Павильон сбывшихся желаний

      Когда Феликс был маленьким, он, как и многие дети, любил Рождество. Для него это было время чудес. Время пушистых ёлок, пёстрых игрушек и ярких огней. Время подарков в шелестящих обёртках, имбирного печенья и сладких мандаринов. В детстве он ещё не понимал, сколько трудов стоило приготовить праздничный стол, и сколько сил нужно было, чтобы выдержать наплыв гостей. Он помнил, что раньше двери их дома не закрывались ещё пару недель после праздника. Эти воспоминания согревали его. Однако он повзрослел и всё изменилось. Теперь он был тем, кто должен был готовить праздничный стол. Он был тем, кто встречал гостей, и кто тратил уйму времени на то, чтобы выполнить заказы, которых было особенно много в последнюю неделю. Из-за загруженности и недосыпа, Феликс ошибался особенно часто. Он занимался в студии уже практически три месяца, и трижды в неделю исправно приходил, чтобы научиться чему-то новому или усовершенствовать уже изученное. В студию он приносил и свою гитару, и блокноты с наработками песен. Сегодня Ли поступил так же. Его простенькая гитара стояла у окна, там же лежала сумка, но Феликс к ним так и не притронулся. — Прости, — склонившись, Ли упёрся руками в свои колени. Он устал и, тяжело дыша, смотрел на потёртый паркет. Феликс ощущал, как по лицу стекает пот. Он видел, как капли падают на пол, но не пытался их стереть. Он злился на себя. На то, что делал ошибки там, где раньше их не допускал. — Давай ещё раз. Сейчас я не облажаюсь. Обещаю. Джин повёл бровью. За сегодняшний день он слышал эту фразу множество раз и после седьмого перестал считать. Он позволял Ли продолжить, хотя и знал, что из этого ничего не выйдет. Во всяком случае, сейчас. Тот слишком упорствовал, нервничал и не мог взять себя в руки. — Хватит, — отрезал Джин. Его голос прозвучал ровно и сухо. — На сегодня достаточно, — повторил он и выключил приёмник. К слову, весьма приличную вещь, которую он приволок сюда ко второму занятию. Райли отнёсся к этому с одобрением и позволил оставаться в студии бесплатно, но Хван продолжал ему исправно платить за посещение и все вечерние часы. — Сколько ты спал? — спросил Хёнджин, подходя ближе и протягивая Феликсу полотенце. После он окинул взглядом лицо Ли и решил перефразировать свой вопрос: — Ты вообще спал? — Да, — помедлив ответил Феликс. Он уже и сам не был уверен, спал ли сегодня. Кажется, ему удалось вздремнуть немного во время небольшого перерыва на обед. Сон длился около получаса, но на большее у него не было времени. Его бабушка была уже не в том возрасте, чтобы столько работать, и рук катастрофически не хватало, но Ли не жаловался. Он заверял её, что всё хорошо, и мысленно молился, чтобы кофе действовал на него как можно дольше. — Спал. Просто работы много. Я в порядке. Ли не хотел доставлять Джину неприятности. Он боялся, что мужчина откажется помогать ему дальше, поэтому предпочитал лгать, глядя прямо в глаза. Тот делал вид, что верит. Во всяком случае, до тех пор, пока это не слишком влияло на время, которое они проводили в студии, и на состояние Феликса в целом. — Ты выглядишь паршиво, — прямо сказал Джин, хотя обычно обходился только тактичными вопросами и завуалированными фразами. Он хорошо понимал, с чем это связано: в Рождество наплыв клиентов в кондитерских и сувенирных магазинах увеличивался в несколько раз. Даже в его павильоне людей, заглядывающих, чтобы полюбоваться на картины и, быть может, выбрать что-то в качестве уникального и изысканного подарка в последний месяц стало больше, несмотря на то, что трижды в неделю он закрывал свою обитель картин и кофе на несколько часов раньше. Постепенно Феликс приближался к той черте, где ему нужно было выбрать между делом, которым он занимался, и мечтой, которой вроде как горел все эти годы. Выбор был неприятным. Возможно, даже болезненным. Но рано или поздно это должно было случиться. Хван хотел ему об этом сказать, но после решил, что сейчас не стоит. — Ты должен отдыхать, и есть что-то, кроме кофе. Ты вялый. Нет реакции. Нет чувств. Твой танец пустой. И если бы тебе сейчас было необходимо куда-то выйти, над тобой пришлось бы изрядно потрудиться, — сказал Хван, и Феликсу показалось, что тот сейчас действительно от него откажется, решив, что вообще зря покинул свой павильон на Декатур-стрит, но после лицо Джина как-то смягчилось, расслабилось. Так Хван выглядел в те