наши юные смешные голоса

ждать, бежать, дышать и видеть кого-то сильно ненавидеть или сильно невзначай обидеть ждать, дышать, бежать, и видеть, и терпеть

Джойс нравился Лонни. С ним было неплохо трахаться. Только не смотрите так укоризненно, на дворе двадцатый век, она имеет право на это. Между побоями дома и травлей в школе, между работой в магазине и бесконечными проблемами и кошмарами — она имеет право хотя бы неплохо потрахаться. Хоппер смотрит на нее укоризненно, но молча. Хоппер ей тоже нравился, тем, что никогда не осуждает вслух. Он переживает за нее, это видно, но ничего не говорит, просто предлагает свою половинку дешевой сигареты под лестницей в школе. — Спасибо, Джим. Она обжигает пальцы, принимая этот дар, и морщится. Синяк на ребрах ноет особенно омерзительно, и она, если честно, не помнит, кто его оставил: отец, пока бегал за ней в белочке с молотком, или Лонни, пока втрахивал ее в кровать в грязном трейлере. Джим смотрит устало, провожает взглядом каждую ее затяжку и задерживается на губах. Иногда ей хочется, чтобы он ее поцеловал. Потому что если тебя полюбит такой, как он, значит еще не все потеряно. Значит, тебя можно не только ебать без мыслей в чьём-то доме на пьянке, значит тебе можно выйти из нищеты и кошмара, значит можно не повторять историю родителей, как в кривом зеркале. Но Джим никогда ее не целует, и сегодня, глядя на никотиновые пятна у пальцев, она рада этому. Потому что Джим Хоппер достоин своей сказки о белом заборчике, ведь он, в отличие от многих, может создать ее без насилия и притворства. И незачем ему тратить бесценное время на Джойс Мальдонадо, которой светит в лучшем случае дурка, в худшем тюрьма. Все мы лишь отражение своей семьи, но Хоппер слишком добрый и искренний, чтобы стать как его отец. Тьма его никогда не получит, а Джойс во тьме родилась. Джойс тушит сигарету о подошву ботинка и улыбается Хопперу, как в последний раз. Он улыбается тоже. Когда она проходит мимо точки, где Лонни продает траву, она видит, как он целует девчонок в губы. Джойс игнорирует зуд внутри, противный, как понос с похмелья. Ядовитый такой, полдня потом хромаешь. Девчонки машут ей ладошкой и самая красивая, сжимая в зубах косяк, говорит другой — не такой красивой — «ничто не сравнится с лихорадочными сновидениями». Наверное, обсуждают приходы. Красивая — Дженни, вроде — недавно сильно болела. Джойс уныло шагает в их сторону и получает от Лонни такой же поцелуй, как остальные. Ее ладони режет его трехдневная щетина. Он кажется куда взрослее остальных, сколько раз он оставался на второй год? Джойс забыла. Хоппер ей говорил, что целуют только тех, кого любят. Наверное, Лонни любит их всех. Ей не принципиально, ей хватит и этого. В конце концов, у Джойс всегда все не как у людей. Она целует Лонни, хотя любит совсем не его. Возможно она сможет справиться и с малым. Не всегда получаешь то, что хочешь, мама так говорила. Иногда ты получаешь только часть и надо радоваться и этому, потому что можно было отхватить лишь сияющее нихуя, а у тебя вот — есть целый родной пиздец. — Ходячая катастрофа снизошла до нас своим присутствием, возрадуемся! Холли очень громкая и смешливая, у нее подвижная мимика и она на два года младше. Джойс не знает, не хочет знать, трахался ли Лонни с ней. Трахался ли с ней кто-нибудь. Холли кажется ребенком, которого кто-то вымазал гримом взрослой девушки. Только одинокая яркая розовая резинка напоминает о ее возрасте. У нее в губах исчезает дым сигареты и Джойс смотрит как она вдыхает и выдыхает, вдыхает и выдыхает, пока ее не начинает тошнить. Джойс крадет у Лонни пачку сигарет из кармана джинс, ненавязчиво и с улыбкой. Улыбка вообще ее фишка. Улыбаться на работе, скрывая, что ты сейчас расплачешься от боли в рёбрах. Улыбаться дома, чтобы за хмурые щи не прилетело лишнего. Улыбаться Лонни, потому что у них все сказочно хорошо. Они архетипичные до дрожи и сладкие как патока — свободная любовь, детка, мы отбросы, но мы вместе, мы свободные вместе. Джойс хорошо понимает, как работают социальные сделки. Но у нее пока что только сделки с совестью, потому что социуму срать. И с Джимом нужно что-то курить под лестницей. У Джима строгий отец-военный. Он почти никогда не улыбается, и Джойс с радостью не улыбается тоже — только с Хоппером у нее не болят щеки. Его комната пуста и бездыханна, ни пылинки, ни тайника, ничего. Даже складок на кровати нет. Возможно потому совесть не позволила ей его трахнуть. Потому сигареты всегда на Джойс. Пачка исчезает в кармане безразмерной куртки отца, из тех, которые уже неприлично надевать на работу. Огромная, кожаная и потертая, старая, с пятном масла на рукаве. Отец, правда, работает теперь через раз, месяц на месяц не приходится. Но куртка перешла ей по наследству, вместе с алкоголизмом и блядством, и она с радостью пристроилась в чужую шкуру, которая была чуть велика, но устраивала полностью: потрясающе уютный шкаф, где можно свернуться калачиком за маминым пальто и свалить все на других. Нет смысла делать что-то, чего не ждут от тебя и Джойс это знает. Нет смысла пытаться быть собой, когда это больше опасно, чем эмансипирующе. Джойс знает, что иногда нужно сдаться. И что иногда обязательства становятся клеткой. Джойс знает многие вещи. Она знает, какая судьба ей уготована. Потому в ней нет места Джиму Хопперу. Она оглядывает собравшихся несчастным, больным взглядом и уходит, не прощаясь. Лонни хлопает ее по заднице и Джойс вымученно улыбается через плечо. В его глазах есть вопрос «Что с тобой?» но Джойс не уверена, с какой интонацией его читать. Какая разница. Все равно все это из нее вытрахают вместе с мыслями уже сегодня вечером на старой пыльной кровати в трейлере.