***
алкоголь течет рекой, сигареты скуриваются слишком уж быстро, да так, что осталась последняя. но ее сохранить на обратную дорогу нужно. похмелье, как никак. а пока что стрелять придется, вероятно. но ничего – кашин не стремается. ему не привыкать. в молодости, когда жить приходилось на собственной студии, а в туалет ходить в бар, занятие подобное было ежедневным ритуалом. ноги будто сами несут на второй этаж, где пусто почти. только из какой-то комнаты слышатся гортанные стоны какой-то телки и характерно-пошлые шлепки. рыжий морщится, юркая на балкон, не поворачивая голову. – пиздец, скажи? они так уже минут сорок, – смешок из-за спины вновь заставляет оглянуться, видя того же парня, который смылся пару часов назад. он явно подвыпил. волосы растрепаны, одежда помята, очки покосились. от такой картины кашин лыбу из под маски давит. – вроде светское мероприятие, а голубки все равно нашлись, – подходя ближе и опираясь о балконные перила, взгляда с шатена не отводя. – снова сбежишь? – если снова за алкашкой обернешься – сбегу. и увидишь ты меня на месте тех двоих, – он кивает в сторону выхода с балкона, явно намекая на «голубков». – по тебе видно, что пидорок, – взгляда действительно не сводя улыбается рыжий, глаз один жмуря. – да, конечно, как ты угадал? неужто оделся слишком палевно?? – картинно удивляется шатен, руки к голове поднимая и хватаясь за нее. оказался он в перчатках без пальцев. действительно слишком уж эксцентричный. че гевара сраный. – да вообще ужас, я таких в молодости в подворотне пиздил, – пару раз махнув в воздухе, изображая тем самым удары, смеется хрипло он. – сигаретку можно у тебя стрельнуть? я тебе ручку поцелую, как принцесске. – ну только если ручку поцелуешь, – мгновенье, и перед кашиным уже открыта пачка дорогих сигарет. он палец в перчатке запускает и, собственной рукой оборачивая чужую, расстегивает второй замок на маске. глянув на секунду в глаза, скрытые за стеклами очков, рыжий опускает плотную ткань и оставляет невесомый поцелуй холодными губами на теплой коже. без слов абсолютно выпрямляется, обхватывая фильтр сигаретный губами и поджигая. паренек напротив явно в шоке, стоит, молчит, не шевелится. – че завис? – хмыкнув спрашивает рыжий, склоняя голову вбок. – знаешь, мне руки гетеросексуальные гетеросексуалы не каждый день целуют. – а кто сказал, что я гетеросексуальный гетеросексуал? – а че ты, голубой чтоль? – шатен явно улыбается. – мгм, – делая затяжку и, не вытаскивая сигарету изо рта, в согласии мычит даня, на секунду голову в небо поворачивая. – а если сбегу? – стебется явно. чертила. – а ты хочешь? – не оборачиваясь все же спрашивает рыжий, выдыхая едкий дым в воздух. – не хочу. – ну вот и молчи значит. а если убежишь – догоню, – серьезно говорит данила, смакуя горьковатый привкус на языке. – догонишь, говоришь? – пара секунд, и шатен с места срывается, убегая куда-то в коридор. бежит, на удивление, беззвучно почти. – сучонок, – рыкнул кашин, хватая сигарету зубами. развернувшись, он побежал следом. заворачивая за угол, рыжий чуть не падает, проезжая немного на кедах и пускаясь следом. бегает он быстро, но шатену все же удается скрыться. данила еле слышно выругался, отдышаться стараясь. зайдя в одну из просторных комнат, выполненную в стиле девятнадцатого века, рыжий вновь делает затяжку из почти истлевшей сигареты. – найду все равно, – хрустнув шеей улыбнулся беззлобно даня, проходя глубже. отчего-то уверен он, что искомое именно тут и нигде больше. размашистая, двуспальная кровать посреди комнаты элегантно увешена полупрозрачными золотистыми занавесками, которые еле-еле освещает лунный свет, что