Дорогая Максим

Была б ты рядом, это был бы пропуск, Через пропасть и блок-посты. Была б ты рядом, это был бы пропуск, Через пропасть и через сны. Знаешь, солнце не светит больше, Как в две тысячи десятом. Воздух уже по-другому пахнет, Гарью, а не мятой. BrainStorm

Солнце давно зашло, но в шумном городе жизнь не переставала бурлить и напротив только набирала обороты. Рихард шел по тротуару, всматриваясь в такие, казалось бы, знакомые места родного района, но не узнавал их. Только сейчас он понял как всё поменялось: исчезла их любимая с Марго лавка с разными дешевыми безделушками; на месте уютного итальянского ресторанчика, в котором проходило так много семейных вечеров, теперь находился ночной клуб; старый забор, об который Рих неоднократно рвал джинсы, разобрали, и теперь проход был полностью свободен; когда-то сияющая вывеска цветочного потускнела, и весь магазинчик сам как-то осунулся, пряча свои когда-то белые стены под многочисленными граффити. Да, изменилось все не за сутки, но заметил мужчина это только сейчас, когда ЕЁ не стало. Как нет больше того ресторанчика и лавки с безделушками, так нет и яркой улыбки Марго Босье. — Была б ты рядом… — прошептал гитарист, вытирая подступившие слёзы. Впервые за долгое время он позволил себе ее вспомнить, и сердце сжалось от боли. Рихарду стало невыносимо находиться там, где всё дышало ей. И он внезапно осознал, что с ее смертью мир лишился всяких красок. Нью Йорк больше не восхищал своим постоянным движением, а наоборот надоедал беспрерывным шумом, толпы людей на улицах раздражали, а огни слепили глаза, что хотелось потушить их все разом. Удержав очередной задушенный всхлип, мужчина наконец-то свернул к своему дому. Воспоминания вспыхивали одно за другим, заставляя кричать, что он собственно и сделал, яростно пнув пустую банку из-под газировки в стену какого-то здания. Круспе чувствовал, что находится над самой настоящей пропастью, мостом через которую была Марго, но теперь ее нет. И единственное, что не давало мужчине сорваться в бездну — маленькая дочь, ждущая его дома. Поэтому он вытер слёзы и направился прямиком к заветной двери, за которой царил мир, покой и уют. Натянув улыбку, Рихард вошёл и громко сказал: — Я дома! — Папа! — послышался радостный детский крик, от которого внутри всё сжалось. Из гостиной выбежала Максим, размалеванная под городецкую роспись, которую они как-то видели в одном из русских музеев. Девочка будто вылезла с какого-то панк-рок фестиваля. Челюсть гитарист, казалось, с глухим звуком стукнулась о пол. «Что они сделали с моим ангелом?!» лишь пронеслось в голове. — Пап, смотри какая я… — Красивая, — сглотнул Рихард, разглядывая свою искромсанную фирменную рубашку, напяленную на его дочь. Настала пора раздавать пиздюли. Тут же из комнаты выполз кряхтящий Флакон в шипованным ошейнике. За ним вышел хохочущий Линдеманн, сжимая в огромной руке поводок. — Лошадка ещё хочет тебя покатать! Да, Флаке? — клавишник неохотно кивнул на вопрос Тилля. — Куда же ты убежала? — Это я сейчас кого-то покатаю, — прорычал Рих, а затем ласково погладил ребёнка по голове. — Солнце, иди поиграй пока в своей комнате, я скоро приду. — Угу, — кивнула девочка и послушно удалилась. — А теперь вы, долбаебы, сейчас же объясните мне что тут происходит! — шипел Круспе, не размыкая зубов. В этот момент к ним вышли остальные «няньки»: Шнайдер, с ножницами, Оливер, измазанный в клею, с каким-то смутно знакомым осколком в руках, и Пауль, перепачканный в муке и ещё какой-то еде, одетый в любимый «готический» фартук Марго. Рихард готов был поубивать их всех. — Вы что тут устроили?! — Риш, успокойся, всё не так плохо как кажется… — успокаивающе протянул руки Ландерс, но вдруг из гостиной раздался какой-то грохот. — Scheiße! — выругался Ридль. — Опять развалилась. — Если б не Максим, я не знаю, что сделал бы со всеми вами! Разгневанный Круспе ушел в спальню дочери. Неудавшиеся няньки смущенно переглянулись, а Кристиан