Alors d'accord

Сальери оттягивает край рукава рубашки и оглядывается вокруг. Не в его стиле вот так вот просто взять и прийти на разведку. Но ситуация вынуждала. Когда в его кофейне, куда он буквально вложил всю свою душу произошел мощный отток клиентов, мужчина не предпринял никаких действий. Беспокойство, так долго залегавшее в глубинах его души, наконец вышло наружу. Как подобное могло произойти? Люди любили его кофе, люди любили атмосферу его мира, мира, который он создал. Что могло сподвигнуть их покинуть столь популярное заведение и уйти пытать удачу в другом месте? Сальери не мог ответить на этот вопрос. Буквы на вывеске вырвиглазно-розового цвета заставляют Антонио поморщиться, но все же переступить порог чужого заведения. Яркий свет выжигает глаза, а толчок под бок срывает с его губ удивленный вздох. Он и не ожидал увидеть столько людей. Толпа рвет и мечет, ожидая свои заказы. По расчетам Сальери, они давно должны были бы в ярости покинуть это место по причине отсутствия должного клиент ориентирования, но огромная очередь все еще находилась здесь. Неужели, оно того стоило? -Пожалуйста, не толпитесь! -чужой окрик и в правду заставляет людей несколько притихнуть. Кажется, парень работает совсем один. О чем думает хозяин заведения? Подбор и комфорт персонала — один из залогов успеха. Сальери усмехается, лишь убеждаясь в своем превосходстве — долго они не продержатся. Зрение позволяет уловить только очертания чужой фигуры, носящейся от одного угла стойки к другому. Бедный парнишка, наверное, другой работы и не было. Но не стоит его жалеть, раз пошел в эту сферу — будь добр, покажи максимум своих возможностей. Мужчина не ожидает многого. Он видел заказы проходящих мимо девушек, несущих напитки, гарантирующие резкий подъем сахара в организме. Антонио никогда не понимал смысла в этих объемных композициях, слишком уж переполненных всем подряд. -Американо без сахара, -с этим то молодой стажер точно должен справиться. Сальери видит, как секундное удивление проскакивает в его глазах — конечно, не за этим к ним приходят, но тот быстро взял себя в руки. «Амадей»-гласит бейдж за его груди, скрывающий часть какой-то кричащей надписи на футболке непонятного кислотного оттенка. Что ж, даже если он плохо делает кофе, то в атмосферу заведения вписывается безупречно, придраться не к чему. Слишком ярко, слишком громко, слишком вызывающе. Слишком слишком. Антонио только сейчас удалось различить музыку, скрывавшуюся за гневными окриками толпы. Звуки отражались от стен, завершая картину, будто финальная деталь пазла. -Какой кофе вы используете? -Сальери, кажется, слишком уж разговорчив сегодня — обычно он никогда не начинает диалог первым, разумеется, если это не касается работы. Но сейчас его цель узнать все секреты противника, и он готов пойти на уступки. Молодой человек бросает на него мимолетный взгляд, лишь на секунду отрываясь от работы — Антонио следит за каждым движением ловких рук. -Если честно, не могу ответить, -он улыбается и мужчина чувствует, как ворот рубашки сдавливает горло. Как можно работать, не зная, что ты завариваешь? Бессмысленно и нелепо. Бездарный юнец, как его сюда взяли? Он, по-видимому, не догадывается, какую оплошность допустил своим ответом, потому что продолжает, -я могу посмотреть на складе после закрытия, если вам так нужно. Вы же из кафе напротив? Придете еще? Сальери возмущенно хмурится в ответ, забирая стакан из чужих рук. За кого он его принимает? От того, что его так быстро раскрыли, по спине пробегает холодок, но в следующую секунду исчезает, оставляя место только презрению. Этот «Амадей» смог испортить даже его заказ, оставляя на стакане быстрые кривые линии. Антонио так и не смог понять, что они означают. -Сомневаюсь, -кратко бросает он напоследок. Сальери не глуп, Сальери знает, что с таким персоналом они долго не протянут. Не стоит тревожиться. Хочется лишь еще немного потешить свое самолюбие перед уходом, -и какой идиот додумается сделать что-то