Заложник пустоты

– Чудесная Божья Коровка! Привычным, отработанным за сотни побед жестом Маринетт подбросила свою игрушку к небу – и небо вспыхнуло перламутром. До головной боли знакомая россыпь лиловых блёсток. Слишком яркая, по-детски банальная, до абсурда позитивная. Но в этом и смысл. В этом соль всего представления. Заключительный аккорд менять ни в коем случае нельзя: прикипевший к нему народ может здорово пошатнуть даже самый незначительный новый штришок на полотне крепко сложившегося порядка. Нет, можно сколько угодно перекраивать и перекрашивать костюмы героев, комбинировать талисманы, подменять актёров, пока это остаётся в рамках правил игры: никто и не подумает усомниться в планах и тактиках кумиров. Но ключевой момент возвращения всего на круги своя, обнуления разрушительного кошмара, момент воплощения надежды на спасение – неприкосновенен. Это очевидно, это неоспоримо. И только самоубийца стал бы здесь испытывать судьбу. – Получилось! В глазах бывшего злодея, несчастной зомбированной жертвы чёрной бабочки, – хорошо отыгрываемое изумление и непонимание. В глазах юной Маринетт, как всегда, искренняя радость, беспредельная любовь к спасённому миру, удовлетворение сделанной работой – в общем, то, что от неё всегда и требовалось. А вот Адриан... В последнее время он с явным трудом нёс бремя обмана, с которым ему приходилось жить вот уже почти два года. Он сгорел внутри, он устал. На свежих репортажах можно было отчётливо заметить, как вымучена улыбка и как по-взрослому тусклы зелёные глаза. Эти зелёные глаза... Играя Кота-Нуара, хотя и не переставал ещё стараться, но неуклонно угасал. Терял лёгкое и непринуждённое обаяние нарциссичного ловеласа, разряжающего обстановку – а ведь в этом и задумка его роли: Букашка и Кот – на самом деле не равны. Главенство первой, разумеется, куда прибыльнее: ведь часть аудитории из маленьких девочек, жаждущих быть похожими на супергероиню, и одиноких стеснительных парней скупает больше всего мерча. В общем, надо играть самозабвенно, отбросив метания и превратив вечную борьбу добра и зла в мишуру, в изысканный наряд, что скрывает уродство фигуры под безупречной формой и ослепительным блеском страз. У Маринетт получалось отлично: талантливая и совершенно беспринципная девушка, способная подстроиться под любые условия. С ней не прогадали. Адриан тоже был не лишён этого таланта, но оказался неспособен наступить на горло своей совести. И никак нельзя вменять ему это в вину. Нельзя винить того, в ком есть задатки того идеала, без которого твоя жизнь в один миг оказалась бессмысленной. Белоснежные мотыльки кружат под уличным фонарём. Она в белом платье, и мотыльки – тоже. Один садится на её запястье, и она не шевелится, завороженно глядя на хрупкое создание. Они так похожи – два чистых создания, два ангела. Если ангелы приходят в этот мир, то в образе бабочек: невесомых, непорочных... ...и недолговечных... Эпизод закончился. Видеозапись с камеры-дрона – в распоряжении Надьи Шамак: она сумеет правильно подать материал и сделать на этом колоссальные рейтинги. Это её хлеб и воздух. Следующим этапом рутинного дня станет возвращение сына. Адриан вежливо поздоровается, ничего больше не скажет и уйдёт в свою комнату: после каждой постановки он теперь просто отсыпался, забросив все увлечения и мечты, ещё совсем недавно такие яркие, наивные, едва ли не глупые. Теперь он просто нырял во мрак, ища в нём, должно быть, успокоения. То же самое предстояло и Габриэлю Агресту – но его мрак успокоить не мог. Он смотрел на тёмное отражение в пустом мониторе, и даже сквозь эту призму видел невыводимые круги под глазами и чудовищную бледность осунувшегося лица. Он был похож на мертвеца, но