дни, когда они после студии забредали в какое-нибудь заведение, чтобы перекусить и выпить чашку кофе. Тогда они могли поговорить и, быть может, были похожи на друзей. — У тебя есть кто-то, кто мог бы тебе помочь? — Обычно мне помогал мой друг, — тихо отозвался Феликс, — но сейчас он с семьёй улетел в Южную Корею к родственникам. Ли выпрямился и всё-таки стёр со лба пот. Пока махровое полотенце впитывало влагу, у Феликса была возможность ненадолго скрыть своё лицо. Скрыть то, как щёки обдало жаром стыда и некого сожаления. Несмотря на то, что он очень старался, ему всё равно не хватало опыта, выносливости и времени. Ли знал, что такие, как Джин, тратили намного больше сил, чем он. Они жили ради сцены. Ради неё же они дышали. Феликс же дышал ради своей мечты. Той самой, которая сейчас, казалось бы, отдалялась от него. И море, полное огней, постепенно гасло. — Ещё неделя и всё закончится. Правда, — опустив руки, Ли крепче сжал в пальцах полотенце. — Просто дай мне немного времени, и я буду выглядеть лучше. Я постараюсь, чтобы мои танцы больше не выглядели так... ужасно, — последнее Феликс добавил тихо, словно оправдываясь. Впрочем, так оно и было. Ему было стыдно за то, что он никак не мог стать хоть немного лучше. Стать таким, чтобы понравиться хотя бы Хёнджину. Тот снисходительно улыбнулся и, подступив ближе, потрепал Феликса по плечу. — Я дам тебе неделю отдыха. Быть может, даже две. Хван знал, что это плохая идея. Знал, ему следовало бы сказать обо всём прямо и поставить Ли перед выбором уже сейчас. Но после он вспомнил о том, что не переставал писать свои картины даже в то время, когда ещё выступал на сцене, и решил оставить всё как есть. До прослушивания ещё было время. И отнимать то единственное, что, вероятно, дарило Феликсу уверенность в себе, он не хотел. Джин опустил руку и привычно направился к сумке, брошенной у стены, испещрённой затёртыми надписями и надписями яркими, ещё совсем свежими. Он стащил с себя футболку, обтёрся полотенцем и накинул рубашку на обнажённые плечи. — У меня нет дел и нет никаких планов, — не оборачиваясь, начал Джин, — если тебе нужна помощь, я могу предложить свою кандидатуру. — Неделю, — невпопад ответил Ли. — Две – слишком много. Феликс знал, что и недели будет много. Что он расслабится. С другой стороны, он так же хорошо понимал, что ему не хватит сил продержаться в таком темпе до самого Рождества. Осознание этого больно било по самолюбию, и назойливый голос в голове шептал о том, что всё это не для него: и сцена, и огни, и чужая любовь тоже. Любовь незнакомых людей. Тех, кто будет петь его песни. Те самые, что хранились на страницах изрисованного блокнота. Песни, в которые он, Феликс, вкладывал душу и собственные чувства. Ли не мог и не хотел сдаваться, но мужчина был прав: — А как же павильон? У тебя ведь тоже много работы. Ли по-прежнему приносил десерты в галерею Хвана. Несмотря на загруженность, он делал всё, чтобы репутация их с бабушкой кондитерской не пострадала, и в этом занятии в нём было куда больше упрямства и таланта, чем в танцах. — У меня есть помощник, — Джин бросил грязную футболку поверх сумки и обернулся. — Он заваривает чай, делает неплохой кофе и продаёт десерты. Он вполне способен качественно завернуть картину, погасить свет и закрыть павильон перед тем, как уйти. Сейчас я не работаю над новыми полотнами. — В этом Хван, конечно же, солгал. — У меня есть время, а тебе нужны лишние руки. Он обернулся, попытался пригладить свои растрепавшиеся волосы и бросил Феликсу бутылку воды. — Я не стану предлагать дважды, — беззлобно заметил он. — А я не стану отказываться, — отозвался Феликс. На самом деле Минхо был единственным, кого Ли пускал на кухню. Толку от него было немного, но украсить кексы кремом и упаковать их тот мог, поэтому в дни подобные этим такая помощь была незаменимой. — Я заплачу за твоё время. — Нет нужды, — Хван покачал головой. Кондитерская на Бьенвилль-стрит пользовалась популярностью. Там всегда было довольно людно, и сам Джин знал ещё, по меньшей мере, три заведения, куда Феликс доставляет десерты помимо его павильона. Такой бизнес, по его мнению, должен был приносить неплохие деньги. Во всяком случае, вполне достаточные, чтобы иметь возможность нанять кого-то, кто будет способен стоять за прилавком и паковать заказы в яркие картонные коробки, перетянутые лентами. Почему Феликс до сих пор этого не