Друг в беде не бросит

Клаус Ланге вытащил из большого конверта пачку фотографий и аккуратно разложил их перед шефом. Их было больше двух дюжин, старых, конца прошлого века, и совершенно новых, недельной давности, чёрно-белых и цветных, смазанных, так что фигуры угадывались с трудом, и безупречно чётких, на которых можно было разглядеть мельчайшие подробности и пересчитать все волоски. Разные годы, разные сюжеты, разное качество — всех их объединяло одно, точнее, один мужчина. Высокий, темноволосый, с правильными чертами аристократического лица, то с усами, то с бородкой, то гладко выбритый, он присутствовал на всех фотографиях. В центре снимка или с краю, или просто случайно попал в объектив, он невольно притягивал взгляд. — То есть на основании этих фотографий вы утверждаете, что это один и тот же человек? — руководитель отдела Зигфрид Шнайдер протер очки в тонкой оправе и водрузил их на нос, отчего стал похож на Гиммлера. Злые языки говорили, что он сознательно добивался сходства с рейхсфюрером, подражая ему в мелочах. — Не только этих фотографий, — Ланге позволил себе скупую улыбку, протянул папку потрепанного вида. Папка была настолько пухлой, что завязки едва-едва удерживали её в закрытом состоянии, не давая вывалиться документам, в ней хранящимся. — Здесь собраны основные материалы, подтверждающие, что объект, — Ланге указал пальцем на фотографии. — Тот самый прославившийся своей необузданной жестокостью Влад Дракула, валашский господарь, и главное — вампир. — Вампир Дракула, — протянул Шнайдер, взял одну из фотографий за уголок, поднес к глазам. — Очень напоминает книгу этого англичанина Стокера. Она же так и называется — «Дракула». Признаюсь, подростком я зачитывался этим романом, но вовремя перерос свои детские увлечения, чтобы отдать должное более серьёзным вещам. — Гауптштурмфюрер, но вы же не отрицаете существования вампиров как одной из форм проекций высших сил, — осторожно сказал Ланге. — Они существуют, Ланге, и вы это сами прекрасно знаете, — резче, чем следовало, сказал Шнайдер, невольно потёр левую ладонь. — Как и остальные так называемые существа из легенд. — Я знаю, — кивнул Ланге. — И только поэтому решил проверить, что на самом деле скрывается за известным романом ужасов. — И что же скрывается? — иронично спросил Шнайдер. — Это документальное произведение, с художественным приукрашиванием, но тем не менее, документальное. Сын Стокера, Ирвинг Стокер, любезно показал мне часть архива своего покойного отца в том, что касалось этого романа — дневники доктора Сьюворда и некоторые письма Вильгельмины тогда ещё Мюррей. Увы, с Харкерами мне встретиться не удалось — они всячески избегают лишних контактов, тем более с прессой. К сожалению, я так и не смог добраться до наследников доктора ван Хельсинга. — Таковые существуют? — О да, в Амстердаме живет его сын, богослов, врач, философ, пошёл по стопам отца. Мне в университете сказали, что он поехал на полевую практику со своими студентами, куда-то на Балканы. — Интересное совпадение. Но, может быть, он продолжает дело отца не только в плане преподавания? — Шнайдер рассматривал фотографии с возрастающим интересом. — О таком варианте я не подумал, — сознался Ланге. — Если так, он может быть нам полезен. — Может быть, может быть, Ланге. Вам надо с ним побеседовать. Не хотелось бы попасть впросак, как с теми оборотнями, которые на самом деле оказались всего лишь больными недочеловеками. Ланге понимающе вздохнул, поднял глаза к потолку. Его коллега, молодой амбициозный австриец, пользуясь внезапной благосклонностью руководства, продвигал тему изучения оборотней и в какой-то момент сумел убедить всех, что нашел гнездо настоящих, природных оборотней где-то в горах Каринтии. Экспедиция, отправленная в заброшенную деревушку, провалилась с треском. Вместо оборотней нашли несколько семей словенцев с разной степенью заросших грязными сальными волосами. Скандал был грандиозный, отголоски его до сих пор гуляли по Берлину, и даже рейхсфюрер, будучи в плохом настроении, язвительно припоминал, как Аненэрбе любит тратить впустую деньги Рейха. — Я разделяю ваши опасения, герр гауптштурмфюрер, — почти искренне отозвался он. — Мы не можем рисковать, и излишнее внимание к нашим проектам тоже ни к чему. — Хорошо, что вы это понимаете, Ланге… Шнайдер отложил фотографию, взял другую, на которой было несколько человек. — А вот это уже интересно. Как я понимаю, это не случайная встреча. Какой это год? — Тридцать второй. Фотография была сделана агентом, внедренным в коммунистическую ячейку. — Значит, граф связан с немецкими коммунистами. Неожиданный поворот. — Не только с немецкими. Есть все основания считать, что он тесно общается с верхушкой Коминтерна. Думаю, нам стоит спешить, пока им не заинтересовалось гестапо. Если я ошибся, и он всего лишь человек, мы всегда сможем передать его по назначению. Шнайдер потянулся к папке, но тут на стол взлетела огромная белая кошка со злыми жёлтыми глазами. Потоптавшись по фотографиям, она упала на бок и сунула лобастую голову под ладонь Шнайдера. Шнайдер расплылся в глупой улыбке, провел ладонью между ушей раз, другой, третий. Кошка зажмурилась, довольно заурчала, её урчание больше походило на звук работающего на холостом ходу двигателя. Ланге с трудом удержался от гримасы. Он не разделял любви шефа к кошкам. Тем более, к этому чудовищу. Кошка была гораздо больше, чем другие представители её вида. Под ослепительно-белой короткой шерстью, переливающейся на солнце как снег, перекатывались стальные мышцы, в подушечках лап прятались острейшие когти, а когда она лениво зевала, все