадючий потрох! Да кто ты такой, чтобы мне указывать?! Да я тебя сейчас… — Джентльмен прав, — щелкнул предохранителем у виска погонщика Бойд. Оказалось, что музыка давно уже стихла, и весь салун смотрит на разворачивающуюся у стойки сцену. — Девушка сказал, что не хочет идти с тобой. Ты ей не нравишься. И мне ты не нравишься. Нам — не нравишься. Да, шериф? Скажи же, что этот малый нам не нравится? — Совершенно не нравится, — спокойно ответил сидевший поодаль рыжий, в масть Мод, здоровяк со звездой на груди, и положил на стол, где уже лежала колода карт, револьвер. — Вам лучше поискать другое место для отдыха, мистер. Советую заглянуть в гостиницу «Две Кобылы». По дороге к двери погонщик подхватил оставленную шляпу и зло пнул попавшийся под ноги стул. — Спасибо, — поблагодарила Мод. — Мистер… — Фэйнор, — окатил её нечитаемым взглядом «Красавчик» и отвернулся. — Эй, хозяин, у тебя всегда так шумно? — Сейчас станет тише, — ответил Бойд, переставляя кружки. — Ваш номер готов и ждет вас, мистер Фэйнор. — А горячая ванна? — И горячая ванна, разумеется. Не беспокойтесь, шуметь сейчас уже никто не станет, — Бойд кивнул на Джимми, который опускал крышку пианино. — Теперь до утра джентльмены будут играть в покер, это куда тише танцев. Не желаете присоединиться, мистер Фэйнор? — В покер? — голос у «Красавчика», спокойный и глубокий, тоже был красив. — Я слышал, но не играл. — О! — у Бойда нехорошо зажглись глаза, и Мод захотелось обратно наверх, к Фергюссону под одеяло. При всех достоинствах у Бойда был один недостаток — он слишком любил деньги. А у этого Фэйнора они явно водились. — Это прекрасная игра для джентльменов, мистер Фэйнор! Нужна логика, математика и хорошая память, и мне вы кажетесь человеком, вполне обладающим всеми этим качествами, не правда ли? Шериф, вас не затруднит напомнить правила мистеру Фэйнору? — Нет ничего проще. Прошу вас, мистер Фэйнор, присаживайтесь, — отозвался шериф. — Смотрите. Правила покера просты и понятны даже ребенку. Вы с первого раза разберётесь. Есть пятьдесят две карты… Мод приметила, как Бойд с шерифом обменялись многозначительными взглядами, и закусила губу. Она не хотела. Она, чтоб ей провалиться, совсем не хотела!* * *
Виски жгло губы и было горьким, как вся её жизнь. Мод редко пила крепкий алкоголь. И здесь, в зале салуна, и там, наверху, в комнатах. Начнешь пить — и все, прощай мечта выбраться отсюда. Лишняя рюмка вечером — и вот ты уже стонешь под воняющим навозом погонщиком. Стакан — и тебе это уже нравится. Нет. Нет, нет и нет. Она выберется отсюда. Она не упадет еще ниже. Уж лучше сразу в петлю. Мод Галлахер не была глупой и редко делала глупости — ну, не более, чем влюбиться в смешливого светловолосого парня-типографиста, доброго и щедрого, бросить работу (а ведь ей нравилось работать модисткой, и хозяйка хвалила ее легкую руку и хороший вкус!) и согласиться на «шанс всей жизни» — уехать на Западное Побережье, где воздух живительный и сладкий, типографии растут как кусты, а у людей есть головы, а, значит, им тоже нужны шляпы… Венчались они на родной 52-й, когда в соседнем парке цвела сирень, а высокие ступени церкви были усыпаны сиреневыми пахучими кистями и зерном… В общем, она была не более глупой, чем любая нью-йоркская девчонка семнадцати лет. Только повезло ей меньше. — Пасую, — донеслось из-за спины. Мод подняла наполненный янтарной жидкостью стакан, посмотрела на него и приложила к виску. Голова болела невыносимо. — Пас. Можно было даже не оглядываться, но Мод не удержалась. Красавчика Фэйнора «делали» вчетвером. Шериф Дэвис, его помощник — немногословный и злой Гарт Олбри, местный ранчер