сделал, он никогда не спрашивал. А после вспомнил те дни, когда сам только открыл свой павильон и череду встреч в поисках подходящего человека и решил, что, пожалуй, знает ответ на не озвученный вопрос. — Не беспокойся об этом слишком сильно. Это всего лишь помощь. По дружбе. Джин усмехнулся, заметив, как меняется выражение лица Ли. Тот удивился, но сделал вид, что вновь вытирает пот с лица. — Всё в порядке? — Да, — кивнул в ответ Феликс. Он плохо понимал, как реагировать на слова Хвана. Не понимал и того, кем они приходятся друг другу. Для Ли Джин был кумиром, талантливым человеком и наставником. Какую роль в жизни самого Хвана играл он сам, Феликс не знал. Спросить напрямую он не решился.       Время перевалило за половину десятого вечера. В кондитерской уже не горел свет. Не горел он и на втором этаже, где виднелись шторы с цветочным узором. Бабушка Феликса уже спала. В силу возраста и привычки она ложилась в постель около восьми вечера, а вставала ещё до зари, чтобы заняться десертами. Теми, которые сам Ли ещё не умел делать, или теми, которые получались у него плохо. Сейчас особой нужды в них не было. На период праздников заказы в кондитерской были по-своему однообразными и лёгкими, но с их количеством всё равно было сложно справляться. — Проходи, — произнёс Феликс, открыв дверь со стороны заднего двора. Щёлкнул выключатель, и в коридоре загорелся приятный белый свет. Феликс оставил свою сумку у стены, бросил ключи на крохотный стол под зеркалом и проводил Хвана на кухню. Помещение было небольшим. Хотя, возможно, таким его делало большое количество утвари, цветные упаковочные коробки и заготовки. И хотя всё стояло на своих местах, Феликсу временами казалось, что пространство вокруг уменьшается с космической скоростью. — Вымой руки. Я приготовлю тебе чай или кофе. Что предпочитаешь? — Чай, — ответил Джин, — но только при условии, что ты поужинаешь вместе со мной. Хван потряс бумажным пакетом, который ему доставили за несколько минут до того, как они покинули студию. Время для ужина было довольно поздним, но Джин догадывался, что за целый день Феликс ничего не съел. Вероятнее всего, просто не нашёл на это времени. Впрочем, он сам ограничился только завтраком. — Хорошо, — помедлив, согласился Ли. — Садись за столик у окна. Он единственный пока ещё свободный. Феликс окинул взглядом столешницы, на которых лежали листы пергаментной бумаги, накрытые полотенцами. Под этими полотенцами томилось несколько сотен имбирных печений, которые ещё предстояло упаковать. Одна только мысль об этом заставила его тяжело вздохнуть. Феликс тряхнул головой и направился к плите, чтобы поставить чайник. На кухне он ощущал себя куда увереннее. Его движения были плавными и точными. Он знал, где лежит всё, что ему может понадобиться, и брал предметы практически не глядя. — Я не спросил о сахаре или молоке. Что-то из этого нужно? — поставив перед Хваном чашку с чёрным чаем, поинтересовался Ли. — Нет, — покачал головой Джин. Всё это время он сидел, заложив ногу на ногу, старался не шевелиться, чтобы ничего не задеть, и наблюдал за Феликсом. Джин смотрел на то, как тот двигается, как перемещается по пространству. Он видел выражение его лица – усталое, но спокойное, расслабленное, практически благоговейное. Возможно, он сам выглядел так же, когда писал свои картины, слушая тихую ненавязчивую музыку и бросая редкие взгляды на сумеречную улицу за стёклами закрытого павильона. Хвану казалось, что он понимает природу этого спокойствия, и он не осуждал Феликса за то, что тот не мог расслабиться так же в студии с истёртым паркетом и зеркалами. — Тебе здесь хорошо, да? — спросил Джин, оглаживая тёплый бок расписанной чашки. — Хорошо в этом месте? — Здесь всё понятно и просто, — отозвался Ли. Он поставил чашку и для себя. Сев напротив, Феликс усмехнулся. — Считаешь, что мне лучше здесь, чем в студии? Я знаю, что не дотягиваю. Прошло уже практически три месяца, а мне всё ещё не хватает страсти и эмоций. — Этого я не говорил, — сказал Джин, подняв на Феликса взгляд светлых глаз. Но в действительности на несколько мгновений он допустил такую мысль. Допустил, что, быть может, Ли действительно лучше быть здесь, в этой кондитерской, в помещении, пропахшем корицей, имбирём и шоколадной крошкой. Возможно, тот уже нашёл своё призвание и своё море с множеством мерцающих огней. Возможно, ему бы следовало и дальше идти