желающие могли полюбоваться огромными крепкими клыками. Если бы Ланге не видел своими глазами, как подвыпивший шеф, тогда ещё унтерштурмфюрер, в парадной форме прыгал в Шпрее за грязно-белым тщедушным котёнком, которого мальчишки, забавы ради, кинули в воду, привязав деревяшку к тонкому крысиному хвосту, он бы искренне верил, что эта зверюга — итог каких-то экспериментов секретных лабораторий, в которые у него не было допуска. Мальчишки тогда успели убежать, не дождавшись тумаков от обозлённого унтерштурмфюрера, а котёнок вырос в чудовище. Злобное, безжалостное, ненавидящее всех, кроме своего спасителя. Кошка не боялась никого — ни Гиммлера, ни фюрера, ни собаки фюрера. Ходили слухи, что шеф гестапо Мюллер после встречи с этой кошкой зашивал не только брючину, но и ногу, распоротую от колена до самой щиколотки. Так ли это было или нет, никто не знал, но Ланге, глядя на кривые когти, вылезающие из розовых подушечек, слухам верил. Ходили ещё более странные слухи о том, что кто-то пожаловался фюреру на кошку, но тот увидел, как эта зверюга жрет тушёные овощи — брокколи и морковь, умилился и повелел оказывать всяческое почтение хищнице, вступившей на путь вегетарианства. — Можете быть свободны, Ланге, — наконец сказал Шнайдер, продолжая идиотски улыбаться, его пальцы механически чесали вокруг кошачьих ушей. — Я ознакомлюсь с материалами, которые вы подготовили. Кошка перевернулась на спину и вытянула передние лапы вверх. Шнайдер засюсюкал какие-то глупости и стал водить пальцами по её грудке. Ланге отсалютовал и, не прощаясь, выскочил в коридор. Гауптштурмфюрер Зигфрид Шнайдер был истинным арийцем, с нордическим стойким характером, был беспощадным к врагам Рейха, поддерживал хорошие отношения с товарищами по работе, не имел связей, порочащих его, но вот, по мнению Ланге, патологическая привязанность к безродной кошке, была большим пятном на безупречной репутации офицера. Когда-нибудь эта слабость выйдет ему боком. Каждый раз, после встречи с любимицей шефа, Ланге чувствовал, что ему надо успокоиться и сменить обстановку. Даже разносы и ругань в исполнении Шнайдера не производили на него такого впечатления, как это чудовище. Ему всё время казалось, что кошка приглядывается, оценивает, как лучше порвать горло, прыгнуть на шею, чтобы сломать её или просто откусить несколько пальцев на руке. Может быть, кошка действительно была из лаборатории, а тот котёнок ему просто померещился. Мало ли что привидится, когда ходишь навеселе туманной осенней ночью. Можно было зайти в кафе, пропустить рюмочку-другую коньяка, можно было заглянуть к девочкам, а можно просто вернуться домой и посвятить вечер своему питомцу. В отличие от Шнайдера Ланге старался не афишировать, какая именно живность прописалась у него дома в большом, на весь стол, террариуме. Жабы и лягушки почему-то не вызывали такого восторженного умиления, как кошки или комнатные собачки, а зря. Они были полны скрытого очарования, которое раскрывалось при длительном, упорном наблюдении. Ланге увлекался ими с детства и даже мечтал посвятить свою жизнь изучению земноводных, как в родной Германии, так и в тропических лесах Африки и Америки, где ещё столько всего таинственного и неизведанного. Судьба распорядилась иначе, и он оставил свою детскую мечту ради будущего Великой Германии, после того, как оказалось, что у него есть уникальные и очень важные способности. Так мечта стала увлечением в редкие часы досуга. Придя домой, Ланге переоделся, сварил себе кофе и вытащил из кармана плаща коробочку. В коробочке лежали новорождённые мышата — он купил их в зоомагазине для своего любимца, рогатой жабы. Жаба была большая, едва помещалсь на ладони, жила в специально построенном террариуме и радовала глаз яркой желто-зеленой раскраской. Жабу эту подарил ему старинный друг, с которым они в детстве лазили по заросшим берегам речушек, наблюдая за животным миром и зарисовывая всё увиденное в блокнотах. Друг впоследствии стал учёным-зоологом, путешествовал по миру и из одной поездки привез в подарок роскошную рогатую жабу. Скармливая Ромеро — так он назвал жабу — новорожденных мышат одного за другим, Ланге обдумывал предстоящую поездку в Амстердам. Кажется, он совершил ошибку, когда попытался завести знакомство с четой Харкеров под видом журналиста, интересующегося биографией Стокера и, в первую очередь, его произведениями. Оказалось, не все желают славы и горят желанием поведать свою историю знакомства с известными людьми. Что наводило на определённые размышления о том, что они могут скрывать. Не исключено, что они поддерживают отношения с сыном своего друга, доктора Хельсинга, сыгравшего ключевую роль в той истории, и могли рассказать о визите любопытного журналиста. Значит, надо сменить образ. Решено, в Амстердам он поедет не под вымышленной личиной, а тем, кто он есть, опустив службу в Аненэрбе — мистиком, оккультистом и писателем, собирающим легенды Европы для своей будущей книги. Что, учитывая всплеск интереса к эзотерике, было естественно и могло послужить хорошим прикрытием. Наверняка у них с Хельсингом найдется несколько общих тем для обсуждения, а дальше разговор можно будет незаметно перевести в нужное русло. На кафедре, где читал свои лекции доктор, ему сказали, что он вернется во второй половине августа. Есть время, чтобы подготовиться, собрать все необходимые сведения, в том числе и об этом докторе, и уверенно сыграть очередную роль. Ромеро проглотил последнего мышонка, подвернул изящные лапки под себя и словно оплыл под своим весом. Ланге улыбнулся, взял блокнот и принялся рисовать очередной портрет любимца.