подобное? Он не смотрит на реакцию «Амадея», слишком уж ушел в свои мысли. Пробраться сквозь толпу обратно к выходу — то еще испытание. Антонио еле изловчился, чтобы сделать глоток так называемой «растворимой бурды», как он окрестил про себя чужое творение. Сальери уже ожидает, как неприятная кислота осядет на языке, как этого не происходит. Вкус будто четко выверен, хотя парень совершенно точно делал все на глаз. Плотный и долгий — всего в меру. Мужчина боялся, что в этом месте все заправляется огромным количеством сахара, несмотря на чужое мнение, но напиток раскрывает только свою природную сладость. Антонио может поклясться, что у него потемнело в глазах. Он ожидал совсем не того, так быть не должно, это просто невозможно. Этот самый простой кофе — шедевр не только для ценителей, то, что он хорош поймет и любой прохожий. Сальери пытается вдохнуть, но получается не сразу. Нормальные люди не реагируют так на простой кофе, сделанного, вероятно, неопытным стажером. Это же случайность? Чужая рука, чуть не выбившая ему глаз, заставляет прийти в себя. Нет, этого не может быть. Антонио держит себя в руках, он не позволит себе так низко пасть. Но окрик со стойки, кажется, выбивает землю из-под ног: -Я этот Идиот, мсье Зануда! *** Сальери не высовывает нос из своего заведения следующие несколько дней. Сальери выбрасывает все вещи, хоть немного имеющие розовый оттенок. Сальери не спит ночью, усыпая проклятьями неизвестно кого. Вопросы бесконечно вертелись в голове, а ответы найти было невозможно. Он всю жизнь потратил, чтобы выверить формулу идеального кофе, а его обошел какой-то наглый юнец. Почему то, что он делает так хорошо априори? О, Антонио знал это отнюдь не по одному напитку. Он отправлял своих сотрудников туда каждый день, сменяя заказ — к концу месяца сможет перепробовать весь ассортимент. Отвращение сжигает изнутри. Мерзкий яд с неизвестным ему пока названием, заполняет организм. Сальери ощущает неимоверную жажду, которую невозможно восполнить ничем. Он гниет изнутри, чувствуя, как что-то в нем разрастается, нарушая нормальное функционирование организма. Зависть. Антонио проклинает тот день, когда выходит с работы чуть позже. Ярко-розовая вывеска блекнет, позволяя тьме захватить все вокруг. Сальери шумно сгладывает и ускоряется, он совершенно точно не хочет сталкиваться с этим неопытным молодняком. Талантливым,-предательски шепчет внутренний голос, заставляя лишь резко отдернуть рукав, скрывая оголенную кожу. Душу. -Вы так и не вернулись! -обида скользит в окрике, пока Сальери пытается оценить уровень ее искренности. Мужчина ускоряет шаг, не оборачиваясь. Нет смысла вступать в диалог с тем, кто тебе противен. Антонио уже готов с облегчением выдохнуть, когда чужая рука берет в плен его запястье. Да, плен, хорошее слово. Иначе Сальери не может объяснить, почему он все же останавливается. Он устал, он хочет домой, ему нужно забыться. Возможно, стоит закрыть кофейню, не возвращаться никогда, чтобы не видеть яркие блики за окном. Не видеть собственное ничтожество. -Что вам нужно? -коротко бросает Сальери в ответ. Он поднимает взгляд, встречаясь с безумным блеском знакомых глаз, и тонет. Это не человек, это совсем юный, спустившийся изведать мир Бог. Прометей, дарующий людям огонь. Что-то внутри трещит по швам, окончательно ломаясь. -Узнать ваше имя, мсье. Вольфганг Амадей Моцарт, к вашим услугам, -юноша трясет его руку, светясь, будто он и есть та самая неоновая вывеска. Вечерний холод заставляет Сальери поёжиться, отмечая про себя холод рук нового знакомого. Или уже старого. Он запутался, он ничего не понимает. -Антонио Сальери, -сухо произносит мужчина, все же предпринимая попытку освободиться от чужой стальной хватки, -я могу идти? -Нет, -Моцарт вновь натягивает на лицо свое расстроенное выражение. Он мог бы легко вызвать жалость любого — угловат и худ, словно оголодавший уличный кот. Потрепанное пальто, пестреющее яркими заплатками, смотрится особо неуместно. Неужели, нельзя купить