пробивается сквозь приоткрытое окно. рядом с ним же стоит стол, укрытый белоснежной скатертью с золотыми завитушками на подоле, где красуется ваза с цветами, чей аромат окутал комнату. три деревянных стула в округе, как оказалось, точно так же не обделены – схожий материал, как и на столе, лежит и на них. в целом комната выполнена в светлых, приятных глазу тонах. недурно, даже очень. рыжий к окну подходит, оттуда смотря, куда же тут можно спрятаться. за шторами точно нет – слишком лёгкий материал. под кроватью было бы заметно, а дверь закрыта, поэтому за ней тоже не вариант. остаётся один вариант – шкаф. и действительно, подойдя к нему и дёрнув за ручку, на него почти вываливается темное нечто, обрушая его на пол и явно смеясь. что-то знакомое мелькает в этом смехе, да и в целом в повадках его, из-за чего в груди что-то болезненно сжимается от воспоминаний. – ну ладно, хоть нашел, – смеясь и слезая с рыжего вещает тот, усаживаясь на полу и, склонив голову вбок, наблюдая за ним. а кашин там временем все разглядывает шатена, силясь опровергнуть свою догадку. – чё ты пялишь-то? – да ниче, – цепанув одну деталь говорит данила, руки к лицу чужому близя и хватаясь за ткань маски и очки, резким движением срывая их.***
...
......
– ты?
...........
– блядство.
он застыл. застыл от увиденного, но до сих пор не осо знанного. шок сковал мышцы, не давая двигаться. мысли путались. перед ним сидел он – руслан, мать твою, тушенцов. тот, кого увидеть рыжий точно не ожидал. злость на него вновь вскипела где-то в душе, но виду тот не подал. все же, только пару минут назад воспоминания терзали его черствую душонку, а сейчас... сейчас вновь злость. обида. ворошение прошлого и былого конфликта. да блять, это самое прошлое сидит прямо перед ним и невинно глядит в собственные глаза своими, большими, карими и помутненными алкоголем. он не соображает, не понимает, кто перед ним сидит и к чему это может привести. он не понимает ничего, прямо как тогда. прямо как несколько лет назад. – главная фишка вечеринки – анонимность, а ты как всегда все испортил, дань, – медленно, будто что бы не спугнуть, тушенцов забирает из чужих рук собственную «маску» и поднимает взгляд. он все понимает и понимал до этого. он сбежал только потому, что узнал. и побоялся, что кашин узнает в ответ. – так ты знал, – пазл в голове сложился и даня сорвал с себя очки и опустил маску. – знал, конечно. тебя трудно не узнать, – сидя, на удивление, прямо ответил спокойно, будто бы ничего особенного не произошло, руслан, поджав губы. – как? – вопрос в лоб заставляет уверенность шатена пошатнуться и согнуться почти на пополам, вновь кривя и так не самый ровный позвоночник. – я был не уверен, но голос очень похож, – начинает тушенцов, разглядывая перчатки на руках. – а когда на балконе ты засмеялся все сомнения отпали. злиться не хочется. не хочется скандалить и конфликтовать, выяснять отношения и вновь ни к чему не приходить. хочется свободы от этого. забыть все, хотя бы на эту ночь. он соскучился. действительно соскучился. да даже по ебаным тикам, по кривой улыбке и приятным на ощупь выбритым вискам. и как он не узнал его по волосам? – ну, я пойду тогда, – страшно. некомфортно. неприятно. данила собирается подняться, но тушенцов останавливает его, мягко усаживая обратно. – ты меня все ещё ненавидишь? – вопрос звучит серьезно максимально. руслан кашину в глаза смотрит, взгляда не отводя. волнуется явно и сильно, да так, что подергивать его начинает. рыжий то подмечает, конечно, но помогать не стремится совершенно, пусть тик возможный наблюдать будет и неприятно. – с чего ты взял? – все же усаживаясь