Хук, пригнавший стадо на погрузку, и его приятель и деловой партнер Кеннеди, прозванный девочками «Иерихонской Розы» «Липким Кеном». — Ай! — вскрикнула белокурая Кэтти. Она меняла стаканы на столе у игроков, когда Липкий Кен дотянулся и ущипнул ее за грудь. — Мистер Кеннеди! Мужчины наверняка и внимания не обратили, что в глазах у Кэтти мелькнули самые настоящие слезы. Пить не хотелось совершенно, но во рту было так погано, что Мод снова сделал глоток. Красавчик-Мистер-Фэйнор оказался самым паршивым игроком, которого только видела Мод. Во-первых, она не понимала, как можно сесть играть в покер, если ты о правилах не знаешь примерно ничего. Это ж насколько надо быть самоуверенным, а? Он что, правда думает, что его окружают полные болваны? Во-вторых, он слишком часто рисковал. Риск — дело благородное, но не до такой же степени! Можно подумать, у него за пазухой серебряный рудник… Ха-ха… А пазуха-то, наверное, у него хорошая… То бишь, тело. И он точно любит мыться, это хорошо… Так, что ещё?.. Ах, да, в-третьих…. Или во-вторых?.. Мод отставила стакан в сторону и с силой потерла мочки ушей. Проверенный способ слегка протрезветь. В-третьих, этот Фэйнор категорически не умел блефовать, вообще. При малейшем волнении его выдавали яркие красные пятна на лице, будто пощечин надавали. Ну как же не обчистить-то такого?! Сам Бог велел. Хотя, скорее, дьявол… Что Богу делать на железнодорожном полустанке 38/1 в бесконечных ржаво-красных холмах? Вот и Мод не знала. Она поднялась, почти не покачнувшись, и медленно обошла кругом играющих. Внимания на нее никто и не обратил — на потемневшем дереве стола лежали кучками серебряные доллары. Столько, сколько Мод за все три года в «Иерихонской розе» не видела. — Сбрасываю. Игра шла по-крупному и уже подходила к конце. Щеки у Фэйнора пылали, а карты он держал так, как некоторые держат нож. Что там у него? Девятка, валет… Ох… Мод покачала головой. Голова от этого заболела еще сильнее. И что ж она так набралась-то, а? Надо выйти, подышать, или уже подняться наверх и заснуть. В конце концов, мистер Фергюссон сегодня оплатил не только собственную ночь, но и её… — …проиграли, мистер Фэйнор, — шериф Дэвис говорил, ловко собирая карты мясистыми пальцами в рыжих волосках. — Ежели желаете, можем ещё партию. Конечно, если у вас есть, что ставить. Не расстраивайтесь, Фортуна — дама ветреная, в следующий раз повезёт… — Нет. Это «нет» упало, как падает сосулька на голову добропорядочному жителю Нью-Йорка зимой: неожиданно, неотвратимо и очень обидно — куда идет налог на содержание улиц?! — Нет, — повторил Фэйнор. — Дама червей вышла раньше. Я помню. — Вы ошибаетесь, мистер Фэйнор, — очень спокойным голосом ответил шериф, но Мод заметила, как его помощник потянулся к кобуре. — Память человеческая не идеальна, молодой человек… — Ваша — возможно, а моя — идеальна. Вы обманули меня. Миг — и на Фэйнора уставились не меньше шести стволов, а у стойки щелкнула винтовка Бойда. — Вы же понимаете, мистер Фэйнор, что подобными заявлениями кидаться опасно? — шериф Дэвис за оружие не схватился. Он тасовал колоду, мягкими привычными движениями завзятого картежника, которым, собственно, и являлся. — За такие оскорбления убивают, и даже я, служитель закона, не могу найти ничего криминального, если джентльмены берутся защищать свою честь. Клевета, знаете ли, наказуема… — Попробуйте, — нехорошо улыбнулся Фэйнор и повел револьвером над самой столешницей. — Я точно не стану единственным убитым. А, может, именно я и не стану. Если бы это была оперетта, до которых Мод Галлахер из Нью-Йорка была большой лакомкой, пока еще не стала Рыжей Мод из «Иерихонской