новое? Антонио строит хмурую гримасу в ответ. Он ведь столько работал, столько вложил в жизнь. Чем он заслужил что-то подобное? Сальери не любит чужих касаний, Сальери чувствует себя голым. Рука Вольфганга вцепилась в его сердце до боли. Немая сцена слишком затянулась, заставляя каждого задаться кучей вопросов. Моцарт с опозданием заливается яркой краской, придающей его лицу еще более очаровательное выражение. Антонио ловит себя на этой мысли и сам становится не лучше. Что ж, неплохой разговор у них вышел. Мужчина прокашливается, собираясь наконец нарушить молчание. Возможно, это все же только его вина — молодой человек не сделал ему ничего плохого, даже постарался ответить на его вопрос. А что он? Высмеял тогда, грубо пытался уйти сейчас? Это лишь его проблема. Только он всегда делает недостаточно. -Вы прекрасный юный мастер, Вольфганг, -Сальери старается одарить его улыбкой, но выходит все же слишком печально. Так не хвалят, так прощаются на смертном одре. Неуместно. Антонио, в целом, единственный неуместный здесь элемент. Моцарт горит, Моцарт освещает. Дарует тепло даже холодными пальцами. Смеется так, что хочется плакать. -Мне кажется, вы немного просчитались, Сальери. Я не так молод, как вы могли бы подумать, -Антонио не до конца понимает его ответ, чувствуя в нем лишь насмешку. А ведь он даже постарался сказать что-то хорошее. Недопустимо. -Доброй ночи, Амадей, -мужчина отворачивается и Моцарт отпускает. Волшебство спадает вместе с воцарившейся тишиной. Кажется, он опять все испортил. *** Сальери не находит себе место, проводя каждый день, будто в агонии. Все же хорошо, все нормально. Но что-то в глубине души не дает ему покоя. Он не видит в упор какую-то важную деталь, вытаскивая на поверхность все барахло своих чувств. Антонио больше не ходит в заведение напротив, не посылает туда своих людей. Белые полосы отдают фантомной болью, заставляя кровь стыть. Мысли забирают слишком много сил. Когда Моцарт приходит к нему сам, мужчина чувствует, как смерть обдает его затылок своим ледяным дыханием. Так ведь не должно быть, он не должен следовать за ним. Может быть, просто хочет посмеяться? Снова? Вольфганг улыбается всегда, завлекает людей в сети разговора, располагая к себе в первые же секунды. Такого нельзя не любить, такого нельзя ранить. Пусть смеется, если хочет. -Сделайте мне кофе, Антонио, -говорит так легко, будто и не было того странного разговора, будто бы не было всех тех дней разлуки. Сальери всегда присутствует на работе — это заведение его дом, его детище, которое просто невозможно оставить без присмотра. В отличие от Моцарта, мужчина никогда не позволяет себе встать за стойку — много причин, много разумных и не очень. В основном, он лишь следит за чужой работой, если нужен совет — беспрекословно его дает. На чужое появление можно только рассеяно хмуриться, устало потирая руками виски. Антонио не спит уже которую ночь, словно одержимый. Чертов Моцарт, он ведь бес, обладающий дарами богов. -Вы всегда можете его купить, Амадей, -Сальери указывает рукой на небольшое скопление людей, по-видимому, ожидавших заказ. Кто-то из них даже помахал гостю рукой, уму непостижимо, чудеса социализации, -выбор у нас, конечно, более скромный, но ваше право — прийти сюда, -он даже позволяет себе эту едкую усмешку, видя, как губы собеседника растягиваются в ответной улыбке. -Вы меня неправильно поняли, мсье. Я хочу, чтобы вы его сделали, -Моцарт заливисто смеется, наблюдая за тем, как сменяются эмоции на лице Антонио. Он опять поставил его в это неловкое положение, как же забавно. Сальери не знает, что ему делать. Подобная наглость была непозволительна по отношению к нему. Но если это не наглость, а лишь самый искренний душевный порыв? Где заканчиваются рамки дозволенного? Боль все усиливается, отбивая в висках неизвестный ритм. Антонио попросит его сыграть на своих похоронах. Нет, на похоронах этого проклятого, разрушающего все вокруг Моцарта. Руина. -Я не делал кофе самостоятельно уже