наконец-то поднялся с колен. — Чем же вы тут занимались? — осторожно спросил мужчина у ребёнка. — А… много чем! Ну там… готовили с дядюшкой Паулем, играли в моду с дядюшкой Кристофом. А! И булочки такие вкусные получились, правда мы долго искали ножницы… дядя Тилль разбил вазу, а дядя Оливер ее клеил, но платье получилось АХУЕННОЕ… а ещё… Гитарист ошалевшим взглядом уставился на дочь в попытках уловить смысловую нить в ее восторженной речи, а когда услышал матерное слово в шоке упал на стоящую рядом кровать. — Ну, в лошадку было оооочень весело играть! Мы ползали, бегали, прыгали, бегали, а клей такой липкий! А ещё крем на булочках синий, я тааак удивилась! Ещё рубашка была синяя, но она не подошла, мы выбрали зелёную… а ваза была зелёной! Лошадка должна была есть траву, но мы не нашли зелёное, поэтому… а на кухне такой беспорядок! Мы уронили муку! Всё белое… Малышка ещё долго рассказывала о прошедшем дне, а ее отец уже отчаялся понять, что же тут творилось на самом деле. В итоге он сдался, обнял Максим и вышел с ней к горе-нянькам. — Ну, показывайте, как вы тут развлекались. Музыканты, понуро опустив головы, поплелись в гостиную. — А–ху-еть… — выпалил Рихард и тут же повернулся к дочери. — Не говори так, это плохие слова. — Ахуенно! — воскликнула Максим, широко улыбаясь. Сзади послышался сдавленный хохот. Рихард закатил глаза и сказал: — Это слово тоже не надо. — Хорошо, — прощебетала девочка. Комната была разгромлена так, будто по ней пронёсся ураган Катрина. Куча разбросанных игрушек, клочки изрезанной одежды, припорошенных мукой, а венчала всю эту картину расколотая ваза. Вдруг Шнайдер сорвался с места и закрылся в кладовке. Сначала Рихард не понял, что произошло и почему барабанщик так резко куда-то убежал, а потом в груде искромсанного тряпья он увидел свою любимую чёрную рубашку. — Ах, ты ж мразь! Ах, ты ж сука! Козлоебина падлючая! — орал Круспе, изобретая на ходу всё более изощренные ругательства. — Ришань, прости! — ВЫХОДИ БЛЯТЬ! Мужчина барабанил в хлипкую дверь кладовки, пока трясущийся от страха Кристоф тянул за ручку с другой стороны. — Нет! Я жить хочу! — Когда кромсал мою любимую рубашку, не очень-то хотел! Пауль же в это время взял на руки Максим и отнёс на кухню, чтобы спрятать впечатлительный разум ребёнка от этих диких воплей и заодно немного прибрать Армагеддон, царивший в этой части квартиры. Оливер под шумок проскользнул к дивану и, подняв что-то с пола, куда-то ушёл. Тилль тем временем пытался оттащить разъярённого гитариста от бедного барабанщика, который отчаянно пытался закрыть дверь, успешно вырванную Круспе с замком. — Да угомонитесь вы уже! — Разбежались блять! — Я ХОЧУ ЖИТЬ! Так Рихард вырвался из крепкой хватки фронтмена и бросился вслед за улепётывающим Шнаем. Сумасшедшие догонялки продолжались минут двадцать, потому что умирать Крису не особо хотелось, а вот Рих только и мечтал о том, как свернёт ему шею. — Я поймаю тебя суку такую! Криворучка ебаная! В модельеры пойти захотел?! Да я тебе щас твои культяпки повыдираю! Шнайдер-руки-ножницы! — ПОМОГИТЕ! Я НЕ ХОЧУ КУЛЬТЯПКИ ВЫДИРАТЬ! — орал Кристоф, перепрыгивая через стол. В итоге спас горе-дизайнера Линдеманн, осознавший, что все это ему порядком надоело. Барабанщик был закрыт в детской ради своей же безопасности, а гитарист отправлен к дочери на кухню. — Сходи посмотри лучше, что там эти вытворяют, кажется, горелым несёт. Круспе тут же забыл про испорченную рубашку и помчался на запах. — Максиииим! Что эти черти с тобой сделали?! Девочка удивленно обернулась на отца, поедая свежеиспеченное печень. На кухне было подозрительно чисто, нигде ничего не валялось и даже не виднелось ни единого мучного пятна. Пауль с Оливером приветливо улыбались выкладывая зачем-то булочки с противня в кастрюлю. — Оливка, ты дебил! — шептал Ландерс. — Нахуя кастрюлю достал?! — Ты сказал принести какую-нибудь тарелку, вот я и принёс! — шипел басист. — Кастрюля пиздец как похожа на тарелку! Ты