это не имело значения: самый известный модельер Франции давно не появлялся на публике. И вряд ли уже когда-нибудь сделает это. Он ненавидел людей, но жизнь затворника оказалась ещё мучительнее: он боялся себя, он хотел убежать от себя и своего мрака. И выход нашёлся – ведь ещё не притупилось гениальное творческое мышление, вознёсшее его на первую ступень и покорившее когда-то светлое юное сердце... Да, выход нашёлся: проект «Чудесная Божья Коровка». Габриэль Агрест создал новый мир, объявив супергероев не выдумкой со страниц молодёжных комиксов, а истиной, поставив людей перед фактом развернувшегося противоборства сверхъестественных сил. И людей, бестолковую пресную массу, захватила эта новая реальность, в одночасье навязавшая цели и надежды, которых у них не было. Они не раздумывая вверили свои жизни в руки подростков с магическими талисманами, признали их как высшее благо и принялись, раскрыв рот, следить за происходящим. Ожидаемо. Немного лжи: голограммы разрушений, отрепетированные сражения, волшебные спецэффекты – и вот уже весь французский народ в твоих руках. Эти люди приносили такие деньги, каких не могла принести высокая, элитарная в своей сути, мода, которой Габриэль посвятил жизнь, но они не были главной идеей представления. Слишком долго он жил, ни в чём не нуждаясь и всё яснее понимая простую истину, всегда казавшуюся оправданием ленивых бедняков: деньги и впрямь не могут заполнить некоторые бреши. Легенда о талисманах была красива и давала огромные возможности: Габриэль ночами напролёт придумывал концепты, наряды и сюжеты, и этим ненадолго избавлял себя от ужаса перед тем, что было у него внутри. Истинное блаженство забвения, которого иначе достигнуть нельзя было никак. Но как бы ни был блаженен сон, он всегда кончается. Завершается сюжет, гаснет экран. Режиссёр возвращается в настоящий мир и снова чувствует боль. Можно ли заглушить её чем-то ещё?.. – Прошу вас, месье Агрест, оставьте. Габриэль медленно вложил бутылку обратно в белоснежную нишу передвижного шкафа-холодильника. Робот равнодушно закрыл створки и так же равнодушно отъехал. – Натали... – хрипло сказал Габриэль, не отрывая взгляда от самого себя. – Вы же знаете, что это вам не поможет. Станет только хуже. Натали стояла за спиной: как всегда быстрая, бесшумная, невероятно чуткая. И самозабвенно преданная боссу. Самозабвенно влюблённая. – Если на то пошло, то мне ничто не поможет, Натали. – А как же созидание? Ваше творчество? – Нет. Уже нет. Посмотри, Натали, к чему я пришёл. Посмотри, – настойчиво повторил он, махнув рукой вправо. По правую сторону протянулась галерея костюмов главного злодея всей франшизы – Мотылька. Прошедший через несколько стадий развития как внутренне, так и внешне, этот персонаж вызрел в закономерный итог: глухой чёрный костюм и полностью скрытое зеркальной маской лицо. Итог, который можно было предвидеть – но отчаянно не хотелось признавать это. Внешнему зрителю неясно, что прячется под этой маской – быть может, совсем ничего. И думая об этом, Габриэль понимал, что это и есть правда, та самая загадка, тёмная тайна злого гения: внутри Мотылька пустота, потому что внутри его создателя тоже пустота. Он никогда не существовал сам для себя, а больше существовать было не для кого. – Вы просто воплощаете в нём свои мрачные чувства. Но разве нет у вас такого героя, который передавал бы другую часть вашей души? А ведь она права. Такой герой есть. Как же он забыл? – Подойди, – сказал Габриэль. Натали приблизилась и склонилась над его плечом. Он снова включил компьютер и быстро отыскал недавно сделанный рисунок. Так странно, что он мог забыть о нём... Она хочет, чтобы ты забыл её. Чтобы оставил, как пройденный