обратно спрашивает даня, поджимая губы. – в любом случае : нет, не ненавижу. – а если бы ты знал, что я – это я, ты бы поцеловал мне руку? – ответом послужило пожимание плечами. тушенцов на это лишь губы поджал и на секунду взгляд отвел. резко шатен чувствует на руке прикосновение, а после участок тыльной стороны ладони оголяется. он вновь ощущает холодные, чуть влажные губы на нежной коже. перчатка собственная снимается и отлетает куда-то, пока рыжий выше двигается дорожкой поцелуев, стараясь каждую татуировку краем губ задеть. преграждение в виде максимально закатанных рукавов заставляет остановиться и таки поднять взгляд на тушенцова, что явно находится в сметении и откровенном шоке. – ты же этого хотел, верно? – тихо бросает кашин, выпрямляясь и двигаясь ближе. он спешно избавляется от перчаток, аккуратно кладя их рядом и холодной рукой проводя по шее, четко очерчивая линию летучей мышки, что так собою излюбленна. порываясь вперёд, даня самостоятельно чуть склоняет голову тушенцова, оставляя влажные поцелуи на татуировке, второй рукой вжимаясь в чужой затылок. в абсолютной тишине слышен каждый шорох, и оттого кашин чуть улыбается в чужую теплую кожу от того, что руслан нервно сглотнул. волнуется. забавный. резко кашин чувствует шершавую ткань перчатки на щеке собственной, и, под давлением чужим, отстраняется. лунный свет падает на лицо тушенцова, которое обрело пунцовый оттенок. он смущен. явно. хочет чего-то, но боится. даня губу прикусывает, за картиной этой наблюдая и чуть улыбаясь. сидит он, смелый до этого и смущенный, податливый сейчас. волосы растрепанны из-за прибывания в шкафу, яблоки щек и кончик носа заалели, рукав задернут, оголяя руку, что скрыта была до того. – ну и чего ты? – спрашивает рыжий, сидя все же смирно, не дергаясь. ответом служит молчание и опущенный взгляд, на который данила вопросительно мычит, выпытывая подлинность намерений. тот цыкает, глаза закатывая от неуверенности чужой. – боишься меня чтоль? – нет, ну а хули ты творишь-то? – руслан выпрямляется, волосы себе трепля и смотря на кашина исподлобья. смущение и алкоголь в себе мешались, заставляя отказывать, как дурак. но ничего поделать с собой он не может. – а ты будто сильно против, – руки кашина в миг оказываются по обе стороны от талии шатена на полу, а лицо конопатое тыкается в татуированную шею, аромат алкоголя и сигарет, смешанный с каким-то дорогим одеколоном вдыхая. – может и против? – улыбается еле заметно тушенцов, все же откидывая голову, доступа лишь больше открывая. – против он, ага, – бубнит невнятно даня, зубы выпуская и алеющий засос оставляя. с радостью ловит недовольное шипение свыше и чувствует руку на затылке. – бля, ну ты и сучонок. больно нахуй, – шатен тянет волосы чужие от себя, рукой свободной потирая больное место. а рыжий, пользуясь возможностью, валит того на пол, оказываясь сверху. руслан осознать ничего не успевает, но руки его спустя мгновение зажаты над головой, а глаза зеленые в собственные карие пялят. читается в них насмешка и какое-то почти детское веселье. тушенцов же хмурится на то, дергаясь и вырваться пытаясь. – мужик, ты че, попутал? – возмущается тушенцов, губы обиженно поджимая. – не выебывайся и молчи, окей? тебе же хуже будет, если спалят, – бубнит даня, оглядываясь. не найдя ничего лучше, чем собственный ремень, тот избавляется от него в мгновение, перевязывая руки тушенцова с серьезным видом. а шатен, поняв, что бежать ему некуда и выбраться он уже не сможет (да и не хочется, откровенно), расслабляется, боле не выступая. кашин глядит на секунду в глаза чужие и цепляет резинку штанов, наблюдая за вновь