по этому пути, но Хван хорошо помнил огонь в глазах Феликса, когда тот подвязывал лентой свои волосы, и яркий увлечённый блеск, когда тот исполнял свою музыку. И он был готов ему помогать до тех пор, пока желание Феликса не сбудется. Или до того дня, пока тот не перестанет мечтать. — Ты слишком зацикливаешься на том, что делаешь. Иногда стоит отпустить мысли и просто танцевать. Не на результат – для себя. Как если бы ты готовил десерт, который не собираешься выставить на витрину. С виду он может быть абсолютно обычным, но на вкус окажется непревзойдённым. — Хван сделал глоток, поставил чашку на стол и подвинул бумажный пакет ближе к Феликсу. — Ты ещё не готов, чтобы выйти на большую сцену. Но ты талантлив и делаешь успехи. — Ты, правда, хороший человек, — тихо ответил Феликс. — Даже слова пытаешься подобрать правильные. Что-то такое, чтобы не обидеть меня. Ли не собирался говорить по душам и тем более жаловаться, но он действительно устал. Возможно, дело было в празднике. В загруженности и тоске по родителям. А может, причиной было то, что Хван Хёнджин до сих пор сиял. Да, он делал это не на большой сцене и даже не в дорогой студии, но когда Феликс, стоя у стены, наблюдал за танцующим Хваном, он некстати ловил себя на мысли о том, что чёрное море, полное звёзд, это ложь. Точнее море действительно существует, но свет в нём — отражение Джина. Миллионы, тысячи осколков, пропитанных силой, талантом и обаянием. Этот мужчина был прекрасен в том, что он делал. И Феликс осознавал, что ему с ним никогда не сравниться. Это осознание заставляло свет в глазах гаснуть. И если головой Ли прекрасно понимал, что у Джина за плечами годы практики, то на сердце всё равно было тяжело. Даже сейчас слова мужчины задевали что-то внутри, заставляя опустить взгляд в чашку. — На кухне мне всё знакомо с детства. Моя мама, как и бабушка, тоже любила готовить. Я часто помогал ей. Она учила меня. И, несмотря на это, даже спустя годы есть то, что мне всё равно неподвластно. Суфле, которое готовит моя бабушка. Как бы я ни старался, у меня не выходит. С её рецептом или без. Под присмотром или в одиночку. Есть вещи, которые просто не дано сделать. И я очень хочу верить, что моя сцена – не суфле. — Запомни одну вещь, — помедлив, произнёс Джин. — Что бы ты ни делал, сейчас или в будущем, никто не поверит в тебя больше, чем ты сам. Не пытайся превзойти кого бы то ни было. Пытайся превзойти себя самого. Сделай форму печенья красивее, чем вчера. Завяжи бант на коробке пышнее, чем прошлым вечером. Спой громче, чем на прошлой неделе. Шаг за шагом ты придёшь к тому, к чему искренне стремишься. Даже к суфле, — усмехнулся Хван, поведя бровью. — А сейчас ешь. Кажется, у нас много работы. Ли хотел уцепиться за то самое суфле. За годы, потраченные на совершенствование себя, и за результат, который стыдно было показывать, но после решил, что это ни к чему, потому что Джин был прав: если Феликс не поверит в себя сам, то никто не поверит в него. Это осознание вновь больно ударило по самолюбию, и Ли потянулся к пакету. Он съел не больше половины сандвича. Сидел, лениво отщипывая кусочек за кусочком, и, прислонившись к стене, боролся со сном. Здесь, на кухне, ему было спокойно и тепло. Здесь всё было на своих местах. Здесь была стабильность, тихая и убаюкивающая. Феликс не заметил того момента, как ненадолго прикрыл глаза и всё-таки задремал, вслушиваясь в чужое дыхание напротив. Хван не стал его будить. Какое-то время он сидел, неспешно пил свой чай и наблюдал за Феликсом. За умиротворённым и изнеможённым Феликсом, за тем, как мерно вздымается его грудь, как ресницы отбрасывают тени на щёки, как изредка вздрагивают пальцы. У Ли были красивые руки. Во всяком случае, по мнению Джина. Руки аккуратные и изящные. Руки, часто пахнущие ванилью и шоколадом. Руки, достойные картин. Он потянулся к нему, но так и не прикоснулся к пальцам. — Спи, — очень тихо произнёс Джин, толком не зная, зачем говорит это вслух. Он усмехнулся собственным мыслям, поднялся на ноги и укрыл Феликса своим пиджаком. Тот поморщился, но так и не открыл глаза. И вскоре его лицо вновь стало безмятежным. Хван прошёлся по кухне. Он ничего не трогал – только смотрел. Смотрел на стеллажи, уставленные отполированной утварью, на коробки, промаркированные цветными стикерами, на печенье, прикрытое полотенцами. На листы заказов он наткнулся многим позже. Они лежали