этап, как растворившееся в ночи сновидение, и жил дальше. Но ты никогда не сможешь. Этот сон оказался единственной реальной жизнью. – Я назвал её Маюрой. На экране появилась прекрасная женщина, подобная языческой богине: древние боги отчего-то обладают особенной дремучей силой. Её призрачный наряд дышал холодной, сумеречной и бесстрастной красотой, как будто перо, окунутое в озеро, в котором отражаются тысячи звёзд. Габриэль решительно не помнил, когда и как именно придумал этого персонажа – и теперь разум, разбуженный словами Натали, словно впервые созерцал неземную, нечеловеческую красоту нарисованной... героини? Или злодейки? Кто она? – Что-то восточное в её имени, – тихо и задумчиво сказала Натали. – Да, индийское, кажется... Она совершенна. – Согласна с вами, месье Агрест. Это лучшее, что вы создали в последнее время. – А я ведь даже не помню, как и почему придумал её. Натали ответила не сразу. – Думаю, вы знаете ответ. Габриэль повернул голову и встретился взглядом с Натали. В её голубых, словно бриллианты, глазах притаилась глухая тоска, которая никогда не найдёт выхода, насильно задавленная, затравленая тоска. И причиной был тот, на кого она сейчас смотрела. Голубые глаза – а у Маюры зелёные. Но зелёные глаза Маюре совсем, совсем не подходили. – Прости меня, Натали, – прошептал Габриэль. – За что? – За то, что не могу её отпустить. Натали подняла его исхудавшую ладонь и сжала. – Мне просто тяжело видеть вас таким, Габриэль. Я не хочу вас ранить, заставляя забыть о ней, но вы должны помнить, что... вам есть, ради чего продолжать жить. – Ради чего? Она выпустила его руку и быстро покинула кабинет, оставив в том кусочке пространства, которое она занимала, звенящую тишину. Должно быть, не хотела случайно сказать лишнего – или показать. – Ради чего, Натали? Дверь закрылась. Габриэль, не шевелясь, смотрел на застывшую над столом руку. На обручальное кольцо, едва не спадавшее с тощего бледного пальца. Второе кольцо – а первое у Эмили. Оно должно оставаться у неё на руке как символ неугасаемой веры. Её тело будет заморожено – до тех пор, пока наука не научится воскрешать мёртвых: когда-нибудь ведь это должно случиться. И тогда они будут вместе, тогда они будут воистину навеки. Только ради этого Габриэль и жил. Только потому, что не верил в загробную жизнь, он не последовал за любимой. Неужели то же имела в виду и Натали?.. В углу экрана мигнул красный сигнал: кто-то вошёл в дом. Конечно, сын. Габриэль поднялся. Подошёл к выходу, нажал на скрытый выключатель. Стенды с костюмами Мотылька и другие доказательства его причастности к великой афере ушли под пол. Заперев дверь, Габриэль вышел на лестничную площадку. Внизу уже стоял Адриан и... как-то по-особенному смотрел снизу вверх: его глаза, всегда мутноватые и безразличные, сейчас буквально пылали огнём невероятной решимости. – Отец, – твёрдо сказал он, – мы можем поговорить? Кажется, Габриэль понял, о чём говорила Натали. – Меня не станет, но разве наш сын – это просто случайный человек? Он наше продолжение, Габриэль. Он воплощение нашего союза. Я ухожу, но он остаётся. Не бросай его. Не закрывайся в своём горе. Не оставь его сиротой, слышишь? Да, он сын, он родной сын. Но разве может сын заменить незаменимое? Разве может он залатать дыру, излечить кровоточащую рану? Заполнить пустоту? Не может – но он и не должен. Долг есть только у отца, даже если глубоко внутри никакого отца уже нет, даже если он на самом деле давно умер, рассеяв себя во имя счастья – и осознав свою ошибку лишь теперь. Он не сможет жить ради сына, но и не имеет права его бросать. Это его сын. И это её сын. – Конечно, – не менее твёрдо ответил Габриэль Агрест. – Я готов выслушать тебя.