сгущающимся смущением на лице. данила на то лишь лыбится, медленно нарочно стягивая ненужную одежду. руками раздвинув ноги массивные, он укладывается меж них. руку слюной смачивает, после член шатена обхватывая и вверх вниз пару раз проводя. сверху слышатся сдавленные, хриплые полустоны и рваные вздохи. – ахуеть ты чувствительный, я ебал, – смеётся кашин, голову склоняя и волосы с лица убирая. облизав губы, он обхватывает малую часть длины руслана, языком по венкам ведя и поглядывая на него снизу вверх. движения головой специально оттягивает, лишь языком работая и временами взгляд поднимая. а на лице чужом читается шок, смущение и откровенное недовольство медлительностью чужих движений. но сделать он ничего не может, и оттого злость в груди зарождается сильная, пусть и не особо собой выражаемая. тот лишь мычит, но не больше. а рыжий то улавливает, головой двигать начиная и беря все больше и больше каждую секунду. задевая чувствительные зоны, даня наслаждается чужими постанываниями и тихими всхлипами, просьбами остановиться, и, на зло будто, лишь ускоряясь. солоноватый вкус на языке ощущается, на что рыжий чуть морщится – все же не сильно приятно, но вполне себе терпимо. а тушенцов тем временем горит весь, воздух ловя и стараясь не задохнуться от переизбытка чувств. вниз взглянуть боится. даню боится. стоны непроизвольно изо рта вылетают, а ноги сжимаются для самого себя неожиданно. тушенцов контроль теряет спешно, не только над ситуацией, но и над собой самим. мозг будто сбой даёт, отказываясь работать в том направлении, в котором нужно. он лишь импульсы посылает, заставляя дрожать мелко и краснеть с каждой секундой, будто школьница набуханная. – сука, завязывай, я кончу щас, – просит, умоляя почти, тушенцов, чувствуя скорую разрядку. в глазах от того темнеет. благо, даня ведётся, отстраняясь и рукой рот утирая. – ладно-ладно, не верищи, – кашин волосы поправляет, выпрямляясь и сверху вниз смотря на шатена. картина потрясающая и, самое главное, только его и ничья больше. только он имеет право видеть тушенцова в подобном виде. – чё это было? – отдышаться силясь бормочет руслан, взглядом бегая по комнате. на то лишь ухмылку ловит на лице, что в полутьме скрыто. – ну? – я тебе отсосал, что непонятного? – закатывает глаза кашин, руки на груди скрещивая. рука одна ползет под рубашку, ведя по груди, что вздымается активно. – руслан, – зовёт по имени кашин, руку вытаскивая. – чего тебе? – хочу тебя.– чего?
руслан смущён. руслану страшно. руслан не знает, как реагировать. не каждый день ему подобное говорят. а он что? а он хочет? а он не знает. мысли путаются. тушенцов смущается. не знает, что говорить. молчит. дрожит. – чего ты молчишь? – злится даня, хмуря брови. его не устраивает, что ответа ждать долго приходится. да что вообще ждать приходится. он возбуждён. давно. член собственный ноет, штаны жмут. высвободить хочется. руслана хочется. он рвать и метать готов. заставить. насильно заполучить. слушать мольбы чужие вновь, лишь бы потребности животные утолить. в детстве он не получал желаемого, и оттого ребенком избалованным не являлся. но во взрослом возрасте, как только возможности позволять начали, сам себя избаловал. и теперь отказываться от желаемого он не готов. – не молчи, сука, только не молчи, – руки мелкая дрожь пробирает, пока кашин судорожно по карманам роется в поисках сигарет. вернее, сигареты. последней, оставленной на завтра. а тущенцов лишь нервничает. глазами по комнате бегает, ответ в собственной голове найти силясь. он сам не знает, чего хочет. с одной стороны терять ему нечего, а с другой страшно. мало ли даня обиду затаил какую