***

Августовские ночи ещё помнят жару июля, но в них уже есть предчувствие холода осени. Лучше запастись пледом и стаканом горячего чая, чтобы наутро не проснуться с насморком и больной головой. Августовские ночи уже истекают щемящей тоской по тому, что ещё не ушло, но вот-вот ускользнёт, просыпется между пальцев сухим холодным песком, оставив воспоминания для осени. Тут никакие запасы не помогут — ни терпкое вино урожая десятилетней давности, ни золотистое варенье из абрикосов или яблок, разлитое по прозрачным стеклянным банкам, ни бессчётные пучки лекарственных цветов и пряных трав, висящие над камином. Полная луна — солнце немёртвых, висела над замком во всей своей красе. Она была настолько яркой в эти ночные часы, что предметы отбрасывали тени. Внизу, у фонтана, то и дело раздавались взрывы смеха. Это студенты узнали что у графа есть телескоп и уговорили вынести его из подвала наружу, чтобы наблюдать полнолуние, звезды и падающие огненными росчерками метеориты. В эти дни, как уверяли все астрономические справочники от Португалии до Японии, можно было наблюдать больше всего метеоритов. Когда-то ван Хельсинг и сам любил сидеть в ночи, ждать очередного яркого следа, чтобы успеть загадать желание. В какой-то момент он осознал, что загаданные желания просто так не сбываются, а если и сбываются, то это результат упорного труда, после которого сбывшееся желание уже не радует. Хотя, сейчас он бы не отказался от исполнения одного желания — бокала, а ещё лучше, двух, токайского. Чтобы получить желаемое, достаточно было спуститься вниз, в гостиную, но ночь была так хороша… — В этом августе луна особенно красива… Ван Хельсинг лишь улыбнулся, когда над самым ухом раздался мягкий, вкрадчивый голос хозяина замка. За долгие годы их знакомства он привык к неожиданным появлениям за спиной и уже не вздрагивал, когда Дракула появлялся вот как сейчас. — Но любоваться луной лучше с бокалом хорошего вина. С этими словами граф протянул помянутый бокал доктору. Ван Хельсинг пригубил вино, довольно кивнул. То самое токайское, которое он так любил. Дракула, тоже с бокалом вина в руке, облокотился рядом, прислушался к смеху и разговорам внизу. — Вы бы могли задержаться ещё на месяц или больше, — задумчиво сказал он. — Увы, не могу, — покачал головой ван Хельсинг. — В этом семестре университет требует моего постоянного присутствия на кафедре. Они собираются увеличить часы теологии и философии. — Лучше бы медицины, в свете всего происходящего, — пробурчал граф. — И медицины тоже, но по моей инициативе, — улыбнулся доктор. — И будете вы жить в своём университете. Вам вредны сквозняки, если вы забыли. Ван Хельсинг похлопал графа по руке. — Теперь, кроме пледа, у меня есть теплые носки и жилет, вашими стараниями, так что не пропаду. Даже если бы не университет, в любом случае надо будет проверить, насколько перспективна перевалка грузов в порту Амстердама с нашей дороги. Возможно, придется протянуть ветку до нашего нового терминала… Что такое? — прервался он, заметив ухмылку графа. — Вы говорите уже как старый управляющий транспортной компанией, — пояснил тот. — Так и есть. Позволю себе напомнить, что мы занимаемся этим делом уже тридцать пять лет. — В самом деле. Сразу после того, как вы вернулись с той африканской войны. В некотором роде юбилей. — Скорее, сбежал, — нахмурился ван Хельсинг. Он не очень любил воспоминания о вояже на самый юг Африканского континента. — Вы правы, юбилей. Предлагаете отметить? — Жаркое давно вас дожидается, доктор, как и вино. Полагаю, молодёжь останется отдыхать на свежем воздухе у фонтана. — Они уже позаботились и о жарком для себя, и о вине. И пока что не боятся сквозняков и прохладных ночей, а мы будем чинно сидеть у камина под пледами и вспоминать славное прошлое. В гостиной было светло — всюду стояли свечи. На самом деле в замке уже давно было электричество, увлечённые техническим прогрессом невесты Дракулы ещё до войны построили на горной речушке, протекавшей неподалёку от замка, небольшую электростанцию. Вырабатываемой электроэнергии хватало и для самого замка, и для окрестных сёл. Жители сначала с опаской относились к очередному «дьявольскому» творению, потом привыкли, распробовали выгоды и удобства, и при случае не упускали возможностями похвастаться перед соседями. Граф тоже оценил все удобства прогресса, но иногда на него находило ностальгическое или романтическое настроение, и он украшал замок свечами, потом, правда, вздыхал, что свечи слишком дорого обходятся его хозяйству. — Рановато для прощального ужина, — заметил ван Хельсинг, входя в гостиную. — Мы уезжаем только через неделю. — Кто знает, что будет через неделю. Сборы, спешка, вряд ли у вас найдется немного времени на скромные дружеские посиделки, — печально, но с некоторой театральностью вздохнул Дракула. — Ах да, ещё ваши не в меру любопытные и нахальные студенты. Нет, я не против молодёжи в своём замке, но иногда хочется тишины, уединения, покоя, в конце концов. Гроб не предлагать. — Милейший граф, вы несколько драматизируете. — Я? Драматизирую? Священник из местного прихода на днях сказал, что жалоб на эту шумную, развратную молодежь гораздо больше, чем на меня, проклятого сына Сатаны. — Так вы просто завидуете, — со знанием дела сказал ван Хельсинг. — Вовсе нет. С чего вы взяли? На ваших студентов жалобы приходят, вот и всё. — Больше, чем на вас, — покивал ван Хельсинг. — Из полиции тоже приходили? — Из полиции — нет, пока не приходили. — Вот видите. Но я согласен, что студенты шумные, впрочем, это свойственно всей молодёжи, если вы не знали. — В моё время молодёжь была более почтительна, — пробурчал граф. — Попалась мне однажды личная переписка одного османского военачальника примерно тех времен, — задумчиво протянул ван Хельсинг, наливая вино. — Так вот в половине писем он жаловался на необузданную валашскую молодёжь, которая не почитает старших, не признаёт