под записной книжкой с узором очень похожим на тот, который был на шторах. Хван пробежался взглядом по аккуратно выведенным строкам и потянулся к манжетам своей рубашки. Он закатал рукава и вернулся к печенью. В кулинарии хозяин павильона смыслил мало, но красиво подать то, что попадало к нему в руки, он всё-таки мог. Джин снял часы с запястья и достал несколько пёстрых коробок. Он клал по семь имбирных человечков в каждую, перетягивал их лентами и прикреплял к крышке крохотную открытку с надписью "Счастливого Рождества". Он выводил каждую букву и делал всё в соответствии с записями до тех пор, пока печений и кексов в кремовых шапках не осталось вовсе. Когда Хван закончил, время давно перевалило за полночь. Через окна сочился желтоватый свет уличного фонаря, Феликс по-прежнему спал, привалившись к стене. Джин подошёл к нему ближе и, протянув руку, осторожно коснулся его волос. — Феликс, — позвал он. Тот ответил не сразу. Сперва Ли поморщился и попытался плотнее укутаться в чужой пиджак. В теплый и пахнущий парфюмом Хвана. Почему-то этот запах успокаивал и дарил сладкие, практически воздушные сны, и Феликсу очень не хотелось возвращаться в реальный мир. Туда, где его ждала работа и тернистый путь к мечте. — Что? — пробормотал он, когда его вновь позвали по имени, и кое-как разлепил глаза. Феликс вздрогнул и судорожно втянул носом воздух, а после поднял сонный взгляд на мужчину. — Прости, я что, уснул?! — хрипло поинтересовался он.— Я не хотел. Сейчас я поднимусь и покажу, что нужно делать, — продолжил Ли и слова его звучали немного сбито. Он пытался оправдаться, не осознавая, что прошло куда больше нескольких минут. Хван мягко надавил ему на плечо, и на его губах возникла уже знакомая снисходительная улыбка. — Уже поздно, — сказан он, — думаю, на сегодня твоя работа закончена. — Джин кивнул в сторону стола, заставленного картонными коробками, перетянутыми пёстрыми рождественскими лентами. — Иди к себе. Тебе нужно выспаться. Ещё немного, и ты рискуешь уснуть где-нибудь посреди улицы. Мне бы этого не хотелось. — Ч... что?!— голос Ли дрогнул. Он скользнул взглядом в сторону стола, и его щёки обдало жаром. — Прости, — скомкано произнёс Феликс. Он пошевелился в попытке встать и только тогда понял, что заветное тепло, согревающее его во сне, ему дарил чужой пиджак. — Я обязательно отплачу тебе за помощь. Если не возьмешь деньгами, тогда я принесу десерт. — Не стоит, — покачал головой Джин и мягко коснулся его волос. — Это было по-своему увлекательно. Но если тебе принципиально, то я бы не отказался от чашки хорошего кофе. Не сейчас, — добавил Хван. — Я зайду в послеобеденное время. Ли, помедлив, кивнул. Легче от слов Хвана ему не стало, но он был искренне благодарен мужчине за то, что тот всё ещё был добр к нему. И за эти прикосновения тоже. Они были приятными, и Феликс с трудом удержался от того, чтобы попросить Джина прикоснуться к нему снова. Просто прикоснуться к волосам, словно он, Феликс, был важен для него. Словно их связывало нечто большее, чем обещание и десерты. — Обещаю, я сделаю лучший кофе.— Ли поднял взгляд на Хвана. — Обещаю, — повторил он, отдавая чужой пиджак.       Феликс ещё какое-то время наблюдал за тем, как такси, в котором сидел Джин, катило по улице. Он вернулся домой только тогда, когда машина скрылась за углом. Несмотря на своё обещание сразу пойти спать, Ли ненадолго задержался на кухне. Он убрал грязную посуду и те печенья, которые остались, а после поднялся наверх, чтобы спустя пару часов вернуться к работе.       До самого обеда Феликс занимался тем, что обслуживал клиентов и расставлял на прилавке товар в редкие минуты спокойствия. Когда дверной колокольчик в очередной раз известил его о покупателе, Ли как раз упаковывал очередной десерт, который должны были забрать ближе к вечеру. Натянув улыбку, он оторвал взгляд от коробки и замер. Он помнил, что Хван обещал прийти, но не думал, что тот действительно оставит свой павильон и сделает это. — Добро пожаловать, — голос Ли прозвучал мягко и как-то тепло. — Сегодня ты выглядишь лучше, — вместо приветствия произнёс Хван. Посвежевшим Феликса назвать было сложно, но тот, по крайней мере, стоял на своих двоих и не выглядел так изнеможённо. Джин снял тёмные очки, подошёл ближе и остановился в шаге от прилавка. Сейчас в кондитерской он был единственным посетителем. Впрочем, в послеобеденное время буднего дня