Молочное

От Цзин Юаня пахнет молоком, и он весь — необъятный в своей пломбирной белизне — есмь молочная пена; и пена морская, и пена облаков, и зыбкая белизна кремовых тортов — вот он, вот он, вот он. В его волосах путаются руки, когда он лениво наклоняется в прихожей — цепляет Фу Сюань под талию рукою, притягивает к себе, бережный в каждом касании, и становится трудно дышать: кажется, что Цзин Юань занял собой все пространство. Утреннее солнце блестит на его космах — львиная грива, не иначе, — и Фу Сюань тяжко вздыхает ему в грудь, едва отрываясь от половиц: — Опоздаешь. Автобус скоро отойдет от остановки и оставит Цзин Юаня с носом в этот осенний день; это Фу Сюань повезло, у нее сегодня день свободный, а кому-то светит занятость до позднего вечера — когда Цзин Юань вернётся в квартиру, ни Фу Сюань, ни ее одежды здесь не будет. Останется только запах. Он целует ее в шею, занятый ароматом сандалового дерева; отрывает от полу, приподняв единственной рукой, и Фу Сюань вынуждена цепляться крепче -- через ткань рубашки ощущается текстура чужой одежды: кое-как распахнутый пиджак, ремень сумки, наскоро накинутый шарф. — Я учитель. — Это не даёт тебе права! — Фу Сюань возмущается почти сразу же, но возмущение ее тонет в запахе и шорохе; ещё секунду-другую она держится, висит, фыркает — но, выпуская Цзин Юаня в этот свежий осенний мир, сменяет гнев на милость: прощается терпкими поцелуями в щеки. (Он, кстати, все равно на автобус опаздывает).