истинной веры и буйствует, предавая огню и мечу мирные беззащитные турецкие деревни. Граф уставился на доктора, надулся, засопел и тут же принужденно расслабился, и даже постарался улыбнуться. — Время тогда, понимаете ли, было такое. Эти османы накинулись на наши земли как саранча, предавая всё на пути своём огню и мечу, а несчастных людей угоняли в рабство, — патетически сказал он. При должном настрое и для благодарного слушателя Дракула мог часами рассказывать о тех временах, когда он был живым человеком. Как водится, приукрашивая свою роль в тех давних событиях и принижая противников, чаще османов, но доставалось и немецким князьям. Сегодня такого настроения у него не было — летняя практика ван Хельсинга и его студентов заканчивалась. Доктор в очередной раз отдал должное ужину. Как обычно, граф готовил сам, и большое число гостей этим летом, больше обычного, его нисколько не смущало и не вызывало затруднений. После той памятной истории, когда приглашённый из гостиницы в Бистрице повар от души положил во все блюда, в том числе и десертные, чеснок, граф предпочитал не рисковать хорошим настроением гостей. Любуясь игрой света на тонких гранях хрустального бокала — граф однажды заметил, что это зачаровывает доктора и с той поры сервировал стол исключительно хрусталем, ван Хельсинг задумчиво сказал: — Мне пришла корреспонденция из Англии, в том числе и от Харкеров. Они передают вам привет и сообщают об одном занятном происшествии. Весной к ним приходил американский журналист и настойчиво расспрашивал о наследии Стокера. Он, якобы, пишет его биографию и изучает творческий путь. Миссис Харкер насторожил тот факт, что он слишком настойчиво интересовался романом вашего имени, граф. Ей в какой-то момент показалось, что американец знает гораздо больше, чем хочет показать. Через некоторое время миссис Харкер узнала, что он не только приходил к сыну Стокера, но и получил от него часть нашего архива, в том числе дневники доктора Сьюворда и часть её писем к будущему супругу и покойной Люси, те, что хранились у писателя. Я пока не знаю, что за этим стоит, но миссис Харкер призывала быть осторожнее. — Американец? — переспросил Дракула. — Возможно, он интересовался не столько Стокером, сколько Ирвингом. Помнится, янки отнеслись к его гастролям весьма благосклонно. — Тогда зачем ему переписка, к театральной среде не относящаяся? — парировал ван Хельсинг. — Миссис Харкер особо указала, что, хотя он и вёл себя как американец, энергично, напористо, даже бесцеремонно, внешность у него была не вполне американская. — Китаец, что ли? — хохотнул Дракула. — Нет, европеец, скорее всего, немец. — Мало ли немцев уехало в Америку до войны, а потом и после. — Я доверяю интуиции миссис Харкер, если помните. Поэтому прошу вас, граф, быть осторожнее. Возможно, там, в Штатах, есть своя организация, которая хочет узнать запретные тайны прошлого. Возможно, он не тот, за кого себя выдаёт, и даже не американец.

***

Промозглый ветер гнал опавшие листья по улице, кружил их в вальсе и, расшалившись, пытался кинуть в лицо. Доктор ван Хельсинг поднял воротник пальто, придерживая шляпу рукой, ускорил шаг, чтобы побыстрее попасть домой. Там было тепло, уютно, сухо, можно было выпить чашку горячего кофе, заботливо сваренного госпожой ван Дейк, хозяйкой дома, в котором он много лет снимал квартиру. Так много, что почтенная госпожа ван Дейк уже считала его членом своей многочисленной семьи. Он поднялся по вымытым до зеркального блеска ступеням, потянул за ручку. Дверь повернулась на петлях без единого намёка на скрип — хозяева очень дорожили своей репутацией и содержали доходный дом в идеальном порядке. Сама госпожа ван Дейк восседала на привычном месте. Она читала модный журнал и внимательно прислушивалась к голосам на втором этаже. Когда сквозняк от входной двери прошелся по коридору, она вскинула голову, подслеповато прищурилась и сложила ярко-алые губы в подобие буквы «О». — Добрый вечер, доктор. Ужасная погода, не так ли? — произнесла она бархатным грудным голосом. — А у вас гости. Посетительница. Дама. Сказала, что ей нужно сообщить вам нечто важное и срочное. Она была так мила, что я проводила её в вашу квартиру. Надеюсь, господин доктор не сильно удивлен? Обычно госпожа ван Дейк редко кому позволяла ждать в квартирах и комнатах. Она или выпроваживала гостей, предлагая зайти позже, или, если гость был вида респектабельного, усаживала его в гостевую комнату и потчевала кофе, чаем, сладостями, за лёгкой беседой выясняя, с какой целью тот явился к её постояльцам. Редко кто мог устоять перед обходительностью и очарованием хозяйки. То, что какая-то женщина сумела убедить её пустить в квартиру, удивило и даже насторожило доктора. Ничем не показывая своей тревоги, он с обычной улыбкой поблагодарил ван Дейк, осведомился о здоровье её племянника, которого осматривал на днях, и направился к себе. — Доктор ван Хельсинг! А ваша чашечка кофе? — окликнула она, когда он уже поднимался по лестнице. Он повернулся, улыбнулся и сказал: — Две чашечки, пожалуйста. Для меня и моей гостьи. Если вас не затруднит, госпожа ван Дейк. Дверь в квартиру оказалась приоткрыта. Свет не горел, и это озадачило ещё больше. Неужели под видом посетительницы к нему нагрянула воришка обыкновенная? Или необыкновенная, учитывая, что большинство вещей могли представлять ценность исключительно для посвященных людей. Но нет, в гостиной, на фоне окна, он увидел женский силуэт. Включил свет и невольно сделал шаг назад. — Маришка? Белокурая молодая женщина в дорогом пальто с меховым воротником и уложенной по последней моде прической грациозно встала с кресла. — Доктор ван Хельсинг. Абрахам ван Хельсинг. Я не ошиблась, — прошипела она и в мгновение ока оказалась рядом с доктором. От неё пахнуло дорогими духами и сладким ликёром. В электрическом свете блеснул небольшой бриллиант в кремовой мочке уха. Из всех невест Маришка