здесь редко бывало людно. — У тебя найдётся несколько свободных минут? — спросил он и поднял выше бумажный пакет. По дороге сюда Джин заглянул в одно непримечательное место и купил несколько яблок в карамели. Не то чтобы Феликс не был способен сделать их сам, но купленные и принесенные кем-то иным они были всегда вкуснее. Во всяком случае, Хёнджину так казалось. — Думаю, да, — ответил Ли. Он перевёл взгляд в сторону плотной шторы, за которой скрывалась дверь, ведущая наверх. Штора едва подрагивала от сквозняка, но за ней не было слышно ни шагов, ни каких-либо других звуков. Обычно в обеденное время его бабушка уходила наверх, чтобы немного отдохнуть, а сам Феликс оставался внизу. Ли редко закрывался. Он обедал прямо за прилавком. Там же наливал себе чай, чтобы не пропускать появление новых клиентов. Но сегодня он вполне мог позволить себе полчаса отдыха. Сняв свой фартук, он кивнул в сторону двери, ведущей на кухню. — Проходи. Я сейчас закрою дверь и приду. Когда Хван кивнул и удалился, прихватив пакет, Феликс, перевернув табличку, направился следом. — У меня кое-что есть для тебя. Это благодарность за вчера. Ты ведь любишь фрукты? Я только сейчас понял, что не спросил тебя об этом, — произнёс Ли, вытаскивая из холодильника несколько фруктовых корзинок из песочного теста. Джин коротко кивнул. Сладкое он ел нечасто, но если эти десерты были сделаны в качестве благодарности, он вполне мог это принять. — Я возьму одну, — сказал он. — Вот эта выглядит довольно аппетитно. Хван взял корзинку с засахаренной вишней и поблагодарил Феликса за чай, когда тот поставил перед ним уже знакомую чашку с тонкой цветочной росписью на боку. В ноздри забился аромат бергамота и цедры, и подтаявшей сахарной пудры. Хван прикрыл глаза и вдохнул глубже, и по телу разлилось приятное тепло. Он ощутил себя так, как если бы оказался дома в один из дней, когда за окном буйствует ненастье. Он позволил себе расслабиться, и на мгновение на его лице возникла мягкая ностальгическая улыбка. — Присядь, — попросил Джин, — я хотел бы с тобой поговорить. Это не займёт много времени. Ли коротко кивнул. Он сел напротив и потянулся к своей чашке, чтобы за глотком спрятать своё лицо. Эта улыбка заставила его ощутить, как по телу растекается тепло, робкое и пугливое, но уже вполне ощутимое. — Когда так начинают говорить, я нервничаю, — усмехнулся Феликс. Ли понятия не имел, о чём хотел поговорить мужчина, но в душу закралось уже знакомое опасение того, что ему, Феликсу, сейчас укажут на дверь. Хван сделает это не буквально, но суть от этого не изменится. Ли боялся, что Джин передумает и откажется дальше его учить. — Надеюсь, это не из-за вчерашнего? Я, правда, не хотел подводить тебя в студии. — Вчера ты выложился настолько, насколько смог, — сказал Джин. — Это тоже своего рода урок и опыт. Узнать, где проходит граница твоих возможностей, важно. В будущем это поможет тебе не совершать таких же ошибок, но сейчас я хотел поговорить об ином. — Чайной ложкой Хван отломил кусочек десерта и поднял на Феликса взгляд, внимательный и спокойный. — У тебя есть планы на Рождество? Вопрос Хвана заставил Ли нахмуриться и проглотить все оправдания, которые он хотел сказать в свою защиту. Феликс, правда, считал, что доставляет Джину одни неприятности. Он ничего не мог с собой поделать. Не мог избавиться от мыслей о том, что он – балласт, и что из него, несмотря на сказанные Хваном слова поддержки, ничего не выйдет. Ли думал об этом ночью, когда не мог уснуть после ухода мужчины. Думал он об этом, готовя фруктовые корзинки. И дело было не столько в усталости, сколько в том, что на своей кухне Ли чего-то стоил. Здесь он был мастером своего дела. Да, ему было к чему стремиться, но если сравнивать танцевальную студию и кухню, то, как будущий артист, Феликс проседал по всем параметрам. — Обычно мы с бабушкой ужинаем, и каждый уходит заниматься своими делами. Иногда я остаюсь дома, иногда праздную с другом. Но Минхо нет в городе, поэтому, скорее всего, я буду просто сидеть дома. А что? Если тебе нужно больше десертов, я могу приготовить и привезти на Рождество. — В праздники павильон на Декатур-стрит будет закрыт, — сказал Джин. В действительности, за исключением ночного времени суток, его художественная студия никогда не закрывалась. Особенно во время шумных праздников. И в такие дни всегда находились те, кто к нему приходил. К нему и