розы»… Так вот, будь это оперетта, здесь звучал бы барабанный бой. Но, к сожалению, это была вовсе не оперетта и даже не опера-буф. Этого дурака сейчас убьют. — Ой! — воскликнула Мод и, взмахнув пеной нижних юбок, упала на колени к Фэйнору. — Если вам не везет в карты, мистер, вам повезет в любви! Уже повезло! Обхватив Красавчика за шею, она звучно поцеловала его в щеку. Смех, прокатившийся по салуну, пах напряжением, как скаковая лошадь мылом перед скачками где-нибудь в местах более цивилизованных. Фэйнор замер. Мод телом почувствовала, что ее сейчас просто отбросят в сторону, как куклу из папье-маше. «Пожалуйста. Ну пожалуйста! Пожа-а-алуйста!» — молила она про себя, покрывая поцелуями гладко выбритые щеки и мягкие губы. Такие же горькие от виски, как её собственные. Господи, да почему ж ей так везёт-то на дураков?! — «Пожалуйста, не надо!» Кажется, Господь ее услышал. А, может, вовсе и не он, но это было неважно. «Красавчик» Фэйнор поднялся со стула — как был, с ней на руках, и молча понес наверх. На смех, свист и скабрезности в спину он отвлекаться не стал.* * *
Когда мужчина подхватывает женщину в объятия и несет в постель, даже самая целомудренная монашка догадывается, что они там не Святое Писание читать будут. Мод Галлахер монашкой не была, и когда Фэйнор опустил ее на кровать, могла предугадать развитие событий — как любят писать в газетах — до последнего штриха, до последней запятой и до последней пуговицы. Кстати, о пуговицах… — Иди ко мне, — улыбаясь, Мод одной рукой погладила белые простыни, а второй принялась расстёгивать пуговички на лифе. — Мой спаситель… От выпитого стучало в висках и подкрадывалась к горлу дурнота, но в первый раз, что ли?.. Мод твердо была настроена исполнить долг благодарности до конца. В конце концов, не так часто проезжие джентльмены спасают её от приставаний пьяного болвана, а если этого красавчика сейчас отпустить, его точно продырявят. Пуговички закончились, шея затекла, а спаситель всё не шел. Так и стоял, как приколоченный, посреди комнаты, сложив руки на груди и хмуря чёрные брови. Под этим взглядом становилось всё неуютней и холодней. А, может, всему виной сквозняк из открытого окна. — Кхм. Кха-кха… — закашлялась Мод и неловко села. Посмотрела в серые глаза и застегнула пуговки. Оправила юбки. Помучилась с руками — куда бы деть… Сложила на коленях. Тоскливо подумала: «Только бы мораль читать не начал…» А то случались всякие. Целую проповедь прочтут, бичуя похоть и сластолюбие, а потом развернут лицом в подушку — и до самого рассвета. Мерзко от них — будто в грязи вываляли. И почему-то такие всегда старались недоплатить… — Зачем? — А? — Зачем ты… — Фэйнор поискал слово. Не нашел. — Зачем ты это сделала? Зачем помешала мне выстрелить? Ты испугалась за кого-то из них? За шерифа? Кто он тебе? У него волосы как у тебя, но вы не родня, я же вижу. Или ты защищала того, со злыми глазами? Ты ему не нравишься, но у вас бывает, я знаю. Глупо, как по мне… Мод открыла рот… да так и закрыла. — Или те двое? — продолжал рассуждать Фэйнор. — Нет, точно не они, их ты боишься. Даже сейчас вздрогнула. Наверное, всё-таки шериф… Я прав? — Что? Шериф Дэвис? Нет! — взвилась, и так же быстро рухнула обратно на кровать Мод, схватившись за виски. Нет, правильно, правильно ей твердили о вреде пьянства… — Я тебя пожалела! Вас, то есть… Тебя бы пристрелили, как пить дать! — Меня? — он заломил бровь. — Поверь, девочка, я неплохо стреляю. — Ах, ну да, конечно! Как я могла подумать?! — Мод уже понесло. — Если мужчина берётся за револьвер, то он, разумеется, лучший из стрелков! Их было пятеро против тебя одного, Бойд спит со