не считала нужным скрывать злобу и ревность по отношению к ван Хельсингу, называя его игрушкой на пару лет и обещая бесконечные муки, когда он надоест Дракуле. Её злость росла с каждым годом. То, что она объявилась здесь, нарушив все приказы своего господина, было пугающим. — Что случилось, Маришка? — как можно спокойнее спросил он. — Может, присядем, и вы всё расскажете? В её лихорадочно блестящих глазах мелькнуло какое-то странное выражение. — Да, конечно, — с удивившей доктора покорностью согласилась она. — Тогда позвольте ваше пальто. К приходу ван Дейк с подносом с двумя чашками кофе, сахарницей и сливочником они уже сидели за столом и изо всех сил изображали любезность. Едва дверь закрылась, как с лица Маришки сошло выражение светской любезности, она внимательно слушала, как еле заметно скрипят половицы, потом подняла тяжелый взгляд на ван Хельсинга. — Господарь наш, Владислав Дракула, в беде, — сказала она глухим голосом. — Его схватили и увезли в замок на границе со Швейцарией. Не убили, нет, мы бы это почувствовали. Но мы не можем подойти близко. Тот, кто похитил, знает древние тайны и владеет силами, способными остановить таких, как мы. Туда могут попасть только люди. Например, вы, доктор. Ван Хельсинг задумчиво взял в руки чашечку, посмотрел на кофейную гущу, поставил обратно. — Я его предупреждал, — тихо сказал он. — В этом есть и моя вина. Расскажите, как это случилось. Всё, что вам известно. Прежде, чем ответить, Маришка плеснула в свою чашку немного сливок, попробовала напиток и начала рассказ. Три недели назад граф Дракула получил очередное приглашение на светский раут. Приглашали его часто и охотно как потомка древнего аристократического рода, богача, мецената и просто видного мужчину с изысканными манерами. Он не почуял никакого подвоха, поехал и не вернулся. Бывало, он задерживался и приходил вечером следующего дня, но на третий день его отсутствие стало подозрительным. Дракула был не из той породы, что срываются в приключения в одном костюме, не прихватив даже смену белья и зубную щётку. Встревоженные его отсутствием невесты начали поиски своими способами и методами и спустя некоторое обнаружили, что Дракулу держат в замке у границы Швейцарии, в заросших труднопроходимым лесом горах. Ни леса, ни горы, ни тем более стены замка не остановили бы их, если бы не невидимая защита, от которой перед глазами всё плыло, в ушах раздавался колокольный звон, а тело начинало гореть и покрываться язвами. Они втроём обошли замок кругом, но так и не смогли найти ни малейшей лазейки, чтобы проникнуть внутрь. Алина и Вероника остались наблюдать за замком, а Маришка отправилась к единственному смертному, который не только не стал бы их убивать, но мог оказать помощь, чтобы вызволить их господаря. В заключение рассказа Маришка вытащила из своего саквояжа целую пачку карт, фотографий и планов замка, начиная с середины шестнадцатого века — вампирши времени зря не теряли и собрали всю информацию, которая могла бы пригодиться, вплоть до графика смены охраны на всех постах вокруг замка. — Вы наша единственная надежда, доктор, — сказала она и одним глотком выпила остывший кофе. Новость ошарашила ван Хельсинга едва ли не больше, чем вечерний визит Маришки. — Разумеется, я сделаю всё, чтобы вытащить его, — сказал он, обдумывая услышанное. — Но очевидно, что один я не справлюсь. — А мы не можем пройти. Так что же делать? — Для начала — подумать, — отозвался доктор, вспоминая своего недавнего собеседника и понимая, насколько он был слеп в его отношении. Теплым сентябрьским вечером, после лекций в университете, его в холле университета встретил мужчина среднего роста с водянистыми глазами и настолько светлыми волосами, что при определённом ракурсе казалось, что он лыс. Этот мужчина был настолько бесцветен и неприметен на общем фоне, что врезался своей неприметностью в память, хотя описать, как он выглядел, ван Хельсинг бы не смог. Он представился Клаусом Ланге, писателем, оккультистом и мистиком, и в подтверждение своих слов попытался вручить свою книгу. Книгу эту ван Хельсинг читал, счёл написанное в ней выдумкой пополам с пересказом средневековых трактатов по алхимии, о чём в деликатной манере и сказал Ланге. Тот ничуть не расстроился, согласился с мнением профессора и объяснил, что приехал не дарить книги, а наоборот, собрать материал для новой, более серьёзной, и потому просит профессора о консультации. Возможно, не одной. Темой его новой книги оказались оккультные практики Восточной Европы. Ланге оказался приятным, эрудированным и остроумным собеседником. Он не кичился своими знаниями, охотно признавал, что много не знает, а про ту книгу сказал, что хотел написать что-нибудь развлекательное, для масс, но в упаковке мистики и эзотерики. А так у него есть и другие труды, мало известные широкой публике. Они встречались один-два раза в неделю, шли в библиотеку университета или в ближайшее кафе, где ван Хельсинг обстоятельно отвечал на многочисленные вопросы неожиданного студента, рассказывал о своих изысканиях. Каждый раз Ланге незаметно, исподволь переводил тему с оккультных практик на легенды Трансильвании, в частности, на главную легенду края — графа Дракулу. Тогда это казалось интересом ученого, исследователя, сейчас ван Хельсинг уже не был так уверен. Он понял, что Ланге выпытывал всё, что известно о вампире, и, кажется, догадался, что тот существует на самом деле. Ван Хельсинг опустил голову на сцепленные руки. Как он мог быть так слеп? Поверил своему почти коллеге и раскрыл тайну. Сам же предупреждал друга, чтобы тот был осторожен, и подвёл его из-за своей беспечности. — Мне понадобится помощь, — наконец сказал он. — Разве на свете есть те, кому можно довериться? — прищурилась Маришка. — Есть. Как минимум, они не сочтут меня сумасшедшим. Потому что знают, кто такой Дракула. Другой вопрос, захотят ли они помочь после всего, что произошло.