его картинам, к хорошему кофе, вишнёвым кексам и брауни, украшение которого менялось в зависимости от времени года. Люди приходили и брали книги. Они садились на диваны, читали и вели тихие беседы. Люди наблюдали за тем, как он рисует, и не были одиноки несколько коротких часов. Каждый по-своему. Они находили те чувства, которых жаждали. Им становилось теплее. Их желание – пусть самое простое и незначительное – исполнялось. И за это Джин особенно любил свой павильон и не планировал оставлять его вплоть до вчерашнего вечера. Вплоть до момента, когда он увидел в глазах Феликса что-то похоже на проблеск отчаяния и, быть может, страха. — У меня к тебе предложение.— Вообще Хван хотел поговорить об этом ещё ночью, но Феликс уснул, и он не стал его тревожить. — Несколько недель назад я получил приглашение на благотворительный вечер. Мероприятие состоится в Париже за день до сочельника. Там будет присутствовать много людей из тех, кто тебе нужен: фотографы, музыканты, владельцы модных домов, медийные личности. Это твой шанс заявить о себе. Феликс поперхнулся, закашлялся, но быстро взял себя в руки. — Я никогда не был в Париже, — тихо произнёс Ли. Он не помнил, когда в последний раз летал на самолёте. Наверное, давно. В тот раз, когда он летел из Австралии в США. С тех пор Феликс не покидал этот вечно пьяный город. Ли надеялся, что когда придёт время, он отыщет свой паспорт и будет колесить по всему миру, выступая на сцене, но годы шли и эта мечта казалась ему неосуществимой. Всё изменилось с появлением Хвана. И Феликс понял, как ему повезло, только сейчас. После слов о Париже. — Ты, правда, хочешь взять меня с собой? — Правда, — подтвердил Джин и не стал говорить о том, что если бы не Феликс, он бы отклонил это приглашение так же, как и все прочие до него. Общество о нём ещё помнило, но появляться там Хван не хотел. Он убеждал себя в том, что ему это больше не нужно, но в действительности опасался, что этот мир вновь поманит его за собой. Опасался воспоминаний и того, что действительно захочет пойти на зов тысячи голосов, на мерцание миллионов огней и вновь стать тем, кем был до того, как обосновался в своём павильоне. — Тебе это нужно, — повторил Хван. — Тебя должны увидеть, заметить. Тебя должен кто-то представить. Моя кандидатура вполне подойдёт. Ты будешь петь со мной. Это не та сцена, о которой ты мечтаешь, но это поможет тебе начать. Лицо Ли помрачнело. Он вновь поднёс к губам чашку и сделал глоток. Ему нужна была пауза. Небольшой перерыв, который дал бы ему немного подумать над сказанным Хваном. Но сколько бы мысли ни метались в черепной коробке, сколько бы он глотков ни делал, долго молчать Ли не мог. — Звучит здорово, — наконец-то ответил Феликс, отставив чашку в сторону. Он поднял свой взгляд на Джина и попытался улыбнуться. — Петь с тобой... я не мог о таком даже мечтать. Его слова были искренними, как и дрожь в пальцах и колотящееся в грудной клетке сердце. Он и подумать не мог о том, что однажды ему удастся спеть с Хваном вживую. Это было похоже на сон. На эйфорию от первого глотка кофе или первого получившегося десерта. Но за чувством счастья пришло опустошение. Петь с Джином – означало петь с мировой звездой, и Ли в который раз поймал себя на мысли о том, что Хван будет сиять ярко и его самого не будет видно за этим сиянием. Джин скользнул взглядом по его лицу и коротко усмехнулся. Он успел заметить печаль, отразившуюся на лице Феликса, разочарование и вымученную улыбку тоже. — Когда просил у меня помощи, ты себе представлял всё иначе, верно? — произнёс Хёнджин. Он расслабленно откинулся на спинку стула и перевёл взгляд на тонкие цветочные шторы. Там, за окном, виднелся задний двор, который в дневное время суток выглядел куда приветливее, чем прошлой ночью, и садовые инструменты, оставленные возле одинокой и давно отцветшей клумбы. — Я не смогу сделать чудо, только сидя в студии, — продолжил Джин. — В мире, куда ты стремишься попасть, нет места этому понятию. Без денег, связей или чьего-нибудь громкого имени пробиться практически невозможно. Есть много талантливых людей, но большинство будет петь только у себя в душе. Кто-то добьётся выступления на рождественской ярмарке или, быть может, устроится в какой-нибудь бар. Чтобы пойти дальше, нужна хватка. Что-то придётся перетерпеть. Когда я попал на сцену, мне было куда меньше лет, чем тебе сейчас. Я делал то, что мне