своей винтовкой, а Дэвис бьет муху на расстоянии тридцати шагов! Их пятеро! А ты, что, двигаешься быстрее пули? Да неужели! А стреляешь так же хорошо, как играешь в карты? Да вас бы, мистер Фэйнор, пристрелили в два счета, закопали и даже креста не поставили! Фэйнор пошел уже знакомыми красными пятнами по всему лицу, и даже на шее. Стоял, стиснув кулаки… У Мод пересохли губы и вспотели ладони. Что ж он молчит-то… Ему нет нужды доставать револьвер, он ее и одной рукой заломает. И кричи не кричи… Убивать ее он не станет, а в остальном кому есть дело до шлюхи? Она и так влезла, куда не просили. Ну кто ж ее тянул?! Дура. Как есть дура! — Я вас пожалела, — заломив пальцы, чтобы не выдать дрожи, твёрдо ответила она. — Вас. А не шерифа. И увидела, как он свёл брови, пытаясь найти в ее словах двойное дно, а потом — как его отпускает: пятна стали уходить с щек и даже плечи расслабились. И тень с лица ушла. — Зачем ты… вы… ты… — она запуталась, разозлилась и начала с начала: — Зачем вы сели играть, раз не умеете? Вас сделали как ребенка. И пристрелили бы! Вы думаете, вы здесь такой первый? Ох, как же вы ошибаетесь, мистер! Какая же глупость! Фэйнор дёрнул головой, будто его душили. Отвернулся, прошёлся до окна и обратно, неслышно — шаги глушил протертый ковёр, и мягко как тигр — а вот это явно было природное. Тигра Мод видела в зоопарке, поэтому знала, о чем говорит. Правда, сейчас между ней и тигром не было металлических прутьев толщиной в три пальца. — Я не подумал, — мрачно признался Красавчик Фэйнор, задержавшись у окна и глядя в прохладную черноту ночи. — Всего-то колода карт! Что здесь сложного?! А вот теперь отпустило её. Мод вздохнула раз, другой, стараясь сдержаться — мужчины не любят, когда над ними смеются! — и не смогла. Упала на кровать и расхохоталась в голос, не стесняясь и наплевав на весь свой опыт, полученный в салуне: — Ты бы себя слышал, красавчик! Всего лишь колода карт, вы на него посмотрите! Да откуда ты такой взялся?! А уж на вид-то грозен, ой, как грозен… Да по тебе только слепой не прочтет, что за карты ты держишь! Быстрее разве что перевернуть их рубашками вниз! А твой блеф — худшее, что я видела в жизни. Ты выучил на ходу пару трюков и решил, что остальные такие глупцы, что не смогут тебя обыграть? Да они сделали тебя! Сделали они вас, мистер Фэйнор, как мальчишку! Это же салун, тут все играют! Это ж полустанок, тупик, здесь нечего делать неделями, пока не придет поезд, здесь играют все и на всё! Здесь больше нечего делать, слышишь?! Ни работы, ни уехать… Здесь даже утопиться нельзя — речка по колено! А они всё играют. Играют — и проигрывают! Деньги, лошадь, седло, место в караване, обратные билеты… Мечту — проигрывают, себя — проигрывают, жену — проигрывают! Были б дети — и детей бы проиграли! Всё! Всё… За виски, за протухший шанс! Каре… Стрит… Флеш… Ещё. И ещё… Ни видят ничего, не слышат. Жизнь проиграют и душу проиграют. Да кому хоть душа их нужна, дырявая, дешевая… И даром-то не возьмут. Кому она здесь сдалась? Сам отдашь, под ноги бросишь! А не возьмут. Не во-о-зьмут, слышишь?! Не возьму-у-у-у-у-ут… Фэйнор смотрел, как она захлёбывается пьяными слезами в подушку. Из открытого окна тянуло табаком, за стенкой скрипела кровать. «Дзы-ы-ынь…» — негромко звякнуло стекло. Да, этот номер был салуне лучшим, здесь даже посуда была из тонкого стекла… — Выпей. — Не буду, — прорыдала в ладони Мод. Господи, стыдно-то как, а… Как в первый год, право слово. Пьяная шлюха, мерзко… — Меня развезёт, я виски пила. — Хуже тебе уже не будет, поверь. Пей. Зубы у Мод стучали о край стакана, но Фэйнор был прав. Она допила всё до последней капли