***

Первой мыслью было — надо меньше пить и плясать с девицами. Потом всплыло осознание, что никакого вина и никаких девиц не было уже давно, это был один из тех скучных светских раутов, где красуются друг перед другом, говорят намёками и ненавязчиво демонстрируют силу, свою или своих покровителей. Интригуют все, независимо от пола, возраста и общественного влияния. Заговоры и тайные союзы складываются из ничего и почти сразу же рассыпаются. Скучно, однообразно, ничего нового за эти четыреста с лишним лет, все шаги, все повороты голов, все речи знакомы. Игра идет по раз и навсегда заученным правилам. Только почему он чувствует себя так, словно пьянствовал всю ночь? Он разлепил глаза и сразу же зажмурился от яркого искусственного света — лампа висела прямо над ним. Попытался сесть и не смог — руки и ноги были крепко схвачены ремнями. Он сделал глубокий вдох, замер, прислушался. Рядом с ним никого не было, а вот где-то в отдалении, за стеной, были слышны чьи-то голоса. Говорили на немецком. В памяти всплыла жена немецкого промышленника, роскошная белокурая женщина средних лет, но ещё не потерявшая своей свежести и очарования. Она ненавязчиво демонстрировала сверкающее бриллиантовое ожерелье и глубокое декольте под ним. Он вежливо улыбался в ответ, слушал её негромкий журчащий голос, наблюдал за небольшим кружком военных неподалеку. Бокал токайского, взятый с подноса проходящего мимо официанта — последнее, что он помнил. Дальше был провал. Если это была чья-то шутка, то она затянулась. Пора объяснить шутнику, что есть пределы допустимого. Сжав кулаки, он с силой рванул руки вверх. Ремни затрещали, поддались напору и разорвались. Он сел, поморщился от резкой боли в затылке и висках, повёл затёкшими плечами и один за другим выдрал ремни, которые фиксировали ноги. Комната, в которой он оказался, походила на больничную палату или даже на операционную. Одна кушетка, на которой он сидел, стул, у стены стол, накрытый ослепительно белой тканью, под которой угадывались какие-то инструменты. Это была уже не шутка. Его похитили по-настоящему. Он вспомнил озабоченный взгляд ван Хельсинга и ощутил лёгкий укол совести или того, что заменяло вампирам совесть, от того, что не послушал предупреждений друга. Как бы то ни было, пора выбираться отсюда. Дракула встал и едва удержал равновесие — перед глазами вспыхнули разноцветные точки, голова закружилась, в ушах зазвенело. Он сел, проморгался. Это было странно и необычно. Вино никогда так на него не действовало, значит, в бокал подмешали что-то такое, что помогло получить власть над ним. Временно. К звону в ушах добавился отвратительный скрип плохо смазанных петель. Дверь медленно открылась, вошли двое солдат в немецкой форме. Кажется, это были СС, а не армейские. Один нёс в руках металлическую коробку с закругленными углами, поставил её рядом с инструментами и только потом заметил, что Дракула сидит, а не лежит прикованный. Его глаза расширились от ужаса. — Подойдите сюда, дети мои, — вкрадчиво произнес Дракула, пристально глядя то на одного, то на другого. Они одновременно кивнули и синхронно сделали один шаг, другой, пока не стали перед ним. Самым сложным было встать, не пошатнуться и не упасть обратно. В последний миг он успел схватиться за руку ближайшего к нему. Даже через плотную ткань кителя и рубашку под ним чувствовался ток живой, горячей крови. Такой сладостной, такой желанной… Дракула провел ладонью по плечу солдата, отвел подбородок и прижался губами к пульсирующей жилке на шее. Клыки проткнули кожу как бумагу, и в рот потекла кровь, живительная влага. С каждым глотком Дракула чувствовал, как тупая боль в висках и затылке проходит, тело становится послушным и наливается силой. Второй солдат сумел сбросить оцепенение, закричал истошно и попытался ударить вампира. Дракула, не отрываясь от своей жертвы, выбросил руку, схватил того за горло и с силой рванул. Смятая гортань осталась в пальцах, а солдат упал на колени с кровавой дырой вместо горла. Он прижал ладони к ране и попытался закричать, но лишь разевал рот, как выброшенная на берег рыба. Между его пальцев толчками просачивалась алая кровь, стекала по серому кителю и тяжелыми каплями падала на пол. От неё шёл пар — в этом помещении было очень холодно. Насытившись, Дракула отстранил от себя синюшно-бледного солдата, слизнул кровь с губ. Ужас в глазах жертвы был приправой, которая делала любимое блюдо ещё слаще. — Как хорошо чувствовать себя сильным, — свистящим шёпотом сказал он, перед тем, как свернуть шею. Силы и в самом деле было много — шейные позвонки влажно хрустнули, кожа натянулась, порвалась, следом потянулись мышцы, жилы, и голова с чавканьем отделилась от тела. Дракула задумчиво посмотрел в лицо с раскрытым в немом крике ртом и побелевшими от ужаса глазами, поставил голову на койку и вышел в коридор. Мысль переодеться в форму он отбросил сразу — оба солдата были ниже и тоньше, чем он. В коридоре было сыро и холодно. Он был широкий, но с низким потолком, до которого можно было достать рукой. Судя по каменной кладке, он был в каком-то старом замке, возможно, заставшим Крестовые походы. Дракула принюхался, уловил слабый ток воздуха и уверенно пошёл вперёд. На пути ему попадались разные люди, одетые в форму и в штатское, они прижимали ладони ко рту, приселади в ужасе, но под тяжёлым пристальным взглядом даже не делали попытки его остановить. Он уже поднимался по каменной лестнице, когда столкнулся с ещё одним человеком, который не отшатнулся к стене и не склонился в почтительном поклоне. Мужчина средних лет среднего роста стоял на ступенях, сцепив руки за спиной, на его бесцветном, абсолютно незапоминающемся лице был написан вежливый интерес. — Господарь Дракула, — произнес он хорошо поставленным голосом и даже растянул тонкие бесцветные губы в подобии улыбки. — Вы хотите нас покинуть? Рано, очень рано. В его прозрачных глазах не было ни тени страха, только уверенность в себе, своих силах и несгибаемая воля. — Позвольте представиться. Оберштурмфюрер Ланге, и вы у меня в гостях. Я не готов расстаться с вами так скоро, господарь. С этими словами он вытянул вперед руку с висящим на тонкой цепочке медальоном в форме свастики с двенадцатью лучами. Лучи отливали темным золотом, поблескивали рубиновыми искрами и, казалось, шевелились в искусственном мёртвом освещении. От одного взгляда на странный символ у Дракулы закружилась голова, в ушах снова зашумело. Он машинально отступил на шаг, споткнулся и с трудом удержал равновесие. Ланге качнул медальоном, пропел неожиданно приятным голосом фразу на латыни, совершенно бессмысленную, и одним быстрым движением накинул медальон на шею вампиру. Дракула тут же почувствовал себя бесконечно слабым и беспомощным, медальон жёг грудь и тянул вниз. Ноги подкосились, и он сполз по стене на крутые ступеньки. Потолок бешено закружился, приблизился, и наступила темнота.