много лет, прошу меня извинить, -ложь, но правда больнее. Сальери делает кофе каждый божий день. Только вот ни один из них не сравниться с тем, что делает Вольфганг. Руки снова сводит. -Тем лучше! -Глаза молодого человека горят не хуже яркой вывески над его заведением. Он снова хватает Антонио за руку, сдавливая в умоляющем жесте: -Пожалуйста. Каковы его мотивы? Такой открытый к людям, но непонятно ничего. Мир слишком тяжело устроен, чтобы понять в нем хоть что-то. Моцарта, например. Сальери сдается. *** Каморка, предназначения для души, как любил говорить Антонио, всегда казалась ему тесной. Здесь он мог проводить часы, когда сидеть в общем зале становилось уже невыносимо. Здесь он проводил свои самые немыслимые эксперименты. Здесь никогда не должно было быть кого-то, кроме него. С появлением Моцарта места совсем не остается — для мужчины остается загадкой, как он умудряется заполнять собой все пространство, умещаясь при этом в небольшом уголке. Рассказывает какие-то нелепые истории, безудержно смеясь, пока Сальери пытается справиться с дрожью в руках. Длина рукава сковывает движения, поэтому, особо не задумываясь, мужчина закатывает их до предплечья, оголяя столь видимые страхи. Моцарт на секунду замолк или ему показалось? Все равно он не вникал во все эти веселящие речи. Ему было, о чем подумать. Вольфганг всегда ставил его в странное положение, говоря слишком много, но не объясняя сути. Сейчас, когда он все же смог добиться для себя кофе от хозяина не последнего в их районе заведения, Сальери просто не знал, что делать. Треклятый Моцарт не огласил ему заказ. Спросить сейчас значит снова вступить в диалог, что, разумеется, не было его целью. Антонио убеждает себя именно так. На периферии сознания бьется жуткое желание удивить, даже не зная его предпочтений. Он гонит эти мысли от себя подальше. Сальери позволяет рукам свободно делать свое дело, отключая мозг впервые за несколько дней. Кажется, он наконец смог спокойно выдохнуть. На эти пару минут можно забыть о себе, о тревогах и даже о Моцарте, который трещит без умолку, находясь буквально в метре от него. -Благодарю, маэстро, -страхи возвращаются, как только молодой человек наконец берет в руки злосчастный стакан. Антонио чувствует, как напряжение вновь сводит мышцы, вспоминая, где и с кем он находится. Он ожидает вердикта, как приговора. Но Моцарт не пьет. Моцарт лишь бросает на ходу, что еще зайдет завтра, жмурясь от удовольствия. Сальери ненавидит его всей душой. *** Антонио привыкает жить с извечной тревогой. Чувство, которое ревело сиреной в голове, залегает на дно, становясь его верным спутником. Яркие розовые вспышки, что ослепляют, как только он смеет закрыть глаза, становятся бледнее. Но сегодня они затухают. Сальери весь день силится понять, что не так. Утренний кофе не имеет вкуса, холодный воздух кажется обжигающим, а люди раздражают вдвойне. Белесые линии на коже почти не видны и не доставляют привычной боли. Казалось, он наконец смог излечиться от навязчивой и страшной болезни под названием «Моцарт». Но свобода от плена уже не была такой желанной. Антонио теребит в руках бумажную салфетку, силясь собрать мысли в одну кучу. Моцарта стало слишком мало, слишком мало взрывных красок в его маленьком тусклом мире. Сальери бросает мимолетный взгляд на заведение напротив, и все вопросы отпадают сами собой. Отвратительная розовая вывеска больше не туманит взор, заставляя улицу тонуть в туманной серости. Его сердце, кажется, пропускает удар, а кислород в помещении резко исчезает. Где чертов Моцарт. Возможно, тот был лишь видением, иллюзией, припадком больного. Возможно, Сальери бредит. Нет, фантазия не может быть настолько реальной. Фантазия не может быть такой яркой. Фантазия не может сейчас самолично появляться на пороге его кафе, будто выискивая что-то. Когда их взгляды встречаются, Антонио чувствует приятную дрожь. Неправильно, но времени думать нет. Взгляд Вольфганга тусклый, будто в этом ослепляющем светильнике