и вернула стакан: — Спасибо. Он молча кивнул и поставил стакан между ним на постель — так в стародавние времена, когда никто не знал слова инфляция и гомстеды, делал Рыцарь, доведись ему делить ночлег с Дамой сердца. На Тристана Фэйнор не тянул, ну так и Мод не Изольда. Отвернувшись, она вытирала ладонями красное, заплаканное лицо. — А ты пробовала? Топиться? — спросил он, уставясь в пол. — Ты говорила… — Нет, — Мод покачала головой, и тут же пожалела об этом. — Там и курица не утопится. Посидела на берегу и ушла. — Хорошо, — непонятно кивнул Фэйнор. Он бросил взгляд на Моб и поморщился. — Голова болит? Моб только вздохнула. — Дай попробую, — Фэйнор протянул к ней руки и остановился: — Ты позволишь? В горле что-то сдавило, в носу защипало, и она выдохнула рвано и медленно. Позволишь… Мод с трудом могла вспомнить то время, когда мужчина спрашивал разрешения, чтобы коснуться её. — Вы врачуете наложением рук? На святого вы не похожи… Его руки мягко легли на шею, прошлись по затылку, надавили. — Нет, не врачую, — ответил Фэйнор. Уверенные движение прогоняли боль, и Мод расслабилась. — Я для этого слишком много убивал. Вот надо же всегда всё испортить… Мод вывернулась из-под рук и пошла умываться. Плескалась она долго, а когда вышла из-за ширмы — удивилась: Фэйнор так и сидел на неразобранной постели, ни на дюйм с места не сдвинувшись. Она села рядом, спросила: — И что дальше, мистер Фэйнор? — Ты же понимаешь, девочка, — узкие губы дрогнули в улыбке, и от этого почему-то стало тепло. — Я всё равно спущусь вниз и заберу украденные у меня деньги. Меня ведь не просто обыграли, меня обманули. Я пойду и заберу своё. Попытаюсь забрать. — Они не ваши? Деньги? Поэтому вы готовы голову подставить? — Они — наши. Меня и моих братьев. — Даже если вы сумеете убить всех… — Мод отвернулась. Она, конечно, не раз желала провалиться в ад и «Иерихонской розе»… Бойда было почти жалко. — Даже если вы вернёте себе свои деньги, вас объявят в розыск. Назначат награду за вашу голову, выдадут ордер маршалам. Вашим братьям будет проще, если вас повесят? Фэйнор только хмыкнул. — Если меня повесят, мои братья меня убьют. Но другого выхода я не вижу. Это моя глупость, и разобраться с ней придётся мне. Пойми, девочка…. Я должен был заключить в Сан-Антонио контракт на покупку лошадей. Первую партию. Это игра вдолгую. Нам поверили на слово, по чужой рекомендации, и сейчас… — было видно, как бьется у Фэйнора на виске синяя жилка. Он достал из кармана однодолларовую монету и подкинул в воздух. Поймал. — Больше у меня не осталось. Это были все наши деньги, и я взял в долг под свое слово. И я — я! — не могу вернутся домой ни с чем. На меня рассчитывают, в меня верят… Не знаю, зачем я это всё тебе рассказываю. Он встал. Поднял с пола выложенные у двери седельные сумки. Достал мешочек, недобро лязгнувший металлом. Мод смотрела, как ловко двигаются сильные тонкие пальцы, снаряжая запасной магазин. Как же так получилось, что она во всё это влезла? Да какое ей дело до них до всех? Ей бы собрать денег и уехать отсюда подальше! Сумма набиралась медленно и тяжело: задолженные деньги, да деньги за крышу на головой, еду и одежду… Билет на поезд, в конце концов! Ничто не доставалось бесплатно, за всё нужно платить. И этот вот красавчик, тоже сейчас пойдёт платить. За глупость свою и самомнение. А ведь он даже не спросил, как её зовут… Ну да кому есть дело до шлюхи? — Останься, пожалуйста, здесь, вдруг рикошетом достанет, — Фэйнор наклонился, и лезвие узкого и тонкого ножа блеснуло рыбкой, исчезнув в засапожных ножнах. — Прости, я не спросил сразу… Как твое имя? — Мод, — выдохнула она. — Рыжая