***

Он снова пробудился от ощущения жесточайшего похмелья. Во рту было сухо, язык, казалось, распух и прилип к нёбу. Дракула приоткрыл один глаз, другой, снова зажмурился. На этот раз он не лежал, а сидел, привязанный к креслу за руки, за ноги и даже плечи обхватил тугой ремень. Неимоверная тяжесть тянула вниз, не давала двигаться. Он опустил взгляд и увидел тот самый медальон. На руках были тонкие браслеты с тем же символом — свастикой с пляшущими посолонь двенадцатью лучами. — О, господарь, вижу, вы пробудились, — услышал он голос Ланге. — Как самочувствие? Нигде не давит, не жмёт? Я распорядился подобрать мягкое, уютное кресло, достойное вас. Если вы проголодались, то тут всё зависит от вас, от вашей доброй воли. Дракула мрачно посмотрел на него и промолчал. — Вам трудно говорить, понимаю, понимаю, — сочувственно покивал Ланге и поднес ко рту Дракулы стакан, наполненный светло-красной жидкостью. — Это кровь, но кровь разбавленная. Пейте. Пейте же! Он с силой ткнул край стакана в рот вампира, тот машинально разжал зубы и сделал против воли несколько глотков. Это действительно была кровь, её приятный слабый аромат немного снял головную боль и прояснил зрение. Часть же пролилась по подбородку на грудь. — Собственно, от вас мне нужна самая малость — ваше добровольное сотрудничество. Конечно, вашу кровь и вашу слюну на анализ мы уже взяли, но нам необходимо понять механизм превращения людей в таких, как вы. Почему ваши кровь и слюна, даже совмещенные, не могут запустить процесс, почему он происходит только тогда, когда вы кусаете жертву, и какую роль играет ваша кровь, проглоченная жертвой. Всё просто и не займет много времени. Дракула мрачно посмотрел на Ланге. — Обойдетесь, — сказал он. — Я никого не буду кусать по вашей указке. — Вы не поняли, господарь, — Ланге наклонился к нему, провел пальцем по щеке. — Вы сделаете это. Вы же не хотите умереть от голода? Дракула дёрнулся от прикосновения — оно было неприятным. — Не самый страшный вариант, — процедил он. — Для вас — может быть. Но вы же не хотите, чтобы страдали невинные? Ланге кивнул кому-то, когда Дракула не видел. В его поле зрения вошли двое: плотный мужчина средних лет в белом кожаном фартуке и белой же шапочке и темноволосая девушка, только-только вступившая в пору своего расцвета. В заплаканных глазах стоял животный страх, а нежные пунцовые губы мелко дрожали. Она покорно позволила себя усадить в жесткое кресло напротив Дракулы и привязать. Мужчина бережно собрал её длинные вьющиеся волосы, стал заплетать их в косу, ласково провёл ладонью по щеке и одним движением разорвал тонкую рубашку, обнажив крупные упругие груди с темно-розовыми шишечками сосков. Они дразняще торчали на гладкой оливковой коже. Девушка пискнула и попыталась ссутулиться, чтобы хоть немного спрятаться от жадных взглядов. — Вы думаете, что меня так впечатлят прелести этой девицы, что я тут же соглашусь буквально на всё? — иронично изогнул бровь Дракула. — Просто хочу вам показать, как бывают прекрасны только что расцвётшие розы Сиона. Жаль, если такая красота будет растоптана и брошена в грязь, когда она может послужить усладой усталым путникам. — Я видел и более впечатляющую красоту, — равнодушно сказал Дракула. — И даже убивал. Ланге нахмурился, поджал и без того тонкие губы и процедил: — Приступайте. Мужчина в фартуке коротко кивнул, подкатил в поле зрения тележку и снял накрахмаленную салфетку. В ярком свете заблестели многочисленные медицинские инструменты, хотя медицинскими их можно было назвать лишь при первом взгляде. Он выбрал шило, только почему-то плоское, придирчиво осмотрел, потрогал пальцем остриё и одним уверенным движением загнал его под ноготь девушки. Та изумлённо уставилась на руку и закричала высоким голосом. Палач слегка повернул шило, и овальный ноготь с чёрной каёмкой поднялся как крышечка, обнажив тёмно-красное ложе ногтя. То же самое проделал с ногтём на среднем, безымянном пальце и мизинце. Следующим инструментом были небольшие щипцы, которыми он методично, один за другим, вырывал торчащие ногти, и складывал в прозрачную банку. На крики, рыдания и мольбы прекратить палач не обращал никакого внимания. Когда все пальцы, кроме большого, остались без ногтей, он открыл флакон. Резко запахло спиртом. Набрав в пипетку сприт, он аккуратно выдавил по несколько капель на каждую ранку. — Обычная пытка османов, — равнодушно заметил Дракула. — Только вместо этилового спирта они использовали крепкий раствор соли. Обер-лейтенант, вы в самом деле думаете, что сможете впечатлить меня пытками невинной души? Напомню, что меня прозвали Колосажателем. Конечно, за пятьсот лет знание устройства тела человеческого стало полнее, как и способы причинить боль разнообразными средствами, и мне будет интересно узнать последние новинки в этом увлекательном занятии. Думаю, с вашим мастером заплечных дел, — он уважительно кивнул в сторону палача. — Нам будет что обсудить и поучиться друг у друга. При этих словах мужчина слегка побледнел и сглотнул, Ланге криво усмехнулся. — Вот как. Мне действительно стоило это учесть, — согласился он. — Но вы можете облегчить страдания этой несчастной. — Зачем? — с искренним интересом спросил Дракула. — Смертные рождены для страданий. Ланге не нашёлся, что ответить. — Свободны, — прошипел