Я смотрю в твои глаза.

Острая резкая боль пронзила женское запястье в районе вен, словно по коже прошелся тупой тесак, не сумев до конца вспороть синие нити, оставив за собой лишь рваную кровоточащую рану. Йеннифер инстинктивно прижала другую руку к выступающим венам, ощущая себя так, будто ее только что с особой силой ударили под дых. В глазах на мгновение потемнело, застилая все мутной пеленой смятения и непонимания, что постепенно сменилось паникой и кричащим беспокойством, побуждающим девушку сорваться с земли и побежать вверх по лестнице. В одно мгновение весь мир сузился до ярко-голубых глаз, что неожиданно всплыли на поверхность памяти, выражая искреннюю благодарность. Они сияли любовью, доверием, такие теплые, цвета спокойного моря под сияющим солнцем. Девушка бежала со всех ног, начиная ощущать нарастающую боль в боку, но не находя причин схватиться за него и остановиться, дабы перевести дыхание. Наоборот, она неслась лишь быстрее настолько, насколько это было возможно. Йеннифер наплевала на уважение к погибшим, наплевала на верных подруг, что остались стоять в замешательстве, не до конца понимая, что происходит. По вискам больно стучали кувалдой, поднимая панику во всем сознании мыслями о том, что сейчас за картина возникнет перед глазами после открытия двери. Аккуратно работаю с ножевыми и сквозным огнестрелом, Мне так трудно доставать эти ярко-зеленые пули из ее тела. Глухой стук дерева, столкнувшегося с каменной стеной, был похож на какой-то дальний писк, не вызывавший ни капли интереса или переживаний. Все, что сейчас отчетливо слышала Йен - было неугомонным биением сердцем, которое в припадке истерики билось о реберную клетку, мечтая пробить ее насквозь, измельчить в крошку, порошок. И шум крови в ушах, что спокойно текла по венам, пока вдруг не застыла, когда запах металла, отчаяния и этих чертовых ромашек не ударил в нос девушки, за пару мгновений заполняя легкие до отказа, до тошноты. Тело. Немое, безжизненное тело лежало у массивного стола в бордовой луже, разлившейся алыми ручьями между пальцев, стекающими по запястьям ректора Аретузы. Поседевшие, платиновые волосы были ярким, сияющим пятном, которое начинало угасать уже после смерти хозяйки. Они рассыпались по холодному полу слишком идеально, точь-в-точь, как хотела бы этого Тиссая. Хотела бы? Эта звенящая тишина, что наполняла кабинет, надавливала на разум, подобно гранитной плите, вызывала сначала шок перед нескончаемым потоком боли. Капли размывают белые линии – последнее, что осталось от ее тела. Йеннифер не помнила, как пересекла комнату, когда оказалась за спиной женщины, чье сердце затихло навсегда. Лиловые глаза беспорядочно бегали по телу, цепляясь за серое полотно, облегающее изгибы. Совсем недавно эта накидка смотрелась на чародейке так непривычно обычно и по-домашнему, придавая ей особый шарм, украшая Тиссаю по-особенному. Теперь эта тряпка просто накрывала всю ее, рукава стянуты лишь до локтей, оставляя раздолье для хлеставшей все ещё живой и тревожной крови, окрашивавшей края платья в темно-красный. Металлический запах скручивал желудок в тугой узел, заставляя согнуться над безжизненной ректорессой, с былой осторожностью обхватывая голову дрожащими руками и кладя ее к себе на колени. Крик тупой иглой застыл где-то в горле, не давая пройти даже воздуху, пропитанному воспоминаниями, запахом их разговора, запахом Тиссаи. Йеннифер сквозь застилающую пелену соленых и таких горячих слез, что грозились пролиться незамедлительно, смотрела на расслабленное и умиротворенное лицо женщины, что более не испытывала ни боли, ни переживаний, лишь пустое облегчение. Под пальцами ощущалась совсем теплая, бархатная кожа, под которой все ещё текла жизнь. Девушка перестала ощущать, как стремительно намокали ее собственные щеки от лившихся ручьем слез. Где-то отдаленно она слышала собственные всхлипы, вырывающиеся из груди. И лишь тогда, когда за очередным вздохом вылетел болезненный вопль, затопивший всю грудную клетку непривычным спазмом, в сознании начали яркими пятнами всплывать воспоминания минувшего дня. Легче дорисовывать по памяти то, что всем нужно было сохранить целым. Это то, что всем нужно было сохранить целым. Ей казалось, что на зубах начинала хрустеть соль, просочившаяся в рот вместе с горячими слезами, которым не было конца и края. Она вновь видела эти ярко-голубые глаза перед собой, переполненные благодарностью от слов поддержки. Йеннифер казалось, что в ее жизни