Мод. Он бросил на нее короткий взгляд: — А полностью? Это же… Как оно у вас называется? Эпессе? Прозвище? — Модести Катарина Галлахер, — ответила она и зачем-то пояснила: — Модести означает «скромная». Ох, сколько же шуточек она выслушала в первый год… Но Фэйнор не стал смеяться. Только кивнул очень серьезно: — Красивое имя. Спасибо тебе, Модести Катарина Галлахер, — вытащив из кармана записную книжку, набросал пару строк и вырвал листочек. Положил его на кровать и прижал серебряным долларом. — Если мне не повезет, напиши моим братьям, пожалуйста. Он оглядел комнату, провел рукой по расстёгнутой кобуре… — Погодите, — остановила его Мод и встала. Странно, голова отчего-то совсем прошла. — Подождите, мистер Фэйнор. Вы… Вы правда играли сегодня в покер первый раз в жизни?.. Заснули они, когда солнце уже карабкалось в зенит. Заснули вдвоем на одной кровати. Между ними — рыцарским мечом, уж прости, читатель, за повтор! — лежала колода карт.* * *
«Шу-шу-шу-шурххххх…» — мягко шелестели карты в руках шерифа Дэвиса. Вечер выдался тихим — в салуне почти не танцевали и даже обошлось без безобразий. Наступающая ночь обещала приятную игру — играть нынче было на что. — Вы позволите? Спрашивающий не стал дожидаться разрешения, взял стул и уселся напротив. Гай Обри, нацелившийся на это место, сбился с шага. — Вечер добрый, мистер Фэйнор. Решили полюбезничать с Фортуной еще разок? «Шу-шу-шу-шурххххх…» Дэвис вежливо кивнул Фэйнору и глазами приказал Обри сесть по левую руку. Вечер разом становился не таким уж добрым. И ладно б сделанный вчера простофиля решил отыграться… Больше всего шерифу не понравилось, что он — он! — даже не заметил, как Фэйнор спустился вниз и прошел через зал. И как это называется?! Люди не ткутся из воздуха, а сам Дэвис сегодня едва пригубил виски, так почему… — Решил, — дружелюбно согласился Фэйнор. — Уверен, как джентльмены, вы дадите мне возможность отыграться. — А вы уверены, мистер Фэйнор, что… — Да запросто! — шерифа перебил «Липкий Кен». Он с грохотом подтащил стул и с размаху швырнул шляпу на стол, едва не задев стакан шерифа. — А у вас, Фэйнор, есть, на что играть? Мы вам тут не воскресная школа, на честное слово и фантики не играем. — Найдётся. И вот тут уже второй раз за вечер интуиция шерифа взвыла голодным койотом в прериях. — Двадцать, — жестко сказал он, обрывая Липкого Кена. — Начальная ставка — двадцать долларов. Желаете — деньги на стол. Нет — мы вас не держим. Подошедший было высокий и худой, как палка, телеграфист поселка резко взял оверштаг — как говорят моряки — и пришвартовался у стойки. Еще двое, которых шериф не знал — они появились только сегодня — замялись, не решаясь искушать судьбу столь высокой ставкой. Толпа вокруг быстро собиралась. Фэйнор молча вытащил из кармана кошелек и отсчитал — серебром и ассигнациями. Откуда?! Дэвис обвел взглядом салун… — Рыжая Мод! — догадался Обри. — Уж не думал… — Берёте деньги у шлюхи, мистер? — хмыкнул Кеннеди, выкладывая на стол свою ставку. — Быстро вы её… Фэйнор пошёл пятнами, но ответить не успел — шериф стукнул ладонью по столу. — Господа, хватит! Мы играть собрались. А вы, мистер Кеннеди, следите за языком. Кто ещё участвует, джентльмены? Быстрыми, ловкими движениями шериф раздал карты на шестерых — те двое приехавших таки решились поставить. Игра началась, карты пришли хорошие… Но зуд в пальцах больше напоминал не азарт игры, а азарт боя. Прямо как у Солт-Спринг восемь лет назад. Тогда выжил один только Дэвис.* * *