неожиданно села батарейка. Он давит виноватую улыбку, заставляя Сальери еще больше запутаться. В его голове нет места, в его голове есть Моцарт. -Я прошу меня извинить, что нарушаю ваш покой. Решил, что попрощаться все же стоит, -молодой человек еще никогда не говорил так тихо, Антонио приходится приложить усилия, чтобы его услышать. Вольфганг словно окутан тенью, уличный туман просочился внутрь хрупкого тела, поглощая все, что в нем было. -О чем вы? -Сальери останавливает выбор на самом очевидном вопросе. Он неуверен, что сможет переварить ответ, но очень хочет постараться. Тревога в голове рассеивается, уступая место холодному разуму. Кто-то же из них должен думать. Чужие перешептывания наконец становятся более отчетливыми, настолько, что мужчина мог бы разобрать обрывки. «Этот Сальери погубил его, не выдержал чужого триумфа!» «Так, что он с ним сделал?..» «А Моцарт даже так его простит, уверяю вас! Светлая душа.» Сальери ничего не понимает, но, кажется, начинает догадываться. «У него долгов теперь до конца жизни!» Моцарт не идиот, Моцарт тоже это слышит. Тупит взгляд, все также виновато улыбаясь, будто одно его присутствие может нанести непоправимый ущерб хозяину заведения. «Неудачи бывают заразными,»-проносится в голове Сальери, но он быстро отбрасывает от себя эту мысль. Сначала гость — остальное потом. -Я знаю, что это не вы, Антонио, я не держу на вас зла, -голос дрожит так, что мужчина понимает — он не знает. Вольфганг лишь лелеет хрупкую надежду, что это сделал не он. Не мог. Ощущение предвестия бури. Сальери не потерпит такого — ни осквернения его репутации, ни боль Амадея. Почему его волнует второе, он еще успеет подумать. Позже. -Что вы мямлите, как школьник у доски, ей богу, Моцарт! Что ты мне принес? -только сейчас Антонио смог обратить внимание на изрисованные листы, края которых гость сжимал время от времени, по-видимому, борясь с эмоциями. -Так, безделицу, -он пытается засмеяться, но выходит слишком глухо и неправдоподобно, -я записал формулы. Там все — сорта, действия, время. Вы сможете делать точно такой же кофе, пока я буду разгребать свои проблемы. Люди не пострадают, -снова это бездушное хихиканье. Сальери чувствует, как раздражение постепенно охватывает его. Моцарт идиот? Моцарт гений? Моцарт человек? -Не сможем, -отрезает мужчина, но все же отнимает бумаги, предпринимая безуспешные попытки их изучить. Антонио в жизни не назвал бы что-то подобное буквами. Бессмысленными линиями — да, рисунками — возможно, но суть оставалась одна — как бы он не силился, то, что он видел напрочь отказывалось собираться в слова. Сальери хотел было засмеяться — все это просто не укладывалось в его голове — но он посчитал это неуместным. Не сумев сдержать тени улыбки, он произнес: -Боюсь вы настолько зашифровали свои послания, что их уже никто не прочитает, -он видит, как взгляд Моцарта теряется окончательно. -Я мог бы прочитать это, а вы… -Не хотите остаться, Амадей? -Сальери принял решение за секунду. Все складывалось просто отлично — у него снова нет соперников, у него есть Моцарт, а тревога исчезает. Вольфганг не понимает, он смотрит, широко раскрыв глаза, пытаясь понять смысл чужих слов. Ему предлагают что? Моцарт пытался разгадать Антонио с их самой первой встречи, но, кажется, ему никогда не понять этого человека. -Зачем я вам? -молодой человек говорит так искренне, что настает время Сальери удивляться. Кто это ему говорит? Тот, кто гениален от природы? Тот, кто создает произведения искусства, даже не задумываясь? Мужчина мог разочаровываться в себе сколько душе угодно, но упустить из своих рук такое он не может. Антонио лишь тяжело вздыхает, одаривая Моцарта уставшим взглядом. Легкая улыбка, играющая на его губах, заставляет собеседника ощутить себя еще более неловко. -Я погашу все ваши долги, Амадей, если вы окажите мне честь стать частью нашей команды. Вольфганг чувствует, как краска заливает лицо. Он не знает, с чем это связано, но упорно перебирает в голове причины для