скажут. Жил так, как скажут. И говорил то, что нужно сказать. Всегда должен быть кто-то, кто приведёт тебя туда. — Джин вновь сосредоточился на лице Феликса и только после продолжил: — Я могу стать твоим золотым билетом, но запомни одно: сможешь ли ты там задержаться, будет зависеть только от тебя самого. Не сейчас, но в будущем точно. И если сможешь, после уже ты сам поможешь кому-то вроде себя былого. Доверься мне, ладно? — попросил Хван и протянул Феликсу руку, раскрывая ладонь. — Всё не так, — тихо отозвался тот. Ли мог бы сказать, что он не то имел в виду, но вместо этого протянул свою руку в ответ. Для себя он понимал, что, возможно, Джин ждал рукопожатия, но Феликсу хотелось большего. Кроме Минхо и пары незначительных друзей, у него не было никого, кто мог бы поддержать его в выборе. Его бабушка даже после того, как Ли начал заниматься с Хёнджином, осталась при мнении, что её внуку место на кухне и за прилавком тоже. Что после её смерти кондитерская перейдёт во владение Феликса, и это будет его способ выжить в этом мире, а сцена – это только мечты. Красивые, но несбыточные мечты. Феликсу нужна была поддержка и немного тепла. Он потянулся к Джину и, прикрыв глаза, поднёс его руку к своей щеке. — Ты очень ярко светишь, Хван Хёнджин. Там, в студии, я понял, что, несмотря на твой уход, ты всё ещё остаёшься артистом. Лучшим из лучших. Твоя техника, каждое движение и мимика. Когда я танцую там с тобой, мне кажется, что моё место позади. В твоей тени. — Ли усмехнулся, понимая, что говорит то, чего не следовало, но остановиться не мог: — Я знаю, что твой путь был долгим и трудным, и что мне за тобой не угнаться. И я боюсь, что однажды не смогу оправдать твоё доверие. И что там, в Париже, я могу опозорить тебя. — Ты слишком много думаешь, — выдохнул Джин, но продолжать не стал. Он ощущал, как Феликс жмётся к его ладони, видел, как тот хмурится и подозревал, что в его голове ещё много таких мрачных и беспокойных мыслей, которые будут ещё долго напоминать о себе. Помедлив, Хван поднялся на ноги. Он обогнул стол и, потянув Феликса на себя, обнял. Он не был уверен, что Ли это нужно, но если всё-таки нужно, Джин вполне мог ему это дать. Несколько минут тишины и прикосновений без необходимости говорить. Он никогда не видел, чтобы Феликса кто-нибудь провожал до студии, не слышал, чтобы тому звонили друзья. Мобильный телефон Ли всегда молчал и он сам не торопился никуда, кроме этой кондитерской, и в разговорах он не упоминал никаких имён, кроме собственной бабушки и друга, которого сам Джин никогда не видел. — Ты не одинок, — сказал Хван, прикрывая глаза. — Даже если ты упадёшь, я помогу тебе подняться. Он так сказал, и Ли уткнулся носом в его плечо. Слова и объятия Хёнджина успокаивали. Его запах тоже. Феликсу нравилось прикасаться к людям. Когда он отдавал сдачу, то всегда старался притронуться к чужим рукам. Он обнимал свою бабушку и Минхо, чтобы на душе стало легче. Ли был тактильным, но об этом мало кто знал, и объятия Хвана сейчас были нужны ему куда больше, чем билет в Париж. — Спасибо, — всё так же тихо произнёс он, ощущая, как сердце вновь заколотилось о грудную клетку. — Правда, мне это было нужно. — Феликс нехотя отстранился и кивнул в сторону стола, где остывал чай и нагревался десерт: — Чай стынет. Давай поедим, а после работы я зайду к тебе, чтобы поговорить о Париже. Если, конечно, ты не будешь занят. — Я сегодня свободен, — ответил Джин, возвращаясь на выделенное место и к своему десерту. — Сегодня я побуду здесь. Останусь в качестве гостя. Там, в зале, ему нравился стол у самого окна и кресло с подушкой, отороченной тесьмой с цветочной вышивкой. Ему нравился аромат выпечки и свежезаваренного чая, а ещё у него была с собой книга. И в целом Хван мог остаться в этом заведении до самого вечера. — Хорошо, — согласился Ли. Когда табличка вновь перевернулась и дверь открылась, Феликс вернулся за прилавок. Иногда он бросал короткие взгляды за столик у окна. Ему нравилось то, как лицо Джина менялось. Как тот хмурился или, наоборот, расслаблялся, стоило ему перевернуть страницу. Несколько раз Ли приносил мужчине чай, а к вечеру пригласил на ужин, посчитав, что так будет правильно. Сегодня Хван очень помог ему, и пусть Феликс не до конца разобрался в себе и своих чувствах, он обрёл странную уверенность в то, что поездка в Париж на самом деле его счастливый билет в эту жизнь.