— Отвечаю. — Поднимаю. — Пропускаю… Мод стояла, облокотившись на стойку, и смотрела на стену за спиной Бойда. Там выстроились бутылки — вытянутые и пузатые, коричневого и зеленого стекла… Пустые. Смотреть на играющих она не могла. Всю ночь она учила Фэйнора покеру. У него оказалось странное, перекатывающееся по языку имя — Карантир, и действительно хорошие способности. Схватывал он моментально, карты запоминал… Она так Credo не помнила! Подсчитать, удержать в памяти, рискнуть — всё это у него получалось. Печаль была одна — есть вещи, которые только опытом возьмешь. Ну так вот опыт она ему и давала. Уж у неё этого опыта было по горло. Это вечером в салуне играли посетители. А днем — девочки. И ещё по-прежнему ужасно было с блефом. Вот куда деть этот проклятый румянец?! — Мод, ты дура, — Бойд говорил негромко и не смотрел на нее. В руках он держал здоровенный кофейник, в отполированном до блеска боку толпа вокруг картежников казалась многоглавым чудовищем. — Ты с ума сошла. — Да, — согласилась Мод и отвернулась. Игра продолжалась. — …сбрасываю, — ранчер Хук поднялся, размял плечи и, подхватив стул, сел в толпу зрителей. Играющих осталось лишь трое — Фэйнор, шериф Дэвис и Липкий Кен. — Пара. — Стрит. «Хлоп, хлоп» — падали карты на отполированный стол. Навалом лежали деньги. Всё то, что проиграл вчерашней ночью Фэйнор — и ещё. — Я пас, господа. Из игры вышел шериф. Таким белым его лицо Мод не видела никогда. — Поднимаю. — Отвечаю. Фэйнор играл хорошо. Не зарывался, играл разумно и очень жестко. Он как будто не играл, а… Сравнение Мод не понравилось. Фэйнор будто убивал. Раздали карты. Сейчас раскроются… Черт… Судя по гримасе радости, Кеннеди пришло что-то сильное… Мод не выдержала и кругом обошла столпивших вокруг стола. Её пропустили. Уже все в салуне знали, что Фэйнор играет на её деньги. Что там? Валет бубен, трефовый, дама пик… — Пошла прочь, шлюха! Мод едва успела отскочить и виски, выплеснутое в нее Липким Кеном, намочило платье. — Что, подсматриваешь, девка?! — Кеннеди скалился от ярости. — Только посмей ему нашептать! Он уедет, а ты — останешься! Я тебя так объезжу! Ты у меня забудешь… Фэйнор бросил карты на стол — ну хоть рубашкой вверх! — и схватился за револьвер. «Баххх!» Грохнул выстрел и все замолчали. Слышно было, как сыплется известка с потолка. — Тихо, — негромко произнес шериф. В руках он держал по револьверу. Правый смотрел на Фэйнора, левый на Кеннеди. — Опустить оружие. Первого, кто дернется — пристрелю. Раскрывайтесь. Первым перевернул карты Фэйнор. Туз. Валет. Девятка. Шестерка. Тройка. Флеш! — Да! — в восторге Кеннеди треснул ладонью по столу. — Да! Он веером швырнул свои карты. Три дамы и два валета. Фулхауз… — Ну всё! — Кеннеди вскочил. Навис над столом. — Это теперь моё! А девку твою я поимею, как захочу, никуда она… Грохнул выстрел. Липкий Кен замолчал. Потянулся к груди — и рухнул на пол. Ахнувшая толпа раздалась вокруг тела, как море вокруг Моисея. — Я предупреждал, — сухо сказал шериф Фэйнору. Его палец на спусковом крючке дрогнул… — Стойте! Белокурая Кэтти опустилась на колени возле тела Кеннеди, взяла за руку и вытащила из рукава сюртука две карты. Девятка пик и король бубен. В абсолютной тишине карты легли на стол. Едва слышно щёлкнула пружина снятого со взвода курка, и шериф Дэвис опустил револьвер. — Собаке — собачья смерть, — он посмотрел на Фэйнора и, дёрнув губой, сказал: — Поскольку убитый был пойман с поличным на шулерстве, к вам, мистер Фэйнор, обвинений предъявлено не будет. Но лучше вам исчезнут отсюда побыстрее. Карантир Фэйнор положил револьвер на стол и кивнул. С его щек медленно сходили красные пятна. — С удовольствием, шериф. Но только утром. И мне обещали здесь горячую ванну.* * *