он в сторону. Двое дюжих солдат вышли из тени, отвязали и поволокли отчаянно кричащую девушку. Её крики доносились и из коридора. Палач собрал свои инструменты и тоже ушёл, оставив их одних. — Я знаю ваш второй шаг, — задумчиво сказал Дракула. — Вы найдете кого-нибудь из близких и уже его начнете пытать на моих глазах. Есть одна маленькая проблема — я не привязываюсь к смертным, они так хрупки и недолговечны. — А как же ваши невесты? — с издёвкой спросил Ланге. — Они уже предупреждены, — широко улыбнулся Дракула. — И вы их не найдете. — Найдем, поверьте, обязательно найдем. От нас ещё никто не сумел скрыться. — Мне очень интересно будет на это посмотреть, — уверил его Дракула. — Поверьте, я найду способ убедить вас служить Тысячелетнему Рейху. — Рейху? Тысячелетнему? — расхохотался Дракула. — Я видел, как пала Византия под османскими саблями, как корабли плыли на закат, а на восходе из болот вышло новое царство, как разделили Речь Посполитую, а во Франции взбунтовалась чернь, как исчезла ваша Священная Римская Империя Германской нации, как сгнила и рухнула та же Османская империя. Все они думали, что будут существовать вечно, но я видел зарождение и падение империй. Что мне несколько лет, несколько десятков лет. Я умею ждать и я подожду, когда ваш блистательный Рейх рухнет обломками к моим ногам. На бледном лице Ланге промелькнула озадаченность и сразу же пропала под маской невозмутимости. Он взял Дракулу за подбородок. — Как вам сказать… Нам служат древние силы, гораздо древнее того распятого еврея, которому сейчас поклоняется полмира, по сравнению с которыми вы всего лишь неразумное слабое дитя. Но я слаб, я верю, что вы примете единственно верное решение. Его пальцы прошлись по шее вампира, легли на медальон и с силой надавили. Дракула задохнулся и провалился в беспамятство.

***

Тьма пахла мёдом, лавандой и каким-то трудноразличимым запахом, напоминающим бескрайние пески Аравии, где он путешествовал больше тридцати лет назад. Не один, в компании друга. Дракула резко открыл глаза, дёрнулся и увидел над собой бескрайнее голубое небо. — Влад, ты меня слышишь? Влад? Дракула моргнул, сфокусировал взгляд и увидел склонившегося над головой ван Хельсинга. В форме офицера СС почему-то. — Если это и сон, то очень хороший, — пробормотал он и попытался сесть. На этот раз удалось. Почти. Браслеты и медальон всё так же давили, тянули вниз и жгли. — Сними с меня это, пожалуйста, — протянул он руки и подбородком указал на медальон. — Как ты здесь оказался? — У нас мало времени! — сказал кто-то от двери. Дракула прищурился и увидел ещё одного мужчину в форме СС, очень похожего на постаревшего Харкера. — Потом расскажу, у нас действительно очень мало времени, — улыбнулся ван Хельсинг. — Ты можешь встать? — Постараюсь.. ох. От резкой попытки сесть голова закружилась, перед глазами всё поплыло. — Так дело не пойдет, — услышал он голос словно приглушенный войлоком. — Давай пей. К губам прижалось что-то кровоточащее. Он слизнул струйку, всосал немного, наслаждаясь сладостным вкусом животворящей субстанции, и тут же отстранился. — Мне хватит, — сказал он, глядя на закатанный рукав и поперечный надрез на левой руке ван Хельсинга. — Поверь, мне уже лучше. — Как знаешь, — озадаченно ответил тот, кое-как перевязал рану платком. Дракула встал. Голова уже не кружилась, но в теле всё равно была слабость, колени дрожали. На выходе из камеры он зацепился за порожек и упал бы, если бы ван Хельсинг успел подхватить его. Дальше он, несмотря на все возмущения Дракулы, тащил его на себе. Не то, чтобы графу это было неприятно, скорее, странно, что кто-то ради него готов рисковать своей жизнью. Только перед выходом ван Хельсинг извинился, что не может его держать, и графу надо немного пройти самому — через КПП и спуститься до машины. При этом постараться никого не покусать, иначе вся маскировка пойдет прахом, и им придется отбиваться от всего гарнизона этой крепости. Эти несколько десятков метров дались Дракуле с трудом. Его измученный вид оказался очень убедительным для всех окружающих. Дежурный офицер что-то записал в журнал, сделал отметку в бумаге, которую ему протянул ван Хельсинг и иронично посмотрел на шатающегося, бледного вампира. Лишь благодаря силе воли он не споткнулся и не упал на широких ступенях у парадного входа и не поскользнулся на мелком мокром от снега гравии, которым был усыпан весь двор. На заднее сидение чёрного автомобиля он кое-как вполз и с наслаждением вытянул ноги. Рядом пристроился ван Хельсинг. — Думаю, тебе надо ещё подкрепиться, — сказал он, разматывая платок. — Искуситель, — буркнул Дракула и задал тот вопрос, который не давал ему покоя с момента побега. — Кому ты доверился? — Квинси Харкер, — отозвался на превосходном немецком второй спаситель. — Мой отец много рассказывал про вас, граф, но я не думал, что в отличие от него, стану вас спасать и для этого влезу в эту мерзость. — Пути Господни неисповедимы, — философски сказал ван Хельсинг, сжимая в горячих ладонях холодные руки вампира. Чёрный «Хорьх» мчался по горной дороге, распугивая светом фар зайцев и косуль. Только через три часа в замке подняли тревогу и отправили поисковые отряды во все места, где могли прятаться беглецы, но было уже поздно — в Германии их уже не было…