Элегия забытых слов

Грохот. Искры. Крушение вертолёта. Дазай с полузаметной улыбкой приблизился к тому, что раньше было Фëдором. Какое-то время он ещё наблюдал за тем как искрятся провода, осыпаются стëкла и горят детали, а затем неспешно присел на корточки. Он протянул руку и взял другую. Оторванную руку Фёдора. Бинты на ней и то, что раньше было одеждой, нелепо колыхалось на ветру, словно приглашая всех желающих сказать: «Вот Бог. Он тоже смертен. Смейтесь же над ним! Acta est fabŭla». Дазай ещё немного пощупал конечность пытаясь найти не то пульс, не то пресловутую божественность. Однако, вероятно, не отыскав ни того, ни другого, бросил руку обратно к обломкам вертолёта. Всё это время Николай не мог отвести взгляд. Он просто стоял, ощущая, как карточный домик внутри него рассыпается всё быстрее и быстрее. Он явно увидел как упала первая карта – с самого верха башни – в тот самый момент, когда Фëдор уронил чемодан. За ней посыпались и всё остальные – металлический штык – падая, они кружились в предсмертном танце – Фëдор сплëвывает кровь – последняя карта равняется с землёй – Бог взмывает в небеса. Так же, как птицы... Затем грохот, осколки, яркое пламя охватывает вертолёт и игральные карты внутри Николая. Теперь на месте карточной башни пытает башня огня, того самого в котором сейчас горит Фёдор. Карты сгорели дотла – как раз в этот момент Дазай выбросил конечность Фёдора. Николай подошёл к руке Достоевского и поднял её прикоснувшись к кисти немного дрожащими губами. Та оказалась холодной и липкой, пахнущей пеплом, плавленным металлом, бинтами, жжëной кожей и кровью. «Неужели это конец» – необъяснимое воодушевление вдруг охватило Николая, – «Неужели я наконец-то смог увидеть, что люди и правда свободнее птиц?!» – он сильные прижал руку друга к губам. Он залился смехом. – И ты, Фёдор, теперь подобен прекрасному голубю, несущему такую же прекрасную лилию? Ты свободен, друг мой! Ты взмыл в небеса подобно дыму, теперь ты вознёсся над всем этим жалким миром лжи! Теперь ты даже больше, чем полноценный человек!... Он смотрел на закат. Бушущие волны ударялись о скалистый остров, на котором располагалась тюрьма. Ветер трепал волосы Николая и приносил далёкие морские капли. Он всё ещё держал руку Достоевского. – Только вот я не свободен, мой дорогой Фёдор. Ты всё ещё властен над моим рассудком, meus amor... Только вот я не смог доказать, что свободнее птиц, сидящих в клетках... Он внимательнее вгляделся в закатное солнце. Оно никогда не было настоящим, в любом случае оно бы никогда не смогло заменить ему его солнце. Достоевского. Он взглянул вниз, не в силах вынести раздражающего сияния. Скалистый берег и волны. Волны, цвет которых напомнил ему о глазах Достоевского. О том, что Достоевский не только бессмертен, но теперь и свободен. Всё ещё обсуждая победу человечества, Чуя и Дазай не заметили ни тихого звука, ни пропавшего с острова Николая.