Прощались на закате, когда в прозрачно-алое небо поднимались струйки дыма — добропорядочные обитатели «полустанка 38/1» готовили ужин и готовились отойти ко сну. А в салоне «Иерихонская роза» жизнь только начиналась: с грохотом передвигали столы, гремела посуда на поварне, девичий голос просил затянуть корсет потуже, но чтоб дышать можно было… В самом дорогом номере салуна прощались Карантир Фэйнор и Модести Галлахер. Вчера они и вправду пошли спать. Вернее, это Фэйнор, едва добравшись до постели, упал и заснул. А Мод… Когда перестали трястись руки и ноги, она тихонько сползла с кровати, открыла окно и смотрела, как пробирается сквозь низкие дождевые облака рассвет. Она так и уснула, положив голову на подоконника. — Здесь всё, — Фэйнор передал Мод тяжёлый мешочек. — Спасибо тебе, Модести Катарина Галлахер. — Куда вы сейчас, мистер Фэйнор? — В Сан-Антонио. У меня там дела. Мод закусила губу и молча кивнула. Очень хотелось сказать, хотелось спросить что-то… Неважно даже что… «Вы будете проездом, мистер Фэйнор?» «Я вас ещё увижу?» «Откуда вы такой?!» «Кто вы…» — Не играйте в покер, мистер Фэйнор, — сумела улыбнуться она. — Ваш румянец вас выдает за милю. Как вы сумели блефовать?! Фэйнор закинул на плечо седельные сумки и хмыкнул: — Все время думал, как буду рассказывать братьям, что проигрался в пух и прах. Они меня засмеют. — А вы расскажете? — Обязательно. И у меня вопрос… — Фэйнор огляделся, забрал со стола записную книжку, положил в карман. — Как получилось, что у того человека в рукаве оказались девятка пик и король бубен? Они ведь вышли. Я это точно знаю. У меня же, — он усмехнулся, — идеальная память. Мод посмотрела в серые глаза и пожала плечами. Она ни о чем не говорила с белокурой Кэтти. Да и не нужно было. Всё заканчивалось. Заканчивался день. Заканчивалась история… Может, и стоило бы попросить Фэйнора остаться — ещё на день или два. Предложить выпить… Мод бросила мешочек с деньгами на кровать и спросила прямо: — Почему вы застрелили Липкого Кена? Фэйнор с минуту смотрел на неё — сверху вниз, а потом взял её руку, поднес к губам и поцеловал. — Так, кажется, у вас выказывают уважение женщине? Я убивал, Модести Галлахер. И я сожалел после. Но в этот раз я точно сожалеть не стану. Прощайте. Она не хотела подходить к окну и провожать его взглядом. Он не Тристан, а она — не Изольда, и по ним не поставят оперу-буф и даже оперетты… Но, разумеется, она стояла и смотрела, как скрывается за поворотом дороги, растворяясь в последнем закатном луче, высокий всадник на высоком коне с длинной нестриженной гривой. Выплакавшись, Мод вытряхнула из мешочка деньги. В конце концов, надо подсчитать, сколько ей ещё осталось накопить… Среди серебра и ассигнаций были два листка бумаги — погашенная долговая расписка и билет на поезд.* * *
Томас Ли Уинтворт по прозвищу «Ушастый Томми» не знал грамоты, но знал жизнь. А потому, стоило ему лишь взглянуть на всадника, что появился на центральной — она же единственная — улице их городка, как он пожалел, что сегодня не пропустил свое бдение… Этого мексиканского кабальеро — в котором мексиканца выдавали разве что богато украшенное серебром высокое седло и цвет кожи, более оливковый, нежели у большинства джентльменов, не занимавших себя работой в поле, — хорошо знали на полустанке 38/1. — Эй, мальчик, подойди сюда! — мелкая монетка тускло блеснула в воздухе. — Как так случилось, что я не нашел в «Иерихонской розе» вашу рыжую красотку? Рыжая Мод, да, точно. Хороша девка, с характером, но если объездить… Уехала, говоришь? Вот так прямо взяла и уехала? Джентльмен помог? А как его звали? Карантир Фэйнор… Расскажи-ка подробней. И Томас Ли Уинтворт по прозвищу «Ушастый Томми» рассказал.