отказа. Невозможно найти ни одну. *** Сальери никогда не мог назвать себя счастливым человеком. Успешным — определенно, но счастливым — никогда. Человек, который ни в чем не нуждается, добился всех поставленных целей должен бы знать это чувство. Сейчас у Сальери нет определенных целей, он уже давно не стремится к чему-то. Жизнь превратилась в извечный день сурка, который повторялся из раза в раз — одни и те же люди, одни и те же заказы, один и тот же интерьер. Антонио ценит рутину, но даже ему она может надоедать. С появлением Моцарта он даже стал по ней скучать. -Мы не будем покупать розовый диван, Амадей, -Антонио прикладывает неимоверные усилия, чтобы подавить улыбку, но получается сомнительно. Ситуация уморительная, Моцарт — не такая уж и «светлая душа», особенно когда дело касается розового. Сальери считал, что Вольфганг похож на кота. В свой первый официальный рабочий день он без колебаний надел темную униформу, не желая как-либо перечить новому начальству. Смелость приходила постепенно — через две недели он мерцал ярким пятном, а у Антонио язык не повернулся что-то ему сказать. Прежний Моцарт, не раненный Моцарт, отрастивший за спиной новые крылья. Через месяц он считал себя равным хозяину. Возможно, чуточку выше. -Если ты хочешь всю оставшуюся жизнь гнить в этой черной дыре, то пожалуйста, -он ставит перед Сальери ставший уже привычным заказ. Каракули на поверхности стакана вырисовывают неизвестный узор — Антонио любит изучать их, легкими касаниями, пока другой не видит. Он повторяет их каждый раз, будто взмахи волшебной палочки — возможно, розовый диван неплохо впишется. Стоило подумать. Моцарт вытягивает губы в тонкую линию, возвращаясь к работе. Сальери выучил каждое движение, зная, что оно несет за собой. Кажется, тема дивана все же задела Вольфганга. -Я согласен, только перестань стоять с таким лицом, -Антонио считает, что ему нужно срочно что-то делать с собой. Моцарт лишь легонько дергает за ниточки, пока он поддается на все. Чужое лицо расслабляется, но общее напряжение не исчезает. Что-то еще? Сальери не мог ничего пропустить. С утра они поссорились из-за вывески, чуть позднее из-за сортов кофе, что для них закупаются, в обед из-за предпочтений в музыке, а вот теперь — из-за дивана. На что еще Моцарт мог обижаться? Мужчина и сам несколько поник, мысленно проходясь по всем их разговорам. Они не сходились во мнениях слишком уж часто. В груди что-то больно сжималась, запуская по венам уже привычный мерзкий яд. Рука сама собой изучала каждый завиток, написанный на стакане. Сальери надеется, что Моцарт не заметил, как он отшатнулся, встретив его взгляд. Но все надежды рушатся, когда тот больно уж резко отчеканивает: -Вы правда не понимаете, Антонио? Мужчина хочет вжать голову в плечи, спрятаться или убежать, но гордость не позволяет. Рука сама собой отпускает стакан, делая край рукава своей новой жертвой. Сальери первый раз видит Моцарта настолько оскорбленным и задетым. Он отрицательно качает головой, не зная, как правильно себя повести. Он всегда все портит. А потерять Амадея — потерять все. -При первой встрече вы назвали меня идиотом, -голос холодный, бездушный. Неужели, он мог так долго хранить обиду на это? Что ж, Моцарт прав, Сальери не имел ни малейшего права так говорить. -Я сожалею, -Антонио отвечает без промедления, сейчас нельзя ошибаться. Вольфганг смотрит, будто в душу. Мужчина каждый раз не понимает, как у него это получается. Громкий смех заставляет все же выйти из ступора и задуматься, насколько его собеседник сохранил еще свой рассудок. -Знаете, Сальери, когда я первый раз пригласил вас на свидание, а вы не пришли, я действительно чувствовал себя идиотом, -Моцарт видит, как глаза Антонио расширяются, и это вызывает в нем очередной поток смеха. Мужчина ощущал, что воздух в легких закончился, но это быстро прошло. Потому что Амадей смеялся. Потому что он не держал обиду. Возможно, сейчас Сальери тоже мог назвать себя идиотом. Но безумно счастливым идиотом.