б ещё самовар мне притащил! — У Риха есть самовар? Вдруг за их спинами совсем рядом послышался голос: — Эй, вы! Шуршунчики. Долго там шептаться будете? Колитесь, что натворили. — Да ничего собственно. Всё хорошо, Риш, — Пауль улыбнулся и, обняв друга за талию, попытался отвести его подальше. — Ага, щас! Я по вашим хитрым рожам вижу, что произошёл какой-то пиздец! Мужчина вывернулся и прошёл чуть дальше того места, где стоял. В нос сразу же ударил горелый запах, а Ридль, осознав бедственность ситуации, преградил ему дорогу. — Съебись, лысая бошка! — Ришань, тебе не стоит туда идти. — Может я сам разберусь, куда мне стоит и не стоит идти В СВОЕЙ ЖЕ КВАРТИРЕ! — гитарист сорвался на крик, но, увидев немного испуганное лицо дочери, притих и ласково сказал: — Милая, мы с дядюшками просто немного ругаемся, спорим, всё хорошо. Пойди попроси дядю Тилля помочь тебе собрать игрушки, а мы скоро придём. Максим сразу же расслабилась, услышав спокойный голос отца, и ушла в гостиную. — А теперь вы… — от холодного взора голубых глаз бросило в дрожь. — ЭТО, СУКА, ЧТО ТАКОЕ? Мужчина вытащил из мусорки сковородку с прожженным дном. — Один вопрос… КАК?! ЧЕМ?! ЧТО ВЫ ВООБЩЕ ТУТ ДЕЛАЛИ?! Устроили внеплановый концерт, а из декораций, пиротехники и инструментов были только кастрюли?! — Эм… — Ну… В этот момент ящик над столом не выдержал напора и открылся, на пол посыпались сгоревшие полукексы полупирожные. Понять по этим чёрным твёрдым сгусткам было очень сложно. — Да что ж это за… АААААА! Внезапно из-под груды мусора выпрыгнула мышь. Рихард забегал на месте, истерически оглядываясь в поисках убежища, пока наконец-то не запрыгнул на табуретку. — ВЫ, БЛЯ, ГДЕ НАХУЙ МЫШЬ ВЗЯЛИ?! ОТКУДА ОНА ТУТ?! Мужчина швырнул в неё каменный кекс. Тут на кухню зашёл Тилль: — Ну что? Рих Лариску нашёл? — Какую нахуй Лариску?! Что это за имя вообще?! — голосил Круспе. — Это наша мышка, папа! Девочка подобрала перепуганного звереныша на руки. — Меня не было всего пять часов, а вы успели разгромить мне квартиру, испортить половину одежды, спалить сковородку и завести мышь! Пошли все отсюда! Друзья виновато переглянулись и поплелись на выход. Рихард же уткнулся лбом в ладони и тихо заплакал. Этот день оказался для него слишком тяжёлым. — Марго… — проскулил гитарист. Его запястья коснулась маленькая детская ручка. Максим старательно пыталась обнять и утешить отца. — Не плачь, пап. Смотри какая мышка, будет с нами жить, будем втроём! Всё будет хорошо! Только сейчас Круспе увидел, что его дочь тоже тоскует по матери даже больше чем он. Ему стало стыдно, что, забывшись в своей боли и утрате, он совсем не подумал о Максим. Она потеряла МАТЬ. А дороже матери для ребёнка не может быть никого. Но девочка держалась, терпела и не плакала, ведь папе тяжело. — Прости меня, милая, — мужчина поцеловал дочь в лоб и взял на руки. — Да, будем жить втроём. — Здорово! — девочка осторожно опустила животное на стол. — Смотри, я тебе кое-что покажу, — сказал Рихард, выключив свет. Гитарист поднёс Максим к окну, в этот день небо было чистое и полное звёзд. Он тихо начал рассказывать ей о созвездиях, когда-то Марго делала то же самое для него. — Видишь, вон там. Это созвездие лебедя. — Созвездие? — спросила девочка. — Это когда несколько звёзд собираются в один рисунок. — Ухты! А созвездие мышки там есть? Ребёнок тут же оживился и принялся засыпать отца вопросами. Рихард умилился такому восторженному интересно и с удовольствием рассказывал обо всем, что она хотела узнать. Внезапно девочка посерьёзнела и замолчала, в этот момент мужчина узнал в ней себя. — А мама тоже там? — маленькая ручка указала на небо. — Да, — прошептал гитарист. — Самая яркая звезда. — Привет, мам… — девочка выбрала один из небесных огоньков и помахала ему. Невинность и наивность этого жеста совершенно разбили Круспе. Он аккуратно подобрал подъедающую крошки Ларису и вышел к перепуганным друзьям. Пора раздачи пиздюлей прошла, настала пора извинений.