и собирается плохое что-то вытворить? – я согласен, – через зубы говорит шатен, вновь дергаясь несильно. сейчас лишь одна надежда – только бы не тик. только бы не неприятная боль. а рыжий замирает, взгляд поднимая и медленно вынимая руки из карманов. тот молчит пару секунд, после спешно склоняясь над русланом, пальцами расстегивая рубашку. на зло те путаются, мелкие кругляшки пластмассы не влезают в свои петли. даня злится. еле-еле себя сдерживает, чтобы не разорвать ее к чертям. – ебучий случай, – сквозь зубы мычит кашин, еле-еле справляясь с рубашкой. нетерпеливо ту распахивает, сглатывая и сбито дыша. взгляд метается на лицо чужое, которое отвернуто куда-то вправо, в смущении не желая в глаза зеленые смотреть. а рыжий не доволен, склоняясь над тушенцовым и голову его на себя поворачивая. взгляд задерживается на омутах коричневых, что в себя поглощают своей бескрайностью. выдохнув куда-то в губы чужие, даня неспешно их касается, глаза прикрывая. поцелуй углубляется, переходя в более грубый и нетерпеливый. рука ползет по груди, выводя на ней узоры и касаясь чувствительных зон. спустя несколько секунд рыжий чувствует, как руслан отстраняется, да и у самого воздуха в легких осталось мало. даже слишком. – сорян, но сейчас тебе придется потерпеть, – предупреждает кашин, дергая штаны чужие вниз окончательно. тщательно смачивая пальцы в слюне, кашин аккуратно, медленно на одну фалангу входит, ловя снизу полувсхлип и недовольное мычание. игнорируя звуки эти и явный чужой дискомфорт, рыжий сосредоточено и по прежнему аккуратно вводит второй палец, растягивать стараясь быстро, потому как самому ждать подзаебало. а руслан снизу сдерживать себя старается, изредка позволяя себе всхлипнуть от боли. даня бы успокоил, если бы ситуация иная была. но сейчас явно нет. не время. спустя время (сколько – черт знает, рыжий не засекал) пальцы вытаскиваются, а даня руками ширинку расстёгивает собственную, спешно по пояс оголяясь. склонившись над чужим поддатливым телом, кашин вновь раздвигает ноги чужие, устраиваясь между и медленно входя. двигается медленно, неспешно, чтобы боли как можно меньше причинить. а тушенцов что? тушенцову больно. но он терпит, потому что пути назад так и так нет. внизу живота узел завязан давно уже, а бабочки тупо устали порхать, будто в банке запертые. звенящее возбуждение в воздухе повисло, его будто бы стеклянным, хрупким максимально делая. по щекам слезы неконтролируемые катятся, потому как сдерживать их трудно. кто угодно бы заплакал, ведь действительно больно. а это даня не двигается ещё, ждёт смирно, пока согласие получит. шатен глаза приоткрывает, с зелёными, горящими похотью омутами встречаясь и взгляд отвести стремясь. не выпил он достаточно, чтобы смелым быть. не успел. не дождавшись желанного согласия, рыжий медленные толчки начинает, с неожиданности чужой улавливая тихое «ой», слетевшее с губ руслана. незаметно улыбнувшись, кашин начинает темп набирать, стараясь как-то сгладить боль, что приносит. закинув ноги шатена на плечи, он нежно выцеловывает внутреннюю часть бедра, благодарность и все трепетные чувства выражая. была бы возможность – руки бы точно так же сейчас целовал. кровать ими обоими игнорируется активно, совершенно забываясь и не считаясь чем-то важным. на полу очень неудобно и жёстко, но то сейчас привлекает больше, да и не хочется откровенно никуда перебираться. из приоткрытого окна дует слабый ветер, развивая шторы. в нем растворяются хриплые постанывания, опошленные как только можно шлепки и редкие фразы похвалы и подбадривания со стороны рыжего. он действительно уверен, что тушенцову сейчас это необходимо.