больше не будет глаз ярче, чем эти сияющие, выражающие порой усталость, хотя хозяйка и пыталась выглядеть сдержанной и собранной женщиной, которой даже петля на шее не будет казаться причиной для нервозности и переживаний. В груди колючим шиповником разрасталась скорбь, шипы которой с особой силой впивались в легкие, выбивая весь воздух, отравленный тем самым табаком. О, табак. Лишь короткая мысль о нем вызвала новую волну всхлипов, разрывающих Йеннифер на более мелкие куски, раскидывая ее ошмётки по углам. Волосы Тиссаи были буквально пропитаны ароматом горьких трав, от которых порой ужасно сильно кружилась голова. И девушка чувствовала этот запах, видела перед собой теплую и искреннюю улыбку, не в силах отделаться от воспоминаний. — Тиссая… — надрывно позвала чародейка, но в ответ последовала глухая тишина, прерываемая очередным хриплым вздохом, который вновь перерос в истошный вскрик. Йеннифер переставала чувствовать рвущую боль в горле, словно она проглотила пару тысяч мельчайших иголок, которые не скупились оставить на память несколько сотен рваных царапин. А я смотрю в твои голубые глаза, Нервно касаюсь кудрей из золота. Рука сама собой потянулась к платиновым прядям, все ещё мягким, струящимся меж пальцев, подобно волнам. «Спасибо» - в висках зазвучал еле слышный, такой родной шепот. Йеннифер показалось, что весь мир вдруг навалился на нее и начал беспощадно давить, прижимая к полу через это безжизненное тело, покоившееся на ее коленях. Вдыхать было все тяжелее, пока в голове больно стучали слова. …— Твои глаза так чудесны, Тиссая, они похожи на чистое небо, озаренное рассветным солнцем. Неужто тебе никто этого не говорил? — ее голос был хрипловат после сна, но Йеннифер так хотела сообщить свои мысли женщине, лежащей рядом. Чародейка тепло улыбнулась, стараясь поскорее спрятать свои глаза, вдруг наполнившиеся смущением и застенчивостью. Они вдвоём лежали на большой кровати, на белых шелковых простынях, от которых пахло свежестью. Их ноги были переплетены, а пальцы Йен игрались с мелкими кудрями каштановых волос. На губах все ещё ощущался недавний легкий поцелуй… Внутренности скрутились в узел, утягивая девушку за собой, заставляя ее наклониться к лицу ректора. Она чувствовала как подбородок дрожит, а глаза не просыхают, постоянно застилаясь полупрозрачной пеленой слез, которые почти никогда не удавалось просто проморгнуть. Йен хотелось ещё раз позвать Тиссаю по имени, разбудить ее, чтобы она лениво открыла глаза и увидела новый рассвет, новый день, наполненный только теплом и любовью. Но ей по-прежнему никто не отвечал, никто не собирался просыпаться и улыбаться ей нежной улыбкой, окрашенной лучами солнца. Мне, к сожалению, нельзя теперь так сказать, но сердце мое тобою измотано. Я смотрю в твои голубые глаза, Они и вправду глубокие, как океан. Йеннифер не знала, сколько прошло времени с ее последнего всхлипа, прежде чем она затихла, понимая, что больше не может издать и звука. Она обнаружила себя качающейся из стороны в сторону на руках с Тиссаей, прижимая ее тело к себе. Девушка была испачкана багряной кровью, начинавшей медленно запекаться. Йеннифер заметила, что лицо было неприятно стянуто засохшими слезами. Больше нечем, смутно подумала девушка, равнодушно смотря куда-то вперед перед собой. Теплые сухие ладони осторожно обвились вокруг талии чародейки. Йенна ощутила, как между лопаток лбом уткнулась Тиссая, вышедшая на балкон после очередной словесной перепалки. — Я бы ни за что даже и шагу не сделала в сторону Аретузы, если бы не знала, что нужна тебе, — остыв, буркнула Йеннифер, опуская свои руки поверх запястий Тиссаи, которая прижалась сильнее после того, как расслышала сказанное. Женщина знала привкус вины на языке перед другими людьми, но вина перед этой девушкой имела более горький вкус. Она хотела торопливо шепнуть «извини», но оказалась прервана обернувшейся Йен, которая уже оставляла невесомый поцелуй на макушке. Это было лучше любого прощения. Смогла бы она простить? О да, Йеннифер смогла бы простить даже перерезанную собственную глотку, если бы к ней вновь прижалась живая Тиссая, а не ее образ, сидящий рядом. Руки задрожали, когда Йен попыталась прижать женщину ближе, заключить в немое, безответное объятие и больше никогда не выпускать, вот так зачахнуть вместе с ней и рассыпаться пылью. Я смотрю в твои голубые глаза, Во мне правда огонь и он правда горит. Я больше никогда не смогу так сказать, пока королевский патруль бдит.